Но не представляйте судье счета пуговиц на мундирах, не перечисляйте перед ним ни ружей, ни штыков. Если вы хороший генерал, вы, конечно, позаботитесь и о деталях, так как крепкие подошвы для пехоты так же важны, как и артиллерийские снаряды. Довольно, если вы одним словом очертите хорошее состояние людей и запасов. Но, как только ваш парад чем-нибудь расстроен, соберите все ваше внимание. Наблюдайте за судьей и в особенности за вашим противником. Обратите внимание и на публику и на всю окружающую обстановку.
Судья морщит лоб, вы видите усилия на его лице, он с трудом принимает ваши аргументы. Проход слишком узок, разделите роты: взвод за взводом, они легко пройдут. Лицо судьи проясняется, напряжение мысли кажется меньше; путь стал шире, собирайте ваши отряды, сжимайте колонны, ускоряйте шаг.
Внимание слабнет, устает рассматривать бесконечные, монотонные, тяжелые ряды пехоты: пошлите адъютанта, рысь его лошади отвлечет внимание. Пуст это будет игра слов, анекдот, сравнение, что угодно, лишь бы всадник хорошо сидел в седле: он развлечет на минуту внимание.
Каждую минуту вы чувствуете кругом себя врага; какой-нибудь один выстрел, перерыв, и битва может загореться. Вам нужно сейчас же без замедления обратить наступающего в бегство, если вы имеете дело с отдаленным постом; если перед вами ядро армии, принимайте битву. Соразмеряйте хорошенько отбой с атакой. Умейте в одну минуту развернуть фронт, пустить кавалерийский отряд; умейте располагать ваши силы, отразите одним словом набег и, ободренные вашим успехом, продолжайте триумфальный марш. Если ваш противник плохо выбрал путь, пользуйтесь этим, чтобы сконцентрировать ваши силы и сражаться с успехом. Но вот завязалось дело. Обращайте внимание на местность, на силы, которыми вы располагаете в эту минуту. Не держитесь непременно заранее составленного плана, не говорите: ne varietur. Вы знаете, что правое крыло вашего врага сильно, а левое лишь блещет султанами и касками и рассеется при первом выстреле. Не водите же ваши полки один за другим на смерть в порядке заранее намеченного распределения; пустите картонную бомбу, чтобы поселить страх среди трусов левого крыла; дайте одну минуту судье вашего сражения позабавиться их замешательством, потом атакуйте врага в сильном пункте, но наблюдайте хорошенько ситуацию. Не стреляйте, прежде чем достигнете расстояния выстрела; не посылайте ваших людей под стену, которая рушится; не отряжайте кавалерию в реку. Не пускайтесь в ученые рассуждения по поводу какого-либо вопроса, уже разрешенного судом в одном из решений того же дня, когда слушается и ваше дело. Ограничьтесь в вашей атаке сообразно с признаниями, которые сами собою обнаруживаются, словом, применяясь к каждому из тех актов, которые во время заседания видоизменяют процесс, ценность, силу, уместность и место каждого аргумента.
Дайте волю увлечению. Если вы чувствуете, что враг поддается, идите на приступ.
В огне вы оцените силу ваших отрядов.
Не заготовляйте вперед заключения вашей речи. Как можете вы знать сегодня, у себя в кабинете, настроение аудитории, в унисон которому вы должны будете кончать вашу речь завтра? Обстоятельства должны дать материал для вашего заключения, если бы оно понадобилось, подобно тому как они же должны были сделать это для вступления.
Если обстоятельства не дают этого материала, значит заключения не нужно: кончайте вашу речь римским «dixi» – «я сказал», и сядьте. Не надо бесполезных фанфар. Когда нечего сказать, молчите! При этой системе речь не может показаться тусклой, безвкусной, утомительной. Она внушена тем, что происходит перед судьей.
Ему не преподносят повествования о какой-то истории, которая произошла неведомо где между какими-то неизвестными ему людьми. Он видит перед собою живой, активный бой, турнир, битву. Много раздается жалоб на судей, которые или спят в заседании, или если и не спят, то предаются своим мечтам или болтают. Но давайте, рассудим добросовестно, с человеческой точки зрения, возможно ли оставаться прикованным в течение трех часов к своему креслу и слушать речь, приготовленную вчера в тиши кабинета и вертящую, как бобина в аппарате Морза или в цилиндре фонографа, вчерашние мысли, вчерашнюю игру остроумия, вчерашние чувствования, нанизанные, подобранные вчера в кабинете? Возможно ли, чтобы между адвокатом, передающим при обстоятельствах сегодняшнего дня мысль, формулированную при условиях вчерашнего дня, и судьею образовался тот ток, та индукция, которые могли бы породить в мозгу судьи органическое, живое возбуждение, когда последнее живет лишь как воспоминание в мозгу адвоката?
Но пусть лишь судья заметит в habitus адвоката, в его слове, жесте, взгляде живое возбуждение энергичной деятельности, и взгляд слушателя прикуется к взгляду оратора. Между ними образуется с вполне ощутимой явственностью умственная связь, своего рода ток высокой силы.
Произнося речь, вы почувствуете, вы увидите ясное действие ее на судью; вы тотчас заметите, идет ли его умственная работа в унисон с вашей. Взгляд судьи сделается вашим помощником; вы прочтете в его глазах, ясна ли ваша речь; вы испытаете впечатление настойчивого допроса, принуждающего вас выяснять возможно лучше вашу мысль, выражая ее как можно понятнее и точнее. Вы будете вместе работать, как я уже говорил; это будет совместный труд в поисках за точными и живыми идеями.
Испытайте эту систему. Судья не будет болтать во время вашей речи; он устремит на вас свой взор, как вы на него, до тех пор, пока вы оба не убедитесь, что известный аргумент принял окончательную форму, получил полную силу, и тогда лишь ваше сотрудничество кончится; вы опустите свой взгляд, судья отвернется от вас, и если вы дадите ему минуту отдыха, он пошепчется с соседом, но вы не жалуйтесь на это: он усвоил ваши аргументы, он говорит за или против них, но он говорит о них, он размышляет о ваших словах.
Начинайте вновь вашу речь: индукция возобновится. И заметьте, когда вы поставите себя таким путем в общение с судьей, когда вы будете вместе работать над уяснением ваших мыслей, станет невозможным для вас не быть искренним в выражении вашего мнения, и само собою у судьи образуется убеждение в вашей искренности. Ведь легко приготовить заранее в холодном размышлении разные хитрые доказательства и затем повторять их; но невозможно рассуждать вслух, при возбуждении от публичного заседания, не сжимая при этом рассуждения до такой степени, чтобы заставить выскочить разные и тонкие хитросплетения между идеями.