Ужасная правда вмиг пронеслась у неё перед глазами. Она так крепко сжимала немеющими пальцами перламутровую рукоятку, что почувствовала боль в ладони. Зачем она сжимала её? Почему она не бросила эту злополучную вещь в ужасную пасть, скрипевшую зубами? Она взяла её с намерением на самом деле убить себя?
Это чудовище прилипло к руке, как будто вцепилось в неё зубами, и она не могла стряхнуть его. Она стала пленницей этого чудовища; как будто помимо её желания, через силу, чёрное дуло этой маленькой элегантной игрушки изгибалось, желая повернуться к ней. Дверь сотрясалась; голос мужа, таившим ужасную бурю под покровом облаков, говорил:
– Откройте! Откройте, говорю, почему Вы не открываете?
Она не могла найти в себе сил ни открыть эту дверь, ни ответить на этот вопрос, ни предстать перед этим мужчиной. Униженная, жалкая и ничтожная, она дрожала и была не в силах убежать, не в силах соврать, не в силах сказать: «Вас обманывают!»… Чёрное дуло маленькой элегантной игрушки у неё в руке изгибалось, желая повернуться к ней и найти её в темноте.
Теперь голос почти умолял через сотрясавшуюся дверь:
– Бихтер! Прошу, откройте. Понимаете? Прошу…
Она сделала шаг в темноте; она сжимала зубы и её лицо как будто разрывалось в нервной улыбке; её дрожащие колени вдруг коснулись низкого стула; перед ней как будто выросла стена, мешавшая идти. Она не сможет открыть!
Она не сможет предстать перед этим мужчиной, а чёрное дуло маленькой, элегантной игрушки у неё в руке всё изгибалось, желая повернуься к ней, найти её в темноте и говорило убедительным голосом: «Да, красивая, молодая, изысканная женщина; только это ты можешь сделать!»
Она выбросит эту коварную вещь, которая хотела её обмануть, и не умрёт; красивая, молодая, изысканная женщина будет жить. Перед трещавшей по швам, уже готовой сломаться дверью, у неё вдруг онемело запястье, как будто какая-то сила согнула, победила её, чёрное дуло, наконец, изогнулось и с коварством змеи нашло в темноте ноющую точку раны на сердце.
***
Нихаль проболела в своей комнате всего три дня, однако её выздоровление длилось уже три месяца.
Врачи сказали её отцу:
– Здесь не оставайтесь, пусть Ваша дочь совершает долгие прогулки на острове, где много солнца и густые сосны! – и уже три месяца по утрам и вечерам отца и дочь встречали на острове в конной бричке их пожилой тёти.
Казалось, что один из них постарел, а другая стала ещё большим ребёнком; они мало разговаривали, сидели в бричке, прижавшись друг к другу, бродили под руку среди сосен и напоминали больных, которые нашли исцеление друг в друге.
Отец и дочь не сказали ни единого слова о Бехлюле или Бихтер. Они избегали злополучного воспоминания, словно совершенно забыли о прошлых годах и иногда мечтали о будущем.
Аднан Бей написал длинное письмо пожилой гувернантке и получил от неё короткий ответ: мадемуазель Де Куртон приедет в начале зимы. Шакире Ханым с мужем выдали Джемиле замуж и собирались провести последние годы жизни в особняке, оставив двух голубков в своём доме. Бюлент не будет ночевать в школе. В саду снова будет беготня, а среди ярких сервизов на маленькой кухне будут готовить десерты по рецептам из книг. Жизнь для них снова станет вечным праздником, ведь отец воссоединился с дочерью, а дочь с отцом.
Не хватало только Бешира.
– Бедный Бешир! – говорила Нихаль, затем добавляла, не желая думать об этом трагическом воспоминании:
– Да, отец? Мы будем смеяться, как прежде…
Пытаясь вспомнить те счастливые времена, она со смехом, похожим на мучительное рыдание, обнимала отца за шею, вытягивала губы и целовала безволосую точку у него под подбородком.
***
Вечером в конце августа отец и дочь снова отправились на прогулку и уже собирались возвращаться. Вдруг Нихаль забрала вожжи из рук отца и сказала:
– Отец, прошу, ещё немного! – затем указала отцу на луну, сиявшую как туская белая страница, и добавила:
– Смотрите, для нас вешают фонарь.
Она говорила с улыбкой, затем улыбка стала выражать скорбное разочарование. Она слегка наклонила голову и её томный взгляд погрузился в темневшую дорогу, будто следуя за призраками воспоминаний. Вот они после помолвки, на прогулке в бричке, запряжённой лошадью, счастливые, сердца полны любви, мчатся в свете фонаря, который повесили у них над головами для тех, кто любит друг друга.
Нихаль, провела хлыстом по брюху лошади и хотела догнать смутную счастливую мечту, поймать то, что ускользало от неё. Затем она вдруг вздрогнула, остановилась, словно поддавшись отчаянию, и спросила:
– Прогуляемся немного здесь?
Чего только она не услышала здесь от него за полчаса, пока пришла в себя. Плещущееся вдали море снова напевало сокровенные мелодии, луна снова томно улыбалась белым светом; но… Чтобы не думать об этом Нихаль с болью в сердце взяла отца под руку, положила голову ему на плечо и сказала себе: «Так будет всю жизнь!»
Да, так будет всю жизнь и она клялась в душе, что будет счастлива. Закрыв глаза, она глубоко в сердце похоронит воспоминание о счастье как назойливое воспоминание об умершем и попытается быть счастливой, взяв под руку отца и положив голову ему на плечо.
Думая об этом, она потихоньку уводила отца. Она хотела вернуться к соснам, в зелёное любовное гнёздышко, в мечту, выгравированную в изумруде. Но что-то остановило её у края сосен и мешало идти вперёд.
Она остановилась и осмотрелась. Может быть, там были счастливые помолвленные, Бехлюль и Нихаль… Её губы дрожали в горькой улыбке. Она заставила себя не думать об этом.
Она боялась, что эта мысль, промелькнувшая у неё в голове, может причить боль отцу. Разве теперь она не была обязана отцу жизнью? Только ему…
Сейчас отец и дочь нуждались друг в друге, чтобы жить. Когда она повторяла это, у неё в голове со скоростью молнии пронёсся страх: вдруг кто-то из них останется один? Чтобы убежать от этого страха, она потянула отца и сказала: «Пойдём!», закрыла глаза и отвечала этому страху с сердечной мольбой:
– Вместе, всегда вместе, живые и мёртвые…
КОНЕЦ