– Ах, Господи Боже мой! – сказала советница. – Так у тебя нет ключа? Верно, ты потерял его там с этими баронскими фокусами! Как же мы попадём теперь домой? Проволока колокольчика оборвана, у сторожа другого ключа нет, – просто беда!
Служанка принялась хныкать; один советник сохранил присутствие духа.
– Надо выбить стекло в подвале у мелочного торговца! – сказал он. – Пусть он отворит нам ворота!
И он выбил одно стекло, потом другое, просунул туда ручку зонтика и закричал: «Петерсен!» Извнутри послышался крик дочери мелочного торговца. Сам торговец распахнул двери лавки и закричал: «Караул!» И прежде, чем лавочник успел хорошенько рассмотреть и признать хозяев, да впустить их во двор, сторож уже дал свисток, ему откликнулся другой из соседней улицы, из окон начали выглядывать люди, посыпались вопросы: «Где пожар? Где скандал?» и продолжались ещё, когда советник давно уже был у себя дома, снял сюртук и… нашёл в нём ключ от ворот. Ключ лежал не в кармане, а между материею и подкладкой, – в кармане была дыра, хотя ей вовсе и не полагалось быть там.
С того вечера ключ от ворот стал предметом особого внимания, и не только, когда советник с советницей уходили по вечерам прогуляться, но и когда сидели дома, – советник показывал своё искусство, заставляя ключ отвечать на разные вопросы.
Он заранее придумывал наиболее подходящий ответ и затем заставлял ключ давать его, но под конец как-то и сам уверовал в способности ключа. А вот аптекарь, молодой человек и близкий родственник советницы, так ничему не верил.
Умный человек был этот аптекарь и с критической жилкой. Он ещё на школьной скамье зарабатывал деньги рецензиями книг и театральных представлений, причём никогда не подписывал своих статей, – так выходит внушительнее. В нём, как говорится, преобладал эстетический дух, но сам он ни в каких духов, особенно в духов, обитающих в ключах, не верил.
– Впрочем, нет, я верю! – говорил он. – Верю, добрейший господин советник! Верю в ключ от ворот и во всех духов ключей так же твёрдо, как и в новейшую науку, что открыла духов в старой и новой мебели и занимается столоверченьем! Вы слышали о ней? Я слышал! Я сомневался было, – вы, ведь, знаете, я из числа скептиков – но теперь стал прозелитом[3] новой веры, прочитав в одной достойной доверия заграничной газете ужасную историю. Я, впрочем, за что купил её, за то и продаю! Представьте же себе, советник! Двое умных детей видели, как родители их вызывали духов из большого обеденного стола. Детишки остались одни и захотели в свою очередь попробовать пробудить жизнь в старом комоде. Жизнь-то они в нём пробудили, духи проснулись, но не захотели слушаться ребячьей команды, поднялись – комод затрещал, выдвинул ящики и уложил в них своими ножками обоих ребят, затем выбежал в открытую дверь, спустился по лестнице на улицу, прямо к каналу, да и утопился там вместе с детьми. Тела детей предали христианскому погребению, а комод отправили в ратушу и присудили за убийство детей к сожжению живьём на костре. Вот что я вычитал в иностранной газете и передаю вам, ничего не прибавляя от себя! Ключ меня побери, если я выдумываю! Видите, я даже поклялся!
Но советник нашёл, что это было со стороны аптекаря уж чересчур грубой шуткой. Не стоило и говорить с ним о ключе: аптекарь был глуп, как самый последний ключ!
Сам же советник всё более и более изощрялся в «ключевой мудрости». Ключ и забавлял его, и поучал.
Однажды вечером советник уже собирался лечь в постель и стоял в спальне полураздетый, как вдруг в дверь из коридора постучали. Поздним гостем оказался лавочник, тоже полураздетый. И он было совсем уж собрался спать, да вдруг ему пришла в голову мысль, и он побоялся забыть её за ночь!
– Дело-то идёт о дочке моей Лотте-Лене. Она девушка красивая, конфирмована, и мне хотелось бы теперь пристроить её получше!
– Да, ведь, я ещё не вдовец! – усмехнулся советник. – И сына у меня нет, за которого бы я мог посватать её!
– Ну, вы поймёте в чём дело, господин советник! – сказал лавочник. – Она играет на фортепьяно, умеет петь, – небось слышно по всему дому! Но вы ещё не знаете всего, на что эта девочка способна. Она умеет подражать разговору и походке всякого! Она просто создана для театра, а это хорошая дорога для красивых молодых девушек из порядочных семейств! Им удаётся иной раз подхватить в мужья графов! Ну, да об этом-то пока ни я, ни Лотта-Лена не думаем! Так вот, она умеет петь, играть на фортепьяно, и на днях я пошёл с нею в школу пения. Она спела, но оказалось, что у неё нет ни этакого пивного баса, ни канареечного визга, которые нынче требуются от певиц. Ну, ей и отсоветовали идти в певицы. «Что ж», подумал я, «коли не в певицы, так в актрисы! Для этого нужно только уметь говорить». И сегодня я завёл об этом речь с «инструктором», как он там у них называется. «А она начитана?» спрашивает он. «Нет!» говорю: «совсем нет!» «Ну, а это необходимо для актрисы!» «Что ж, начитанность-то она ещё приобрести может!» подумал я и пошёл себе домой. «Пусть Лотта-Лена запишется в библиотеку и перечитает всё, что там есть!» Но вот, сижу это я сейчас, раздеваюсь и вдруг мне пришло на ум: зачем же платить за чтение, коли можно иметь его даром! У советника пропасть книг, пусть он даст их Лотте-Лене почитать – вот тратиться-то и не придётся!