Стало быть, понимал Алекс, основная коллизия предстояла не с режимом, а с плотно утрамбованным социальным бессилием у среднестатистического русского. Ведь, оказалось, универсальный просветитель – Сеть не обеспечивала распространения альтернативных, дезавуирующих прокремлевский дискурс знаний и представлений. Не потому, что все мало-мальски независимые издания в РФ заблокированы, а оттого, что считанные граждане осмеливались обходить запрет – совершенно безопасная, производимая несколькими кликами операция.
Алекс продолжал вариться в соку его одиссеи зашкаливающего риска, новизны подряда, прежде не изведанного, и огромной ответственности, которую заговорщики своим заданием возложили на него; в частности нащупать, как обезопасить будущих активистов движения от преследования карательных органов режима?
Между тем всё на, что его хватило – это скопировать свой старый тезис, бесивший коллег по цеху либеральной журналистики: публичная, не камуфлируемая конспирацией оппозиция беспомощна против карательного режима цифрового замеса. Не что иное, как агитация к собственному закланию, если чуть шире – насаждение мазохизма в качестве метода политической борьбы.
Все же одной констатацией тезиса Алекс не ограничился, развив мысль: хотя за заговорщиками, в отличие от движения либералов, мазохистских наклонностей не замечалось, но и приемлемой нормы тоже; одним утонченным закулисьем персоналисткую диктатуру, экипированную похлеще фантазий Оруэлла, не одолеть.
Инфраструктура подполья в регионах, отринувшего страхи и комплексы и видящего в выдавливании режима первостепенный приоритет – вот, что представляет для режима опасность. В практическом смысле – это объявить Кремлю многоуровневую партизанскую войну в виде кинжальных, но избегающих покушения на здоровье граждан диверсий. Ибо конституционный переворот, по утверждению кротов заговора, стремительно приближающийся, предвестие того, что режим не пересидеть. Впереди затяжная окопная война-междоусобица.
Между тем, как и чем наступать-обороняться, Алекс предложить не мог. На него нахлынул сюжет фильма «Софи Шолль: последние дни», снятый по мотивам реальных событий: юные брат и сестра Шолль в еще полном для немцев иллюзий сорок третьем бросают чудищу гитлеризма вызов, разбрасывая листовки, к слову, весьма вегетарианского содержания. И спустя неделю восходят на эшафот.
В той трагедии его шокировал не способ изуверской казни (гильотина), а то, что после ареста та была произведена всего через шесть дней. В ней – квинтэссенция страхов собирательного тирана, предвосхищающего малейшие покушения на свой скипетр. Как правило, потому, что любая диктатура в своем генезисе либо незаконна, либо устлана людскими лишениями, а зачастую – трупами.
Гитлеризм и рашизм версии ВВП – общественные системы, разведенные не только по времени, но и несопоставимы как антиподы. Ведь нынешний российский порядок в немалой степени – производное победителей гитлеризма, пусть во втором-третьем поколении. При этом «удушающие» приемы по увековечиванию тирании – с поправкой на разные эпохи – у обеих систем во многом совпадают. Тот же не сходящий с фасада оскал, та же прыть упредить фронду, нередко задолго до того, как та таковой себя осознает.
Знакомясь с карательным законотворчеством РФ, Алекс нередко впадал в замешательство: собственно, с какого перепугу (смысл – буквальный) этот или тот эдикт, подаваемый якобы по инициативе законотворцев, наглотавшихся отраслевого слабительного?
Засекречивать потери в мирное время, криминализация репостов, желтые звезды иностранных агентов – чем эти изыски российской политической кухни запивать? Но каждый раз, отведывая российского правового экстремизма, Алекс постигал: защита интересов клана или политического класса здесь в последнюю очередь; в фокусе забот якобы института государства – одна-единственная потрепанная за долгую управленческую жизнь задница узурпатора. Она успела нагородить столько ереси, что, по выходе ее держателя в отставку, точно черного пуделя не отмыть.
При этом ей самой от себя давно тошнит, настолько одолели мозоли, намертво сросшиеся с троном. Но и деваться некуда – какая бы не убогая, но жизнь. Ведь альтернатива – изъятие кислородной маски юридической неприкосновенности и казус «ЮКОСа» на разделочном столе, в апробации не нуждающийся…
Оттого с маниакальной одержимостью в России выкашиваются малейшие ростки конкуренции, и улетает в топку монаршей безопасности немалая часть бюджета все еще недоедающей, попутавшей геополитические рамсы страны…
Вдруг Алекса посетило: его пробуксовка – вовсе не творческий и карьерный кризис, а то, что баталии вокруг пирога власти ему глубоко чужды. Одно дело звать общество к нравственному перерождению как просветитель, другое – обслуживать схватку в паучьей банке в формате «все против всех».
Он скривился и, тяжело вздохнув, захлопнул крышку компьютера.
Глава 9
«Кобяковская фабрика по лозоплетению», Московская обл., 18 ноября 2019 г.
Олег Навальный потянулся, изгоняя морок казенного дома, регулярно его навещающий. Он все еще не осознавал, что отбытая годом ранее ходка – мега-событие, которое властно, хоть и незримо врезалось в его судьбу. С этой «палочкой Коха», как и у несть числа «побратимов» по отсидке, ему до скончания дней засыпать и просыпаться. Когда во благо, когда во вред, но неизменно ежась.
Дело к обеду – он обернулся, выглядывая в открытое пространство перед фабрикой, куда время от времени наведывался некий дозор в микроавтобусе без окон. Особо не таились, но и «ордеров» не предъявляли. Навещали выборочно – несколько раз в неделю и каждый раз по-разному, но не менее трех часов. Похоже, в целях профилактики – то ли выборочная дистанционная прослушка, то ли так третируя владельцев фабрики, его и Алексея родителей. Людей тихих, скромных, рафинированно законопослушных. Они давно воспринимали их знаменитого первенца с именными нарами в московских СИЗО, как угодившую под каток рока жертву, слез не стесняясь. Когда же пенитенциарная воронка прихватила и их младшего, то в считанные дни состарились. Так что, освободившись, Олег Навальный посвящал родителям немалую часть себя, пока кремлевский сериал произвола не ощетинится очередной серией.
Вникнув в фабричные дела, он взвалил на себя самые узкие места техпроцесса. Кроме того, развлекал предков, как мог – то ресторанными обедами им, воспитанникам уравниловки, все еще в диковинку, то культпоходами на собирательного Леонтьева, не желавшего уходить, как, впрочем, и эпоха, откуда он родом.
Церберы не замечались, стало быть, можно было двигать в ресторан, не рискуя испортить аппетит. Олег потянулся было к телефону, дабы объявить родителям последнюю готовность, когда в селекторе зазвучал голос секретарши:
– Олег Анатольевич, к вам неизвестный и очень необычный посетитель. У него ваша книга, автографа просит…
Олег, продукт постсоветского зверинца, да еще зоной «отшлифованный», в мгновение ока уяснил, что визитер не провокатор из силовых служб – у тех куда проще инструментарий, как и не чудик-психопат – таковому не забраться в подмосковную глубинку. Он – из нетипичной шкалы социально-поведенческих измерений. Стало быть, любопытен, и Олег укрупнил изображение приемной. Но разжился немногим – одним профилем, к тому же наполовину усеченным капюшоном куртки и высоко поднятым шарфом; форма одежды, будто к месту – моросило. При этом не вызывало сомнений: зная расположение камеры, посетитель старается уйти из-под ее «опеки», избегая ракурса анфас.
Спустя минуту хозяин кабинета уже принимал гостя, который, уважительно кивнув, протянул без предисловий единственный позитив тюремного опыта Олега – книгу тюремных мемуаров. Младший Навальный с места не сдвинулся, натужно решая, взять книгу или воздержаться, ведь при контакте гость показался человеком затрудняющей «дыхание» энергетики.
– Не откажите в удовольствии, Олег Анатольевич, – элегантно склонив голову, наконец, обратился визитер, сдвигая неловкую, точно воздушная яма паузу. – Бесценный автограф преданному читателю. Ваша книга – настоящее событие!
Олег Навальный, повинуясь традициям острога, с откликом не торопился и книгу не брал. Тогда гость приземлил книгу на столешницу, после чего подчеркнуто вежливо придвинул ее к Олегу и даже открыл обложку.
Тут Олег дал слабину и потянулся за ручкой – прочих-то альтернатив у эпизода не просматривалось – настолько «придавил трахею» пришелец. Между тем «отписаться» Олег не смог – мельтешила, казалось ему, сетка, которая мешала поставить в распахнутой книге автограф. Вскоре картинка упорядочилась, преобразовав воображаемую сетку в убористый текст, наклеенный поверх титульного листа, который по обыкновению содержит имя автора, посвящение и название книги.
Все еще витая в облаке иллюзий, Олег заскользил глазами по вклейке-самозванке аккурат перед глазами. И, не пробежав первого абзаца, вдруг сгруппировался, после чего считывал текст как сканнер.
Привет из королевства медиумов отличался конкретикой идеи и основательностью предложения: «Олег, здравствуйте! Круглосуточная слежка ФСБ за вашим братом не оставляет выбора, кроме как искать нестандартный канал связи с ним. Надеемся, что данное решение его отправной точкой станет.
Не исключено, Фонд борьбы с коррупцией в той или иной степени догадывается о существовании влиятельного подполья, которое противостоит режиму, узурпировавшему Кремль. По крайней мере, о циркуляции подобных слухов в столичных кругах нам, этому подполью, известно. Потому не будем терять время на формальное знакомство, принимая на веру, что мощная закулисная структура, оппонирующая кремлевской тирании, действует.
К сожалению, нам не до конца понятна политическая программа вашего движения, как и не всегда поддаются расшифровке ваши те или иные тактические шаги. Но беда здесь малая – между подпольем и ФБК куда больше сходства, нежели разночтений. Да и генеральная линия совпадает –выбросить режим «жуликов и воров» на свалку истории.
Увы, по нашим сведениям, с недавних пор эта перспектива радикально отдалилась. Аппарат президента готовит конституционный переворот, чтобы обнулить отбытые ВВП каденции и, тем самым, увековечить его мандат на Кремль до 2036 г. Самое неожиданное – без малейшего противодействия в Думе и Верховном Суде, пока на уровне главных акторов, но в конечном успехе ползучего переворота сомнений нет.
Вследствие чего напрашивается объединение всей жизнеспособной оппозиции, без какого-либо дележа портфелей и синекур в «прекрасной России будущего». Основа сотрудничества: общность взглядов на развитие России с посильным долевым участием в предстоящей борьбе.
Для притирки напрашивается встреча ответственных функционеров с обеих сторон. Но прежде – знакомство с принципами, которые мы рекомендуем в качестве основополагающих; они изложены в карте памяти. Посланец ее оставит в кресле, поступи от вас, Олег Анатольевич, соответствующий сигнал. Не забудьте, разумеется, автограф… С уважением, коллеги-симпатизанты!»
Олег Навальный, будто с опаской закрыл книгу и как-то неопределенно развел руками, что могло быть истолковано по-разному: «на ваше усмотрение», «не хотелось бы рисковать», «время покажет». Гонец, однако, «когнитивного диссонанса» не испытал – незаметно разжал кулак, прислоненный к бедру. После чего воззрился на хозяина кабинета, словно испрашивая: мол, «пропуск» подпиши. Олег обращение уловил, но «расшнуровать» его затруднялся. Тогда визитер, как бы невзначай, указал на ручку, лежавшую подле книги. Олег хлопнул себя по лбу и размашисто подписал свое произведение под названием «3½», которое удостоилось похвал многих критиков. Как представлялось, содержавшее – c привязкой к событию – скрытый прогноз о временном ресурсе политического режима РФ. Подтекст, правда, более чем размытый: дней, недель, месяцев, лет, а то и десятилетий?
***
Спустя сутки, Москва,
Алексей Навальный, по оценке Алекса Куршина, «Россиянин №2», а по версии журнала «Тайм» – в сотне самых влиятельных землян, то и дело фыркал, хоть и метафорически. При этом жадно считывал содержание карты памяти – послание антикремлевского заговора, сегодня со всеми предосторожностями переданное братом.
Оказалось, что преамбула обращения в виде вклейки в книгу – сладенькая, убаюкивающая сказочка на ночь. Не более чем рекламный трюк политтехнологов, укрывших за приветливой оберткой разновидность ультиматума – присоединиться в качестве младшего партнера к некоему подполью, о котором Алексей будто слышал, но не принимал всерьез, находя слухи выдумкой конспирологов.
Младший партнер так младший, но, не возникало сомнений, тот, кто безоговорочно обратится в «вероисповедание» старшего. Что отсылало – то ли к диктату права сильного, то ли в какие-то интеллектуальные дебри. Но самым обидным было то, что предлагаемая уния делала из ФБК поголовье для планового призыва. При этом, сколько бы послание не задевало самолюбие председателя фонда, он, цепкое политическое животное, в глубине души признавал справедливость приводимых аргументов. Причем столь убедительных, что, ему чудилось, люди с той стороны – высшая лига современной политики, от которой Россия до недавних пор отставала на два дивизиона.
В общих чертах мир заговорщиков казался холодно-неумолимым, но при этом предельно содержательным. Без эффектных популистских трюков, крикливой риторики, а главное – общих слов. Беспристрастность в оценках режима, собственных промахов, точность в расстановке приоритетов. На уровне интонаций заговор не рвался во власть; казалось, он просто не видел себе равных среди тех, кто декларировал поползновения на Кремль. Словно Николай Коперник, отец гелиоцентрической системы, снисходительно взиравший на темный, почти не знавший грамоты мир, который отставал от него на столетия.
Между тем стилистика концептуальной притирки невольно формулировала предложение, от которого невозможно отказаться; текст оставлял ощущение, что заговор пустил корни во многих сферах государственной жизни, через свою агентуру манипулируя ими; нельзя было исключить и инфильтрации агентами заговора самого ФБК. Если последняя гипотеза верна, то, понимал Навальный, некроз важных органов фонда – ближайшая перспектива. Стало быть, от ворот поворот исключался и, как минимум, напрашивался предварительный зондаж проблемы; Алексей, оттрубивший многие месяцы (в складчину) арестантских университетов, обзавелся развитым инстинктом предвидения беды. Тот нашептывал: отфутболь подполье, получишь второй, уже невидимый фронт репрессий. Клещей тогда не разжать.
Навальный перечитывал «пособие» по сдаче в концессию своего суверенитета, но не всё подряд, а положения, при первом знакомстве запомнившиеся как основополагающие. На тот момент эмоции причесаны, рацио на месте.
Размашистый бескомпромиссный пролог – всему тексту голова: «… протестное движение под водительством Алексея Навального нанесло неприемлемый урон оппозиции как таковой. В не меньшей степени, чем пресловутая демшиза, которая перенесла энергию противления режиму в плоскость лавочной, перемывающей цеховые кости журналистики.
ФБК, бросивший вызов святая святых режима – свободе правящей корпорации набивать мошну, не мог не предвидеть жесткую реакцию Кремля, в начале десятых отбросившего последние правила приличия; комбайн, сконструированный для подавления очагов оппозиции, незамеченным быть не мог.
Разумеется, разведка боем – прощупать порядки власти на вшивость – допускалась, но даже такой тактический маневр, на фоне маниакальной нацеленности режима на стерилизацию протеста, представлялся сомнительным. Белые воротнички против дубинок и водометов? Тем более преступным было решение развернуть общенациональную сеть штабов движения, бросая их, по факту, на поживу машине репрессий. Ведь инфраструктура Фонда в столице и регионах, выставленная напоказ, была сродни портмоне в заднем кармане лоха для щипача. Ее разгром предсказывался любым золотого возраста политологом, обреченным фиксировать реставрацию тоталитарных практик СССР.
В результате безответственная легализация штабов повлекла череду уголовных и гражданских дел, конвертацию Фонда в грушу для битья, что в политике недопустимо.
Этот ущерб, однако, не главный. Куда опаснее то, что глава Фонда нанес будущему оппозиции тяжелый удар – выбил из страты протеста тысячи активистов. Действующих, на пороге присоединения, колеблющихся. Из нынешних и будущих поколений. Золотой фонд нации, тем, кому не все равно. Кто был готов рискнуть, презрев потерю комфорта. В продуманном, рачительно выстроенном подполье, которое, как показал опыт, властям не по зубам. Однако, памятуя о разгроме сети штабов ФБК, кандидаты в пассионарии все чаще уклоняются от политической активности, как публичной, так и закулисной. Следовательно, из-за халатности главы ФБК мобилизационный ресурс подполья в лучшем случае ополовинен. Что замедляет эрозию режима, отдаляя его физическую смерть.
Но это еще не весь спектр проблем. Безрассудное, на грани политической слепоты обнажение актива ФБК, то есть фактически его добровольная сдача силовиками – ловушка для будущих правительств России, с большой долей вероятности демократических. А точнее, их финансовое обременение. Ведь административно-уголовные преследования активистов Фонда, продиктованные эгоцентризмом его председателя, возжелавшего паблисити «здесь и сейчас», обяжет грядущие власти выплачивать нешуточные компенсации. Только потому, что их идеология будет заварена на полном отрицании наследия нынешней автократии. Стало быть, любой пассионарий, попавший под репрессии режима ВВП, при воцарении норм народовластия обретет право на компенсацию. Скорее всего, в виде пожизненной ренты.
И последнее. Образуя десятки филиалов движения, заделавшихся центрами саморазоблачения, Фонд бездарнейшим способом профукал астрономические по российским меркам суммы. Денег, которые в своей основной массе буквально выцеживались из бюджетов либо нуждающихся, либо откровенно небогатых граждан. Денег, которые при здравом инвестировании укоротили бы дни действующей власти».
Алексей Навальный в некоем раздвоении отпрянул от экрана, то ли недоумевая, то ли с очередной переоценкой прочитанного. Он и впрямь испытал сумятицу мыслей и чувств: последние два абзаца, при общей уместности посыла, были скорее эпатажем, нежели политическим постулированием, которое отторгает чрезмерное дробление проблемы умозрительного свойства. Сколько бы месседж подполья не был продуман, концовка вступления – явный перехлест. То ли увлеклись, то ли заговорились.
Одновременно Навального пронзило, что он уже это где-то читал. Похоже, в другом формате/жанре и давно. Не столько вспомнилась концепция, столько авторский стиль, показавшийся знакомым.
Председатель ФБК мысленно напрягся, норовя обострить ассоциацию, но все, что отложилось, это смутное воспоминание об авторе-иностранце без репутации. Не разобравшись с головоломкой, Алексей вновь погрузился в «протокол намерений» подполья: «Между тем критика стратегии Фонда, тщательно взвешенная, всего лишь манифестация нашей прагматики в ведении дел. Нельзя не признать выдающийся организационный талант председателя Фонда, как и точный выбор им концепции борьбы с режимом, ее органичную востребованность.
Сколь бы ни была болезненна наша критика заблуждений г-на Навального, масштаб его личности – крупного политика – неоспорим, огромно его влияние и на молодежную среду. Но главное, его кипучая энергия и бесстрашие служат золотым стандартом противления авторитаризму клептократического типа.
Совершенно очевидно, что г-н Навальный гарантировал себе место в «коротком списке» претендентов на президентское кресло в поставторитарной России. Но, как представляется, не ранее начала тридцатых, когда поколения нынешних хипстеров в корне изменят стилистику политической жизни, ее символы и ценности. Пока же есть все предпосылки предполагать, что Алексей Навальный – один из ведущих претендентов на пост министра юстиции или аналогичной должности в первом демократически избранном правительстве РФ».
Алексей потупил взор, переваривая новый фрагмент текста. Вскоре до него дошло, что его первая реакция на ультиматум, стилизованный под проспект политического альянса, была скорее эмоциональной, нежели базировалась на трезвой оценке. Похоже, сделал свое фактор внезапности. Потому флаер-приглашение в подполье – и не на паритетных началах, а на условиях лечь под альфа-самца – был воспринят им поверхностно.
По размышлении здравом, выходило, что заговор не столь уж грозен, коль доверил столь важную задачу как призыв вассалов тем, кто не только политиками, но и управленцами не являются. При всей убийственной точности оценок и прогнозов, текст, в общем и целом, звал в глушь схоластики, мало пересекаясь с реалполитик. С миром, где обязательства порой стоят не дороже воздуха, затраченного на их озвучивание, союзы и коалиции менее предсказуемы, чем курс все еще деревянного рубля, гипертрофированное честолюбие (жажда власти) – синоним понятия «государственник», а нечистоплотность и зависть – рабочая этика среды. Стало быть, потенциал подполья был раздут воображением, пустившимся во все тяжкие под прессингом Кремля…
Немного просветлев, Навальный вернулся к чтению. В ближайшие несколько минут конфликтов с эго не наблюдалось; сам того не заметив, он отправился в дрейф. Плот, правда, прокатный: «Как бы то ни было, у Кремля не вышло разогнать все региональные структуры ФБК, жизнь в части из них еще теплиться. Надо понимать, за счет активистов. Разумеется, они главное достояние Фонда. Но могут ли эти активисты влиться в подполье, усиливая заговор? Скорее всего, нет. Ибо давно угодили под колпак ФСБ, став, тем самым, потенциальным рассадником инфекции для союзников, соблюдающих правила конспирации.
Но у засвеченной сети есть и свои плюсы. Уменьши штабы накал и диапазон своей активности, нездоровый интерес чекистов к ним ослабнет как к свернувшим с тропы войны. При этом они формально останутся в поле наблюдения спецслужб, которые своей слежкой за неблагонадежными оправдывают свои штаты. Тем временем Фонд приступит к келейному набору пассионариев нового поколения, кому близки принципы партизанской войны и жесткая дисциплина подполья. Разумеется, под нашим заботливым руководством и в тесной кооперации с нами. Таким образом, нулевой этаж прикроет собою цокольный или, по меньшей мере, отвлечет от последнего внимание. Малейших сомнений, что эта миссия Фонду и его предприимчивому лидеру по плечу, у нас нет».
Тут, будто пребывая в нише покоя, Алексей ощутил внезапный укол паники неясного происхождения. В чем дело? Вроде бы все с «заговором» ясно – пранкеры-шантажисты нетелефонного извода, косящие под мыслителей. Тогда что так закусило, перехватив дыхание?
Навальный клацнул мышкой, после чего поскакал по тексту обратно – к вступлению, минутами ранее уже фрагментарно перечитанному. Остановился, упершись в его финальный пассаж, набранный петитом, по которому, не исключено, прежде пробежал наискосок. Оказался он десертом наоборот: «Сколь бы ни были велики заслуги председателя ФБК перед Россией, реальность такова, что его виды на Кремль сомнительны не только в упомянутой частности, но и в целом. Он, этнический украинец по отцу, – невольная жертва экспансионизма Кремля. Тот мало того, что отхватил часть территории Украины, государства-побратима, так еще отравил оголтелым, похлеще риторики Штрейхера, антиукраинизмом все сто сорок четыре миллиона россиян. Включая больных деменцией и грудничков.
Степень интоксикации мозга нации столь тяжела, что, не исключено, лечению не поддается. Сколько бы будущие хозяева Кремля не денацифицировали популяцию, предубежденность к украинской идентичности останется.
Схватка за президентское кресло не знает правил хорошего тона и компромиссов, так что и в поставторитарной России борьба без правил за властный Олимп сохранится. Едва Навальный выставит на президентские выборы свою кандидатуру, как Сеть заполнится его фото в вышиванках. Что похоронит его не только как кандидата в президенты, но и как карьерного политика. Ведь своим размахом украинофобия уже задвинула на социальные задворки антисемитизм, пусть только среди поданных Его Теле-Величества. Таковых, однако, десятки миллионов.
Тем самым, напрашивается: г-ну Навальному разумно отказаться от поползновений на Кремль, ориентируясь на министерскую должность, возможно, премьерскую. Он, высокообразованный ни чета прочим политик, с огромным, не использованным и на треть ресурсом – одна из опор будущей России».
Алексей, точно при обширном раздражении, обеими руками бросился чесать макушку, гримасой отчаяния уродуя свои правильные, подернутые легкой ипохондрией черты. Уняв душевный зуд, Навальный опустил голову на сложенные на столе руки. Рот пришел в движение, нечто беззвучно артикулируя. Казалось, «Первому впечатлению, доверяй».
В ближайшие полчаса он будет бездумно включать-выключать кнопку экрана компьютера. Пока та не застрянет, энергию при этом не отключив.
Глава 10
Москва, матч ночной хоккейной лиги Россия-СКА, 20 декабря 2019 г.
Отыграв два периода, президент в третьем на лед не вышел. Тем самым сузил диапазон забот своей охраны, сбивавшейся с ног на массовых мероприятиях.
У раздевалки, кроме президентских, замечались личные бодигарды Бортникова и Нарышкина. Из чего следовало: ВВП в компании двух мега-силовиков.
Директоров ФСБ и СВР президент сегодня уже дважды употребил: мало того, что в очередной раз привлек к ненавистному им, не по возрасту хоккею, так еще устроил в пропахшей потом раздевалке совещание, грозившее затянуться до полуночи.
Между тем и намека на разочарование или усталость на лицах топ-чиновников не замечалось, более того, они транслировали умеренное лакейство: подражая шефу, оставались в хоккейных доспехах, порой беря в руки клюшки и покручивая ими, с которыми на сегодня будто покончено.
Так или иначе, необычное место встречи высоких договаривающихся сторон было неслучайным: боязнь прослушки подпольем преследовала всех, кто знал о его существовании. Оттого объекты квартирования президента ежедневно «простукивались» на предмет инородной аппаратуры. Приветствовался и экспромт контактов, точно, как сегодня.
С момента, когда замдиректора ФСО указал на Вячеслава Суркова как на возможного взломщика системы безопасности президента, минуло два месяца; прибегнул он, правда, к эзоповой «аранжировке». Между тем ВВП уверовал в гипотезу мгновенно, едва ее пробежал глазами. После чего созвал экстренное совещание в том же, что и сегодня составе, и лишь затем отчет Митрофанова дочитал.
Как тогда, так и сегодня отсутствовал Колокольцев, министр МВД, и будто непонятно как сюда затесался Нарышкин, с боку припека проблем внутренней безопасности. Но обстоятельства звали как раз к такому кадровому раскрою. Ведь подполье развернуло основной театр борьбы с властью за рубежом, атакуя в Европе и США капиталовложения ближнего круга президента. Ко всему прочему, Нарышкин – один из считанных приближенных, кому ВВП, человек с врожденным «прищуром», почти безоговорочно доверял.
Между тем Сурков в президентской колоде был изначально грубо крапленой картой. Он, Сорбонского пошиба интеллектуал, да еще с тройным дном, с первых дней слыл чужаком в команде крепких посредственностей, которую ВВП целенаправленно для своей вертикали подбирал; по мере вживания в свою должность президент избавлялся от якобы непатриотических умников – илларионовы из властной обоймы изгонялись.
Сурков же, даже уходя, каждый раз каким-то образом возвращался. Секрет его административного долголетия определялся не столько тем, что был незаменим, сколько его уникальным даром переплюнуть в пакостях персонал АП, знаменитого внутренними войнами, подсиживанием. При этом реально таскал из огня жизненно важные для режима каштаны.
Тем не менее Сурков в Кремле ни на секунду не переставал быть пришлым, человеком нерусским – в той однородной среде, которую ВВП формировал в качестве кадровой инфраструктуры власти. Не потому, что Сурков по отцу чеченец и – наперекор тезису – нерусских в вертикали хватало, а потому, что ВВП неосознанно внедрял в модель государственного устройства некий набор характерных для русского национального характера черт. Так вот, не-русскость Суркова заключалась в том, что он на фоне собирательного русского управленца был нестандартной личностью: утонченный, декадентствующий сочинитель, философ, политический аналитик, блестящий модератор межгрупповых отношений и некогда боец спецподразделения, владеющий приемами рукопашного боя.
За что бы он ни брался, был чертовски эффективен, ибо просчитывал все узлы и узкие места комбинации, ничего не оставляя на авось. Невероятная успешность создала ему реноме серого кардинала Кремля, дергающего за ниточки верхнего эшелона власти. Оттого подталкивать к взяткам Суркову не приходилось – несли добровольно, задач не конкретизируя. Знали: Славе техзадания не нужны, он лучше контрагента знает его интерес. Свой «гонорар» отработает сполна, но палец о палец поверх врученной суммы не ударит…
Свои многочисленные дарования и пороки Сурков с блеском воплотил в антиправительственный заговор, запрограммированный самой природой чекистского капитализма, пустоцвет неурожая истории. Вцепившись в нее предсмертным хватом, властная ватага не столько отказывалась, сколько не могла уходить, таща за собой обоз коррупционных преступлений. Кремль до того погряз в рокировках, обнулениях, прочих мистификациях общественного доверия, что обзавелся репутацией мирового посмешища, кем даже такой продукт насилия над природой, как СССР, никогда не был.
Но то лишь оболочка феномена, его ядро – социальная гипертония общества, пущенная режимом на самотек; врачевалось лишь то, что покрывалось методикой одноразовых заплат. На большее режим не тянул, отгораживаясь от реальных вызовов опиумной курильней так называемой «духовности».
Это сулило потерю управляемости, в шаге от которой – социальный взрыв с переделом собственности, либо и вовсе – ремейк большевистской экспроприации.
Так активы миллионов крупных и средних собственников оказались под системной угрозой – благодатная почва для широкомасштабного антиправительственного заговора; он организационно сформировался, едва ВВП объявил о своей готовности пойти на четвертый срок.
Представляя наиболее квалифицированную и влиятельную прослойку общества, заговор обрел соответствующую структуру. Отцы движения, замшелые практики, в условиях заматеревшей автократии не находили крепко сбитому подполью альтернатив. Всю системную и несистемную оппозицию считали бизнесом низкой рентабельности, недостойным внимания уважающего себя предпринимателя. Среди оппозиционеров признавался лишь Навальный, на взгляд подполья, фигура огромного нереализованного потенциала, которая рано или поздно позаимствует философию тайных сношений и дел.