Полководческое искусство

Если германское командование в Мировую войну проявило свое превосходство над противником, то, помимо неоспоримой силы и приспосабливаемости нашей организации, за это следует благодарить прежде всего то образование, которое дано было высшим командующим и Генеральному штабу обоими его великими начальниками, Мольтке и Шлиффеном^[123].

Мольтке, так как у него не было большого личного опыта крупных европейских войн, к началу своей деятельности как начальника Генерального штаба, черпал свои взгляды, естественным образом, из наполеоновских войн, более или менее осознанно опираясь на Клаузевица. Несомненно, имея известное тяготение к тактической обороне, он при этом многократно подчеркивал ее преимущества. В 1865 г. он писал^[124]: «Наступление вообще не является чистой тактикой. Умелому командованию во многих случаях удается избрать оборонительные позиции стратегически столь наступательного характера, что противник будет вынужден атаковать нас на них… Стратегическое наступление вполне соединимо с тактической обороной, и, наоборот, стратегическая оборона находит в опорных пунктах вспомогательное средство для необходимой к наступательным действиям свободы передвижений». Этих воззрений Мольтке придерживался и после наступательных кампаний в Богемии и Франции, ведь и в 1874 г. он говорил^[125]: «По моему убеждению, за счет развития огнестрельного оружия тактическая оборона получила большое преимущество над наступлением. Ведь в кампании 1870 г. мы постоянно оставались в наступлении и атаковали сильнейшие позиции противника и брали их, однако какими жертвами! Если в наступление переходят, отбив сначала множество атак противника, то это кажется мне более благоприятным». Возможность попробовать такой способ, как и Наполеону под Аустерлицем, Мольтке не представилась. Однако едва ли он собирался рекомендовать с самого начала строить операции именно на такой основе. Его указание на нее относится к определенным случаям, являясь предостережением от неоправданных атак. Тогда эти предупреждения Мольтке успеха не имели, иначе в начале Мировой войны некоторые бои могли бы принять более планомерный, спокойный и менее кровопролитный характер. Принципиальное предпочтение атаке, даже там, где местность куда более указывает на использование тех преимуществ, которые дала бы оборона при эффективности современного вооружения, причем в еще большей степени, чем во времена Мольтке, стоило нам больших потерь. Однако мы обязаны крупными успехами великолепному атакующему порыву нашей пехоты, и тем более мы должны пытаться сохранить его всеми средствами.

Столь же редко, как он видел возможность реализовать в ходе войны наступательные планы, исходя из первоначальной тактической обороны, Мольтке был склонен использовать такое вспомогательное средство как фланговая позиция. В его набросках относительно войны с Австрией оно играет выдающуюся роль. В 1860 г. он писал: «Но мы не думаем, что фланговая позиция за Эльбой будет сковывать противника, помешает ему пройти мимо нее на Берлин, однако такого эффекта мы ожидаем от наступления, базирующегося на Эльбе… Если нам удастся нанести удар с Эльбы, то он вытеснит противника из Богемии к еще не завоеванной части Силезии… То, что при базирующейся на Эльбе активной обороне, тут же должно последовать решающее сражение, ни в коем случае не следует рассматривать как недостаток. Было бы весьма ошибочно собираться консервировать наши силы»^[126]. Позднее фельдмаршал и в более тесных тактических рамках рекомендовал выбор фланговой позиции. Но так же неверно было бы приписывать ему и особую привязанность к фланговым позициям. Он указывал на них только в виде одного из предложений, в соответствии с одним из его высказываний: «На войне все зависит от того, чтобы не позволять себя сковать неизменным общим правилом, а в каждом конкретном случае делать наиболее целесообразное»^[127].

Фраза «идти по отдельности, бить всем вместе» зачастую считается отличительным признаком мольткевского полководческого искусства, и, конечно, он еще до 1866 г. произнес знаменитое: «Суть стратегии в распоряжениях о маршах по отдельности при учете своевременного сосредоточения»^[128]. Принцип, который здесь отстаивал фельдмаршал, является, впрочем, лишь возобновлением утраченного за долгий мирный период военного опыта прошлого, ведь уже Шарнхорст высказывал такую мысль, а Наполеон многократно реализовал ее на практике, причем наиболее наглядно при его наступлении к Дунаю в 1805 г. Этому не противоречит то, что Наполеон в последующих своих кампаниях часто прибегал к масштабным сомкнутым построениям, так как таковые обуславливала обстановка, а недостаточная компетентность его командиров, наряду с падающей боеспособностью его пехоты, все более вынуждала его к тому, чтобы ограничиваться простейшими формами, все более прочно стягивая воедино части. Однако же Мольтке, который еще в 1867 г. называл^[129] всякое нагромождение крупных масс «бедствием», не высказал никаких возражений, когда в проектах, предшествовавших войне 1870 г., по одной дороге отправляли несколько корпусов, выступая за плотнейшую концентрацию.

В применении принципа «маршировать по отдельности, чтобы вместе ударить», таким образом, нет никакого противоречия между Мольтке и Наполеоном, так же как нет его и в якобы всегда желаемом Мольтке объединении непосредственно на поле боя, в то время как Наполеон будто бы стремился реализовать его еще накануне сражения. Куда более и тот, и другой вариант имели место у Наполеона, хотя последнее применялось им чаще, причем по уже указанным выше причинам. Мольтке, конечно, заявлял, что объединение всех сил уже в ходе сражения является «высочайшим из того, чего способно добиться стратегическое руководство»^[130], однако с другой стороны он вновь отмечал, что объединение перед сражением является правилом, настойчиво предостерегая от того, чтобы безоговорочно обобщать пример Кёниггреца^[131].

В своей статье «О стратегии» 1871 года Мольтке говорит: «И если теперь на войне, с началом операций, все остается неясным, кроме того, что определяет сам полководец своей волей и энергичностью, то общие принципы стратегии, выводимые из них правила и построенная на них система не могут иметь практической ценности»^[132]. В качестве вывода сочинения мы находим выше упоминавшиеся слова: «Стратегия – система подпорок», а фельдмаршал продолжает: «Она – более чем наука, являясь привнесением знания в практическую жизнь, продолжением начатых до этого размышлений, в соответствии с постоянно изменяющимися обстоятельствами, является искусством действий под давлением самых тяжелых обстоятельств».

Как и все военные действия, даже высочайшее полководческое искусство покоится, согласно Мольтке, в конце концов только лишь на обращении к здравому понятию о человеке. Клаузевиц верно выразил это такими словами: «Мы далеки от того, чтобы усматривать поле для большой гениальности там, где все возможно свести к очень немногим, практически возможным и весьма простым комбинациям; мы полагаем неописуемо смешным рассмотрение как признак большой гениальности обход той или иной позиции, благодаря находчивости»^[133]. Генерал также добавляет, что для всякого решения необходима творческая самостоятельная работа, а это, конечно, бесспорно. Ведь в германской армии, благодаря Генеральному штабу, применение эпитета «стратегический» стало все более приходить в упадок. Как правило, он заменялся словом «оперативный» и тем самым проще и яснее обозначал различие от всего, что называлось «тактическим». Все оперативное проходило в целом независимо от собственно боевых действий, в то время как понятие «стратегический» могло легко запутать дело, как показал пример наших врагов, которые говорили о стратегических обстоятельствах там, где речь шла о чисто местных моментах. Слово «стратегия» в любом случае должно быть ограничено крупнейшими из мероприятий главнокомандования.

Если же мы в ходе долгого мира, который предшествовал Мировой войне, продвинулись вперед, и не только, как и все армии, в области вооружений и общей тактике, но и прежде всего в духовном воспитании того, что досталось от Мольтке, то главная заслуга в этом принадлежит графу Шлиффену. Его значение заключается, прежде всего, в дальнейшем развитии оперативного искусства Мольтке. Он осознавал, что различие между массами войск, которые будут применяться в современной войне, и теми, которыми командовал Мольтке, было больше, нежели разница между последними и вооруженными силами, на которые рассчитывал Наполеон. Из этого он выводил необходимость не только иметь дело с объемами сегодняшней армии, но и, прежде всего, важность командования войсками и армиями с полным овладением искусством сосредоточения, управления, снабжения и их применения.

Граф Шлиффен, принимая на себя обязанности начальника Генерального штаба в 1891 г., немедленно осознанно принялся за эти задачи и постоянно был занят обучением нашего высшего командования и Генерального штаба именно в таком духе. Так он постепенно преодолевал робость перед миллионного размера армией и учил нас управляться с нею, чего не хватало нашим противникам. Он вовсе не хотел длительной войны, которая в наше время была бы вдвойне губительной, а думал о сокрушительных ударах. Поэтому еще более чем прежде следовало вывести свои силы на фланг, а если возможно, и на оба фланга врага. Для этого при современном вооружении ему казалось не опасным оставлять по фронту против неприятеля небольшие силы, конечно, не без того, чтобы и по фронту действовать активно и удерживать его. Величайшее из стремлений графа Шлиффена заключалось в том, чтобы поддерживать в германской армии мысль о сокрушении противника. После своего ухода со службы он выразил эту мысль в своей статье «Война современности»^[134] и «Канны»^[135], где разобрал данный замысел на военно-исторических примерах. При всей притягательной истинности и масштабности этого изложения оно все же не вполне свободно от односторонности. Фельдмаршал вполне осознавал это. Он не скрывал, что представил общественности, как ранее и в ходе своих учений Генерального штаба и оперативных задач для него, войну не во всей ее полноте. Шлиффен собирался научить нас великому, даже величайшему, самому важному, поэтому он убрал из этих трудов все прочие сюжеты. В этом он был похож на свой образец в лице Мольтке, о котором при открытии памятника на Кёнигсплац в Берлине 26 октября 1905 г. он сказал, что тот «направлял вперед неизменно спокойный взгляд как тот, кто сумел научиться вычитывать из книги прошедшего то, что еще могло произойти и что произойти должно»^[136].

Однако даже при таком проницательном духе будущее возможно разглядеть лишь в общих чертах. Никогда человеческому взору не удавалось в том мраке, что скрывает его, действительно разглядеть все, вплоть до деталей. И граф Шлиффен не смог предугадать продолжительность и тяжесть Мировой войны, ведь всемирно-политические и экономические условия, воздействовавшие на нее, лишь постепенно стали проясняться для всех нас уже по ходу войны. Нашим противникам не оставалось ничего другого, как только без исключений обратить эти условия в свою пользу, а главный наш враг, Англия, сознательно хотела сделать войну экономической и вела ее именно так. Взгляд на войну, положенный Клаузевицем в основу, откуда делал выводы и Мольтке, те воззрения, на которые опирался Шлиффен и которые он развивал далее, вполне сохранили свой смысл, они лишь были расширены самой Мировой войной. Народные армии нынешнего дня воплощают в себе всю силу народа. Все более Отечество чуть ли не целиком встает им на службу. Достижения современной техники, играющие столь большую роль на земле и на море, в мирное время не могли быть опробованы в большом, тем более величайшем масштабе, о них лишь догадывались. Благодаря приобретенной ею выучке германская армия все же должна была приспосабливаться к изменившимся обстоятельствам. Она справилась с ними и в течение 4 лет успешно выдерживала неравную борьбу.

1. Сосредоточение армий

Развертывание армий

Между 11 и 14 августа 1914 г. германские армии на Западе развертывались на границе от Крефельда до швейцарских рубежей, войсковая кавалерия – 6–7 августа, под прикрытием выдвинутой вперед пограничной охраны. В целом было сосредоточено: 22 кадровых, 12 резервных корпусов^[137], 7 предназначенных в гарнизоны крепостей в приграничной области резервных дивизий, 10 кавалерийских дивизий, 17,5 ландверных бригад общей численностью около 1600 тысяч человек^[138]. Эта масса была распределена между 7 армиями и войсками обороны по Верхнему Рейну. Из них были развернуты:

1-я армия, генерал-полковник фон Клук: 5 корпусов, 3 ландверные бригады юго-западнее Крефельда;

2-я армия, генерал-полковник фон Бюлов: 7 корпусов, 2 ландверные бригады южнее Аахена;

3-я армия, генерал-полковник барон фон Хаузен: 4 корпуса, 1 ландверная бригада на Эйфеле;

4-я армия, Альбрехт, герцог Вюртембергский: 5 корпусов, 1 ландверная бригада в Люксембурге и приграничном с ним Рейнланде;

5-я армия, Вильгельм, кронпринц Германской империи и Пруссии: 5 корпусов, 5 ландверных бригад восточнее линии Мец – Диденгофен;

6-я армия, Рупрехт, кронпринц Баварский: 5 корпусов, 1 ландверная бригада севернее линии южнее Меца – Саарбург в Лотарингии;

7-я армия: генерал-полковник фон Гееринген: 3 корпуса, 1 ландверная бригада в Верхнем Эльзасе, под Страсбургом и на правом берегу Рейна.

Ему подчинялись сначала и части прикрытия на верхнем Рейне: 3,5 ландверных бригады.

Из кавалерийских корпусов были сосредоточены: 2-й из 3 дивизий вокруг Аахена, 1-й из 2 дивизий на Эйфеле, 4-й из 2 дивизий вокруг Диденгофена, 3-й из 3 дивизий юго-восточнее Меца.

Армиям были приданы соединения тяжелой артиллерии и саперные полки, силы которых менялись в зависимости от их задач.

В распоряжениях к такому развертыванию, как и всегда в таких случаях, решающую роль сыграло вполне определенное намерение. Оно заключалось в том, что правое крыло армий ускоренным образом проводилось через Бельгию, выйдя во фланг французским войскам. При таком наступлении сталкивались лишь со слабыми укреплениями на франко-бельгийской границе и выходили на кратчайший путь к Парижу. 1-я и 2-я армии для этого наступали севернее, а 3-я, 4-я и 5-я армии южнее Мааса и постепенно поворачивали на юго-запад. Укрепленный район Диденгофен – Мец должен был оставаться поворотной осью маневра. 6-я и 7-я армии, опиравшиеся на Мец и на Вогезы, должны были, по обстоятельствам, отражать фронтальное наступление врага или же сковывать противника своими атаками, чтобы помешать ему перебрасывать силы к бельгийской границе.

Схема 1. Развертывание германских войск на Западе в августе 1914 г.

Мольтке, который еще не был скован связанными между собой крепостями на французской восточной границе, в 1870 г. ожидал успеха от фронтального наступления. В меморандуме зимой 1868–1869 гг.^[139], который и был реализован при развертывании в 1870 г., он писал: «Если французы захотят в полной мере использовать свою систему железных дорог для более быстрого сосредоточения всех вооруженных сил, то они окажутся вынужденными разделиться на две основные группы, под Страсбургом и Мецем, разделенные горами Вогез… В Пфальце же мы стоим на внутренней коммуникационной линии между обеими группировками противника. Мы можем обратиться против одной или же другой, но, если будем достаточно сильными для этого, одновременно атакуем обе. Сосредоточение всех сил в Пфальце защищает как нижний, так и верхний Рейн и позволяет вторжение на территорию противника, которое, предпринятое своевременно, предположительно сможет упредить вступление французов на германскую землю».

Относительно способа наступления фельдмаршал в последующем меморандуме весной 1870 г. высказывался так: «Операция против Франции состоит попросту в том, что мы будем наступать по возможности последовательными несколькими переходами по французской территории, пока не встретим французскую армию, чтобы затем дать ей сражение. Общее направление этого наступления будет на Париж, так как мы в его лице имеем самую верную из целей наступления, которое ведется в ожидании столкновения с противником. На прямом пути из Пфальца к французской столице находится Мец. Эту крепость следует обойти слева, ограничившись лишь наблюдением за нею»^[140].

Это было обеспечено разрастанием вооруженных сил, которое создавалось не только тесным союзом с южной Германией, но прежде всего благоприятной политической обстановкой. При этом то, что Восток прусской монархии был почти что полностью лишен войск, дало германскому Главнокомандованию такой перевес, что с самого начала можно было иметь в виду одновременное наступление против обеих французских группировок под Мецем и Страсбургом. Для этого следовало сосредоточить: 1-ю армию (2 корпуса, 1 кавалерийская дивизия) в прусском Рейнланде; 2-ю армию (6 корпусов, 2 кавалерийские дивизии) на западной границе Пфальца; 3-ю армию (5 корпусов, 1 кавалерийская дивизия) в долине Рейна на границе с Эльзасом^[141]. Этот вариант развертывания был частично изменен, так как не исключалось, что при внезапном начале войны французы, пусть и с еще не полностью готовыми к операциям войсками, смогут попытаться существенно воспрепятствовать германскому сосредоточению. На этот случай в последнем из упомянутых выше меморандумов говорилось: «В любом случае, при целесообразности их системы железных дорог и обилии подвижного состава, французы могли бы за счет нагромождения гарнизонов и лагерей как раз в северо-восточной части страны собрать на границе армию силой в 150 тысяч человек, даже не дожидаясь подкреплений. Такой вариант с быстрой инициативой соответствовал бы национальному характеру и обсуждался в военных кругах. Сосредоточенная, импровизированная таким образом армия, которую следовало бы все же в достаточной степени обеспечить артиллерией и кавалерией, находилась бы уже на 5-й день вокруг Меца и на 8-й день перешла бы границу, конечно, если бы мы были в состоянии отрегулировать наши железнодорожные переброски и выгрузить наши главные силы уже на Рейне».

Схема 2. Германское развертывание в 1870 г.

Так как эта опасность к началу кампании 1870 г., казалось, действительно существует, 23 июля был отдан приказ о перенесении района развертывания 2-й армии с границы на Рейн.

Теперь оно проводило свое сосредоточение между Рейном и Наэ, доходя к югу до линии Дюркгейма – Кайзерслаутерн. Казалось, что необходимо оттягивать ее назад, ведь теперь и 1-я армия главными своими силами не должна была переходить за линию Саарбург в Рейнланде – Ваадерн. 3-я армия должна была собираться на обоих берегах Рейна по линии Ландау – Карлсруэ; на север она доходила до линии Нойштадт – Шпейер.

Французы постепенно сосредоточили 2 корпуса в нижнем Эльзасе, около 5 корпусов в районе Сааргемюнд – Саарбрюккен – Мец, в то время как 1 корпус держал связь между обеими отделенными друг от друга основными группировками. Та помеха германскому развертыванию, которой опасались, так и не состоялась. Французы 2 августа нанесли более слабый удар по приграничным войскам под Саарбрюккеном. Так 2-я армия из расположенного далее в тылу района смогла без помех провести свое развертывание на Сааре. Мольтке имел в виду развертывание всех сил германских армий на Сааре на рубеже протяженностью в 75 км. Конечно, предпосылкой для этого было то, что преждевременно начатое наступление левого крыла 3-й армии не позволило провести стягивание вражеской группировки в Верхнем Эльзасе, а данное правому крылу этой армии направление в тесном контакте с левым флангом 2-й армии приводило к тому, что связь между обеими французскими войсковыми группировками в Эльзасе и Лотарингии была прервана.

События на обоих германских флангах не позволили провести столь цельное и широкое развертывание войск Германии. 3-я армия должна была получить свободу действий в отношении предполагаемых в Эльзасе сил противника. 1-я армия сама предоставила себе такую свободу, когда выдвинулась под Саарбрюккеном перед правым крылом подступающей 2-й армии, 6 августа под Шпихерном ее части уже вступили в бой, создав тем самым новую обстановку на Сааре.

С появлением железных дорог всякое военное развертывание оказалось связано с ними. Положенные в основу его планы теперь непременно определялись тем, как выглядит железнодорожная сеть. Лишь только усиленное развитие ее с 1870 г. и богатство подвижным составом позволило Германии провести в августе 1914 г. сосредоточение 1600 тысяч немцев. Если сравнить с цифрой в 450 тысяч немцев, которые 2 августа 1870 г. находились в зоне развертывания, за которыми должны были последовать еще 100 тысяч, то станет очевидным, насколько потребовались возросшие средства, чтобы суметь справиться с огромной задачей, вставшей в 1914 г. Не считая транспортировок в ходе развертывания, мобилизационные эшелоны демонстрировали тот же рост втрое и более. В 1914 г. внутри Германии необходимо было перевезти почти 2 миллиона человек. Из них около 700 тысяч было отправлено проходящими эшелонами для мобилизованных в 17 500 вагонах, а в 1870 г. было лишь 200 тысяч человек в 5 тысячах вагонов. Тем 93 тысячам лошадей, которые были в 1914 г. отправлены в 15 500 вагонах, соответствует лишь 21 тысяча лошадей в 3500 вагонах в 1870 г. В 1870 г. последовала транспортировка в зону развертывания по 6 северогерманским магистралям, из которых лишь 2 были двухколейными, и по 3 южногерманским, ведшим к Рейну. Из северогерманских линий лишь 4 переходили через Рейн, в то время как в 1914 г. через реку уже проходило 19 железнодорожных мостов, из них 15 – в той области, где еще в 1870 г. оба берега были германскими^[142].

Германское железнодорожное развертывание в 1914 г., не считая увеличения числа магистралей, стало возможным лишь благодаря увеличению их провозоспособности. Те 18 поездов ежедневно по двухколейным и 12 поездов по одноколейным магистралям, которые проходили в 1870 г., теперь уже давно перекрыты куда большим транспортным потоком. Распоряжения о транспортировках по ходу мобилизации и развертывания, так же как и обо всех необходимых для этого мерах, базировались на результатах многолетней работы железнодорожного отдела Большого Генерального штаба. Они являлись развитием тех усилий, которые на основании военного опыта 1866 г. с успехом приложил в ходе войны 1870 г. под руководством Мольтке подполковник фон Бранденштейн. Поначалу тогда он рассматривал использование железных дорог на основе приказа о мобилизации как военную меру, которая может послужить процессу развертывания, исключительно для ведения войны. Он действовал на основе принципов, существовавших до 1867 г., которые не позволили бы начать транспортировки в ходе развертывания до завершения мобилизационных перевозок. Строгая централизация и милитаризация процесса функционирования железных дорог и их строительства в 1870 г., однако, реализована не была.

Прочный контроль над техникой транспорта, обучение инстанций, а также подчиненных начальников полевых железных дорог тому, как справиться с возникающими из этого трудностями и проблемами, обеспечили то, что в 1914 г. таких мероприятий, как в 1870 г., о переносе в тыл мест выгрузки 2-й армии, уже не понадобилось. Несмотря на куда более тесное и с каждым днем только прогрессирующее нагромождение вражеских войск непосредственно по ту сторону границы, была планомерно использована провозоспособность тех магистралей, которые вели в сторону противника, насколько это вообще было возможно. Конечно, предусматривалась масштабная охрана магистрали, а вследствие тщательного наблюдения за всеми мостами и сооружениями никаких разрушений агентами и летчиками противника не последовало, в частности важнейшие мосты через Рейн нигде повреждены не были. На случай, что они все же случатся, также заранее предусмотрели частичное перемещение в тыл железнодорожного развертывания на правом берегу Рейна. Затем с каждым днем мобилизации, за счет массы прибывших войск, охрана границы становилась все более мощной.

Новая, находящаяся под влиянием техники, манера ведения войны определила исход войны 1870–1871 гг., а это коснулось железных дорог во всех государствах. Последовавшие за этой войной 4 десятилетия привели к увеличению требований к обороне страны, а в соединении с усиленным транспортным сообщением во Франции к ускоренной постройке ею железнодорожной сети. В 1870 г. к тогдашней границе вели лишь три сквозные линии – в Мюльхаузен, Страсбург и через Мец в Форбах. Конечные их пункты были связаны проходящей через Страсбург и Хагенау рокадной магистралью. Во второй линии была и еще одна такая линия от Везуля через Эпиналь, Нанси, Мец в Диденгофен, а в третьей – еще и от Шамона через Витри-ле-Франсуа, Шалон-сюр-Марн, Реймс в Мезьер. Мольтке уже тогда заявил, что такая система железных дорог целесообразна, и тем более это было актуально при увеличившихся масштабах в новейшее время французской железнодорожной сети 1914 года. Любая карта позволяет оценить ее рост и развитие, которое она получила с 1871 г. Уже к 1886 г. для увеличения и улучшения ведущих к границе страны радиальных линий и боковых ответвлений между ними было сделано чрезвычайно много новых путей. Имевшиеся на многих важных участках магистрали получили теперь вторую колею, а магистрали еще до войны бывшие двухпутными теперь имели 4 колеи. Кроме того, были проложены и многочисленные новые линии. Как на крупные транспортные магистрали, так и на небольшие линии и ответвления поблизости от границы выделялись крупные суммы, было потрачено много труда. Во Франции осознавали всю полноту значимости железных дорог как военного инструмента и соответственно этому их и развивали.

Географические условия страны и ее территориальное деление, к которому была превосходно приспособлена железнодорожная сеть, относительно небольшие участки, которые надо было преодолевать, в значительной степени благоприятствовали переброскам войск в любом направлении и облегчали как оборону, так и соответствующую перегруппировку для атаки. В этом уже особо проявлялась ценность того, что железные дороги обладают значимостью и как транспортные пути для развертывания, и как линии снабжения в ходе операций. Мировая война затем привела к маневрированию с помощью железных дорог, чего до этого еще не практиковали. Переброски войск в ходе операций, которые предпринимались в 1870–1871 гг. во Франции обеими сторонами, кажутся не слишком значительными, по сравнению с тем, что было проделано в Мировую войну. На некоторых театрах военных действий транспортировки продолжались постоянно. Понятие о некоторой закоснелости, ранее связывавшееся с железными дорогами, в противовес пешим переходам, которые могут в любой момент принять желаемое направление, при этом оказалось существенно ослабленным. Несмотря на неподвижность рельсовых путей, транспортировки повсеместно сумели приспособить к требованиям главнокомандований. Целые армии сразу же перебрасывались с одного театра военных действий на другой, чего и требовала сама природа войны, ведущейся Центральными державами одновременно на многих фронтах. Конечно, и в прежних войнах порой имело место подобное использование железных дорог, например, в Гражданской войне в США, а также в войне 1866 г., когда крупные силы австрийской Южной армии были отправлены через Альпы к Дунаю, а затем назад в северную Италию. Когда в 1866 г. после Кёниггреца возникла угроза вмешательства Франции, Мольтке должен был иметь в виду переброску на Рейн всех находившихся в Моравии прусских вооруженных сил. В декабре 1870 г. 1-я французская Луарская армия была отправлена из района Буржа на юго-восток, чтобы освободить Бельфор и оперировать против тыловых коммуникаций немцев. Это был маневр, который остался безуспешным вследствие недостаточной регулировки железнодорожных транспортировок и недостаточной боеспособности армии для таких операций. В отношении покрываемых дистанций и тех масс войск и материалов, которые приходилось перевозить, никогда до сих пор к железным дорогам не выставлялись такие требования, какие были в Мировую войну.

Те массы, которые были в нее вовлечены, обусловили ту высочайшую зависимость от железных дорог, которая имела место. Ведь уже в 1870–1871 гг. насчитывавшая тогда лишь 3 армейских корпуса 2-я германская армия на Луаре ощутила чрезвычайное неудобство от отсутствия собственных железнодорожных коммуникаций в тылу. Теперь продолжение операций без помех в ходе маневренной войны и надежное удержание рубежей в позиционной войне было возможным лишь только при обеспечении подвоза боеприпасов, продовольствия и пополнений, вывоза раненых, а также планомерной организации всего медицинского дела с помощью железных дорог. Лишь иногда оказывалось возможным обрести свободу от них с помощью грузовиков. Однако полноценной заменой им они так и не стали.

Но и представление о существенной уязвимости железных дорог как инструмента войны теперь проверку на прочность не прошло. Это еще подходило для уничтоженных в 1870 г. сооружений; однако нынешняя техника всегда находила средство сравнительно быстро устранять такие помехи, вновь делая магистрали провозоспособными. Там, где встречались в этом с особыми трудностями, затем, конечно, операции были вынуждены приостанавливать.