Полет внутрь

Ариэль

Дверь отворилась, волна густого смрада ударила в лицо.

«Здрасьте», обращенное к мятой пижаме, осталось без ответа.

– Фая! Сколько раз тебе повторять – запирайся, тут бог знает кто ходит! – я поднял пижаму и вместе с комнатными тапками швырнул в ванну.

Фая Чапкис страдала патологическим неряшеством, недержанием мочи и легким идиотизмом. Стояла на учете в психиатрической… Работала в супере на кассе – в памперсах. В конце дня добрый менеджер давал ей кулек с вялыми овощами и мясными остатками, посуду держала на подоконнике, привезенные из Минска книги – в картонных ящиках: так и не распаковала. Грязное белье сваливала в угол. Зверообразный дикий кот брезговал этой кучей, хотя до вселения в квартиру столовался на мусоросборнике. Влезал в окно и располагался на диване, кресла располосовал когтищами и шипел на любого, кто приближался.

Когда я вошел в «зало», Ариэль сидел на полу. Перед ним стояла тарелка варёного риса с кусочками курицы. Ложку он держал в крошечном кулаке и довольно ловко попадал коту по морде. Кот уже разодрал ему руку до крови. Они бились за еду.

Иногда мы брали Ариэля к себе. Жена семенила за ним, и он вертел ею, как хотел – мне было не до мелких засранцев.

Но как-то раз, утром, когда она ушла в магазин, Ариэль вышел из спальни в своей коротенькой рубашечке, с голой жопкой, размером с кошачью голову. Эдак, с полминуты разглядывал меня глазами старого наперсточника, а затем ловко опрокинулся на спину, забил ногами и завыл.

Я подошел к нему и пинком забросил обратно в спальню. Полуголое тельце завертелось волчком и затихло. Минуты через две он появился в дверях. «Ступай, умойся!» – скомандовал я. Одинокий ребенок нашел, наконец, могучего покровителя – прозорливого и безжалостного, о каком в глубине души мечтает всякая незрелая еще человеческая особь. Ходил за мной по пятам, засыпал на моих руках, и видя в маленьком маргинале себя самого, засыпал и я – мы были счастливы. Депрессия, которой я страдал с самого приезда, пошла на убыль.

Кто бы мог подумать, что я сделаюсь управдомом! Я! Который… Но – жизнь делает с нами что хочет. Когда тёща болела, а лифт не работал, приходилось носить ее по лестницам. В конце концов, за переговоры с ремонтниками взялся, а там и за газ, и прочее… Постоянной работы все равно не было, а тут я затребовал 100 шекелей за управдомчество, да и халтурками сам себя обеспечил: зашпаклевать-окрасить, завинтить-подтянуть. Денежки собрал на капремонт, которые вот уже четыре года… Еврей ведь как: насчет уплатить, соглашается. Но как деньги давать – заболевает, плохо ему! Кто упирался, мнил о себе – под суд! Ожил дом. Короче – твердая рука!

Ариэля она родила в сорок лет. Интересно, от кого? Но – всякий товар имеет своего покупателя…

Однажды прибежала в истерике: «Эта гойка раскашировала мне всю посуду!» Оказалось, несчастная её жиличка с просроченной рабочей визой решила сделать хозяйке приятное – но насчет кашрута не слыхивала. А у Фаи один подоконник был «молочный», а другой «мясной».

– Гам зу ле тойво, всё к лучшему! Она тебе и кухню вымыла! Благодари Всевышнего, что жить у тебя согласилась!

– Это я её пожалела, проститутку!

– За комнату платит?

– Обещала в следующем месяце!

– Мне вот только делать не хер – деньги из неё выбивать!

Капремонт в подъезде сделал сам, даже дверь поменял – сталь с рёбрами жесткости, ключи жильцам пораздавал и запирать за собой велел – чтоб наркоманы не шлялась. Эти недоумки сперва тусовались у голубятни, а потом пробили дыру в кирпичном строении, где стояли газовые баллоны, и курили там. Полицейский долго грозил, а потом признался мне, что по существу ничего сделать не может – это как бы еще дети…

Тем временем тёща умерла. А я… привык. Ковырялся. Проводил собрания домкома… В свободное время – живопись, графика, прозу пописывать стал. Ариэля в садик водил. Там он заправлял всеми. Воспитательки его уважали. А которая не уважила раз – он мне доложил, так я с ней поговорил.

Да и кота на место поставили. Научил, чтоб ногами его… Ну, и погоняло ему присвоили – чтоб себя помнил.

– Фер-хан, ко мне! – кричал Ариэль (два передних зуба он потерял еще в раннем детстве, когда выполз площадку и скатился по ступеням вниз к подвалу) – и совал трущобнику тарелку с костями. Кот деловито подходил, вгрызался, но поглядывал по старой привычке, чтоб не ложкой по морде…

Взрослых Ариэль терпел, во дворе верховодил, дети вдвое старше его слушались.

Где ты теперь, Ариэль? Баллотируешься в мэры, переводишь денежки на Каймановы острова, раскачиваешься в синагоге или досиживаешь второй срок?

В сексшопе

Тут театр кукол был, теперь синагога. По сути – то же самое… Холодно, однако. Ночью снег шел, под утро прояснилось.

Подмерзло, чуть с лестницы не сверзился. С горы глянешь – что за город? Огни кругом разноцветные, прожектора по небу – laser light show какое-то…

Не поскользнуться бы на улице родной. За углом магазинчик, помню, хлебный… В три полки. Хлеб украинский, паляница, кирпич… Еще калачи, булочка городская – бывшая «французская». Трамвай убрали к чертям собачьим, теперь у них «маршрутки». Хорошее дело: сядешь, глаза закроешь – р-р, д-р-р-р-р… раскачивает туда-сюда, бросает на ухабах – будто едешь по проселку в колхоз…

Вот он, магазинчик. Крылечко пристроили – зеленый пластик, и сердечки какие-то розовые. Ступени те же – вытертые, первая с глубокой щербиной, а по бокам побелено. Кафешка, что-ли… А вот и вывеска… ё-моё!

С потолка «овощи» свисают – с подствольниками и так себе, поскромнее… Некоторые чересчур концептуальны, зато цветовое решение богатое: от пастельно-дымчатых до откровенно спектрально-синих и малиновых… Но встречаются и полные излишних подробностей, так что скакнет из памяти белым по кумачу лозунг: «Будущее за реалистическим искусством!», и засереет в тумане вестибюль Харьковского художественно-промышленного…

В углу, на тумбочке, безрукий бюст с далеко выпученными трубочкой губами. Блондинистые патлы и лазурные глаза – скорее всего, женские. За прилавком пожилая продавщица, читает, подперев щеку пухлой рукой.

– Слушаю вас, мущина!

– Я это… посмотрю пока!

– А, смотрите себе… на здоровье! Я не в курсе – учтите!

Сына заменяю, он у меня плохо чувствует.

– А что с ним – если не секрет?

– Простудился! Пошел с друзьями на дискотеку, вспотел и на холод – пожалуйста! Полоскали-полоскали – я в аптеке взяла, розовое такое… Горчичники ему поставила… А вы откуда будете?

– Я? Издалека…

– Оно и видно!

– Что же вам такое видно, простите?

– Да так, ничего…

– А все-таки?

– Никакой вы не издалека! Приехали откуда-то… В смысе – уехали.

– Да… уехал! Тридцать лет почти.

– Да вы что… Тридцать лет! Я тогда еще на соковом работала… не замужем. Дура дурой… Пролетели годочки, жисть прошла!

– Ну зачем же так… Вы еще молодая, симпатичная!

– ?

– В смысле – жить надо, радоваться!

– С кем жить? Муж умер, кругом одни козлы… Сын с армии пришел, подался на стройку… А зарплата сами понимаете… Пошел на это… бодибилдер, чи шо… Тренером. Он же в спортроте два года гири таскал. Ну, в конечном итоге сорвал себе что-то – он нервный, а там требования были… Врачи тупые, операцию зделали… Ну, пошел охранником на фитнес-клуб. Стал эту гадость курить… Я женить его хотела, так они щас все такие… Вы постойте, постойте тут – увидите… Синие-зеленые… И не стыдятся – перебирают, кому какой. Мужиков, говорят, нормальных не стало. А ты на себя посмотри в зеркало! Поработай как я, двадцать шесть год… Человеком будь – так мужик найдется! А то…

– Да… понимаю… А я, знаете, думал… Хлеба, конечно, того уже нету… думал просто зайду, погляжу…

– Хлебный! Тут сперва телефоны эти, а потом фотографии делали. Народ, правда, ходил – всякому интересно, какая у него аура. И диагностика по фото… Напрасно вы не верите…

Надо эзотерику читать! Но потом выкинули их. Гадость эту повесили… Как гляну шо сын тут, ей богу, втопилась бы! А на кого его оставить – оно ж дурное, сам – два метра, а ума настоящего бог не дал!

– Я это… идти надо!

– Заходите…

– Зайду.

Пожар

Даже не знаю, как это рассказать… На поселке дом сгорел.

Потом рассказывали каждый по-своему… Типа муж сидел и смотрел в одну точку, а жена сожгла дом. Я сам устал жить среди этих долбоебов. А приходится… Религиозные, те, конечно, по-своему переворачивают, но эту чушь пересказывать вообще не буду. У них все сводится к тому, что жениться надо в рабануте^[2], а иначе хорошего не жди. По-моему, хорошего ждут одни идиоты. Ждать вообще ничего не надо, а если уж не можешь иначе, то жди всего, что только может случиться. Я ни с кем особо не сближаюсь, живу один. У нас все тут по домам сидят, большинство в Иерусалиме работает. Приедет, выйдет из машины – и хрен увидишь его. Разве что кто в синагогу ходит…

Четвертый год живу, а многие меня не узнают. На работу езжу тремпом. И там, в машинах, всего наслушался. Набьется народу в микроавтобус, в развозку какую-нибудь – и пошла болтовня. Усредненная версия такая: жила она в Неве-Якове, сама откуда-то из Нальчика. Работала там-сям, мать пенсию получала, взяли они машканту^[3], купили квартиру. Ну, вы знаете: Неве-Яков вдруг подорожал чуть не в полтора раза… ну да – типа Машиах^[4] туда прийти должен. Они квартиру и продали, купили дом со вторых рук, тут, на территориях. А эта, про которую я рассказываю, она замужем была, но как приехали в Израиль, сразу развелись. Тогда, вы помните – эпидемия была этих разводов. Жили-жили – а тут никак. Потом, лет через восемь, мать умерла. Короче, осталась одна. Встречалась с каким-то чуваком, а потом они поженились на Кипре. Мужик ничего себе, работал по электронике. Живи – не хочу! Дом, две машины – они, когда с матерью квартиру продали, так у них еще на машину осталось сколько-то… Кстати, я это место видел – после пожара уже, любопытно стало – отличный сад!

Маслины, лимоны, инжир… цветов полно. Думаю, садом она занималась. Дом как бы на высотке, и вид очень красивый: трава колышется, а на горизонте – холмы.

Отличное место! А он, мужик этот, как говорили, вообще ни с кем не общался. Здрасьте-до свиданья – и всё. С женой он давно развелся, она уехала в штаты.

А с этой прожили они ни больше ни меньше – шесть с половиной лет, и на тебе! Приезжает он с работы, глянул на это дело – и сейчас же назад, в машину. Только его и видели.

Страховщики с пожарными разбирались – причина возгорания неясная. Потом она созналась.

А я как раз познакомился с ее бывшей подругой, встречались где-то полгода… Короче, как она мне рассказывала, сперва было все в порядке… а потом как-то этой стало мерещиться.

Ну, как у баб бывает. Что-то ей всё не то и не так. Говорила подруге, что ничего такого, но чувствует, будто у него другая. Дома он тихий, внимательный, счет у них общий, так что деньги все на виду, после работы всегда дома – чего еще? Подруга эта ее успокаивала – не сходи, мол, с ума! Радуйся, что нашла, наконец, нормального человека! А та наоборот – курить начала, дальше – больше: таблетки какие-то…

Мне бы эта хрень быстро надоела. А они жили и жили. В общем, так: чувак приходит домой, обедает, туда-сюда по дому – и к себе в комнату. Там садится в продранное кресло, от бывшего хозяина еще осталось, сидит и в окно смотрит. А комната самая дурацкая, ее когда-то жильцам сдавали, типа полуподвала. Она ему сколько говорила: две спальни рядом на втором этаже, а ты там… Ну, он в ответ неразборчивое несет: нравится ему в этом полуподвале, прохладней и вообще. А какой там прохладней, если у них центральный кондиционер. Она по специальности наконец устроилась – операционной медсестрой и зарабатывала прилично, он тоже, ездили в Италию… В конце концов она понесла уже полную фигню: что он как из фильма про этих… ну, типа маньяк или воевал где-то и теперь у него видения. А он рассказывал простейшие вещи: жил в Пушкине, потом в Петербурге, окончил вуз, работал в каком-то театре, потом в Израиль, с женой развелся. В армии вообще не служил: ни там, ни тут, заболевание какое-то у него, и видит плохо: очки как телескопы…

Да, вот ещё: они, когда ремонт делали, так он в своей комнате не хотел – сказал, не надо, и так, мол, отлично. Ну, там все чисто, нормально, и правда, можно было не перекрашивать. Но она завелась: что это за причуды такие, ремонт так ремонт и тому подобное. А он ни в какую, и впервые наорал на нее, чтоб в покое оставила и не лезла – у него, понимаешь, «личное пространство». Это ее доконало.

Стала за ним следить, в вещах рыться, ищет – сама не знает, что. Бессонница у нее началась. Вообще говоря – она этим с подругой делилась – как мужик он все в порядке. Дело свое исполнял. А после этого ремонта она, как бес ее попутал, стала к нему в этот полуподвал лезть, сидеть у него. Он как раз был не против и про это самое «личное пространство» не начинал. Но однажды она к нему там с нежностями начала, и он – ни в какую. Пойдем, говорит, наверх, в спальню. А она – ну, они же кожей все чуют – нет, давай здесь! Тут у тебя диван двухместный, мы тут с тобой еще ни разу… Легли – он ничего не может. Она распсиховалась, к подруге этой – они по соседству жили – ночью, в полдвенадцатого прибежала, рыдает, курит, чепуху несет. Про сглаз, парапсихологию, биоэнергетику – всю эту херню из интернета. Сама нормальный человек, образование медицинское, никогда в жизни в эту чушь не верила…

Хотя со мной тоже был один случай, в армии, под Новодвинском. У нас там пугали – наденут противогаз, будят какого-нибудь молодого среди ночи и в рожу ему ревут диким голосом. Ну, где-то так раз на третий я рассердился, хватаю за хобот и противогаз этот с него срываю – а там опять противогаз. Но оказалось – это я спал.

А познакомились они так: у них в поселке как раз напротив ее дома был детсад, и он пару раз там бывал – припаркуется и в машине сидит. Она думала, ребенка забирать приезжает. Но лицо запомнилось. А потом они совершенно случайно встретились в одной компании – день рождения, что ли… И как-то у них завязалось – звонки, потом встречи. Она ему сказала, что видела на поселке, а он сказал, что бывал по делам каким-то.

Комп у этого чувака был на пароле. Ну, она как-то подсмотрела, или научил кто – она же как с ума сошла на этой почве, долбала всех, кого можно. А пароль сломать – чепуха! Могу показать…

Лазила-лазила – время у нее было – там в больнице дежурства, а потом дни свободные, и что бы вы думали – докопалась! Фотографии какой-то бабы, на улице и в доме, и как во сне: что-то знакомое, а что – не поймешь. Сидит она перед этим компьютером, а тут заставка выплыла – она, заставку эту и раньше видела, кстати ей нравилась – заснят их дом, кусочек сада на заднем плане, облака плывут. Фото, правда, не очень – размытое какое-то. Смотрит она на эту заставку – и вдруг дошло: снимок очень давний – дерево там лишнее! Которого с самого начала не было. Один пенек когда-то был, когда они с матерью покупали, а через лет пять, когда сад переделывали, садовник его убрал.

Короче говоря, пошла она в маскирут^[5], и, хотя там бардак нечеловеческий, навела справки, оказалось, что мужик ее шестнадцать лет назад эту комнату у хозяина бывшего снимал – с женой, которая в Америке.

А когда я служил в Новодвинске, у нас еще случай был: двое пошли в самоволку, нажрались, но уже в части, под утро, когда добрались, присели отдохнуть, думали – посидим, покурим, и – на казарму. Но сигарет не оказалось. И они, усталые, пьяные, заснули, и снегом их занесло. Хорошо, разводящий как раз об них споткнулся: они на дорожке сидели, где расчищено было, но занесло капитально – ветер был. Оказалось – живые!

Corpus delicti

– Долго ещё?

– Минут пятнадцать-двадцать. Скоро подъедут… Машины две-три, не больше. Человек тридцать. Наши типа работают. На самом деле – ШАБАК^[6]. Убить можно обыкновенным кирпичом, а у них там…

– Большинство из них просто хотят кормить свои семьи!

– Ну да, разумеется… Трудяги! И только некоторые – молотком по башке, учитывая строительный характер инструментария.

– ШАБАК людей проверяет!

– Ну да – мозги им просвечивает!

– Сплошной театр! Стою, как дурак, у главных ворот, чтоб эти долбоёбы видели охранника, а сзади, где стройка, – никого. И заборчик там символический – секции проволокой скручены…

– Количество жертв дорожно-транспортных происшествий…

– Ага: более чем вдвое или почти втрое…

– Да гораздо больше! Только об этом мало кто говорит.

– Есть куда более модные темы…

– Открыл Америку!

– Кстати, о долбоёбах… полегче о богоизбранном народе!

Небо и не думало светлеть. Лишь на востоке прорезалась бледненькая полоска, словно кто-то несмело черкнул отсыревшим школьным мелком по непроницаемому лику мирового зла.

– Израиль, как верный защитник демократических ценностей, совершенно откровенно признался в наличии пороков!

Нашему президенту ничего не оставалось, как повторить Билла Клинтона в оральном кабинете. Причем, будучи типичным эпигоном, он пошел значительно дальше своего наставника – домогнулся не одной, а сразу нескольких.

– За те же деньги он мог иметь то же самое, только лучше и дешевле!

– Да и моложе!

– Лично я вообще на них не смотрю… Стараюсь!

– Это не гарантия! Некоторым кажется, что ты на них смотришь – и не просто так!

– Раньше еврей-насильник не котировался. Под него нельзя было получить ни цента. Я знавал одного фотографа из Старого города, так он говорил мне, что никто не хочет издавать его документальный альбом о войне Судного дня. У него там повсюду с оружием… Хорошо идут лишь фото на коленях в полосатой робе!

Воздух, напитанный водяной взвесью, вздрогнул, по ущелью рвануло ветром. Промокшие плащи вздулись пузырями.

Мелкой рябью подернуло бурую жижу под ногами, пригнуло к земле разбухший от воды бурьян. Понеслись над головой, треща липкими крылами, сорванные с кустов да заборов кульки-кулёчки, померещилось, что вот-вот и сам махнёшь на своём ветром подбитом дождевике – куда-нибудь в неведомую даль, в землю обетованную, где воры не крадут, где моль и ржа не истребляют и лев с ягнёнком лежат себе рядом, бог знает, о чём помышляя…

– Если вы успели заметить, само небо восстало против обсуждения темы!

– Дуй ветер, дуй, пока не лопнут щеки! Нам начхать! Так ты говоришь, наш президент, этот Кацав^[7], их лапал по причинам чисто политическим?

– За президентом, как водится, потянулись и рядовые граждане – вот, прямо из мобильника: 10-го декабря 2017 г., в 14:16 окружной суд в Лоде приговорил к шести годам тюрьмы 38-летнего Шая Ритберга из Нетании, признанного виновным в развратных действиях в отношении двух девушек. В обвинительном заключении сказано, что насильник вышел на связь с ними через Facebook и выдал себя за модельного агента. Встретившись с девушками, обманом убедил их вступить с ним в интимную связь, чтобы «фотографии вышли хорошими».

– И за это шесть лет тюрьмы?

– А ты как думал? Ясно сказано – обманом!

– Так они же сами! По собственному желанию!

– Да, но обман – это форма насилия… Я бы даже сказал – изощренная!

– Ага… я подаю на этого козла Йоси, нашего кабата^[8], он меня имеет в изощренной форме… Вот уже шесть лет обманывает! Пусть его упекут! Лет двадцать строгого режима!

– Вот вы смеетесь, а мне плакать хочется. Общество, взятое в совокупности отдельных членов! Каждый сам за себя.

Максимум, за кума за шурина – это я со школьной скамьи… вынес.

– С древнейших времен элита напряженно задумывалась над тем, как именно нами управлять…

– Всех не перевешаешь!

– Именно! Желательно чтобы одни члены – других…

Необходимо, чтобы любого можно было бы обвинить в чем-нибудь нехорошем. Возьмем ту же инквизицию…

– Кстати, пожрать у кого есть?

Присутствующие переглянулись.

– У меня в будке хумус. Но это со столовки школьной… со вчера.

– Сам жри этот говенный кейтеринг!

– Так вот я и говорю: живет где-нибудь в Севилье какой-нибудь недовольный Фердинандом Арагонским… Трупы, кстати сказать, заливали смолой…

– А это еще для чего?

– Для лучшей сохранности – я читал…

– Принцип наглядности… Но не в этом дело: народ, глядя на болтающиеся на виселице останки, задуматься может: чем этот повешенный был так недоволен? Не Фердинандом ли? А надо чтобы каждый чувствовал – этот, который в смоле, лично ему вредил! Скажем, практиковал на дому порчу да сглаз, в сговор вступил не с кем-нибудь там, а с самим диаволом…

Как бы в ответ громыхнуло издалека, сверкнуло что-то типа электросварки, но вяло как-то, будто классная руководительница глянула в угол, откуда донеслось до неё что-то ненормативное… И закружились в очумелой от бессонницы голове поганые картинки: выкрашенная шоколадно-говённым щербатая крышка с врезанными перочинным именами подельников и на ней – чернильница-невыливайка в фиолетовых потёках, серая торбочка с китайскими кедами в пыльной глубине парты и лысый потртретик в лакированной рамке над бурым линолеумом, исписанным детским неустойчивым почерком…

– Маккартизм-антисоветчина. Охота на ведьм… Ты с какого года?

– Пиисят второго… Сталин еще жив был!

– Да ты чего? У нас дома висел до двадцать второго съезда!

– А потом маодзедунизм-ревизионизм… Но это не всякий понять мог. Хотя и пострадали…

– Хорошо, чтобы и невиновные в штаны наложили! Сказал Господь левитам: «Возложите свой меч на бедро своё, пройдите по стану от ворот до ворот и обратно, и убивайте каждый брата своего, каждый друга своего, каждый ближнего своего».

– Так это же за Золотого Тельца! Это ж когда было!

– Короче, руки на одеяло!

– Щас никакой ереси выдумывать не нужно. Улики у каждого в штанах! Любого старого пер… я хотел сказать: кого-нибудь вроде меня обвинить можно! Даже того, кто сам еще не решил, какой у него гендер… Заявят, что домогнулся – и всё!

– Это и есть эффективный менеджмент!

Розоватая полосочка на горизонте мигнула и погасла.

Черно-лиловые тучи надвинулись на блокпост. Ярче обозначилась в желтом свете фонарей колючая проволока на г-образных столбах.

Настало время утренней молитвы.