Наступил день похорон; несколько ночей перед тем мать не спала, и к утру усталость одолела её – она забылась сном. В это время гроб унесли в отдалённую комнату, чтобы мать не услыхала ударов молотка, когда стали забивать крышку.

Проснувшись, мать хотела опять посмотреть на ребёнка, но муж со слезами сказал ей:

– Мы забили крышку; пора было.

– Если Бог так жесток ко мне, – промолвила она: – то чего же ожидать от людей! – И она залилась слезами.

Гроб опустили в могилу; безутешная мать сидела с дочерьми и смотрела на них, не видя их; мысли её отшатнулись от семьи, от дома; она предалась скорби и стала её игрушкою, как становится игрушкою волн корабль без руля и парусов. Так прошёл день похорон, за ним потекли однообразные, тяжёлые, скорбные дни. Со слезами на глазах, печально смотрели на мать домашние, – она не слушала их утешений, да и какие утешения могли они предложить ей, – они сами были в таком горе.

Сон, казалось, совсем покинул её, а он один мог бы оказать ей лучшую услугу, подкрепив тело и успокоив душу. Домашние уговаривали её ложиться в постель, она слушалась и лежала тихо, словно спала. Но однажды ночью муж прислушался к её дыханию, и ему показалось, что она действительно нашла, наконец, покой и облегчение во сне. Он набожно сложил руки, помолился и скоро заснул сам здоровым, крепким сном. Он не слышал, как она поднялась, накинула на себя платье и тихонько вышла из дома, чтобы направиться туда, куда день и ночь влекли её мысли – на могилу своего ребёнка. Она прошла через сад, прилегавший к дому, в поле и свернула на тропинку, которая вела за город, на кладбище. Никто не видал её, и она никого.