Вместе с тем, священники по-прежнему пользовались большим уважением в Кубанском казачьем войске. Начавшаяся первая мировая еще более сплотила духовенство и казачество. Примечательно, что уже в первый день войны на имя наказного атамана поступило достаточно много прошений о зачисление в армию как от казаков, так и от кубанского духовенства. [4] Всего же в армию и флот войсковыми священниками с 1914-1917 гг. было зачислено свыше 5 тысяч, накануне 1914 г. их число составляло не более 700, в русско-японскую войну – чуть больше 1000. [10, с.53]

Полковые священники Кубанского казачьего войска остались верны боевым традициям своих предков. Газеты тех лет весьма часто сообщали о награждении то одного, то другого священника. Так в марте 1916 г за проявленное мужество во время одной из битв к ордену св. Анны 3 степени был представлен полковой священник 1 Лабинского полка о. Федор Татаринов. Разделяя с казаками все тяготы войны, отец Федор не покидал свою паству и во время боя. Часто рискуя собственной жизнью, под сильнейшим огнем противника выносил с поля боя раненных. Не случайно, в июле 1916 г он вновь был награжден. А в октябре этого же года за отличную службу пожалован камилавкою.

24 марта 1916 г. за отличную службу и труды во время боевых действий священник 1 Екатеринодарского Кошевого атамана Чепиги полка о. Дмитрий Феденко был награжден орденом Анны 3 степени, а протоиерей 4 Кубанского Пластунского батальона Павел Бартанев орденом Владимира 4 степени.

Доблестно выполняли свои обязанности и представители черного духовенства. С началом первой мировой войны многие из них в качестве полковых священников добровольцами отправились в действующую армию. В конце 1916 г., отмечая особые заслуги иеромонаха Фотия (Герасименко), исполняющего пасторские обязанности в Кубанском пластунском батальоне войсковое начальство представило его к ордену Св. Анны 3 степени.[7] Среди особо отличивших священнослужителей был и священника 8 Кубанского пластунского батальона о. Сергей Тихомиров. В январе 1917 г. за отличную службу он был пожалован золотым наперсным крестом, а 5 июля 1917 г. за проявленный героизм и отличие в борьбе с неприятелем он был награжден орденом Владимира 4 степени.[8]

Заботясь о нравственном климате в войске, священники особенно много уделяли внимания работе с личным составом. Понимая, какие лишения терпят воины, священники всячески пытались облегчить их участь. Нередко они выступали связывающим звеном между воинов и его домом. Весьма часто именно батюшка отсылал на Кубань весточку родным о том или ином герое, он же читал неграмотным долгожданное письмо из дома. К началу 1917 г. дезертирство стало одной из острых проблем русской армии, вместе с тем это явление почти было неизвестно кубанцам, в чем в первую очередь, была большая заслуга полковых священников. Таким образом, Православная Церковь играла важную роль не только в мирное время, но и в период войн. Войсковое духовенство Кубани внесло большой вклад в военную историю казачества.

Библиографический список.

1. Государственный архив Краснодарского края (далее ГАКК) – Ф. 249. – Оп. 1. – Д.56. – Л. 12.

2. ГАКК – Ф.249. – Оп.1. – Д.507. – Т.2. – Л. 343.

3. ГАКК – Ф. 396. – Оп.1. – Д. 7973. – Л.13.

4. ГАКК– Ф. 396. – Оп.1 –Д. 10746. – Л. 5

5. ГАКК – Ф-Р. 14. – Оп. 1. – Д.37. – Л.19

6. Котков В.М. Военное духовенство России. Страницы истории./В.М. Котков. – СПб, 2003. – 267 с.

7. Кубанский казачий Вестник. 1916. №18. 8. Кубанский казачий Вестник. 1917. №9.

9. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА) – Ф. 14877. – Оп. 1. – Т.1. – Д.5203. – Л. 56

10. Шавельский Г.И. Воспоминания последнего протопресвитера Русской армии и флота. Т.2. ./Г.И. Шавельский. – Нью-Йорк: изд. им. Чехова, 1954. –379 с.

References

1. Gosudarstvennyj arhiv Krasnodarskogo kraja (dalee GAKK) – F. 249. – Op. 1. – D.56. – L. 12.

2. GAKK – F.249. – Op.1. – D.507. – T.2. – L. 343.

3. GAKK – F. 396. – Op.1. – D. 7973. – L.13.

4. GAKK– F. 396. – Op.1 –D. 10746. – L. 5

5. GAKK – F-R. 14. – Op. 1. – D.37. – L.19

6. Kotkov V.M. Voennoe duhovenstvo Rossii. Stranicy istorii./V.M. Kotkov. – SPb, 2003. – 267 s.

7. Kubanskij kazachij Vestnik. 1916. №18.

8. Kubanskij kazachij Vestnik. 1917. №9.

9. Rossijskij gosudarstvennyj voenno-istoricheskij arhiv (RGVIA) – F. 14877. – Op. 1. – T.1. – D.5203. – L. 56

10. Shavel’skij G.I. Vospominanija poslednego protopresvitera Russkoj armii i flota. T.2. ./G.I. Shavel’skij. – N’ju-Jork: izd. im. Chehova, 1954. –379 s.

М.Ю. ГОРОЖАНИНА

к.и.н., доцент Кубанского государственного университета

Материал опубликован: Горожанина М.Ю. Военное духовенство кубанского казачества: специфика становления и развития / М.Ю. Горожанина // Политематический сетевой электронный научный журнал Кубанского государственного аграрного университета (Научный журнал КубГАУ) [Электронный ресурс]. – Краснодар: КубГАУ, 2015. – №05(109). С. 1190 – 1200. – IDA [article ID]: 1091505083. – Режим доступа: http://ej.kubagro.ru/2015/05/pdf/83.pdf.

Свидетельство о публикации №224050600209

50. Военное духовенство на Кавказе в XVIII-начале XX.

Военное духовенство на Кавказе в XVIII-начале XX в

Евгений Копарев

Кавказ – это земля, где христианство распространилось уже в I в. н. э., т. е. вскоре после событий, описываемых в Евангелии, и задолго до крещения Руси.

Проникновение христианства на землю Новгородско-Киевской Руси шло через Кавказ: первыми возвестили здесь Слово Христово апостолы Андрей Первозванный и Симон Кананит. Кроме того, согласно христианскому преданию, Кавказ и Северное Причерноморье – это удел Пресвятой Богородицы.

Однако на протяжении VII – XVII веков христианство вытеснялось с Кавказа магометанством. Многие народы Кавказа утратили древнее православное благочестие.

Русская колонизация Кавказа открыла новый период в истории распространения христианства на этой обширной территории. Военное духовенство сыграло здесь свою особую роль.

Исходя из того, что военное духовенство – это профессиональное сообщество духовенства, выполняющее специфические военно-социальные функции и удовлетворяющее религиозные потребности представителей военных сословий, к каковым относится и казачество, – к кавказскому военному духовенству можно отнести и духовенство русского казачества.

Роль военного духовенства, служившего на Кавказе, заключалась в укреплении православной веры казачества, в духовной борьбе с сектантами, с XIX века – в восстановлении христианской веры народов Кавказа, распространенной еще римскими гражданами, в отражении натиска воинствующего течения магометанства, так называемого мюридизма. Он довел до крайних пределов религиозную нетерпимость некоторых горских народов Кавказа, выраженную в идее газавата – священной войны против «неверных». Многолетняя борьба с мюридизмом велась на Северном Кавказе не только с помощью военных сил; важно было еще и духовными средствами отразить пропаганду магометанства среди христианского населения Кавказа.

Успехи казаков-колонизаторов позволяли восстанавливать Православие на земле Кавказа; духовные победы православных миссионеров способствовали упрочению мира в этом регионе.

Общность веры и национальных интересов сблизила русский народ и северокавказские народы настолько, что они пришли к убеждению о единстве своего происхождения. Так, среди русского народа живо было предание, что "кабардинские черкесы – искони вечные холопы Государевы, а сами они с рязанских пределов, из прародительской Государя нашего вотчины, из рязанской земли, – и в горы вселилися"[1].

Многие народы Кавказа надеялись получить защиту со стороны России. "Кабардинские черкесы» в 1559 г. первыми из кавказских народов послали в столицу России послов с просьбой к русскому царю вступиться за них, с их землями взять под свою высокую руку. В составе посольств из Кабарды были уже и депутации гребенских казаков, – действительно, «беглых холопов Царя»[2]. Для защиты Кабарды и казачьих земель воевода Бабичев заложил в 1567 г. на Северном Кавказе русскую крепость Терки: русский народ через четыре столетия после существования на землях Северного Кавказа русского Тмутараканского княжества вернулся на эти южные степные просторы. Однако должны были пройти долгие годы, прежде чем Православная Церковь смогла продолжить миссионерскую деятельность среди горских народов, которые ранее исповедовали Православие. В том же, 1567 году, в Москве крестилась астраханская царица с сыном. В следующем году был послан в Астрахань игумен Кирилл для крещения народа. По церковному управлению Астрахань присоединена была к Казанской епархии. Через благочинных («закащиков») Астрахани осуществлялось церковное управление Северным Кавказом. В 1602 году была учреждена Астраханская епархия. Терское духовенство подчинялось в это время ей. Ее первому епископу Феодосию было присвоено царем Борисом Годуновым наименование Астраханского и Терского по имени двух главных ее городов. В 1664 г. в крепости Терки уже был монастырь и два храма[3].

Во второй половине ХVII века внимание московских властей к региону временно ослабло, но в начале следующего века выяснилось, что значительная часть «гребенских» казаков (живущих вдоль гребней гор) крестится двумя перстами и проводит богослужение по старому чину. Однако в то время Петр Великий приказал церковному начальству не тревожить «древлего благочестия» казаков, так как он обычно применял репрессии против старообрядцев России за то, что те не шли в его армию, считая его «антихристом», а казаки-старообрядцы, как мы знаем, – уже служили да и ничего антихристианского в нем не видели[4].

В 1723 г. духовенство Гребенской линии были официально подчинено Астраханскому епархиальному архиерею. С этого времени, по указу Царя Петра I, тогдашний епископ Астраханский преосвященный Лаврентий стал также именоваться Ставропольским (по названию построенной Петром I крепости Святого Креста. С основанием в 1735 году города Кизляра, который стал административным центром восточной области северокавказского региона, здесь начинается сооружение православных храмов. Однако удаленность астраханских Владык от своей паствы привела к назначению в Кизляр в 1738 году «закащика» – доверенного лица епископа, благочинного, который наблюдал за церковной жизнью на определенной территории, боролся с отступлениями от истинной веры, управлял духовенством, разбирал споры между духовенством и прихожанами, докладывал епископу о всех случаях нарушения Духовного регламента 1721 года. Первым таким заказчиком на Тереке стал иерей Феодор Иванов. Другой закащик Астраханской епархии вошел в состав духовного правления, открытого в Кизляре. По благословению Владыки они должны были искоренить раскол. Атаманам гребенских городков Центрального Кавказа указывалось, чтобы им «никакого помешательства не чинилось» [5].

Протоиерей Попов И. (Попов И., протоиерей. Мои занятия в архивах // Сборник общества любителей казачьей старины. – Владикавказ, 1912. – № 1. – С. 18) отмечал, что в то время военное духовенство Гребенского войска служило лишь в одной церкви и четырех часовнях (храмах без алтарей)[6]. Эту ситуацию можно объяснить специфическим образом жизни казаков, когда продолжительная каноническая обрядовая служба была просто невозможна, чего астраханские архиереи не желали понять. В Астрахани, в среде священноначалия, создалось впечатление, что в четырех часовнях собираются раскольники.

Под руководством закащика в храмах были устроены алтари, там стали служить по новым книгам, но «гребенцы» продолжали креститься двумя перстами. Многие казаки, по простоте душевной, считали, что раз они присягали Петру Великому, Петру Второму, Царице Анне Иоанновне, указуя на небо двумя перстами, то и креститься тоже надо двумя перстами [7].

Следует заметить, что старообрядчество на Тереке образовалось не в результате раскола, а явилось результатом сохранения обрядов, имевших место до церковных реформ патриарха Никона, поэтому в результате деятельности военного духовенства, под руководством закащика, казаки начали привыкать к новому уставу богослужения, не противились устройству алтарей в храмах. Двуперстное крещение же было лишь средством консолидации «гребенцов» в единую и сплоченную субэтническую группу.

В этот период времени на Северный Кавказ с Поволжья стали проникать старообрядцы различных толков – «раскольники», которые, действительно, раскалывали Церковь. Раскольники проповедывали о скором пришествии Антихриста и о близкой кончине мира. Многие «гребенские» казаки под их влиянием перестали признавать действенность Таинств Церкви, законность служения «никонианской» церковной иерархии. В конце XVIII века многие православные храмы Притеречья опустели. Казачьи священнослужители влачили нищенское существование[8]. Часть казаков, чье сознание было отравлено раскольническим зловерием, отказывалась считать священнослужителей членами Церкви, некоторые станицы стали сами выбирать церковнослужителей для проведения богослужений. Военным духовенством обстановка на Тереке в это время характеризовалась следующим образом: «Раскольники открыто строили молитвенные дома, открыто держали беглых попов, «расстриг», заводили скиты, в начальники станиц назначались часто явные раскольники, даже между командирами Гребенского и других полков встречались иногда раскольники. Дерзость раскольников дошла до того, что во многих станицах уничтожены были православные храмы»[9].

В 1843 году состоялось открытие Кавказской епархии. Возглавивший ее епископ Иеремия, свидетельствовал, что православные храмы в станицах Гребенского полка разобраны, «материал храмов Божиих, кроме станицы Старогладковской, растрачен и неизвестно, где находятся св. антиминсы, книги, утварь; несколько икон из иконостаса находятся в домах раскольников». Иеремия поднял вопрос о строительстве новых храмов, об открытии семинарии и духовных училищ, о борьбе с расколом[10].

Военное духовенство Кавказа в это время духовно поддерживало воинов, благословляя их на брань с абреками. Владыка Иеремия писал в это время в своем дневнике: «В первое число сего месяца (1 ноября 1848 года – Е. К.) великое и страшное произошло смятение в граде нашем: был туман, скрывавший самые близкие предметы; народу сошлось и съехалось на воробьевской площади множество. Часов в 10 утра разнеслись вблизи пушечные удары; горцы грабили ближайшие к Ставрополю станицы; во всю прыть бежали к ним для спасения пешие и конные. Все это и весть, что партия хищников уже приступила к Ставрополю, встревожило всех… Дети искали матерей, а матери – детей. Аще не Ты, Господи, сохраниши град, всуе бде стрегий… Да не будешь постыжден в нас пред лжепророком магометом (Так в тексте – Е. К.)[11]! »

Борьба епископа Иеремии с расколом закончилось тем, что в 1845 году все православное духовенство линейных казачьих станиц было отделено от Кавказской епархии и подчинено обер-священнику Кавказского отдельного корпуса Лаврентию Михайловскому, который находился в Тифлисе. Обер-священник Лаврентий Михайловский, а вместе с ним и все русское духовенство Кавказа были подчинены в это время графу Михаилу Семеновичу Воронцову, командующему войсками и наместнику Кавказа[12]. Итак, мы видим, что духовенство Кавказа стало военным не только фактически, но и юридически, по букве закона. Эта мера, однако, усилила позиции старообрядчества на Тереке. Данные, собранные в РГВИА – Российском государственном военно-историческом архиве (Ф.1058, Оп.1, Д.319, лл. 60-81), – говорят, что «никониан» в некоторых терских станицах в 1846 году насчитывалось: в Курдюковской не было вообще, в Новогладковской – 2, Старогладковской – 7, Червленной – 12, Щедринской – 16 человек [13]. Однако антисектантской деятельности в дальнейшем стало оказывать содействие государство, благодаря чему деятельность военного духовенства не могла не стать успешной. Духовенство осуществляло окормление старообрядцев посредством единоверия, формы взаимодействия православных верующих двух обрядов в рамках Единой Церкви, при которой духовенство рукополагалось православным архиереем и подчинялось ему, а служба отправлялась по старообрядческим книгам и правилам [14]. Джон Баддели отмечал, что раскольничество на Кавказе, в основном, было побеждено и стало не столь явным, как прежде: в 1888 году, по его данным, раскольники составляли среди казаков 15, 5 % [15].

Хочется заметить, что Баддели не питал к России особых симпатий, для него и 15 % – уже немного.

Император Александр I в своем указе от 21 февраля 1803 г. так определил свое отношение к расколу: "Не делая насилия совести и не входя в розыскание внутреннего исповедания веры, не допускать однако же внешних оказательств отступления от Церкви и строго воспрещать в сем соблазны, не в виде ересей, но как нарушения общего благочестия и порядка"[16]. Как видим, для государства было важнее внешнее проявление лояльности к его политике, а не духовная составляющая человека.

Под влиянием немцев-протестантов в России в XVIII веке зародилась секта духоборов. В XVIII веке духоборы подвергались преследованиям, их отдавали в солдаты, ссылали на окраины Империи, но впоследствии, в следующем веке, они снискали расположение в российских правящих кругах, склонных к мистицизму, да и у самого императора Александра I. Беседы с целью их вразумления, которые проводили с ними представители властей предержащих не были безрезультатны: в духоборчество обратился комердинер императора. Для них были отведены для поселения плодородные земли на Молочных водах в Мелитопольском уезде Таврической губернии. Представители власти решили, что духоборы должны жить, как в русской народной сказке, – там, где «течет молочная река – кисельные берега». Позднее духоборы стали называться молоканами. При Николае I переселения духоборов были прекращены и их стали ссылать на Кавказскую пограничную линию [17].

Так, в 1836 году дивизионный благочинный священник Раменковский во время планового объезда подчиненных частей и подразделений обнаружил в одной из рот секту духоборов. Духовным вождем сектантов был переведенный за свои еретические взгляды из флота рядовой Семен Федоров, который, находясь в новом воинском коллективе, сумел вовлечь в секту четверых солдат. По рапорту священнослужителя командир полка перевел «новообращенных» сектантов в резервный батальон полка, а Федоров был предан суду и отправлен в 14-й линейный батальон на Кавказ. Следует отметить, что священнику Раменковскому, что видно из его рапорта обер-священнику отдельного Кавказского корпуса протоиерею Лаврентию Михайловскому, удалось вернуть всех четверых заблудших в лоно Православия и тем самым "утушить пламя сего душепагубного раскола". Военный пастырь привел основные правила, проповедуемые духобором Семеном Федоровым своим собратьям. Они заключались в следующем:

1. Веровать в Спасителя, но не признавать Его во плоти, бывшей, по мнению сектантов, духовной.

2. Не чтить икон, поскольку поклонение иконам является идолопоклонничеством.

3. Святое крещение, совершаемое священником, не считать правильным, поскольку само крещение снисходит на всякого человека духовно, без каких-либо обрядов.

4. Покаяние должно совершаться не в присутствии священника. Для отправления самого Таинства достаточно взяться рукой за дерево или куст растения, приклониться и взять в руку немного земли, признаться в своих грехах и таким образом получить духовное Причащение.

5. Отвергать Таинство Евхаристии (Причащения), поскольку, как утверждали духоборы: "Мы – не людоеды, чтобы пить кровь"[18].

Плодом совместных усилий Св. Синода и военного духовенства явился указ от 24 июля 1906 г., обязавший начальников в лице полковых командиров оказывать содействие военным священникам в охранении православных нижних чинов "от вредных сектантских учений". Намеченные указом меры предусматривали следующее:

а) неуклонное и, по возможности, в большем количестве, посещение

нижними чинами церковных служб в воскресные и праздничные дни;

б) устроение внебогослужебных религиозно-нравственных бесед, со-

провождаемое наглядными пособиями;

в) заведение и широкое распространение в каждой воинской части

библиотек, состоящих из одобренных Св. Синодом книг и брошюр;

г) приглашение в необходимых случаях для проведения противосектантских собеседований опытных миссионеров[19].

Пиком противосектантских мероприятий являлась разработанная духовным правлением при Протопресвитере армии и флота России совместно с Генеральным Штабом программа религиозно-нравственных мероприятий, состоящая из вероучительного, священноисторического, богослужебного и просветительского отделов. За образец действий высшее военное духовенство взяло пастырские меры, выработанные комиссией Тифлисского военного духовенства и применяемые в жизни Владикавказского крепостного гарнизона. Эти меры включали:

а) проведение религиозно-нравственных чтений с "туманными картинками" (в чтениях принимали участие врачи и офицеры);

б) проведение бесед священнослужителей по ротам с периодичностью два раза в неделю;

в) устройство в солдатских чайных специальных библиотек.

В соответствии с "Положением об обучении пехоты", введенным приказом по Военному ведомству № 619 за 1911 г., каждый православный солдат первого года обучения обязан был знать "Молитву Господню" и "Молитву за Царя". В процессе внебогослужебных бесед солдат должен был усвоить Символ Веры. Знание молитв подкреплялось их ежедневным пением [20].

Во второй половине XVIII в. степное пространство Северного Кавказа с бассейнами рек Терек, Кума, Маныч и Кубань оказалось заселенным русскими казаками. Рядом с военными поселениями и крепостями воз¬никали казачьи станицы и хутора, жители которых занимались, кроме выполнения своих непосредственных воинских обязанностей, земледелием. Станица отличается от хутора тем, что имеет православный храм, поэтому население ее многочисленнее, чем население хутора. Кроме того, из хутора мог выступить в поход отряд максимум в сотню сабель, а из станицы – в несколько сотен; в станице находилось и полковое знамя.

От военного духовенства в этот исторический период требовалась защита государственных интересов на Кавказе посредством религиозного просвещения местных жителей, тем более что и сами коренные жители шли навстречу христианству. Так, "владелец Малой Кабарды Корго-Кончокин принял христианство с частью своих подданных… Корго, в крещении князь Андрей Иванович Черкасский-Кончокин, обратился к русскому правительству с просьбою о дозволении поселиться ему на левом берегу Терека. Ему предоставлено было право выбрать для поселения место, какое пожелает, и он избрал урочище Моздок. В 1763 году на этом месте возникает форпост и при нем селение с православной церковью. Подданные князя Кончокина составили основу Горского казачьего линейного полка, первоначально образованного из горцев… Моздок долгое время служил убежищем для всех переходивших на сторону христианства кабардинцев, осетин, чеченцев и для всех страдавших от гнета мусульман, – даже грузин и армян, выселявшихся по временам из Грузии и Армении[21].

Однако духовному просвещению населения Кавказа мешал низкий культурный и нравственный уровень кавказского духовенства. Многие не могли даже подписаться под донесениями епархиальному Владыке. Приток представителей иных сословий в духовенство был крайне ограничен, хотя епархиальные Владыки благожелательно относились к «заручным постановлениям» прихожан в отношении кандидатов на церковно- и священнослужительские должности. Лишь в последней четверти XVIII века по распоряжению Св. Синода, кроме предоставления такого одобрения, ставленников проверяли в знании краткого катехизиса.

Одной из причин небольшого числа кандидатов на должности священников являлось нежелание казаков менять свое сословие. После того, как кандидат проходил испытания, и епископ рукополагал его в сан, войсковая казачья верхушка исключала его из военного звания и из куренных списков, зачисляла в казачье духовенство. В основном, это были казаки в возрасте от двадцати семи до тридцати лет, не пьющие, хорошо ведущие хозяйство. А самое главное требование – священник не должен был принимать участие в кровавых столкновениях с неприятелем, не должен был убивать. Он давал подписку о том, что "по смерть свою не оставит храма." Эти требования, а также убеждение, что рукополагаемый перестает быть казаком, следовательно, – военным, – становились почти для всех казаков непреодолимым препятствием для принятия священного сана[22].

При подаче «заручных постановлений» не могли не возникнуть злоупотребления. Так, был не по канонам Церкви рукоположен казак Леонтий Иванович Попов, в молодые годы убивший человека. Об этом читаем в Постановлении Синода от 29 ноября 1742 года «О штрафовании Вольского войска Караванской станицы атамана, старейшин и казаков за ложное одобрение, данное ими смертноубийце Леонтию Попову, произведенному на основании того одобрения во священника приходской их церкви»: «По Указу Ея Императорского Величества, Святейший Правительствующий Синод, по рапорту Военной Коллегии, коим объявлено, что-де по присланному Ея Императорскаго Величества из Святейшаго Правительствующаго Синода в ту Коллегию указу и по определению тоя Коллегии велено Вольскаго войска Караванской станицы станичного атамана Стефана Бирелкина и прочих старшин и казаков за лживое их к Преосвященному Иллариону, Епископу Астраханскому о смертноубийце… Леонтие Попове, что якобы он человек добрый… письменное представление, по коему он в ту их станицу и в попа был произведен, оштрафовать при собрании войскового круга, дабы впредь таких представлений ложных чинить не дерзали»[23]. Инцидент произошел в казачьей области, прилегающей к Кавказу, но на Кавказе дело обстояло не лучше.

Только в 1797 году Указом Св. Синода представление приходских заручных прошений было запрещено. Непрекращающиеся набеги абреков, бедность приходов, скудное материальное обеспечение духовенства, его приниженное положение – все создавало крайне тяжелую обстановку для распространения и развития христианства на Кавказе. Священникам, особенно в терских (гребенских) приходах, нередко приходилось зарабатывать своей семье на пропитание поденной работой у казаков. Многие из них, прося астраханских епископов о представлении денежного и хлебного жалованья, просили «смиловаться» и «не дать умереть с женою и детьми голодной смертью», ибо «дохода никакого нет». Приверженные старообрядчеству казачьи старшины глумились над духовенством и даже с презрением избивали его, зная, что далекая епархиальная власть своим священникам не поможет. Протоиерей А. Лебедев писал Астраханскому владыке: «Не соблаговолено ли будет нашу Моздокскую соборную церковь освободить от власти коменданта, понеже он у нас – в лице вашего преосвященства – имеет власть отдавать всякие приказания, когда, куда и которому священнику ехать не только в приход свой, но и в городки для исправления мирских треб; даже ключи от церкви хранит у себя». Такое положение не способствовало укреплению авторитета кавказского военного духовенства. Это было тем более прискорбно, что паства сама тянулась к Церкви. «Состав населения был очень пестрый, – пишет Г. Н. Прозрителев, исследователь казачьего быта того времени, – украинцы однодворцы, отставные гусары, отставные солдаты Кавказского корпуса и их дети, цыгане, люди неразрешенных званий, бывшие запорожцы, разночинцы, не помнящие родства, киевские казаки, пехотные солдаты и т. п. …Переселенцы первое время не имели церквей, несмотря на ходатайства им не разрешали строить церкви, и они оставались без священников. Население в суровой и тяжелой жизни в новом крае, оторванном от всей России, не могло найти себе утешения в церкви. Отсутствие возможности исполнять самые необходимые христианские требы, как крещение и погребение, не говоря уже о церковных службах, только усугубляли тяжелое положение первых переселенцев»[24].

Православное военное духовенство, направлявшееся по распоряжению епархиального начальства в казачьи станицы, в течение первых шести лет получало жалование наравне с офицерами. Священнику выдавали 2 пая (60 десятин), дьякону – полтора пая (45 десятин), дьячку (церковнослужителю) – 1 пай (30 десятин). Переданные им во время службы земельные участки переходили в их потомственное пользование. Но, несмотря на эти привилегии, служение на Кавказе оставалось непопулярным среди великоросского клира. В годы Кавказской войны многих отпугивала близость военных действий и возможность оказаться в плену или в заложниках у абреков. Во многих закубанских станицах не было православного духовенства[25].

В распространении православной веры среди народов Кавказа большую роль сыграло образование в 1746 г. в Кизляре Осетинской духовной комиссии. Ее деятельность положила начало миссионерской деятельности среди северокавказских народов и представителей народов Закавказья, переселившихся в Кизляр и Моздок. Инициатива учреждения этой миссии принадлежала грузинским духовным лицам – архиепископу Иосифу и архимандриту Николаю, подавшим в 1743 г. императрице Елисавете Петровне челобитную о посылке для проповеди христианства среди 200 тысяч осетин находившихся в Москве представителей грузинского духовенства – архимандрита Пахомия и игуменов Христофора и Николая[26]. Они объясняли необходимость этого тем, что осетины издавна придерживались христианской веры. «О том свидетельствуют и поныне каменные со святыми иконами церкви и книги, к коим они охотно прибегают; они и святые посты Великий, Госпожин (Успенский – Е. К.) и Филиппов постно содержат и, когда, по случаю, увидят каковую христианскую духовную персону, и со оною поступают ласково, и желательно в дом к себе для посещения, а особливо ради водосвятия, неотступно просят, и к воприятию христианской веры греческого исповедания весьма склонны, да и мольбищ, иже идололаторы творят (идололатрия – это, в переводе с греческого, – идолопоклонение. – Е. К.), у них нет, но не получая проповеди Слова Божия, молитву творят, взирая только на небо»[27].

В 1745 г. православная миссия во главе с архимандритом Пахомием прибыла в Осетию и основала Осетинское подворье. В следующем году на основе миссии была создана Кавказская комиссия для восстановления Православия среди осетин и других народов Кавказа. Затем она развернула широкую миссионерскую работу среди осетин в городах Кизляре, Моздоке, где в 1764 г. была образована духовная школа для обучения новокрещенных осетинских детей, просуществовавшая до 1792 г. К открытию этой школы в Моздоке уже жило свыше 200 новокрещенных поселенцев и была построена церковь. Правда, миссионерская деятельность грузинского духовенства имела серьезные недостатки. Новокрещенным были обещаны различные льготы – вплоть до материальной помощи. Ученый Ю. Клапрот, побывавший на Кавказе в 1807 – 1808 гг., писал, что обращение в Православие у многих осетин ограничивается крещением. Многие повторяли обряд Таинства вследствие того, что окрещенным выдавалось за счет государства 12 аршин полотна и две севрюги. Об основах христианской веры многие горцы ничего не узнавали, кроме того, что они называли себя христианами и могли перекреститься[28]. Таким образом, мы видим, что значительное число горцев не знало, что Таинство Крещения совершается только один раз, и, следовательно, даже понятия не имело о «Символе веры»[29].