– Хорошую я нашла подпору, нечего сказать, войдя в твою семью!
– Моя семья не хуже твоей, – спокойно отвечал тетрарх.
В жилах Иродиады внезапно закипела кровь ее прадедов, первосвященников и царей!
– Твой дед подметал храм в Аскалопе! Другие твои родичи были пастухами, разбойниками, поводырями караванов! Сволочь, платившая дань Иуде со времен царя Давида! Все мои предки били твоих предков! Первые из Маккавеев выгнали вас из Геброна; Гиркан принудил вас обрезаться!
И, дав волю чувству презрения, презрения патрицианки к плебею, рода Якова к роду Эдома, Иродиада начала осыпать Антипу упреками за его равнодушие к оскорблениям, за его уступчивость перед предателями, фарисеями, за его трусость перед народом, который его ненавидел.
– Ты такой же, как они, – признайся! И ты сожалеешь о том, что оставил аравийскую девку, ту, что пляшет вокруг камней! Возьми же ее опять! Ступай и живи в ее холщовой палатке! Пожирай ее хлеб, испеченный под золою! Глотай кислое молоко ее овец! Лобызай ее синие щеки – и оставь меня!
Но тетрарх уже не слушал ее. Он устремил глаза на плоскую крышу соседнего дома, где внезапно увидел молодую девушку; рядом с нею старуха держала зонтик с тростниковой ручкой, длинный, как рыбачье удилище. Посредине ковра стоял раскрытый дорожный короб; пояса, спутанные ткани, разноцветные покровы, золотые подвески в беспорядке свешивались через его края. От времени до времени молодая девушка наклонялась к этим предметам, встряхивала их на воздухе. Она была одета римлянкой – в тонкую тунику и в пеплум с застежками из изумруда; синие перевязки удерживали ее косу, вероятно, очень тяжелую: девушка изредка трогала ее сзади рукою. Тень от зонтика колебалась над нею, скрывая ее до половины. Раза два удалось Антипе заметить ее гибкую шею, угол глаза, часть небольшого рта. Но он мог видеть весь ее стан от бедер до затылка. Он видел, как он склонялся и выпрямлялся – легко и упруго. Он караулил возврат этого стройного движения – и дыхание его становилось усиленным, огоньки зажигались в глазах. Иродиада наблюдала за ним.
– Кто это? – спросил он наконец.
Она отвечала, что не знает… и, внезапно утихнув, удалилась.
Тетрарха ожидали под портиком галилеяне: заведовавший письменной частью, главный пристав над пастбищами, управляющий соляными копями и еврей из Иерусалима, начальник его конницы. Все приветствовали его дружным восклицанием… Но он обратился к внутренним покоям.
Фануил возник перед ним на повороте коридора.
– Опять ты! Ты, конечно, пришел сюда ради Иоаканама?
– И ради тебя! Мне нужно сообщить тебе важное известие…
И, не покидая более Антипу, он проник вслед за ним в темную храмину.
Свет падал в нее сквозь решетчатое отверстие, расстилаясь во всю длину карниза. Стены были выкрашены красно-лиловой, почти черной краской. У задней стены возвышалось ложе из черного дерева с тесьмами из бычачьей кожи. Золотой щит блистал, как солнце, над изголовьем.
Антипа перешел всю храмину и бросился на ложе. Фануил, стоя, поднял руку с внушительным и вдохновенным видом.
– Всевышний посылает иногда одного из чад своих… Иоаканам – такое его чадо. Если ты будешь притеснять его – тебя постигнет кара.
– Он преследует меня, – воскликнул тетрарх. – Он потребовал от меня невозможного! С тех пор он всячески меня поносит. Сначала я кротко с ним обращался… Но он послал из Махэруса людей, которые возмущают моих подданных. Он нападает на меня… Я защищаюсь.
– Иоаканам слишком ретив в гневе, точно, – возразил Фануил. – Но как бы то ни было, его надо освободить!
– Диких зверей не выпускают на волю, – сказал тетрарх.
– Не тревожься более! – отвечал Фануил. – Он пойдет к аравитянам, к галлам, к скифам. Делу, к которому он призван, суждено достигнуть пределов земли.
Антипа казался погруженным в некое видение.
– Его власть велика! Я, против собственной воли, люблю его.
– Так освободи его!
Тетрарх покачал головою. Он боялся Иродиады, Маннаи… он страшился неизвестного будущего!
Фануил попытался убедить его. Залогом правдивости слов своих он представлял постоянную покорность ессеев царям. Эти люди, бедные, недоступные страху пытки и казней, покрытые льняной одеждой, умевшие читать в книге звездного неба, внушали невольное уважение. Антипа вспомнил слово, сказанное Фануилом в начале разговора.
– Какое важное известие хотел ты сообщить мне?
Но вдруг появился негр. Все его тело побелело от пыли. Он хрипел от усталости и мог только произнести:
– Вителлий!
– Как? Он сюда идет?
– Я видел его… Через три часа он здесь!
Занавесы коридоров заколыхались, как бы вздутые ветром; шум наполнил весь замок, топот и грохот бежавших людей, перетаскиваемых мёбелей, лязг и звон серебряных сосудов… а с вышины башен зычно гремели трубы, призывавшие разбредшихся рабов.
II
Толпы народа покрывали крепостные валы, когда Вителлий вошел во двор замка. Он опирался об руку своего толмача; следом за ним подвигались большие носилки, обитые красной тканью, украшенные зеркалами и помпонами. Вителлий был одет в тогу с широкою пурпуровою каймою, в консульские полусапожки; ликторы[18] окружали его особу.
Они вонзили в землю перед дверью двенадцать пуков прутьев, перевитых ремнем, с топором посередине… и все зрители тайно вострепетали перед величием римского народа.
Носилки, которыми орудовали восемь человек, остановились… Юноша, с толстым животом[19], с лицом угреватым, с жемчужными кольцами на пальцах, вышел оттуда. Ему тотчас предложили кубок с вином и душистыми пряностями. Он выпил и потребовал еще. Между тем тетрарх упал на колени перед проконсулом, сокрушаясь о том, что не был раньше уведомлен о великой милости его прибытия. А то бы он, тетрарх, отдал приказ, чтобы по всем дорогам было припасено то, что подобает Вителлиям. Они происходили от богини Вителлии; дорога, ведшая от Яникула[20] к морю, носила их имя; квестурам[21], консульствам не было счету в их роде! Что же до самого Люция, ставшего теперь гостем тетрарха, то все ему были обязаны благодарностью, как победителю строптивых клитов[22] и отцу того юного Авла, который, прибыв сюда, казалось, возвращается в свое владение – так как Восток всегда считался родиной богов! Все эти гиперболы были высказаны тетрархом по-латыни – Вителлий принимал их холодно и спокойно.
Он отвечал наконец, что одного Великого Ирода достаточно для славы целого народа. Афиняне почтили его заведованием олимпийских игр. Он построил храмы в честь Августа и отличался всегда терпением, смышленостью, воинской доблестью и постоянной верностью цезарям. Между колоннами с бронзовыми капителями появилась Иродиада. Она шествовала с видом императрицы, окруженная женщинами и евнухами; они несли золотые подносы, на которых курились благовония.
Проконсул шагнул три раза ей навстречу. Приветствовав его легким наклонением головы:
– Какое счастье, – воскликнула она, – что Агриппа, враг Тиверия, вперед не может вредить более!
Вителлий ничего не знал об этом событии. Иродиада показалась ему опасной… и так как Антипа начал клясться богами, что сделает все для императора:
– Да, – прибавил проконсул, – даже во вред другим.
(Вителлию некогда удалось добыть заложников от парфянского царя; но император не обратил внимания на эту заслугу – ибо Антипа, присутствовавший при совещании, немедленно, чтобы выставить себя, первый послал об этом весть. Этот поступок тетрарха породил глубокую ненависть в Вителлии; оттого он и мешкал привести обещанную помощь.)
Тетрарх смутился и не знал, что сказать; но Авл промолвил со смехом:
– Не бойся! Я твой покровитель!
Проконсул притворился, что не слышал слов, сказанных его сыном. Счастье отца зависело от осквернения сына; и этот Авл, этот цветок, возросший на грязи Капреи, доставлял ему такие значительные выгоды, что он окружал его самыми предупредительными заботами, хоть и не доверял ему: цветок этот был ядовит.
Под воротами поднялся громкий шум. Появился целый ряд белых мулов, на которых восседали люди в священнической одежде. То были саддукеи и фарисеи[23], которых одна и та же честолюбивая мысль приводила в Махэрус. Саддукеи желали получить право жертвоприношения, а фарисеи – удержать это право за собою. Лица этих людей были мрачны, особенно лица фарисеев, прирожденных врагов тетрарха и Рима. Они путались в полах своих хламид среди теснившейся толпы – и тиары их колебались на их головах, подвязанные узкими лентами, на которых были начертаны письменные знаки.
Почти в то же время прибыли солдаты римского авангарда. Они вложили щиты свои в мешки, чтобы сохранить их от пыли, – а за ними шел Маркелл, наместник проконсула, вместе с мытарями, державшими под мышками деревянные таблицы.
Антипа представил проконсулу главных своих приближенных: Толмаия, Карфера, Сехона, Аммониаса из Александрии, который закупал для него асфальт, Наамана, начальника его легкой пехоты, вавилонца Ясима.
Вителлий уже прежде заметил Маннаи.
– А этот кто?
Тетрарх объяснил ему знаком, что это был палач. Потом он представил Вителлию саддукеев.
Ионафан, человек малого роста, весьма развязный в своих движениях и говоривший по-эллински, начал умолять проконсула посетить его в Иерусалиме. Тот отвечал, что, вероятно, туда прибудет.
Элеазар, человек с крючковатым носом и длинной бородою, стал требовать от имени фарисеев плащ первосвященника, задержанный в Антониевой башне гражданской властью.
Затем галилеяне подали донос на Понтия Пилата. Пользуясь тем предлогом, что некий безумец отыскивал золотые сосуды Давида в пещере близ Самарии, он повелел убить нескольких жителей. Все они говорили в одно и то же время – Маннаи громче и настойчивее других. Вителлий уверял их, что виновные будут наказаны.
Внезапно бранные слова и крики раздались перед одним из портиков, где солдаты повесили свои щиты. Они сняли с них чехлы – и фигура цезаря, изображенная на пупе каждого щита, возбудила негодование иудеев, считавших это идолопоклонством. Антипа начал их усовещивать речью – а Вителлий, сидевший под колоннадой на высоком кресле, дивился их неразумной ярости. «Да, – думал он, – Тиверий был прав, что сослал четыре сотни таких иудеев в Сардинию. Но здесь они были у себя дома – они были сильны…» Вителлий приказал унести щиты.
Но тут они все окружили проконсула, испрашивая – кто отмены какой-либо несправедливости, кто – особых привилегий, кто – просто милостыни. Они рвали свои одежды, продирались вперед; чтобы удержать их, рабы били их палками – направо, налево. Ближайшие к дверям стали спускаться по дороге – но другие поднимались по ней и снова надвигали их на проконсула. Два течения образовалось в этой массе людей, которая грузно колебалась, стесненная оградою стен.
Вителлий спросил, какая была причина такого многочисленного собрания? Антипа ответил, что все эти люди пришли на праздник его именин, – и указал на некоторых слуг своих. Свесившись с бойниц, втаскивали они на веревках огромные корзины, полные мясами, плодами, овощами. Он указал еще на антилоп, аистов, широких рыб лазоревого цвета, на виноградные гроздья, дыни, тыквы, гранаты, нагроможденные в виде пирамид. Авл не выдержал. Он устремился в кухню, увлеченный тем обжорством, которому, много лет спустя, было суждено удивить целый мир[24].
Проходя мимо погреба, он увидал кастрюли, подобные двойным латам. Вителлий также подошел посмотреть на них – и потребовал, чтобы ему отперли подземные комнаты замка.
Они были высечены в скале – в виде высоких подвалов со сводами, которые подпирались столбами. В первой комнате находился склад старого, уже негодного оружия. Но вторая была битком набита пиками; тесно и дружно торчали их острия, охваченные пучками перьев. Стены третьей комнаты казались обтянутыми множеством циновок; до того густо были насажены кругом тонкие стрелы, стоймя, друг возле дружки. Лезвия мечей покрывали стены четвертой комнаты. Посреди пятой – длинные линии шлемов с их гребнями уподоблялись легиону красных змей. В шестой комнате находились одни колчаны, в седьмой – одни ножные латы (кнемиды), в восьмой – налокотники, в остальных – вилы, крюки, лестницы, канаты; тут были даже шесты для катапульт, даже бубенчики для верблюжьих нагрудников… И так как гора шла, расширяясь книзу, вся пробуравленная изнутри, как пчелиный улей, то под одним рядом комнат расстилался другой, а еще глубже – третий.
Вителлий, Финеас, его толмач, и Сизенна, начальник мытарей, проходили все эти комнаты при свете факелов, несомых тремя евнухами. Смутно виднелись в тени безобразные предметы, изобретенные варварами: палицы, усеянные гвоздями, отравленные дротики, клещи, подобные челюстям крокодилов… Тетрарх обладал в Махэрусе военными снарядами, достаточными для вооружения сорока тысяч солдат. Он собрал все эти снаряды в предвидении опасного союза противников; но проконсул мог подумать или даже сказать, что это все было наготовлено с целью воевать против римлян; и тетрарх старался представить оправдания, извинения.
Не все оружия ему принадлежали. Многие служили защитой от разбойников. Кроме того, нужно было сражаться с аравитянами. Иное досталось ему от отца. И, вместо того чтобы идти позади проконсула, тетрарх бежал вперед уторопленными шагами. Он вдруг прислонился к стене, растягивая тогу растопыренными локтями. Но верхняя часть двери виднелась над его головою. Вителлий заметил эту дверь – и захотел узнать, что скрывается за нею.