Руководителем комиссии до 1764 года был грузинский священник Пахомий. Кроме него в состав комиссии вошли знающие осетинский язык клирики грузинского происхождения, прапорщик Андрей Бибирюлев, представляющий российскую военную администрацию в Осетии. Само участие в составе комиссии должностного лица, представляющего армию, говорит нам о том, что деятельность миссионеров была неразрывно сопряжена с деятельностью военных и осуществлялась во многом не только в религиозных, но и в военно-социальных целях. Деятельность Кавказской комиссии регулировалась Синодом и военными комендантами Моздока и Кизляра, указывая нам на то, что клир комиссии можно отнести к военному духовенству. Но, видимо, знание иереями осетинского языка было поверхностным, т. к. часть новокрещенных тайно возвращалась в магометанство, участвовала в антироссийских выступлениях, из-за чего миссия находилась словно в зоне боевых действий. Так, в 1769 году старшиной ущелья Бахтигереем Есеновым были взбунтованы более ста человек своего селения из-за того, что ему недодали на Осетинском подворье полотно и две севрюги. Восставшие разрушили подворье миссии, разграбили казну и убили пятерых служащих.

В 1764 году Екатерина Великая организовала под эгидой коменданта Кизляра Моздокскую духовную осетинскую школу для новокрещенных горцев. В 1771 году Кавказскую комиссию преобразовали в Осетинскую духовную комиссию. Деятельность ее контролировали российская военная администрация и Святейший Синод. Центр ее находился, как и прежде, в Моздоке[30]. Ее главой был назначен русский священник – протопоп Афанасий Лебедев[31]. В инструкции, регламентирующей деятельность миссии, миссионерам рекомендовалось требовать помощи от находящихся в Кизляре и Моздоке комендатур. Инструкция предупреждала о том, что духовные лица могут находиться «под некоторым у тех команд надсмотрением, которые принимать будут всякие паче чаяния приносимые на них жалобы, для сообщения о том к архиерею и Святейшему Синоду». «Здесь, паки, – говорилось далее, – напоминается о тех качествах, каковые вам, избранным на сие евангельское служение неотменно иметь следует. Должны быть вы завсегда трезвенны, целомудры, благоговейны, чинны, кротки, любовны, снисходительны, учительны, оказывать себя пред всеми не ханжами или лицемерами, но искренними и чистосердечными, не склоняться ни под каким видом к какому-либо насилию и лихоимству, ничего не вымогать и отнюдь не брать, ибо должны вы иметь в памяти сие: отправляетесь на сие святое дело не для насыщения алчбы в корыстолюбии, но для приобретения славы Божия, пользы государства и для спасения душ человеческих»[32].

Таким образом, мы видим, что военные чины комендатур, которые в те времена назывались командами, видели в миссионерах своих подчиненных, а обязанностью офицеров комендатур являлась, среди прочих, и – забота о нравственности миссионеров.

По упразднении Осетинской миссии в 1792 году миссионерское дело было возложено на на открытое в Моздоке викариатство Астраханской епархии, епископом которого стал Преосвященный Гаий Бараташвили (по другим сведениям – Такаов). Он был яркой, незаурядной личностью. Родом грузин [33](по другой версии – осетин с южных склонов Кавказского хребта), он одно время находился при грузинском посольстве в России. Для успешного достижения главной цели новой «епархии» – христианизации горцев, живших вдоль Кавказской линии, Св. Синод дал епископу Гаию Бараташвили инструкцию [34],которая предписывала в деле просвещения осетин православным вероучением следовать инструкции, данной Осетинской духовной комиссии в 1771 г. Относительно своих планируемых предприятий епископ также обязан был предварительно заручиться согласием генерал-губернатора Гудовича.

В начале XIX века создалось разделение Северного Кавказа на две части в церковно-административном отношении. Юго-восточная часть Северного Кавказа по-прежнему входила в состав Астраханской епархии, а северо-западная часть находилась в ведении Таврическо-Феодосийского викариатства Екатеринославской епархии. Это приводило к отсутствию единства в духовном управлении казачьей паствой. Только в 1820 г. на короткий срок весь Северный Кавказ, включая Кавказскую область и Кубань, был подчинен в духовном отношении Астраханскому архиерею.

Учреждение в Восточной области Северного Кавказа Моздокско-Маджарского викариатства совпало по времени с выдающимся событием: возникновением на берегах Кубани нового оплота Православия – черноморского казачества. Заселение Кубани казаками началось с 1792 г. Черноморские «козаки» – потомки запорожцев – отличались приверженностью к православной вере, что их выделяло из великорусского населения края, легко поддававшегося влиянию старообрядчества и сектантства различных толков. Черноморцы переселились первоначально с Новороссии на Кубань без духовенства, которое осталось при храмах, возведенных казаками за Бугом. С собой казаки взяли одну только походную (палаточную) церковь, оставив также в Малороссии служившего прежде в ней престарелого иерея Антония. По прибытии первых черноморцев в Тамань встал вопрос об удовлетворении религиозных нужд казачества. Феодоссийский Владыка прислал в войско двух священников. Наконец, по повелению Екатерины II, Кубань в 1794 г. была причислена к Феодосийскому викариатству. Между викарием и представителями Войскового Правительства складывались тесные благожелательные отношения, о чем говорит нам письмо от 1796 года кошевого атамана Захара Чепиги Феодосийскому епископу Гервасию по поводу кандидатов в пресвитеры: «Ваше преосвященство, милостивый батько, для стола вашего преосвященства икры свежей 2 бочонка, балыков пар 10 и часть вязиги при сем посылаем и покорнейше прошу прислать архимандриту Екатерино-Лебяжьей пустыни Феофану в помощь иеромонаха и диакона, а подносителей сего кандидатов – диакона Григория Стрещенко, Алексея Волынского, Гавриила Куса, Ивана Сулиму и Федора Соболя святительским рукоположением во священников милостиво не оставить»[35].

Особенностью кубанского клира была его выборность. Традиция выборности клира получила свое начало еще в Запорожской Сечи. Там реальным руководителем церковной жизни (кроме совершения самого факта Таинств и обрядов) был кош – правительство Сечи. Кошевой атаман был начальником запорожского духовенства и потому принимал и определял духовных лиц из Киева в сечевые церкви, оставлял или возвращал их назад. Практически он исполнял обязанности архипастыря (не мог, разумеется, только рукополагать никого в клирики и совершать Таинства Церкви). Только от малоросского Межигорского монастыря признавала Сечь духовную зависимость (здесь спасали в преклонные годы жизни свои души многие казаки[36]). Эти обстоятельства нередко навлекало на запорожцев несправедливые упреки в безверии и равнодушии к религии. Киевский митрополит XVII века Петр Могила называл запорожских казаков «ребеллизантами», отступниками, а московские дьяки (аналог – по должности – современных министров) считали их «людьми, не имеющими страха Божия». Но они не учитывали того, что казаки были прежде всего воинами-защитниками, хранителями земли Русской, рыцарями Православия. Часто казачьи священники сопровождали свою паству и в тяжелых боевых походах. Духовно поддерживаемые пастырями казаки всегда были крепки в православной вере.

Важным фактором воспитания, в том числе патриотического, была для казачества Церковь, которая помимо нравственных приоритетов внушала казакам чувство преданности Царю и Отечеству. Одним из лозунгов казаков стал лозунг: «За Веру, Царя и Отечество!» Такие понятия, как «патриотизм» и «верноподданничество», становятся для казаков нераздельными.

Другим фактором, активно повлиявшим на патриотическое воспитание казаков, стала возникшая в XIX в. на Дону и на Кубани система образования. Благодаря влиянию общегосударственной идеологии, патриотическое воспитание в школах рассматривалось через призму религиозности и верноподданничества. Занятия начинались с молитвы во славу Царя и Отечества. Отмечались все религиозные и государственные праздники, все важнейшие события в жизни Царской Семьи и т. п. В специфических образовательных учреждениях казаков – в детском корпусе и юнкерском училище, где готовились офицерские кадры для казачьих частей, а также в ряде военных, ремесленных школ акцент в воспитании делался на уважение, к военной славе Великой России, изучались традиции военного искусства казаков.

Поэтому даже в молитвах казаки, обращаясь к Богу, благодарили его: «Слава тебе, Господи, что мы – казаки!».

Переселившись на кавказскую землю, казаки стали строить храмы и формировать войсковое духовенство. Оно стало составлять несколько обособленную социальную группу, так как, благодаря удаленности Кубани, в в ней лишь в слабой степени ощущалось воздействие высшей епархиальной власти. Во главе войскового духовенства вначале стоял войсковой протоиерей. Вскоре появилось екатеринодарское духовное правление – низшее духовное присутственное место, в котором войсковой протоиерей хотя и продолжал быть главенствующим лицом, но уже не единственным.

Кубанское духовенство всегда близко стояло к рядовой массе, разделяло с народом и горе, и лишения. Ему не чужды были и те отрицательные свойства, которыми изобиловала казацкая среда. В определенной мере отрицательное воздействие на войсковое духовенство оказывал и сам порядок обращения казака в иерея, в который внедрялись злоупотребления, так как кандидат в иереи должен был угодить и казачьему обществу, и атаману, и войсковому протоиерею, вследствие чего кандидаты не могли не отличаться крайней дипломатичностью и обходительностью. Духовенство Кубани, избранное из казачьей среды, получало земли наравне с другими казаками, а дети духовных лиц числились в посемейных списках в казачьем звании и несли военную службу, если не были причислены к духовной службе. Плоть от плоти народной, некоторые представители военного духовенства Кубани, считали, что и Иисус Христос также разговаривал по-малоросски.

В среде кубанского военного духовенства было немало представителей, пользовавшихся любовью народа и умевших врачевать духовные язвы казаков словом, душевным отношением, вниманием к их нуждам и запросам, безвозмездной помощью.

В первой четверти XIX на Кубани развернулась просветительская деятельность войскового протоиерея Кирилла Россинского. Родился он в 1774 году на Полтавщине в городе Миргороде в семье священника. После обучения в семинарии в двадцатичетырехлетнем возрасте он стал священником в одной из церквей родного города. Всем своим благоговейным служением он должен был оправдать такое раннее рукоположение, ведь во иерея по канонам Церкви надлежит рукополагать только в тридцатилетнем возрасте. Затем он стал членом Ростовского духовного правления, и, прослужив в Ростове два года, он был переведен служить на Кубань. На начатой в 1803 г. службе в Черноморском казачьем войске он, будучи и военным человеком и клириком, пробыл два десятилетия и за этот срок построил в Екатеринодаре две церкви, содействовал постройке на Кубане свыше 25 храмов, завел войсковой хор духовных певчих, открыл в своем крае 10 приходских училищ и основал екатеринодарское войсковое училище. Его деятельность на посту войскового протоиерея оставила глубокий след в истории Кубанского края. Такого количества школ в то время не имели даже внутренние губернии России. Благодаря настоянию протоиерея Кирилла Россинского в 1818 г. в Екатеринодаре открылось духовное училище. А ведь в те времена некоторые пономари не только писать, но и читать не могли (хотя церковная служба от этого не страдала, так как церковнослужители знали Псалтырь и Часослов наизусть). С 1806 по 1820 гг. о. Кирилл был смотрителем Екатеринодарского уездного училища и за свой счет содержал двенадцать его учащихся, помогал сиротам и бедным. За это время он собрал при училище библиотеку. Он составил и издал крайне востребованный и необходимый в данный период времени для всего населения Кубани (в том числе и для самого военного духовенства) учебник русского языка для учащихся кубанских училищ. Трудами о. Кирилла в 1820 году уездное училище было преобразовано в войсковую четырехклассную гимназию. По Указу Царя сам же о. Кирилл как основатель этой гимназии был назначен первым ее директором. Таким образом, мы видим, что о. Кирилл был еще и педагогом. За свои труды по народному образованию о. Кирилл был избран в число «внешних членов» по отделению словесных наук Харьковского университета. Работу, которую он проделал, можно назвать титанической. Истратив свои денежные средства на нужды Церкви, он остался без средств к существованию и умер 12 декабря 1825 года, прожив очень короткую жизнь: всего лишь пятьдесят один год [37].

С целью выполнения Указов российских Монархов, касающихся деятельности клира Русской Поместной Церкви, Святейший Синод в XVIII веке издал множество постановлений, оказавших положительное воздействие на служение российских пастырей, в т. ч. военного духовенства Кавказа. Духовенство освобождалось от телесных наказаний, священно- и церковнослужителям было запрещено заниматься торговыми промыслами[38], им предписывалось неленостно проповедовать [39].

Реализуя эти предначертания, архиепископ Платон Любарский (глава астраханской епархии, куда еще входил Северный Кавказ) в 1800 г. запретил иереям торговать, обязал священников учить в воскресные дни, и особенно в посты, своих пасомых молитвам, читать им в церкви и даже на дому «катехизические проповеди, с ясным снисходительным понятию слушателей толкованием». Священникам также было вменено в обязанность написать в продолжение года по три проповеди, «представляя каждую архиерею с ясным снисходительным понятию слушателей толкованием» на просмотр, а затем произносить их с церковного амвона «непременно наизусть».

В 1811 году кавказские военные власти обратили внимание на успех мусульманской религии среди горских народов. Проповедники магометанства стали распространять самую ненависть к христианству и России, и ее необходимо было как-то нейтрализовать. Тогдашний Командующий русскими войсками на Кавказе генерал Тормасов предложил Государю использовать для обращения горцев в христианство иезуитов. Однако Царь Александр I принял дальновидное решение использовать для этих целей способных православных миссионеров. После чего в 1814 г. была вновь возобновлена деятельность Осетинской духовной комиссии (деятельность ее была прекращена в 1799 году). Теперь миссия находилась в Тифлисе и подчинялась учрежденному в 1811 г. Грузинскому экзархату. В его ведение были переведены из Астраханской епархии приходы с осетинским населением, уже обращенным в Православие. Число православных осетин к этому времени сократилось из-за совращения осетин в магометанство до 2200 душ. Многие жители Кавказа совращались в магометанство по нескольку раз. Так, в Постановлении Синода от 31 октября 1742 года «О мерах к вразумлению православного грузинца Юрия, дважды совращавшегося в магометанство» читаем: «Юрий скинул с себя крест и православную веру бранил и ругал всячески, а до церкви Божией упорством своим не ходил двое суток, а потом-де, по увещанию казначея, обещал и молиться»[40].

На возрожденную комиссию указом Св. Синода от 1824 года были возложены те же обязанности, что лежали на прежней, Моздокской комиссии с ее фактически приравненному к военному духовенству клиром. Новая Осетинская духовная комиссия возглавлялась архиепископом Досифеем, она имела в своем составе архимандрита, семь иереев, пять диаконов, пять церковнослужителей и пять мирян. Первоначально она направила свою деятельность преимущественно на восстановление и распространение христианства в Южной Осетии. В первые же годы было обращено более 6000 осетин. Особенным оживлением миссионерской деятельности Осетинской духовной комиссии отмечен период, когда она была передана в 1817 году в подчинение экзарху Грузии архиепископу Феофилакту Русанову. За короткий срок работа Осетинской комиссии была значительно улучшена. По предложению Владыки Феофилакта Св. Синод в 1818 г. дал миссии более совершенную инструкцию. Обращение горцев в христианство предписывалось теперь вести только духовными средствами, не прибегая к материальным вознаграждениям. Проповедь миссионеров теперь следовало считать завершенной не прежде, чем новообращенные пожелают иметь церковь и священнослужителей. Благодаря новым началам, положенным в основу деятельности Осетинской духовной комиссии, за время управления Грузинским экзархатом владыки Феофилакта Русанова (1817 – 1822) число новообращенных достигло 47 000 человек различных национальностей. За этот же срок для осетин было восстановлено 29 храмов, для кабардинцев, карачаевцев, абхазцев – 11. Владыка Феофилакт Русанов обращал внимание на упорядочение богослужения среди горцев, которое велось в разных местах по-разному: на грузинском, армянском и даже на греческом языках[41].

Недостаток священников в приходах Черноморского берега и Закубанья вынудил командование сделать в 1866 году представление Кавказскому наместнику о назначении в станицы священников. Среди изъявивших желание отправиться в Закубанье оказалось немало иереев со слабыми морально-деловыми качествами. Так, историк П. П. Короленко писал: «В станице Самурской в 1867 году офицеры, пьянствуя со священником, напоили его до бесчувствия и носили по улицам на мертвецких носилках, говоря всем встречным, что их духовный пастырь скончался и они его сами отпевают» [42].

Многие священники, особенно в отдаленных станицах, оказались малоопытными даже в совершении богослужения и отправлении треб. Находясь вдали от духовного начальства, лишенные опытных руководителей, они забывали о своем призвании. Казачье линейное духовенство часто становилось жертвой произвола военных властей и станичного начальства, не ожидая защиты от Главного военного священника Кавказской армии.

В 1860 году было открыто «Общество восстановления православного христианства на Кавказе» с центром в Тифлисе, в распоряжение которого были отданы все денежные суммы бывшей Осетинской комиссии. Вначале оно имело, в основном, военно-социальный характер деятельности и состояло под председательством Наместника Кавказа князя А. И. Барятинского – победителя Шамиля, который в восстановлении Православия на Кавказе видел одно из средств противостояния магометанскому повстанчеству, но, вследствие необходимости в содействии ему духовной власти, в 1865 году при нем был открыт духовный комитет под председательством Экзарха Грузии, а в 1885 году, по новому уставу, оно и совсем стало подчинено Св. Синоду.

«Общество восстановления православного христианства на Кавказе» получало правительственные субсидии на пропаганду крещения среди населения Кавказа и открытие церковно-приходских школ в Елизаветпольской, Бакинской и Тифлисской губерниях. В 1860-е годы служба в храмах Осетии стала проводиться на осетинском языке. Это позволило увеличить число прихожан православных храмов. В 1860-70-е годы в Северной Осетии было построено 38 храмов, в Южной – 45 [43].

Гражданское управление, введенное на Кавказе сенатором Ганном в 1840 году, оказалось затратным и малоэффективным. В отдельных районах Кавказа оно привело к восстаниям. Кавказ, поглощая людские и материальные ресурсы, взамен приносил стране лишь проблемы. Николай I нашел выход из сложившейся ситуации в большей концентрации власти в высшем управлении краем. Так появились в 1844 года должность Кавказского Наместника в Тифлисе, о котором неоднократно упоминалось выше, а в 1845 году, – Кавказский комитет в Санкт-Петербурге, который регулировал и контролировал деятельность Наместника. Наместник управлял Кавказским краем, включая Закавказье и Кавказскую линию. В его руках сосредотачивалась военная и гражданская власть. Он мог, в пределах Кавказа, изменять законы Империи в соответствии с изменившимися в крае условиями. Он являлся Главнокомандующим Кавказской Армией с приданными ей войсками, командами Кавказской линии. Во время решения вопросов военного характера он подчинялся лично Царю, не имея никаких посредников. Таким образом, обширнейшие пространства, населенные казаками и горцами, управлялись в течение десятилетий Штабом Кавказской Армии, т. е. высшим офицерством этого воинского объединения [44].

Наместнику и начальнику Штаба был подчинен Главный Священник Кавказской Армии, который являлся начальником православного военного духовенства Кавказской Армии и приданных Армии казачьих Войск.

Благочинный Штаба войск Финляндского военного округа протоиерей Павел Львов в позапрошлом веке написал книгу о правах и обязанностях военного духовенства, составленную из указов Св. Синода, гражданских и военных постановлений. В ней читаем: «Главный Священник Кавказской Армии наблюдает, чтобы служба Божия отправляема была по церковному положению в церкви Главной квартиры (в Тифлисе – Е. К.) и во всех полковых церквах, чтобы Священники особенно пеклись о доставлении больным утешения веры и святого Причастия.

Он заботится, дабы Священники, проповедуя слово Божие войскам, внушали им любовь к Вере, Государю и Отечеству и утверждали в повиновении властям.

Он надзирает за благочинием и добрым поведением подчиненных ему Священнослужителей.

Он осматривает, в назначенное Главнокомандующим время, подведомственные ему церкви для удостоверения, все ли потребное для отправления богослужения находится в них в целости и чистоте, с должным ли благоговением и осторожностью сохраняется Святыня, в исправности ли содержится церковный архив. При сем обязан он удостоверяться в способности и благонадежности Священно- и церковнослужителей. Всякая замеченная им неисправность должна быть исправлена по его требованию неупустительно; а о важнейших он доносит Главному Священнику Армии и Флотов, доводя о том с тем вместе и до сведения Дежурного Генерала.Генерального Штаба.

Средством надзора служат Главному Священнику Благочинные. Чрез них объявляет он прочим Священникам предписания начальства и получает сведения о вверенном их смотрению. По особой надобности он может давать предписания полковым Священникам непосредственно и получать от них требуемые донесения.

Он принимает от полковых Священников чрез Благочинных в установленное время метрические и исповедные книги и представляет Главному Священнику Армии и Флотов, а также послужные списки клириков со своим свидетельством об их качествах.

Пред выступлением против неприятеля и по одержании победы он наблюдает, чтобы в Армии отправляемо было молебствие.

Во время сражения он находится в назначенном от Дежурного Генерала месте и наблюдает, чтобы Священники были при своих местах для молебствий, для ободрения православных воинов гласом веры и благословения церкви и для доставления раненым и умирающим утешения веры и Св. Причастия. Он наблюдает, чтобы отделенные от полков Священники в госпиталях отправляли свои обязанности исправно.

В штате его состоят: диакон, письмоводитель, два церковника из нижних воинских чинов и писарь из певчих.

Благочинные избираются Главным Священником Армии.

Благочинному предоставлено:

1. Рассматривать проповеди Священников, и при рецензии подтверждать, чтоб они, проповедуя слово Божие пред военными людьми, излагали и объясняли обязанности воина-христианина, отвращали их от пороков.

2. Наведываться о поведении каждого подведомственного ему Священника и церковника.

По делам своего ведомства Крепостной Благочинный относится к Коменданту.

На обязанности полковых священников состоит:

1. Обходиться с нижними воинскими чинами в духе кротости.

2. Внушать им, чтобы они имели христианскую любовь к Богу и ближним, уважение к Верховной Монархической власти.

3. Раскрывать важность присяги, гибельные последствия клятвопреступников в земной жизни и неизбежный суд по смерти» [45].

Обязанности и права Главного священника Кавказской Армии были сравнимы с обязанностями и правами Главного священника Армии и Флотов, но на меньшей территории.

Мы видим, что основной задачей религиозно – нравственного воспитания, осуществляемого военным пастырством Кавказа, являлось развитие у воинов Кавказской армии патриотизма как важнейшей духовно-нравственной и социальной ценности, формирования у них профессионально значимых качеств, верности своему гражданскому и воинскому долгу в условиях мирного и военного времени, высокой ответственности и дисциплины.

В-целом, духовно-педагогическая деятельность военного духовенства включала в себя воспитание, обучение, развитие и психологическую подготовку защитника Империи.

У Ф. Ласкеева выделены три вида пастырских обязанностей: «учительство, воспитание и нравственное руководство пасомых в духовной жизни»[46].

Целью и задачей воспитания являлось формирование нравственных качеств личности военнослужащих. Это определяло его содержание: оно включало в себя в качестве составных частей "умственное" и нравственное воспитание[47], что было отражено в руководящих документах империи: «Военные священники прилагают старание о составлении из воинских чинов и обучающихся в полковых школах церковных хоров для пения при Богослужениях, причем способные из воинских чинов допускаются к чтению на клиросе.

Военные священники обязаны в церкви вести катехизические беседы и, вообще, поучать воинов истинам православной веры и благочестия, применяясь к степени их разумения, духовным потребностям и обязанностям военной службы, больных же – назидать и утешать в лазаретах. Военные священники должны преподавать Закон Божий в

школах полковых, солдатских детей, учебных команд и других частей полка; с согласия военного начальства, они могут устраивать внебогослужебные беседы и чтения.

Военные священники обязываются ограждать воинских чинов от вредных учений, искоренять в них суеверия, исправлять нравственные их недостатки, увещевать, по поручению

полкового командира, порочных нижних чинов, предотвращать отступления от православной церкви и, вообще, заботиться об утверждении воинских чинов в вере и благочестии.

Военные священники, по долгу своего звания, обязаны вести свою жизнь так, чтобы воинские чины видели в них назидательный для себя пример веры, благочестия, исполнения

обязанностей службы, доброй семейной жизни и правильных отношений к ближним, начальствующим и подчиненным» [48].

С 1716 года в соответствии с «Артикулом воинским» в воинских частях должность полкового священника стала штатной, проведение богослужений обязательным [49]. Такой порядок распространялся и на казачьи полки Кавказа.

По Указу монарха были установлены штаты церковнослужителей при приходских церквах, в соответствии с которыми в пределах Российской империи не могло оказаться селения более 100 дворов, не имевшего хотя бы одного священника. При расквартировании частей и подразделений, как регулярных войск, так и казачьих полков, в городах, крепостях и станицах проблема включения их в приходы ставилась перед местными архиереями.

Значит ли это, что казачье духовенство не является военным? Конечно, нет. Ведь военное духовенство – это профессиональное сообщество духовенства, выполняющее военно-социальные функции и удовлетворяющее религиозные потребности представителей военных сословий, к каковым относится и казачество. После подчинения духовенства Кавказской линии в 1845 году Главному священнику Кавказской Армии, который подчинялся лишь Наместнику Кавказа и Главному Священнику Армии и Флотов, утверждать, что казачье духовенство не являлось военным, было бы уже необоснованно.

Казачье духовенство удовлетворяло религиозные нужды Кавказского линейного казачьего войска, которое было создано в 1832 г. для охраны Кавказской укрепленной линии. Войско просуществовало до окончания Кавказской войны (1864 г.), и в 1866 году было реорганизовано в Кубанское и Терское казачьи войска.

Хотя в период существования Российской империи п о н я т и я МПО не существовало, однако весь комплекс информационно-воспитательных мероприятий, проводимых государственным, военным, военно-религиозным руководством страны в целях формирования высокого морального духа, проводился в соответствии с целью и задачами морально-психологического обеспечения деятельности войск в нашем современном понимании.

Рассматривая опыт военных священников в Кавказской Армии до 1917 года по формированию высокого морального духа ее войск, можно говорить о наличии в нем элементов многих известных современной военной науке видов МПО: в пастырской работе, в культурно-досуговой работе, в антисектантской работе и т. д.

Религиозно-нравственные устои укреплялись благодаря проповеди, внебогослужебным беседам, религиозным чтениям, урокам Закона Божия, самостоятельному изучению духовной литературы.

Участие военного духовенства в тех процессах, которые мы сегодня называем военно-социальной работой, проявлялось:

– в изучении социальной ситуации в подразделении;

– в оказании медицинской помощи раненым в лазаретах во время проведения военных действий;

– в погребении погибших воинов;

– в благотворительной деятельности.

Важное значение имели мероприятия, осуществляемые военным духовенством и офицерским составом по поддержанию психологической устойчивости личного состава и сохранению психического здоровья военнослужащих, которые, с современных позиций, можно понимать как участие военных пастырей и командного состава в психологической работе:

– помощь новобранцам при адаптации в воинской среде.

– изучение индивидуально-психологических особенностей военнослужащих, социально-психологических процессов в воинских коллективах и доклад о результатах командиру части;

– назидание и утешение больных в лазаретах;

– индивидуальная беседа;

– напутствие солдат перед боем.

Участие военного духовенства и офицеров в том, что в современных условиях приобрело терминологию культурно-досуговой работы, проявлялось:

– в хоровом пении нижними чинами общественных молитв;

– в занятиях с церковным хором из ротных песенников (вспомним опыт о. Кирилла Россинского);

– в чтениях с «волшебными фонарями» (чтения с «туманными картинками»);

– в антиалкогольных компаниях.

Военное духовенство принимало участие, наряду с командным составом Кавказской Армии, в защите войск от психологического воздействия противника. Основными формами этой работы являлись обличительная проповедь, произносимая священником, и групповые беседы с нижними чинами, осуществляемые офицерским составом.