Меня зовут Дикси

ГЛАВА 4

За столиком напротив нашего сидели три человека. Высокий худощавый мексиканец лет двадцати пяти и две девицы того же возраста. Девицы подходили под определение «симпотные киски».

Красота означает сочетание приятной наружности и ума. Интеллект всегда как-то проявляется ─ в манере разговора, осанке, особом блеске глаз, в жестах. Стройные длинноногие девицы, о которых идёт речь, хотя и были весьма привлекательны, тем не менее не имели налёта той одухотворённости, за которым обычно скрывается развитый интеллект.

Между прочим, паренёк, с которым они сидели, явился в бар один. Он пришёл после нас, а киски, вертевшиеся вдвоём у стойки, подсели к нему немного позже. Я приметил эту парочку в самом начале, когда уселся и оглядел заведение, а потом машинально отметил, что они переместились за столик напротив нашего.

Там назревал скандал.

Одна из девиц громко жаловалась другой. При этом она энергично жестикулировала. Источником раздражения являлся парень который растерянно следил за происходящим, не зная, как потушить разгорающийся пожар.

─ Лохотрон, ─ проговорил Себастьян, ─ эти ванильные пипетки разводят дурилку. Смотрите!

В это время скандалившая девица, словно осознав, что привлекает к себе внимание людей, притихла и огляделась.

─ Сейчас знак своим подаст: волосы пригладит или сигарету закурит, ─ предположил Себастьян. ─ Я на такое в Москве насмотрелся. Что, интересно знать, им от этого мена понадобилось?

В разговор вступила вторая, которая до того молчала и даже не пыталась урезонить подругу. Сейчас она вела себя дружелюбно и успокаивающе гладила парня по волосам.

─ Контрастный душ, ─ сказал Мишка, ─ воздействие на психику клиенту. Сначала угроза скандала на виду у народа. Потом резкий переход. Клиент напрягается, потом расслабляется, теряет бдительность, и тут должен быть сделан тот самый ход, ради которого заваривалась вся каша.

Оскандалившаяся киска ещё раз скользнула глазами по залу и, убедившись в том, что никто на них не смотрит, придвинулась к парню. Вторая вовсю льнула к нему со своей стороны, обнимала за шею и поглаживала голову. Притянув его к себе, она поцеловала его в губы.

В это время первая сунула руку в боковой карман его пиджака и молниеносно выудила ключи.

─ Момент истины! ─ провозгласил Себастьян. ─ Всё оказалось банально просто. Угон автомобиля. Вот он, третий мир. Такая комбинация ради не новой тачки.

─ Ты того… аккуратнее, ─ возразил Мишка, глаза которого оказались зорче, ─ судя по брелоку на ключах, эта «не новая тачка» ─ «ламборджини».

─ Во как! ─ поразился Себастьян. ─ Впрочем, не будем забывать о том, что мы находимся в Латинской Америке. Здесь пускают пыль в глаза: ездят на ржавом «понтиаке» а брелоки на ключи цепляют от «ламборджини». Вот пипетки и повелись. Подставляйте стаканы, братцы, самое время выпить за тех, кто ходит пешком, то есть, как утверждали Ильф и Петров, за лучшую часть человечества.

Но не успели мы последовать совету Себастьяна, как ситуация, казалось, достигшая своего пика, продолжила стремительно развиваться.

Очевидно, девушка проявила недостаточную ловкость или парень оказался не так прост, во всяком случае, он почуствовал движение и, резко обернувшись, поймал руку, сжимавшую связку ключей.

Он выхватил ключи, быстро спрятал их, вытащил бумажник и, достав оттуда несколько купюр, одну положил на стол, по одной вручил растерянным кискам и встал, собираясь уходить.

Всё это выглядело очень странно. Несомненно у парня имелись причины не затевать скандала, а напротив, избегать его любой ценой.

Однако у девиц был свой план, и, как показали дальнейшие события, сдаваться они не собирались. Оправившись от растерянности, они вцепились в парня с двух сторон, уговаривая его не уходить. Та, которая вытащила ключи, сконфуженно хихикала, уверяя, что пыталась пошутить.

Паренёк отстранил её и направился к выходу. Она тихонько сказала, что-то подруге, и обе кинулись за ним.

Одна схватила его за руку и, когда он обернулся, влепила ему пощёчину, другая опустилась на пол и заплакала.

Теперь они не считались с тем, что привлекают всеобщее внимание. Именно это им и было нужно.

─ Он избил мою подругу! ─ крикнула она подскочившему к ним администратору. ─ Уговорил нас сесть за его столик, начал распускать руки, а когда мы хотели уйти, сильно ударил её в живот.

─ План Б, ─ прокомментировал Мишка. ─ А девчонки пришли подготовленными. Кто-то с ними работал.

─ Хотите, чтобы я вызвал полицию? ─ спросил администратор.

─ Это неправда! Я никого не бил. Они подсели ко мне, а одна из них хотела украсть ключи, ─ проговорил парень.

Четверо крепко сбитых мужчин, сидевших неподалёку от нас, неторопливо поднялись и подошли к администратору.

─ Не надо. Мы его сами выставим, ─ сказал круглолицый брюнет с тонкими усиками «карандаш», которые совершенно не подходили его широкому лицу. ─ Мы как раз собирались уходить.

Полные пивные кружки на их столике говорили об обратном, но на это никто не обратил внимания.

Мы переглянулись. Всё было ясно.

Комаров поднял свой стакан и посмотрел сквозь него на люстру:

─ Искажение, ─ проговорил он. ─ Когда смотришь сквозь стакан, всё приобретает гротескные формы, даже свет меняется.

Я оглянулся. Двое мужчин выволакивали парня на улицу. Третий стоял у входа лицом к залу, готовый пресечь неожиданное вмешательство. Впрочим, никто не собирался вмешиваться. Мало какая из разгорячённых алкоголем голов вообще обратила внимание на эту сцену. Подумаешь! Кто-то оскандалился ─ обычное дело.

Я поискал глазами четвёртого. Так и есть. Он был снаружи. Я приметил его слегка размытый светом вечерних фонарей силуэт. Рядом с ним виднелись две девицы. Мужской силуэт протянул им что-то, они взяли и, развернувшись, торопливо зашагали прочь, на ходу засовывая полученное вознаграждение в сумки.

***

Парень сопротивлялся, но куда одному против двоих, когда в узком пространстве тебя крепко держат за локти. Он рванулся раз-другой, но его уже почти вытащили на улицу. Перед тем как дверь закрылась, он успел бросить полный отчаяния взгляд в зал, его глаза встретились с моими, их заслонил мощный торс номера третьего, и дверь захлопнулась.

Я допил ром, поставил стакан на стол и встал.

Знаю! Да, это было безумием. Я собирался влезть в чужие дела в чужой стране, в какую-то, возможно, грязную историю, которая меня совершенно не касалась.

В чужие дела не следует встревать, потому что часто всё выглядит совсем не так, как обстоит на самом деле. Я знал эту нехитрую формулу. Но мы встретились взглядами, и я уловил зов о помощи, на который нельзя было не отозваться.

─ Оно нам надо? Спокойно сидели, ─ безрадостно констатировал Себастьян.

─ Кислое вино. Вчетвером на одного, так оно не делается. И с девчонками подленькая подстава. Вы со мной?

Они переглянулись и кивнули.

─ Тогда присмотрите за спиной. А там и так тесно будет. Столько народу, что только мешать друг другу станем.

Я быстрым шагом направился к выходу.

Плана у меня не было. На его принятие оставались те несколько секунд, которые требовались, чтобы добраться до дверей.

О том, чтобы справиться с этими буйволами, я не мог и мечтать. В реальной драке в большинстве случаев одному не выстоять даже против двоих. А здесь были четверо подготовленных, судя по их виду, бойцов.

В той ситуации мне оставалось только одно ─ внезапно появиться и сразу напасть. И сделать это предстояло с ходу, без церемоний и соплежуйства. Если бы мне удалось вырубить двоих, прежде чем они поймут, что я нападаю, я уравнивал шансы. Так бы мы остались вдвоём против двоих. Если нет… дальше обдумывать времени не было ─ я почти дошёл до двери.

Справа от меня, под столиком у самого выхода, стояла пустая бутылка. Мне не оставалось ничего другого. Не останавливаясь, я нагнулся и, схватив её за горлышко, вышел на улицу.

***

Тусклый свет фонарей освещал праздношатающихся гуляк. Многие были навеселе. Они шли по мостовой, громко разговаривали, смеялись, вливались в питейные заведения или покидали их, чтобы найти новые острые ощущения.

За углом находилась чёрная дыра, куда недотягивал свет фонарей. Я свернул туда и сразу услышал шум свалки ─ ругань, удары, угрозы. Шум улицы, напротив, стал приглушённым, словно я вышел из одной комнаты и вошёл в другую.

Несколько секунд я вглядывался в темноту, давая глазам привыкнуть к ней, чтобы разобраться в происходящем.

Четверо затаскивали пятого в автомобиль с выключенными фарами. Он, как мог, сопротивлялся. Похитителей это бесило. Ему выкручивали руки, избивали ногами, душили и медленно, но верно подтаскивали к кабине.

Бандиты (а теперь в этом не оставалось никаких сомнений) потеряли бдительность и оставили свой тыл без присмотра, всем скопом приняв участие в избиении. Одному из них следовало бы приглядывать за углом улицы.

Это давало мне шанс незаметно подобраться вплотную, но, честно говоря, я колебался. Побуждением к действию стала бейсбольная бита, мелькнувшая в руке одного из похитителей. Обозлённый сопротивлением, он решил перебить жертве колено, примерился, сделал короткий энергичный замах… Ещё мгновение ─ и бита резко опустится вниз, ломая кости…

Я метнулся вперёд и успел обрушить бутылку на голову этому скоту на долю секунды раньше, чем он завершил свой удар.

Бандит без звука рухнул на колени, выронив бейсбольную биту, которая со звонким деревянным стуком ударилась об утрамбованную, твёрдую, как бетон, поверхность земли и отскочила от неё вверх. Прежде чем она повторно коснулась земли, я налетел на следующего.

Мной овладело странное чувство. Всё поплыло так, словно кадры моего движения прокручивались в замедленной съёмке. При этом я каким-то внезапно проявившимся шестым чувством видел себя со стороны. Я делал шаг и в то же время отчётливо видел, как замедленно приподнимаюсь на носке, делаю широкий шаг другой ногой, замахиваюсь, резко выдыхаю воздух, одновременно нанося удар. Я испытывал невероятную злобу.

Наверное, нечто похожее испытывали берсерки, приняв на грудь настой, вводивший их в боевой транс, в состояние аффекта, приводивший к неистовой ярости, заставлявшей грызть щит и рычать, захлёбываясь пеной, рубить направо и налево, не разбирая ни своих, ни чужих. Не знаю, грыз бы я щит, имейся он у меня, но бутылкой я молотил направо и налево.

На самом деле мне просто повезло. Уверовав в свою безнаказанность, они оставили свой тыл открытым и сбились в кучу, как свиньи у корыта, не ожидая нападения сзади. Я всего лишь использовал свой единственный шанс, понимая, что другого не будет.

Всё было кончено. Четверо стонали, лёжа или сидя на земле. Никто из них не пытался подняться или напасть. Им сильно досталось.

Я с силой швырнул бутылку как можно дальше. Сыграв свою роль в этой истории, она улетела в темноту и, врезавшись в глухую кирпичную стену, с грохотом разлетелась на множество осколков.

Сзади подскочили Себастьян с Мишкой. Себастьян присвистнул:

─ Жёстко ты фиников навесил!

─ Быстро уходим! Только полиции нам не хватало! Глянь, ты ничего здесь не выронил? Скорее! ─ спохватился Мишка.

Конечно, не стоило разговаривать, так как иностранный язык, который не могли не отметить бандиты, как бы больно им ни было, сильно сужал ареал возможных поисков, но тогда никто из нас об этом не подумал.

Втроём мы поставили на ноги сильно избитого мексиканца и, увлекая его за собой, быстро скрылись с места событий.

Так я познакомился с Джорджем.

***

Чупа-Чупс и Петрович о чём-то спорили с Хосе на смеси русско-англо-испанского. Михалыч с Хайме опрокидывали по очередной стопке. Сверху в квадратный проём на них глядела только что взошедшая белая с серыми пятнами гор и безводных морей луна.

Звёзды немного расплывались в глазах. Пора останавливаться. Я поставил стакан на бетонный пол и поднялся.

─ Нужно в «Карлтон» гонца заслать, сказать Толяну, что комната Чесноковых освобождается, ─ сказал Себастьян.

─ Завтра с утра зайду к ним, ─ ответил я. ─ Вместо утренней прогулки. Мне доктор велел гулять.

Я повернулся к Джорджу: «Пойдём, amigo. Провожу тебя до машины».

Мы вышли из бойлерной, пересекли вестибюль и вышли на улицу.

Джордж оставил свой приземистый «Ламборджини» на углу Букарелли, напротив ярко освещённого бара. Это заведение, как и многие другие в центре Мехико, принадлежало его дяде.

─ Может, зайдём? Выпьем по «Маргарите», – ещё раз предложил Джордж, когда мы проходили мимо. Я отрицательно покачал головой:

─ Нет, баста. Я уже и так выпил больше, чем мне можно.

Перед тем как сесть в машину, Джордж спросил меня:

─ Как ты себя чувствуешь? Боли прошли?

─ Не совсем. Доктор сказал, что боли уйдут через месяц, не раньше.

─ Take care, bro*, ─ сказал Джордж, крепко пожимая мне руку. ─ На днях я заеду. Да, чуть не забыл! ─ он хлопнул себя по лбу, ─ Дядя приглашает нас в Канкун. Хочет с тобой познакомиться. Съездим? Проведём там месяц-другой. Океан, катер, рыбалка, ночные клубы ─ it’s Cancun, bro! ─ Там ты быстро придёшь в себя.

─ Звучит неслабо, ─ сказал я. ─ Посмотрим. На днях поеду в посольство, узнавать, не созрела ли для меня канадская виза. А там поглядим.

─Ладно, ещё сговоримся. Пока, ─ Джордж сел в машину и укатил.

Я побрёл домой. У меня болела спина. Я знал, что скорее всего опять буду мочиться кровью.

*Take care, bro (англ) – Будь здоров, братишка

По почкам мне настучали дружки тех бандитов, у которых мы отбили Джорджа. Кроме того, мне сломали ребро, да и вообще чудом не свернули шею. Это произошло уже на следующий день после того, как мы вытащили Джорджа из той передряги. Да! Всё закончилось гораздо хуже, чем я думал.

ГЛАВА 5

Около 10 часов утра, когда самый верхний слой асфальта начал размягчаться от жары, я вышел из подъезда на улицу ─ в раскаленный, пыльный водоворот транспорта и пешеходов.

Лавируя между автомобилями, я с большим риском для жизни пересек Paseo de la Reforma ─ центральную улицу города, где дорожные полицейские тщетно пытались навести хотя бы относительный порядок на проезжей части. Я вышел на Площадь Республики и, миновав несколько баров, из которых в любое время суток доносилось мелодичное пение гитар, добрался до гостиницы «Карлтон».

Обитель транзитных иммигрантов из СНГ в Канаду ─ отель «Карлтон» в столице Мексики является заведением довольно скромным. Об этом говорит хотя бы количество звёзд в его короне. Их всего три.

Четырёхэтажное здание с потрескавшимся фасадом и облупившейся штукатуркой увенчано по углам длинными рекламными щитами самого известного мексиканского пива ─ «Корона».

В конце девяностых годов эта гостиница пропустила через свои скромные номера несчетное число русскоязычных граждан из разных республик бывшего СССР. Всех этих достойных людей влекли сюда низкие цены и обилие земляков, а следовательно, информации, которая, как общеизвестно, стоит дороже всего.

Местные жители быстро привыкли к присутствию очень шумных чужестранцев в скверике напротив отеля и перестали принимать их за американцев, как это было поначалу.

Если какой необразованный пешеход из другого района прислушается к незнакомой речи и с усмешкой проронит сквозь густые усы: «Los gringos!» (так в Мексике называют американцев), то местный парикмахер, салон которого располагается аккурат за парком, тут же поправит его: «No, los rusos», расширив таким образом кругозор посрамлённого пешехода.

Впрочем, более, чем пешеход и парикмахер, выгадали на los rusos окрестные виноторговцы. Эта братия сразу прониклась пылкой симпатией к странным людям, шатающимся по окрестным улицам в тельняшках, спортивных рейтузах и домашних тапочках на босу ногу, с прибытием которых торговля текилой, ромом и мескалем (род местной водки) стала приносить невиданные здесь доселе барыши.

Я вошёл в подъезд и оказался в гостиничном лобби. Путь мой лежал на второй этаж в номер 23.

─ Наше вам! ─ отдуваясь от жары и превозмогая боль в спине, я опустился на стул. ─ Ну и жарища на улице!

─ Яичницу будешь? Нет? Что нового в коммунальной квартире? ─ спросил Толян, отрываясь от приготовленной на электролитке здесь же, в номере, яичницы с помидорами, которую он с увлечением уплетал прямо со сковороды. Я неодобрительно оглядел сковородку с яичницей, которая выглядела совсем неаппетитно в столь жаркий день, и сказал:

─ Комната у нас освобождается. Чесноковы визу на ПМЖ в Канаду получили. На днях отбывают.

Спустя час Толян со Светой сидели в нашей коммунальной квартире на Букарелли и обсуждали с Себастьяном, от которого, несмотря на раннее время дня, уже исходил слабый аромат рома, последние новости из жизни местной русскоязычной общины.

Чесноковы отправились на базар закупить кое-чего на прощальный ужин, который они надумали устроить вечером..

Еще утром Чесноков продемонстрировал мужскому населению квартиры двухлитровую бутыль, заполненную жидкостью зловещего ярко-красного цвета.

─ Сам приготовил ─ похвалился он, ─ тростниковый спирт на ямайском чае. Ядрёная штучка! Пальчики оближете.

Мужское население осталось довольно показом. Мишель даже потрогал бутылку ладонью и поинтересовался:

─ Отчего она такая тёплая?

Чеснок на секунду задумался и важно ответил:

─ Реакция ж пошла.

К шести часам, когда пик дневной жары миновал, Жена Чеснокова -Роксана принялась накрывать на стол.

Вскоре все были в сборе. Не успели мы с Себастьяном и Мишелем усесться на свободные стулья, Чесноков разлил по стаканам свой тростниковый напиток и произнёс такую речь:

─ Не хотела Канада нас брать! Ну, не хотела! Два раза беженцами въезжали. Оба раза отказ. Два года жизни положили на это дело, но своего добились. В плане нервов, так последние полгода на автопилоте шли. Деньги тоже почти кончились… ─ он в сердцах махнул рукой. ─ Да что я вам рассказываю, вы и сами всё прошли!

Все слушали и сочувственно кивали, налегая на салат из свежих кальмаров, которые в Мексике настолько дешёвые, что их не покупает разве только ленивый.

─ Да не волнуйся ты! Тебе радоваться надо. Всё позади. Виза в кармане, ─ успокаивал расчувствовавшегося Чеснокова Себастьян.

─ Давай, давай, наливай! ─ не мог успокоиться тот. ─ Шутка сказать ─ два года жизни! Два, блин, года! Жизни! Понимаете? А она одна.

Все сочувственно кивали и продолжали налегать на кальмаров.

Роксана поставила на стол большую кастрюлю душистого, цвета багряной с золотом осени борща.

─ Правильный борщ, ─ похвалил Чесноков жену и принялся разливать.

─ Мне хватит, ─ запротестовал Миша, ─ спирт же.

─ А что спирт? Под такой борщ хоть антифриз, ─ возмутился Себастьян. ─ В Советской армии мы сапожный крем на хлеб мазали.

─ Это зачем же? ─ поинтересовалась Роксана.

─ А затем. Положишь на солнце ─ и через какое-то время алкогольные пары из гуталина переходят в хлеб. Крем соскребёшь, а хлебом лакомишься в каптёрочке потом…

Голая лампочка под потолком искрилась всё сильнее и сильнее…

У меня вдруг испортилось настроение. Я мрачно слушал разговоры, не принимая в них участия.

В памяти промелькнули последние три года. Как они прошли? Вроде, было так много событий, а зацепиться за что-то конкретное не получалось…

Уехав из родного города, я вытягивал один неудачный билетик за другим. Сначала попал в Москву, где недолгое время работал в казино, потом судьба занесла меня в Израиль. Вскоре ветер опять переменился, и я оказался в Канаде ─ продавал мороженое, разносил рекламу, пилил лес…

Хорошо было или плохо? По-разному. Выходило и так, и эдак.

Опять вспомнился лёгкий прохладный ветерок, раскачивающий верхушки деревьев в монастырском парке, запах прелых листьев, лежащий под холмами Иерусалим, Лена, слегка склонившая голову набок…

Справа доносилось бормотание Чеснокова: «Два года коту под хвост, но своего добились. Попали в культурную страну. Хотя, если хорошенько подумать, чего мне там светит? Ишачить до конца жизни на какой-нибудь фабрике с семи утра…»

Женщины принялись убирать со стола. Вечеринка подошла к концу.

Той ночью я не мог уснуть. Мешали боль, духота, жужжавшие над ухом комары и невесёлые размышления. Я без конца переворачивал подушку прохладной стороной. Отчаявшись заснуть, я сел на кровати и, отодвинув занавеску, подставил пылающее лицо слабенькому сквознячку. Окно было словно рамой, заключавшей в себе холст с изображением тёмно-синего звёздного неба.

В это время года ночи здесь ясные и ночное небо напоминает тлеющий костёр, столько в нём созвездий. Я нашёл старую знакомую Большую Медведицу и невольно вздрогнул, вспомнив, как совсем недавно смотрел на неё, пытаясь пошевелить закованными в наручники руками, чтобы восстановить кровообращение…

***

Я лежал на спине. Руки были скованы наручниками. Всё вокруг плыло, земля, на которой я лежал, летела навстречу падающему на неё небу.

Меня били кастетами, резиновыми палками, ногами, рукояткой пистолета. Несколько раз я терял сознание. Поначалу они задавали вопросы, пытались понять, кто я такой и каким образом оказался замешан в эту историю. Потом просто молча колотили, как боксёрскую грушу. Это была месть за вчерашний вечер. Я перешёл кому-то дорогу, нарушил чей-то тщательно разработанный план, и наказание пришло очень быстро. Кто-то тронул какие-то рычаги, и машина пришла в действие. Я знал, что вмешиваться в чужие дела нельзя, винить нужно было себя одного, а надеяться не на кого.

Я потерял чувство времени и пространства, боль от ударов давно притупилась и не была такой острой, как поначалу. Надо мной раскинулось бескрайнее звёздное небо, навстречу которому я летел, как казалось, широко раскинув руки.

«Ну вот и всё, ─ думалось мне, ─ казалось, впереди долгая жизнь, а всё резко оборвалось. С момента рождения мы идём навстречу смерти. И то, что с нами происходит, подчинено финалу. Мы тщетно ищем смысл жизни, а он заключается в том, чтобы Судьба привела тебя на место, где ты испустишь дух. Вся событийная связь выстроена так, чтобы привести нас к этому месту. Мне было суждено, чтобы это произошло в Мексике. Я не мог этого избежать. Вот в чём заключался весь смысл моих скитаний. Судьба разработала такой сложный алгоритм, чтобы я добрался сюда. Всё остальное было вторичным…»

«Взяли» меня неподалёку от дома. Это произошло около трёх часов дня. Я вышел из подъезда. К тротуару подъехала полицейская машина. Водитель остался за рулём, а четверо полицейских очень быстро втащили меня в салон и, положив лицом вниз на заднее сиденье, уселись сверху, так что я не мог пошевелиться.

Мы ехали минут сорок. Я чуть не задохнулся от тяжести и запаха пота. За городом меня вывели из автомобиля, накинули на голову мешок и, сковав руки наручниками, пересадили в другую машину. Я не видел, что происходит, но судя по ощущениям и обрывкам разговоров, которые улавливал, полицейские передали меня заказчикам.

Машина тронулась и спустя ещё полчаса остановилась. Меня выволокли, сняли мешок и, уложив на землю, принялись бить…