Одно время, начали держать в доме кроликов, и я их сильно любила. Собирала для них траву, кормила. Маленькие крольчата были крайне забавными и игручими. Но, за все то время, что мы держали кроликов, мне так никогда и не захотелось прикоснуться к приготовленной из них пище. Увидев однажды сценку, как отец одним взмахом забил несчастное животное, содрав кожу, я болезненно отнеслась к той процедуре, жутко жалея своих подопечных. Но вскоре из шкурок нам сшили шапки-ушанки, от которых я все же не отказалась, нося с удовольствием, в моем понимании это была роскошь.
По вечерам нам предстояло в обязательном порядке ходить на поляну за коровой и теленком, пасущихся днем в табуне. На поляне было очень здорово, рядом высокие красивые горы, которые мы облазили не один раз, теплый ветерок, над головой ярко-голубое небо, все крайне живописно и красочно.
Иногда мне нравилось с одноклассницей и соседкой Натальей сидеть на берегу Иртыша, слушая всплеск воды, просто с наслаждением погружаться в мысли и мечты о далеком и прекрасном будущем, дальних странах, морях – океанах.
В один из летних отпусков, к нам в гости из Харькова, приехала тетя Зоя, сестра отца, с сыном Артуром и троюродной сестрой из Барнаула, Ларисой Любарской. Я очень радовалась их приезду. Тетушка тогда осталась в моей памяти добродушной, но крайне вспыльчивой, она много нервничала по любому пустяку. И особо запомнилась мне своим странным отношением к сыну, которого наказывала по любому поводу жестоко. Иногда, я даже жалела Артура, получавшего незаслуженно «тумаки», а все из-за капризов привередливой и бессовестной Ларисы. По ее вине озорному мальчугану часто приходилось страдать. Но, несмотря на негативные моменты, я все же радовалась их присутствию в гостях и даже начинала к ним привыкать. Нам нравилось, как готовила обеды тетя Зоя, и хотелось, чтоб они не уезжали обратно. Артур рос ребенком добродушным, толковым и любознательным. Мы запросто находили общий язык, он казался забавным и смешным. Как-то после очередного незаслуженного наказания его матерью, глядя в его обиженные глаза, я ненароком подумала, что он вырастет, и не забудет своих обид. Подумала, и надолго об этом забыла…
Пройдут годы, мы встретимся совершенно случайно с Зоей в Томске. Заканчивалось лето 2001 года. Наша встреча окажется слишком короткой и случайной. Постаревшая тетушка будет горько сожалеть о прожитых бесцельно и бесполезно годах жизни, о личной беде, семейной драме…
Отслуживший в свое время в Афганистане Артур, домой вернулся далеко другим человеком, неуравновешенным, нервным и дерзким. Зоя долгие годы скрывала ото всех свое проклятие и несчастье. Для каждого Артур был пареньком воспитанным и деликатным. Высокого роста и с приятной внешностью, как, оказалось, дома был другим. Тиран, в человеческом обличии, он жестоко и постоянно издевался над матерью, систематические пьянки изводили на нет несчастную мать. Она страдала от боли позора и унижений, часто избегая побоев, убегала из дома, и подолгу дрожала от холода, пережидая очередные выходки сына, стоя в подъезде или на улице.
Все это тетушка рассказывала на ходу, во время расставания на вокзале, пытаясь хоть как-то и с кем-то поделиться своим горем. Мне было искренне жаль несчастную постаревшую Зою, просто неудачливого по жизни человека. В своих редких письмах она изливала душу, но очень боялась последствий. Поэтому, отвечая на ее письма, я всегда писала, словно ничего не зная о проделках ее сына, подбадривая их теплыми пожеланиями. Расставаясь на томском вокзале, Зоя долго махала мне рукой из тамбура вагона и очень сильно плакала. Я в тот год, и сама-то еще находящаяся в затруднительном положении, без угла, приютив при этом еще и приехавшего с нами из Серебрянска племянника Женьку, все же хоть как-то пыталась помочь своей родненькой Зое. Делая вид, что у меня все в норме и достатке, на последние деньги покупала ей в дорогу кое-что из продуктов. Наша переписка не заканчивалась никогда.
…А в 1997 году, в первый год нашего пребывания в Томске, мне пришло письмо от Зои, где она сообщала о негативных и непорядочных упреках и высказываниях в мой адрес, моей сестры. Не понимая, кто из нас двоих прав, кто виноват, но, все же веря больше мне, Зоя, осуждая Шолпан, за долгие годы впервые написавшей тетке, с целью очернить в ее глазах мою персону, переслала это письмо мне. Было больно читать. Сестра, обвиняя меня, сообщала, что я уехала в Россию, обобрав свою мать до нитки, прихватив с собой все, вплоть до постельного белья…
Простив ей все, в будущем 2005 году, мы с сыном подарим той самой моей сестре, квартиру нашей мамы, доставшуюся Руслану по завещанию. Вот так просто, удивляя и приводя в негодование и недоумение своих знакомых и друзей, особенно Людмилу Дацько, в будущем подругу, которая при каждом удобном случае вспоминала, укоряя меня за необдуманный поступок, мол, как ты можешь, после стольких обид, еще и квартиры дарить?! В ответ я всегда отвечала: «Люда, ты же сама учила – умей прощать». Я, конечно, тоже особого склада характера. А простила сестре потому, что увидела в ее глазах пережитую боль и осознание. Хочется верить, что второй раз она не предаст! Прощать, конечно, можно и нужно, но не каждого. Тем принципом я живу и мыслю…
…Еще в классе пятом, вернувшись, домой со школы, я застала дома отца, раньше времени вернувшегося с работы, распивающего что-то на пару с незнакомым мне мужиком. Их выпивка заканчивалась, но расходиться и прекращать мероприятие они не собирались. Поэтому, отец, совершенно не подумав, послал меня без всяких обсуждений и согласия, за очередной бутылкой. Взяв деньги, я побежала в указанный магазин, объясняя продавцу, что меня попросил отец. Но там меня очень пристыдили и унизили, ничего не оставалось, как идти в другой магазин. Совсем не понимая и естественно не смысля в разборе спиртного, я купила первое предложенное продавцом, не дорогое вино. Вернулась домой позже положенного времени. Заждавшийся и обозленный отец, да еще вдобавок увидевший в моих руках совсем не то, чего хотел, чуть не зашиб меня на месте. Оказалось, моя ошибка испортила им вечер. Самой мне было жутко обидно, чуть ли не забившись в угол дальней комнаты, я тихонько утирала слезу.
В летние каникулы я очень радовалась приезду в гости к родственникам, живущим через дорогу, их внуков. Любила играть с Айман и ее братом Аскаром, а так же их сестренкой, тогда еще совсем малышкой, Шолпан. Они росли детьми обеспеченными. Отличные дефицитные вещи, а иногда и импортные, навевали на меня грусть – тоску и некую зависть.
Иногда из далекого аула приезжал брат Айдын, младше меня года на три. Мы всегда дружно и забавно общались, с трудом изъясняя свои мысли. Я говорившая только по-русски, пыталась, на ломанном казахском языке, хоть как-то объясняться с ним. А он всегда потешно, вполне толково, но все-таки понимая меня, передразнивал все мои старания, каждое неправильно произнесенное мною слово. И, тем не менее, мы дружно играли, ходили вместе по магазинам, просто гуляли по нашему городу.
Еще я очень любила наших дворовых собак, Аргона и Дига, самых верных и преданных псов. Диг был серьезный, черного окраса, с белыми отметинами на груди, не велик, но грозен, очень походил на лайку. Аргон, в противоположность ему, был белым, толстым, пушистым, глупым, красивым, игручим, но очень ответственным песиком. Они добросовестно выполняли свой долг, отстаивая защиту двора. Даже мои редкие подруги не могли пройти в дом без моего присутствия рядом.
В одну из смен моей подработки на почте после девятого класса, я как-то позвала с собой в сопровождение наших собачек. Радость, так и светилась в их глазах, они очень любили прогуляться с хозяевами, но не всегда и не каждый звал их с собой. На прогулке дружки вели себя крайне прилично, ни на кого из прохожих не лая и не кидаясь, просто приплясывая задом, забегая немного вперед, играя друг с другом, вопросительно посматривая на мою реакцию, бежали рядом, довольные, охраняя мой покой. Вечерами было страшновато шестнадцатилетней школьнице бродить в незнакомых местах по доставке телеграмм. А с моими неразлучными и верными собачками, было всегда спокойней.
Иногда задумываешься, как вообще родители допускали столь не безопасные ночные подработки!
Вот так, однажды днем без боязни я вошла в тихий двор, покричав немного но, не дождавшись хозяев, решила зайти в полуоткрытую дверь. Заглядывая в прихожую, но, не слыша ответ на свой зов, думая, что хозяева вздремнули, и вместо того, чтобы развернувшись уйти, я смело прошла в комнату. Холодок пробежал по спине. Бежать было поздно и бессмысленно. На меня вопросительно уставившись, глядел здоровый, грозный пес, но наверно умный, так как стоял совершенно спокойно, понимая, что с моей стороны не последует, ни какой угрозы. То был урок, на всю жизнь – не заходить в непрошенные места. Пес спокойно смотрел на меня, я осторожно пятилась назад, пытаясь не спровоцировать неловким движением хищника. Захлопнув за собой наконец-то дверь, как ошпаренная, бежала прочь, обдумывая на ходу преподанный мне самой судьбой урок, словно сама природа мне шептала: «будь разборчива и осторожна».
В один из последующих дней, я вновь позвала с собой на дневную смену Дига, Аргон этим днем, видать где-то заигрался. Довольный пес шел важно рядом, явно выражая свою гордость. Я зашла через парадную дверь на почту. А выполнив свои дела, вышла через определенное время, через служебный ход, забыв, о поджидавшем меня Диге. Да и вообще, я тогда подумала, что песик, не дождавшись, обязательно вернется домой. Каким же было мое удивление и благодарные чувства к верной собаке, когда обходя здание почты, мне предстала следующая картина. Невоспитанные мальчишки закидывали Дига камнями, он, взвизгивая, отбегал и снова возвращался к двери, в которую зашла я, не кидаясь на подростков, проявляя истинное благоразумие. Он просто ждал, не обращая внимания на обидчиков, разумно терпя их хулиганские выходки, не отвечая на провокации. Эмоции переполняли мои чувства. Крикнув ему: «Диг!», я увидела, как удивленный песик вприпрыжку с радостью, кинулся ко мне, не понимая, как же это мне удалось оказаться в другом месте, ведь он тщательно отслеживал мой выход обратно.
Мои верные, благородные песики, как жаль, что больше не повторятся те прекрасные мгновения общения с вами. Грустно и больно вспоминать, они погибли одним днем. Об их утрате, мы переживали всей семьей, но больше всех страдала от разлуки с ними, я, так как больше всех была привязана к ним.
Машина из спецхозяйства осенним днем выполняла запланированный отлов брошенных собак. Как жаль, что в нынешние времена, к действительно бездомным и обозленным псам, рыщущим по городу и бросающимся на прохожих, особо не принимают определенных мер. Что немало приводит к трагическим последствиям. Но в те времена, у нас брошенных собак, как правило, не было, все были более чем сыты и довольны. Не было случая, чтоб так вот просто, собака бросилась на прохожего, или того хуже, покусала. Наши собачки играли возле дома. Работник спецслужбы, заприметив собак без ошейников, хорошо зная, что в дневное время в частном секторе мало кто бывает дома – взрослые на работе, дети в школе, смело погнался за нашими питомцами, что ему совсем не удалось с первого раза. Дига он зацепил, накинув на него сетку, у наших ворот, и сразу закинув в машину, а Аргона, застрявшего в заборе, проткнул с ходу металлическим ломом. Все это видел старший брат, но не успел помочь и среагировать. Аргон на его глазах уже умирал в конвульсиях, и Дига увезла машина, с той же участью. Увидев обозленного выбежавшего хозяина дома, испугавшийся ничтожный наглец, лишь рассеянно развел руками, мол, ну извини. Казалось, я возненавидела тогда весь мир, было очень больно и обидно за подобную жестокость. Долгие годы эта досада, так и не утихала в моих мыслях. Я до сих пор с любовью рассказываю своему сыну о наших, самых лучших и верных дворняжках, которых любила всем сердцем. Так точно и правильно написанные строки Эдуарда Асадова, очень кстати подходят нашим дорогим и классным, Дигу и Аргону: «Ведь может быть тело дворняги, а сердце – Чистейшей породы!».
Мой отец, был человеком далеко не разговорчивым, за исключением моментов, когда язык легко развязывался под «градусом». Пока мы были маленькими, я его не побаивалась. Из любопытства, на пару с братцем, просила рассказать о войне. Тот не очень любил эту тему, видать дикой болью остались у него в душе те далекие и неприятные воспоминания. Его отец погиб, пройдя всю войну в пехоте, от полученных смертельных ран, через месяц после Победы. Наш отец – офицер-танкист, рассказывал о многочисленно им уничтоженных фашистских солдатах, сожженных деревнях, поваленных столбах и свисающих на оборванных проводах внутренностях погибших мирных людей. О голодных детях, которым он отдавал свою пайку хлеба, намеревавшуюся поменять на махорку.
Нам было больно и страшно слушая, представлять правдивые истории эмоционально измученного, с годами не забывающего трагедии прошлой жизни отца, прошедшего войну, с июня сорок первого, по май сорок пятого года. Иногда за рассказом он тихо плакал, я молча, растворялась из поля его зрения, давая волю его чувствам.
Обдумывая услышанное, иногда представляя себя на поле битвы, я хотела сделать добро бедным людям, биться с врагом. По ночам видела сны, в которых мне предоставлялась возможность стрелять из непонятного и не мысленного оружия по врагам, освобождая землю от захватчиков, и просыпалась я довольной в предвкушении Победы, вспоминая из сна, заслуженные награды на своей груди. Я чувствовала себя маленькой героиней, но, то был всего лишь сон, под впечатлениями.
Иногда отец рассказывал о своем трудном детстве, когда родители посылали их с братом в рабочую баню для шахтеров, где тем тогда выдавали по маленьким нарезанным кусочкам хозяйственного мыла. После помывшихся работяг, всегда оставались маленькие обмылки, которые дети, с усердием собирая, лепили в комок, тем самым принося домой уже солидный кусочек, столь необходимого и недостающего мыла.
Познавая прошлое, осознаешь ценность настоящего. Тот, кто не испытал тягот жизни, никогда в полной мере не оценит по истине радость грядущих дней.
Уже, будучи подростком, я попала неожиданно и случайно в нелепую ситуацию. К нам домой очень часто приходили друзья и знакомые старшего брата, которых мы уже немного знали. Но также, нам было известно, что все они далеко не порядочные ребята, и которых в будущем ожидали совсем не романтические приключения, а скорее неволя. Тем не менее, отец не запрещал сыну общаться с такими приятелями. Многие из них, уже давно спились, имея за плечами потерянные годы на зоне, кого-то уже нет в живых. Но один из таких, запомнился мне надолго.
Я еще бестолковой девчонкой, находясь в своей комнате, перебирала что-то в своем портфеле, брат находился на дворе. Неожиданно за моей спиной появился его завсегдашний дружок, Саша Кеберле. Он тогда не дурен был собой и старше меня лет на семь. Взрослый парень, с дерзким взглядом закоренелого преступника, просто сжал меня в своих львиных объятиях, я замерла от страха, не понимая, что делать в такой ситуации. Бороться и дергаться было бессмысленно, кричать стыдно, я чувствовала себя, словно мышка, задавленная в зубах кошки. Мне даже не понятны были движимые им эмоции, я лишь ощущала от него негативную энергию, испытывая животный страх. Но речь входящего со двора брата, вмиг развеяла непонятные намерения его дружка, который засмеявшись, молниеносно испарился из комнаты, уверенно зная наперед о моем молчании. Позднее, через несколько лет, я узнаю, что тот самый Саша, отбывший не один срок, однажды вернувшись домой, изнасиловал свою старенькую мать, от чего та повесилась у себя в подполье. О дальнейшей судьбе закоренелого «зека» и отъявленного подонка я ничего не знала, слыша лишь проклятия в его адрес от знакомых людей.
И вновь о детстве. Какое-то время наша семья совершенно не общалась с родственниками, живущими через дорогу, и тому была серьезная причина.
Некогда жившие вместе под одной крышей в далекие 30-е годы, моя мама со всей семьей ее старшего брата и с их матерью, были очень дружны.
Уже во времена моего детства, наша семья, имея корову, всегда делились с родичами молоком, а когда отец колол скотину, то безотказно угощал их свежениной. Все праздники проходили не без участия обеих семей. Но однажды, именно после такой вечеринки, когда давно разошлись все гости, моя мама, оставшаяся там по просьбе ее снохи – Даметкен, для продолжения разговора, неожиданно и совсем не заслуженно получила резкий удар тяжелым предметом по лицу. Не понимая причины подлых действий опьяневшей родственницы, с глубокой обидой она покинула стены дома своего брата. Наутро, мы не узнавали маму, на которую было жалко и смешно смотреть, из-за огромного синяка. Она напрочь запретила нам ходить через дорогу к родичам, не объясняя на то причину. Мы понимали, что они поссорились, отец молчал.
А чуть позже мама «издалека» объяснит причину не приятной ситуации. Нашей тетушкой Даметкен по непонятным причинам правила необузданная ревность ко всему. Прожившая обыденную жизнь, она несколько завидовала природной красоте своей золовки, и, не скрывая негативных чувств, выместила эмоции тем злополучным вечером, не осознавая своих действий. И мы действительно надолго перестали общаться с ними всеми. Но, время лечит раны. Все хорошее еще впереди!
Еще школьницей – малолеткой я часто и неосознанно шалила. Любимым занятием было порыться в маминой сумочке с документами, днем, когда дома ни кого не было. Уже наизусть зная ее содержимое, все равно с интересом перечитывала старые пожелтевшие письма моего отца к маме, удивляясь, неужели и между ними была любовь и какие-то еще чувства. Казалось, что они просто, мои родители, вот есть и все, что так должно быть. Среди прочих документов хранились денежные облигации. Мне и в голову не приходило осознать их назначение, но подумав, что это все же какой-то денежный знак, решила одну из купюр взять себе, не понимая даже для чего. Прошло время, я забыла о своем хулиганстве, а мама тем временем говорила что-то о погашении облигаций, и тщательно искала пропавшую бумажку. Меня, словно обожгло огнем позора, но сознаться в содеянном не хватило смелости. А мама, твердо убежденная, что это сделал кто-то из детей, сильно ругалась, называя нас последними словами. Вскоре, когда все поутихло, я незаметно вернула пропажу на прежнее место, с чувством стыда и самоосуждения. Мамуля, конечно, потом вновь найдя облигацию и поменяв ее на деньги, больше ни словом не напомнит о происшедшем. В этом была ее правильная тактика.
В седьмом классе, в самом начале учебного года, в наш класс перешла новенькая девочка из другой школы. Немного не уверенная школьница, представилась Людмилой, ее сразу усадили за парту рядом со мной. Несмотря на постоянное чувство одиночества, с Людой мы нашли быстро общий язык и интересы. Она была частым гостем в нашем доме, впрочем, в свободное время, я тоже бежала к ней. Но, если видела ее в общении с другими девочками, то переносила это крайне ревностно. Хотелось заявить, что она только моя подруга, и должна общаться лишь со мной. Из-за этой нелепости мы иногда ссорились, причем Люда не понимала причин ссоры и очень болезненно переносила мои капризы, при этом каждый раз прощая мне мое непонятное поведение. Она вела себя так, будто ничего плохого между нами не было, и являлась девочкой крайне общительной и веселой, а я не могла подчинить ее себе, сделать такой же замкнутой и уединенной. В отличие от нашего быта, меня всегда восхищала чистота и порядок в их квартире. Ее строгая мама была человеком требовательным и порядочным, никогда не мешающим нашим дружеским отношениям. Находясь в нашем доме, мы с подругой стояли чуть ли не на ушах, вытворяя неописуемые проделки. То варили большую чашку манной каши, а объевшись, чудили в комнате за столом, то барабанили ложками и тарелками под импровизированные напевы, во все горло распевая несуразную тарабарщину, и довольные своими затеями, от души хохотали. Гуляли вечерами по улицам, мечтали. Так прошел год.
Летом я познакомилась с соседской девочкой, приехавшей в гости к своим родственникам на неопределенное время. С Лилией Ковалевой мы тоже легко сдружились, а так как жили рядом, виделись каждый день. Вечерами допоздна сидели на скамейке возле наших ворот, наслаждаясь теплом тихого городка, любуясь звездным небом, загадывая желания и мечтая о будущем. К осени мы с Лилей были уже близкими подругами. Настала пора в этот год перейти мне в новую школу, что построили рядом с нашим домом, туда пошли и Людмила с Лилей. Решив окончательно, я попросила маму перевести меня в ту же школу. Люда с пониманием отнеслась к моей очередной подруге, мне же, еще предстояло подумать, как их делить. И словно назло, нас троих определили в один класс. Пока я в нерешительности после школьной линейки раздумывала, за какую парту, и с кем из подруг присесть, они недолго думая, уселись довольные вместе, как бы предавая меня. Я вновь ощутила себя одинокой. Мною правили на тот момент лишь эмоции. Я словно ничего не видела и не слышала, новая школа потеряла для меня интерес, друзья словно предали, обида затмевала разум. Тогда в памяти всплыла точность формулировки: «за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь». Надо уметь быть проще, чего на тот момент мне не хотелось понимать. Было лишь одно желание, подальше бежать от обеих подруг, не видеть их, не общаться, и как можно сильнее, обидеть их самих, чтоб помнили – «вот она, я, зря вы забыли обо мне!». Мои гнусные мысли, словно кто-то прочитал свыше. Через день – два, нас с Лилей неожиданно перевели в параллельный класс, так как в этом был перебор. Люда осталась одна в новом коллективе. Я же носила в себе лишь одну мысль, чтоб и Лилю тоже оставить одну, дав им возможность на себе прочувствовать одиночество и предательство, считая себя правой. Учеба мне тогда давалась легко, директор школы, он же и учитель физики, даже заметил мои способности, коих совершенно не замечалось за мной ранее. Тут уж не зря и согласиться, что многое зависит от преподавателя. Проучившись в школе более месяца, я больше не хотела там задерживаться, все было чужим, да и моя обида принужденно давила на мое подсознание. Находя отговорку и вполне обоснованное оправдание перед мамой и директором школы, я убедила их, что не в силах находиться в чужом коллективе, скучаю по прежнему родному классу. Выхода иного не было, как вернуть меня назад, в прежнюю школу. Помню зареванные голубые глаза Лили, она искренне плакала изо дня в день, умоляя меня остаться и не оставлять ее одну, среди чужих. Я же была эгоистично неумолима, и, чувствуя победу, злобно торжествовала. Обиженная Лилька, все же продолжала со мной общаться. А я, вдобавок ко всему, совсем не порядочно, перестала общаться с Людмилой, тем самым оставив ее в недоумении.
Моя сестра тогда очень удивлялась моему необузданному дикому характеру, но делать было нечего, казалось, я была не исправима. Вернувшись в свой класс, мне представилась возможность познакомиться с новенькой девочкой, которую посадили за мою парту. С Наташей мы тоже легко сдружились. Она жила далеко от школы, у бабушки. Девочка была не плохая, но единственным, что мне в ней не нравилось, а порой и отталкивало, это совершенное отсутствие понимания гигиены, постоянные неприятные запахи, на которые наши не равнодушные девчата, делали ей замечания. И у всех была тема, о чем поговорить и кого обсудить. С Наташей, пока она училась с нами этот год, я общалась, но друзьями мы так и не стали.
Очень часто, после школы я уходила к бабушке, относя ей молоко и овощи, любила просить у нее одну – две карамельки, не понимая, что она не получает пенсию, хотя бы за погибшего мужа, а подсказать ей тогда об этом никто не додумался. Отец мой не всегда мог помочь ей в финансовом плане. А бабуля, вопреки всем препятствиям, умудрялась что-то кому-то продать на базаре, что-то связать, посидеть с чьим – либо ребенком, вот так и выкручивалась. Но меня она любила и делилась, чем могла.
Однажды отец, получив очередную зарплату, решил «гульнуть», оставив себе, как в порядке вещей «3-62» на бутылку, все остальное он отдавал маме. Мы же, как назойливые мухи слетались в попытке выпросить рубль или 50 копеек, иногда это удавалось, и радости не было предела. В тот самый раз, на пути в магазин отец встретив нашу маму, сказал ей, что деньги он положил под швейную машинку. Сколько же было в тот день слез и шума, деньги пропали, а надо было тянуть семью до следующей зарплаты.
Сейчас я очень хорошо понимаю «тот» поступок своей бабули. Маму тоже было жаль, она очень сильно ругала и проклинала бабушку, причитая, что дети остались без ничего. Но что оставалось делать бедной бабуле; вдова фронтовика, тогда ей было уже лет 80, она сама как-то пробивалась, жила и ухаживала за собой, ну не было у нее средств, так уж получилось, взяла и все! И за это ее нельзя судить, она была бедной и несчастной, одинокой женщиной. Откуда-то, брались силы. Запросто и самостоятельно, она еще каким-то образом, могла навещать всех своих «непутевых» детей. Даже в свои 90 лет, этот удивительный человек, умела фантастически преодолевать любые дороги, будь то из Казахстана в Россию, или из России на Украину, трясясь по несколько суток в общих вагонах, с пересадками. По истине, то была Великая и самая классная бабуля!
– Милая моя, я помню тебя, люблю и преклоняюсь пред тобой! Прости, что осознание было поздним, прости, что во время не помогла, не уберегла! Прости за все!
Пройдут годы. Мы с бабушкой встретимся после долгой разлуки, уже лишь в 80 годы, в Харькове. Я тогда с почти семилетним сынишкой, по какому-то внутреннему зову, полечу навестить ее, и, в общем-то, напоследок. Зоя, ее дочь, тогда писала нам, что бабушке уже за 100 лет, что она давно слепая и безумная, но, то был лишь всего обман самосознания. От долгого одиночества, а бабушка подолгу оставалась в квартире одна, действительно можно не только потерять разум, но и веру…
К тому времени немало досталось и на мою долю. Я ехала в Харьков, в надежде сменить что-то в своей жизни, просто устала от безвыходности. Продав свой удивительной красоты ковер, взяла два билета на самолет и в путь, не сообщив о своем приезде заранее тете Зое.
Как ни странно, но моя бабуля, обладая даром предвиденья, уже знала все наперед. В день нашего приезда она еще ранним утром стала преставать к дочери с вестью, что к ним приедет хорошая девушка с мальчиком и, что она, бабуля, их очень любит и ждет. Зоя все услышанное восприняла, как бред сумасшедшей старушки. И каково было ее удивление, когда она вечером того дня увидела нас двоих у себя дома!
Дорога была сложной, задержки, пересадки в Москве, пришлось почти всю ночь простоять на ногах, по очереди уступая с сыном место на дорожной сумке друг другу, чтоб хоть как-то отдохнуть. Я, уже тогда отметив выдержку и стойкость своего малыша, думала: «ну, этот пробьется по жизни, и дай-то Бог!».
К двенадцати часам дня мы с сынишкой уже были у двери, разделявшей нас с бабушкой до вечера, на долгие шесть часов. Тетя Зоя была на работе, ее сын Артур тоже. Я позвонила и постучала в дверь. Бабушка, которая к тому времени была практически не ходячая и полуослепшая, все же добралась до двери, но открыть ее так и не смогла. И начался долгий, долгожданный, чувственный разговор, по обе стороны двери.
Она помнила все! Очень радовалась и плакала, пела долго все свои любимые татарские песни, и даже было слышно и понятно, что бабуля умудрялась на радостях плясать, и это все притом в сто с лишним лет!
У тетушки мы пробыли чуть меньше месяца, тогда я поняла, что никто мне не сможет помочь, надо самой пробиваться по жизни. На Украине мне не светили, ни работа, ни жизнь, да и вообще ни какого будущего.
И как теперь я понимаю, думала я тогда правильно. Ох, как сложно теперь, в нынешних условиях выживать Зое, там, уже далеко не в советской Украине.
За проведенное в Харькове время, мы с бабушкой много общались, вспоминая все хорошее; о том, как ходили вместе в кино на арабские и индийские фильмы, как часто я писала под ее диктовку письма родственникам, так как она, в свое время, была обучена только арабской грамоте, как ходили к ее подругам татаркам, и о ее твердых позициях – всегда стоять на моей стороне. Даже первые навыки на кухне я тоже познала от нее, когда бабушка попросила меня, тогда еще наверно первоклашку, почистить две картофелины, что оказалось для меня очень мучительным и неприятным делом. Даже не зная, как правильно держать нож, но с горем пополам, я все – же почистила один клубень, а от запаха крахмала, не понравившегося мне, очень разболелась голова. После, не раз предстояло наблюдать, как бабуля готовит альбу – смесь обжаренной муки с сахаром и маслом, на мой вкус, очень славной. Также вместе с ней готовили неудачные петушки, и я пару штук несла в школу, чтобы похвастать перед ребятами, хотя у других деток всегда были деньги на буфет. Мне же тайком, иногда приходилось приносить с собой в стареньком затертом портфеле, с пуговицей вместо застежки, обычный кусок хлеба, который, с неким стыдом съедался втихушку. Хотя, однажды, одна из сестер – тройняшек нашего класса, будучи из семьи обеспеченной, заметив мое «занятие» стала смеяться надо мной и унижать, будто я чуть ли не нищенка и ем хлеб вместо булочек. С тех пор появилась настойчивость просить у мамы 10-20 копеек, так как мое осознание принуждало меня к тому. Иногда удавалось скопить копеек 30 и спрятать в портфеле, с надеждой, что дома они не пропадут. Сколько же было слез и обид, когда однажды мои сбережения спер старший брат, как в порядке вещей, даже не оправдываясь, как будто я ноль, меня просто нет! Родители тогда его не ругали. Мама спокойно возместила мне мою пропажу…
…Из Харькова мы с сынишкой уезжали глубокой осенью, на поезде, с большой тоской на душе. Было очень тяжело расставаться с бабушкой, а помочь ей я не могла.
Брат Артур, вообще был человеком беспечным и эгоистичным, я где-то в глубине души подумывала, что хоть он поможет перевезти бабушку в Казахстан, но не тут-то было.
Отец мой к тому времени сам уже был стар и бессилен, единственно, что он мог, так это с каждой своей пенсии в 120 рублей, высылал матери по десятке.