Найти самого себя. Перевод с немецкого Людмилы Шаровой

С широко открытыми глазами Марта смотрела на актрису, исполняющую главную роль; она вдруг увидела себя стоящей там в великолепном платье с длинным синим атласным шлейфом; на ней сверкали бриллианты, из-за нее сражались мужчины, и это видение было настолько явным, что она сидела в оцепенении, словно околдованная, даже после того, когда занавес уже упал и свет снова загорелся в зрительном зале. Виктор дважды заговаривал с нею, не получая ответа. Наконец, Марта с коротким приглушенным возгласом провела рукой по глазам.

О! Ее сон закончился. Серая монотонная реальность повседневной жизни снова окружила ее.

Марта молча оделась, молча вышла с мужем на улицу. – Это было так непохоже на нее.

– Ну, – шутливо сказал Виктор, – ты молчишь, потому что пьеса усыпила тебя?

– Усыпила? – машинально повторила Марта. – О, нет, это было так прекрасно, Виктор!

– Я видел, что ты совсем потеряла чувство реальности! Ты даже забыла, что я все еще существую в этом мире.

– Да, – призналась она все еще необыкновенно отсутствующим тоном, затем придвинула свое лицо совсем близко к нему и прошептала. – Ты знаешь, чего я хочу, Виктор? Быть актрисой, как моя мать!

Виктор рассмеялся.

– Это благочестивое желание возникает у многих, кто видит только праздничную сторону театра, но на самом деле, дорогая женушка, твое положение несравненно лучше! Только подумай – каждый вечер ты должна выходить на сцену независимо от того, какое у тебя настроение. Что касается тебя, то ты всегда можешь наслаждаться покоем в своем уютном доме, у тебя есть муж, который любит тебя… – Он нежно наклонился к ее белокурой головке. Но Марта стремительно вырвала свою руку из-под его руки и остановилась.

– Что случилось, Марта? – спросил он, удивленный этим внезапным порывом.

– Я обронила свою шаль – подожди минутку! – Она стала торопливо шарить под своей белой накидкой. Виктор с готовностью предложил ей свою помощь, хотя он не видел никакого беспорядка в ее одежде.

– Почему бы тебе не написать такую пьесу? – неожиданно спросила Марта и, идя рядом с ним, посмотрела не него широко открытыми глазами. – Ты можешь это сделать?

Виктор покачал головой.

– Нет, дитя мое, моя муза серьезнее. Я не могу так поступить с ней, развлекая толпу легкомысленными и фривольными шутками, – мне было бы стыдно за это. Желание творить, которое живет во мне, Марта, не связано со стремлением непременно стать знаменитым. Если мои произведения доставят радость лишь немногим, кто разделяет мои чувства и мысли, – этого будет для меня достаточно. Я не хочу развлекать, я хочу, чтобы мои книги захватывали и потрясали.

– Ах, – сказала Марта очень серьезно, – если бы ты спросил меня, – я бы честно призналась тебе, что мне больше понравилась бы пьеса, похожая на ту, которую мы только что видели!

– Значит ты ставишь автора этой пьесы выше своего мужа? – спросил он с улыбкой, но все-таки с затаенной обидой.

– О, несомненно! Если бы ты, Виктор, написал что-то подобное, то – да, тогда бы я поверила, что ты действительно отличаешься от всех остальных!

– А сейчас ты не веришь в это?

– Не сердись, но… – она запнулась, глядя ему в лицо.

– Просто скажи это, Марта, – сказал Виктор спокойно и открыл перед ней входную дверь.

– Это ужасно скучно иметь дело с такими правильными людьми, как в твоих книгах, – продолжала Марта с неким упрямством. – Они все необыкновенно серьезные и благородные, и я бы никогда не смогла стать такой, потому, что я обыкновенный человек, и ты, Виктор, тоже не будешь таким. Помнишь, как ты сердился и выговаривал мне, когда котлеты подгорели, и еще вчера, когда я не вытерла всю пыль на твоем столе.

Она посмотрела на него сбоку с лукавой улыбкой, и ему не оставалось ничего другого, как тоже улыбнуться.

С того вечера в маленький домик в саду проник и тайно воцарился совершенно новый дух. Марта достала порванную фотографию своей матери и прикрепила ее к стене вместе с пожелтевшим лавровым венком. Там же на светло-голубой ленте она повесила обрывок газеты с частью рецензии. Это стало чем-то вроде ее домашнего алтаря. От этих реликвий забытого прошлого протянулись невидимые нити, которые проникли в ее настоящую жизнь и тянули ее в новое будущее. У нее было достаточно свободного времени, чтобы думать и мечтать! – Виктор хотел чтобы его не отвлекали насколько это возможно; он усердно работал, но не с ясной головой, не со счастливым самозабвением, не с гордой уверенностью в своих силах, как это было раньше, a более нервно, более критически; и все чаще наступали моменты, когда он не мог избавиться от неясной тревоги и душевной усталости. Он вспоминал, как Марта критиковала его книги. – «Глупость! Ребячество!» – повторял он, успокаивая себя, и все же – и все же! – капля горечи осталась в его сердце и часто отравляла радость творения в самый неподходящий момент.

Другие могут думать так же как и Марта! Она все-таки была его женой. И внезапно Виктор спросил себя, а действительно ли он создает что-то стóящее? Эта мысль поселила в его душе неуверенность, заставилa его колебаться и сомневаться в том, что раньше казалось интересным и бесспорным, когда он творил, не задумываясь о том, что это принесет ему – похвалу или порицание, вознаграждение или отказ. Теперь он больше не мог себе позволить слепо следовать своей фантазии, он должен был думать о будущем, и именно это парализовало его сердце и мозг.

Он скрывал свои заботы от Грегора, он боялся его насмешек, но еще больше его спокойного взгляда, с которым его друг мог читать его душу, как если бы она лежала перед ним как открытая книга. Ему было стыдно перед Грегором. И тогда он приписывал все, что давило на него, сезонному физическому недомоганию, ибо зима пришла суровая, и снег лежал на сухих ветвях липы.

По-видимому, Грегор не замечал, что происходит с Альтеном, он не пытался вызвать его на откровенный разговор, тем более, что Марта часто сама делилась с ним своими проблемами. Ей нужно было с кем-то поговорить о том, что у нее на душе, а Виктор, как ни странно, не был достаточно близок ей.

Когда Марта видела, что Виктор усаживался за стол в рабочей комнате, она проскальзывала в спальню, сооружала из своего гардероба некое подобие театрального костюма и играла по памяти те сцены, которые произвели на нее самое глубокое впечатление во время посещения театра и которые почти осязаемо стояли у нее перед глазами.

Это была всего лишь детская игра, но она доставляла молодой женщине истинное наслаждение. Театр оставался единственным светлым пятном в ее скучной однообразной повседневности, ее единственной страстью. Она постоянно донимала мужа просьбами снова доставить ей это удовольствие, и когда Виктор, наконец, потерял терпение и наотрез отказал ей в этом, она обратилась за поддержкой к своему старому другу Грегору.

– Разве я прошу так уж много? – жаловалась Марта. – Что у меня есть в жизни? Ничего! Совсем ничего! Иногда мне кажется, что раньше я была намного счастливее – по крайней мере, у меня была Лена, – а кто у меня есть сейчас?

– У Вас есть Ваш муж, Марта!

Она задумчиво посмотрела на него снизу вверх.

– Да, я тоже так думала, но на самом деле все не так. Я мешаю ему, когда я прихожу в комнату, он говорит мне, что ему нужно работать, чтобы зарабатывать деньги, дом такой дорогой! Ну а сейчас…

– Что происходит сейчас? – быстро спросил Грегор, немного поколебавшись.

– Сейчас я остаюсь наедине со своими мыслями, – закончила она энергично. – Но иногда я убеждена, что было бы лучше, если бы я вообще не выходила замуж, а стала такой, какой была моя мать.

Она устремила свой взгляд мимо него в окно.

– Вы, Марта, должны быть благоразумной! – сказал Грегор, качая головой. – Конечно, Виктор должен работать, но для кого – для Вас! Вы должны отнестись к этому с пониманием и уважением, чтобы не волновать его понапрасну, он этого заслуживает – в конце концов, он старается, чтобы обеспечить Ваше будущее.

– Но я хочу жить сейчас, – воскликнула она. – Слышите, Грегор, жить! Мне недостаточно готовить обед для Виктора, а потом думать об ужине, вытирать пыль и стирать его вещи, я хочу больше!.. Мое одиночество делает меня очень несчастной – ужасно несчастной!

– Мне жаль Вас, Марта, – сказал Грегор очень сухо. – До сих пор я считал, что для женщины быть женой это высокое, прекрасное предназначение, если правильно его понимать. Что же кажется Вам более притягательным и достойным?

– Вот это! – почти крикнула Марта и указала пальцем в угол, где висела фотография в лавровом венке. – Она тоже была женой, моей матерью, и мой отец очень сильно любил ее, a другие люди восхищались ею.

Она подскочила к стене и вернулась с обрывком газеты.

– Посмотрите сюда – читайте – и скажите мне, не была ли моя мать великой актрисой!

С триумфом Марта наклонилась вперед и смотрела ему в лицо сверкающими глазами, пока он изучал потускневшие строчки – медленно – раздумывая, что было бы для нее лучше – лишиться этой иллюзии или сохранить ее. Он был достаточно хорошо знаком с бульварной литературой, чтобы понять, что эта рецензия была напечатана в каком-то провинциальном городе, что автор, скорее всего, находился под влиянием только красоты актрисы, а возможно, и звона монет. Он ни на секунду не сомневался, что старая фрау фон Нордхайм была права, когда видела в невестке не более чем третьеразрядную актерку, но нужно ли было лишaть ее дочь памяти о ee матери, которую она никогда не знала?

И поэтому он серьезно вернул ей газету и сказал:

– Пусть память, которую Вы храните о своей матери, останется нетронутой, Марта! Но утешьте себя тем, что лавры не могут вырасти для всех!

Марта смотрела на него с нетерпением и некоторым разочарованием, но она молчала.

В тот же вечер Грегор сказал Альтену:

– Только не поощряй у Марты увлечение театром, это слишком сильно будоражит ее воображение. Она еще так молода.

Виктор с сердитой улыбкой открыл злополучный ящик.

– Даже если бы я захотел это сделать, мизерные остатки здесь все равно не позволили бы этого!

А потом он вскочил со стула и, проведя рукой по волосам, мучительно произнес:

– Эти проклятые деньги! Эти жалкие деньги! Он порабощают душу и сковывают ее цепями!

– Уже? – спросил Грегор, удивленно взглянув на друга.

V

Осенний ветер за окном снова срывал увядшие листья с ветвей липы, и Виктор вновь неподвижным взглядом смотрел на мрачные серые сумерки, а рука бессознательно играла с пером.

Прошло уже три года с тех пор, как они женаты, – три тяжелых, напряженных года, которые истощили его воображение и состарили его тело. На его красивом лице со следами духовной усталости появились складки вокруг рта и глаз, и оно сейчас еще больше напоминало лица стариков на картинах Веласкеса. Выражение лица стало нервным и напряженным. Он всегда был раздражен, эгоистичен, требовал от окружающих постоянного внимания по отношению к себе. Небольшой садовый домик часто являлся свидетелем бурных сцен между мужем и женой, хотя они старались как можно меньше контактировать друг с другом.

– Марта! Марта! – Виктор вдруг позвал так громко и резко, что это эхом отразилось от закрытых окон, но ответа не последовало.

– Марта! Марта! – он почти выкрикнул и нахмурил лоб.

– Фрау Альтен ушла, – сообщила, наконец, горничная, прибежав из кухни.

– Куда?

– Я не знаю!

– Как давно она ушла?

– Ну, часа два назад!

Улыбка мелькнула на его плотно сжатых губах, очень злобная.

– Хорошо, Полина, иди!

Несмотря на холод, он открыл окно и высунулся наружу. В нем кипела злость. Он прекрасно знал, куда обычно ходила Марта, как только она заканчивала свои дела на кухне и в доме. К Лене Даллманн!

Если быть справедливым, то Виктору не следовало винить жену, но как только возникает вопрос о собственном комфорте, трудно быть справедливым. И опять же – он не пренебрегал ею умышленно, необходимость работать, чтобы обеспечить нужды повседневной жизни, вынуждала его делать это!

Виктор вспомнил о трех годах своего брака и признался себе, что не нашел того, чего ожидал с такой уверенностью. Он страдал от неизбежного разочарования, которое наступило под влиянием повседневных забот, и чем безоблачнее были до этого его иллюзии, тем более болезненно он переносил однообразную семейную жизнь.

«Как душит меня этот брак с его непрекращающимися заботами и обязанностями,» – подумал он, поглаживая горячий лоб, и тут же испугался собственных мыслей.

Он увидел, как Марта вошла во двор и поспешил закрыть окно.

На ней было черное платье и облегающий жакет, маленькая черная шапочка на светлых волосах и букет гвоздик в руках – редкость для этого времeни года.

Виктор не мог не признаться себе, что не было ничего более соблазнительного и очаровательного, чем эта молодая женщина со свежим детским лицом, мягкими движениями и цветущей фигурой, но все же он не мог избавиться от легкого чувства раздражения. Это была та же Марта, которой он когда-то так горячо поклонялся, но постепенно, шаг за шагом, без его ведома, ореол, который он создал вокруг нее, потух. Она стала для него тем, кем она была на самом деле, – женщиной со слабостями и ошибками, с претензиями и нереальными мечтами, с желанием получать удовольствия и постепенным осознанием своих прав. Он ошибочно полагал, что ради нее ему придется идти на жертвы, и поэтому достигнутое им счастье теперь казалось ему весьма сомнительным.

Снаружи горничная тем временем сказала:

– Господин Альтен звал Вас, фрау Альтен.

– Ах, так!

Марта медленно сняла жакет и шляпку; она не торопилась.

– Он был очень зол, – шепотом сообщила горничная.

Марта не ответила, ее мысли были заняты другими вещами. Она привыкла к постоянной смене в настроении Виктора и не очень обращала на них внимание.

– Чего ты от меня хотел? – спросила она, войдя через некоторое время в комнату и садясь рядом с его столом. – Ты звал меня.

– Где ты была? – спросил Виктор в ответ и при этом не мог избавиться от некоторой резкости в своем тоне.

– У Лены. Я пошла к ней на минутку только потому, что хотела увидеть ее новое платье; оно только что пришло от портного. О, Виктор, ты не можешь себе представить ничего красивее…

– Избавь меня от описания деталей, – резко оборвал ее Виктор. – Если твое настроение зависит от гардероба Лены Даллманн – то меня это не интересует.

– Ты бы думал иначе, если бы только однажды увидел такое, – сказала она и положила свою пухлую руку на стол. – Смотри, она подарила мне браслет. Разве это не мило? Ее собственные украшения, безусловно, более дорогие, – а кружева и вышивка, a платья и пальто, которые она носит с тех пор, как она стала работать в театре! Это больше не прежняя Лена, она достойна большого уважения, и я уверена, что фрау Даллманн очень гордится своей дочерью. Лена больше не зависит от заработка ее матери, и сейчас у них в комнате всегда цветы, как будто в саду.

Виктор нетерпеливо постучал ногой по полу.

– Марта, мне почти стыдно, что ты – моя жена – интересуешься только платьями и побрякушками. Общение с Даллманнами, похоже, не очень положительно влияет на тебя.

Марта посмотрела на него вызывающе.

– Мне очень нравится красиво одеваться и хорошо жить, мне кажется, что каждый, кто высоко ценит себя, должен к этому стремиться; если у меня этого нет, конечно, я это терплю, но это мне совсем не нравится.

– Значит, ты недовольна своей жизнью?

Марта прикусила нижнюю губу, посмотрела вниз на пол и нахмурила лоб.

– Почему ты спрашиваешь меня об этом, Виктор?

– Потому что я хочу это услышать, услышать как ты неблагодарна по отношению ко мне, – воскликнул он возмущенно. – Я работаю для тебя, я жертвую всем ради тебя, а ты – ты измеряешь свое счастье стандартами гардероба Лены Даллманн.

– Ты меня всегда упрекаешь в том, что ты делаешь для меня, – закричала она с горящими глазами, – но разве я тоже не делаю все, что в моих силах? И если я действительно провожу свободное время с Даллманнами, не все ли тебе равно, потому что я тебе вовсе не нужна?

– Я не желаю этого общения, – продолжал он, немного спокойнее, – оно не идет тебе на пользу. Я достаточно хорошо знаю семью Даллманн, чтобы хорошо представить их сегодняшнюю жизнь. Моя жена должна стремиться к чему-то бóльшему…

Марта вскочила со стула и близко подошла к Виктору. Выражение непреклонной решимости, которое так редко появлялось на ее красивом лице, полностью изменило ее.

– Я скажу тебе то же, что и бабушке, – я не собираюсь тебя слушаться! Лена – моя подруга, мы вместе ходили в школу и провели половину жизни вместе; мне достаточно ее образования, потому что она такая же, как и я, и хотя фрау Даллманн тоже заботилась обо мне, Грегор за моей спиной запретил ей приходить сюда. Она честная женщина, она всегда хорошо ко мне относилась, и то, что она работает нисколько не оскорбляет меня – мы тоже работаем.

– Они льстят тебе, это тот магнит, который тянет тебя к ним! – Виктор крикнул пренебрежительно.

Марта разозлилась.

– Они добры ко мне, и я начинаю ценить это, – сказала Марта, отвернувшись, и стала крутить подаренный браслет, чтобы не показать мужу, что она была готова расплакаться.

– Ну что же, иди туда, – холодно сказал Виктор, стараясь контролировать себя. – Я не могу заставить тебя делать что-то против твоей воли. Если ты предпочитаешь общество Даллманн моему, иди!

Марта остановилась на мгновение, колеблясь. Стоит ли ей уступить ему? Но, делая это, она потеряет единственное развлечение, которое у нее сейчас было. И это было так безобидно! Слушать о театре, куда она не могла больше ходить, перебирать руками кружева и украшения Лены, вот и все! Почему Виктор хочет лишить ее этого?

Марта вспомнила о своей радости, когда она узнала, что Лена вернулась в город; наконец-то, она не будет одинокой! О, какое удовольствие доставляли ей ежедневные разговоры с ее бывшей подругой! Она не могла ответить, что в них было особенного. Она только сейчас поняла, что по-настоящему недовольна своей судьбой, так как могла сравнить свою жизнь и жизнь Лены.

Марта молча вышла из комнаты; всегда, когда ей приказывали, у нее внутри возникал протест. Так было до этого с бабушкой, и так было сейчас с ее мужем.

В состоянии еще большего раздражения, чем раньше, Виктор остался у своего стола.

«Ах, если бы только пришел Грегор. Может быть, мне нужно его найти самому?» – подумал он, вставая; но тут он почувствовал себя таким несчастным, что бросился на диван и уткнул голову в подушки. Жизнь никогда не казалась ему такой бесцельной и пустой, как сейчас.

За этим серым, мрачным днем последовали другие, которые были не лучше, и когда Виктор после длинной вереницы коротких и скороспелых рассказов снова, наконец, закончил большой роман, он почувствовал опустошенность и разочарование сильнее, чем когда-либо до этого.

Держа перед собой готовую рукопись, он впервые откровенно заговорил с Грегором о своем душевном состоянии.

– Моя способность творить покинула меня, – с необыкновенной горечью в голосе произнес он, положив голову на руки, – в моем мозгу я чувствую только мертвенную пустоту, которую я не могу преодолеть. Жизнь, на которую я обречен, убивает меня, уничтожает во мне все светлое и радостное. Невозможно создать живой образ, когда ты полностью отрезан от всего мира, нельзя это сделать при помощи одной только фантазии. Фантазия помогает приукрасить, углубить образ, но в качестве основы должна служить настоящая жизнь. Чтобы создать достоверные характеры, необходимо наблюдать и изучать их в реальной жизни. Среди той обыденности и пошлости, которая меня окружает дома, рядом с Мартой, которая не понимает меня и все интересы которой ограничены только разговорами о тряпках и побрякушках, я не могу творить как прежде. Помоги мне, Грегор, найти выход, возродить в душе погасшую искру, или я погибну!

– Почему ты мог выносить все это раньше? – спросил старый друг с сомнением в голосе.

– Если бы я знал! Если бы я вообще знал, что происходит внутри меня! Я знаю только одно, что при такой жизни я медленно угасаю, – ответил он, тяжело вздохнув.

– Ты должен нести ответственность за все глупости, которые совершил! И я считаю, что ты их все еще совершаешь. Марта не самая худшая жена, и если ей тоже хочется радостей в жизни, как ты можешь упрекать ее за это?

– Я думал, что ты не будешь оценивать меня по тем же меркам, что и Марту, которую полностью удовлетворяют отношения с Даллманнами, – с раздражением сказал Виктор. – Как можно даже отдаленно сравнивать эту женщину со мной? Часто утверждают, что умные женщины губят мужчин, a я скажу тебе, что все наоборот, их губят глупые женщины, которые не могут увидеть ничего за их ограниченным мирком, которые не знают, как быть помощницей мужа как в радости так и в лишениях. Они опустошают жизнь, лишают ее возвышенного смысла. Самая большая ошибка, самое большое разочарование в моей жизни – это Марта!

– За этим могут последовать и другие разочарования, и они могут быть еще более горькими! Бедная маленькая Марта! Ты хотя бы знаешь, что происходит у нее в душе, к чему она стремится, что ее волнует?

– Самые ничтожные вещи, – с презрением сказал Виктор, – вещи, которые мы едва можем понять. И в то же время в ней живет необыкновенное чувство реальности, которoму я могу действительно позавидовать. Для нее имеет ценность только материальное. Поверь мне, я знаю ее достаточно хорошо.

– И все же ты поступаешь с нею несправедливо, – взволнованно воскликнул Грегор. – Это самая вопиющая несправедливость, когда-либо совершаемая по отношению к другому человеку. Требуешь ли ты от нее чего-нибудь, кроме удовлетворения своих телесных потребностей? Принимаешь ли ты во внимание ее молодость? На все эти вопросы я не нахожу ничего кроме «нет»! Ты тиран, но при этом ты хочешь выставить себя мучеником, приносящим себя в жертву, – таково мое мнение!

– Марта знает, как добиться своего, – усмехнулся Виктор. – Так что же – в твоих глазах она – женский идеал?

– Идеалы принадлежат другой сфере, – ответил Грегор раздраженно.

– Если бы ты мог понять, как это мучительно, если ты вынужден отказаться от них. Как я был счастлив, когда у меня были идеалы! – сказал Виктор в порыве отчаяния.

В отвратительном настроении он покинул Грегора и бесцельно шел по улицам города, где только начиналась вечерняя жизнь.

Снег скрипел под ногами, яркие звезды мерцали на темном небе. Чем ближе он подходил к центру города, тем быстрее росла вокруг него толпа людей, и это немного его развеяло. После долгой напряженной работы, в которую он полностью погрузился в последнее время, ему была необходима разрядка.

Виктор бесцельно брел вдоль улицы, почти не обращая внимания на окружающую его обстановку. Свежий холодный воздух и поскрипывание снега доставляли ему удовольствие. Мимо него проехала элегантная машина. Невольно, его мысли обратились к людям, сидевшим в ней. Они, безусловно, принадлежали к тому миру роскоши и богатства, который ему был неведом и которому так страстно завидовала Марта. Он следил глазами за машиной; в тот же момент он услышал резкий грохот и увидел, как машина врезалась в грузовик. Виктор быстро подбежал к месту происшествия.

Шофер пытался открыть дверцу машины.

В то же время Виктор присоединился к нему, и совместными усилиями им удалось открыть застрявшую дверцу.

Из машины вышла женщина. Высокая, стройная фигура, благородная осанка и изящные движения. На ней была плотная, тонкая белая вуаль, из-под которой сверкали серые, как сталь, глаза. Белая кружевная шаль покрывала белокурую голову и концы ее свободно спадали на ее синюю элегантную театральную накидку. Тонкий аромат дорогих духов окружал ее и заглушал естественный аромат свежих красных роз, букет которых она держала в руке.

Стоя обеими ногами на асфальте, женщина взглянула на окружающую толпу с полным безразличием, словно ничего не замечая, затем слегка нагнулась, рукой приподняла край шелкового платья, которое было под накидкой, и оглянулась вокруг, решая как ей перебраться на другую сторону дороги. Однако в этот момент театральный бинокль в красном бархатном футляре, который она также держала в руке, упал на землю; Виктор поднял его и протянул владелице.

Женщина взяла бинокль из его рук и взглянула на него с выражением благодарности. Под этим взглядом очаровательной незнакомки Виктор сказал несколько смущенно, но очень вежливо:

– Позвольте мне провести Вас сквозь толпу, мадам.

Снова окинув его взглядом, она кивнула.

– Вы окажете мне услугу, сделав это.

Ее голос был мягким и глубоким. «Именно так и должна она говорить», – подумал Виктор, идя рядом с ней, и его вдохновленное воображение вдруг было разбужено этой незнакомкой, которая так внезапно явилась перед ним и воплотила в себе все то, чего он так страстно желал и по чему так долго тосковал.

Стоя на противоположном тротуаре, незнакомка внимательно посмотрела вдоль улицы направо и налево, ища свободную машину. Множество машин проскакивало мимо них, но все они были заняты.

– Мне придется идти до театра пешком, – с легкой досадой в голосе сказала она. – Ждать здесь на дороге еще более неприятно.

– Могу я сопровождать Вас? – не очень уверенно спросил Виктор. – До перекрестка едва ли десять минут хода.

Она вновь посмотрела на него так, как смотрят на слугу, прежде чем дать ему задание.

«Если бы она только знала, кто я такой», – подумал Виктор самоуверенно. У него возник соблазн сказать ей об этом, чтобы ее надменное лицо обратилось к нему с большей симпатией. Он был слишком неопытен в этой жизни, чтобы понять, что его известность пока не была достоянием всего мира. Все, кого он встречал в своем небольшом кругу знакомых, знали его и интересовались им, и в его наивном представлении он верил, что так его должны встречать и воспринимать везде.

У нее больше не было вопросов.

– Я принимаю ваше предложение, – надеюсь, это не слишком нарушит ваши собственные планы, – сказала она очень вежливо.

– По правде говоря, у меня не было никаких планов! – ответил Виктор, кажется, задетый тем, что ее мало волновала причина, по которой он вызвался ее проводить. – Могу я помочь Вам нести что-нибудь?

Незнакомка с улыбкой протянула ему букет, к которому был прикреплен длинный яркий шелковый бант.

– Возьмите тогда вот это, он мне очень мешает. Но чтобы не выглядеть как жених, оберните ленту вокруг цветов! – Вот так! – Спасибо!

Они молча двинулись дальше. Виктор ломал голову, как завязать разговор, который хоть немного выходил бы за рамки банальностей повседневной жизни, но ничего не мог придумать.

– Вы придете в театр слишком поздно, – сказал он, наконец, отказавшись от попыток найти что-нибудь оригинальное. – Уже восемь часов.

– Это неважно. Тот, кто посещает театр так часто, как я, и так знает все до мелочей!

– Но зачем тогда Вы идете туда? – спросил он в изумлении.

– По Вашему, я должна скучать дома?

Она повернулась лицом к нему и посмотрела ему прямо в глаза все тем же холодным, изучающим взглядом, но на этот раз на ее губах появилась улыбка.

– Конечно, Вы вряд ли знакомы со скукой по собственному опыту, – добавила она.

– Почему Вы так думаете?

– Потому что Вы еще слишком молоды, чтобы скучать. Скука принадлежит нам, кто уже познал в жизни все, для кого завтра похоже на сегодня, и кто смирился с этим, осознавая, что это всего лишь неизбежное повторение повседневного однообразия.

– Важно, однако, то, что это однообразие приносит с собой, – сказал Виктор и посмотрел на нее с интересом. Небольшое расстояние до театра было пройдено, они поднялись по ярко освещенной лестнице, ведущей в вестибюль.

Незнакомка снова улыбнулась.

– Поверьте мне – опытной женщине! Обладание чем-либо – это власть, приносящая удовлетворение; но со временен она тускнеет и теряет привлекательность для обладателя.

– И вместо этого она становится привычкой, – поспешил добавить Виктор и отдал ей букет. – Единственный вопрос – кем и чем мы хотим обладать.

Она взяла букет, не ответив, но внимательно посмотрела ему в лицо, которое она, наконец могла полностью увидеть, поскольку в то же время он снял свою мягкую войлочную шляпу с широкими полями.

«Как он красив, – подумала она с изумлением. – Какое обаяние в темных глазах, как выразительны его губы!»

– Благодарю Вас. Я действительно Вам очень признательна, – сказала она с благосклонностью светской дамы, в то же время развязывая ленты букета. – Прощайте.

Она протянула ему кончики пальцев в перчатках, дружелюбно кивнула и ушла; и вдруг Виктор с отчаянием осознал, что он не знает, кто была эта женщина, что он забыл о непременной обязанности воспитанного человека представиться ей.

Что она могла подумать о нем! Из-за его собственной неловкости была разорвана нить, которая по счастливой случайности была брошена ему судьбой и могла связать его с миром, который вдруг предстал перед ним и вновь пробудил в нем желание творить. В этот момент Виктор забыл, что ему стало неловко и стыдно, когда он понял, что он не равен ни по внешнему виду, ни по манерам тому кругу людей, которым он до этого считал себя равным; он только хотел знать, кто эта женщина.

Альтен оглянулся вокруг в поисках служащего театра, надеясь что-либо узнать от него, но никого не было рядом.

Вздохнув, он вышел на улицу, в зимнюю ночь. Эта женщина, которая только что появилась на его пути, понравилась ему потому, что она была совершенно другой, чем та, которой он посвятил свою первую любовь, любовь, которая быстро ушла, – его жена, Марта. Марта, сначала казавшаяся ему его хранительницей, его судьбой. Но из-за этого его любовь к ней вскоре получила отпечаток тирании, в которой только его «я» должно было доминировать, и когда это встречало сопротивление, он чувствовал себя оскорбленным. Но эта женщина понравилась ему именно своей независимостью и недоступностью. Для нее он был случайный встречный, недостойный особого внимания, незнакомый с правилами ее мира, который был совершенно чужд ему самому. У него было смутное подозрение, что эта женщина должна была оказывать сильное влияние на всех, кто оказывался в ее окружении, и он хотел испробовать это влияние на себе.

Он хотел увидеть ее снова – в этот момент это было его самое большое желание. И, наконец, – почему нет? Надо только найти в себе мужество!

Он знал, где ее найти. Как только спектакль закончится, он просто должен зайти в вестибюль и найти ее в потоке людей, и, в зависимости от обстоятельств, либо подойти к ней, либо тайно следовать за нею.

Тем временем он вошел в ближайшее кафе, чтобы убить время. Напротив него сидела молодая женщина, он не видел ее лица, видел только маленькие завитки на шее, того же цвета и уложенные так же, что и у Марты. Виктор внезапно почувствовал неловкость. Разве не было несправедливо по отношению к ней то, что он собирался совершить? Не было ли это предательством?