Ветер Радости. Книга 1. Городокское приволье

Глава 6. Луговые стрекозы

Каждый год мы с папой Игорем заготавливали новые удочки в лесу за деревней Прудок. Выбирали самые длинные и ровные стебли орешника и березняка, ошкуривали, шлифовали и, закрепив на поленнице⁹⁸, сушили несколько дней.

Ярко светило солнце. Мы с отцом загорали в огороде, наматывали леску на удилища, делали поплавки и строили грандиозные рыбацкие планы. Эта работа занимала порой весь день, но счастливые часов не наблюдают⁹⁹.

Когда снасти были готовы, мы прятали их в лесу у Святого озера, до которого было около семи километров. Там же, на плавунах¹⁰⁰ болотистых берегов, надо было сделать мостки из прибрежных кустов ольхи и лозы.

Наутро мы ловили живцов на речке Горожанке и вновь отправлялись на Святое, чтобы успеть на вечернюю зорьку. Иногда до темноты здесь удавалось поймать несколько щук и окуней. А когда на закате мы уходили домой, лес вокруг преображался, становясь незнакомым и сказочным. До Городка добирались уже затемно, через Волкову деревню¹⁰¹. И, чтобы не сбиться с пути, пели¹⁰²:

 
Издалека долго
Течёт река Волга,
Течёт река Волга,
Конца и края нет.
Среди хлебов спелых,
Среди снегов белых
Течёт моя Волга,
А мне семнадцать лет.
 

На другой день мы забирались в поля, где в высоких травах ловили луговых стрекоз и кузнечиков, чтобы пойти на язя¹⁰³. Иногда вместе с нами путешествовала мама Дина, которая тоже была азартной рыбачкой. Больших кузнецов поймать было непросто, и, когда это удавалось, мы радовались и смеялись от всей души. Здесь, в лугах и полях, на реках и озёрах мы пережили немало гроз и дождей и видели много солнца.

Назавтра в прозрачной предрассветной темноте мы уходили по Киевскому шоссе в Прудок. На пустынной дороге за нами вставало солнце. Просыпался птичий хор. Туман постепенно рассеивался, и пение птиц, сливаясь со стрекотом кузнечиков, становилось всё голосистей. От этих звуков воздух вибрировал и становился таким плотным, что, казалось, его волны раскачивают нас. Перестук колёс на далёкой железной дороге нарастал и стремительно приближался. Моя душа трепетала и замирала: чудилось, вот-вот из утреннего тумана на нас вынырнет поезд…

Река парила на утренней зорьке… За плотиной мы забрасывали удочки в зеркальный омут, словно в голубое небо. И казалось, застывшие поплавки тихо покачиваются в бездонной вышине. Да и сами мы находились незнамо где: то ли на небе, то ли на земле. А когда удавалось поймать язя, взлетали ещё выше – до самого седьмого неба!..

Домой мы возвращались по разнотравью росистых лугов. Папа Игорь с мамой Диной придумывали разные истории о больших рыбах. Мы любили друг друга и были самыми счастливыми людьми на всём белом свете. От избытка чувств говорят уста и поёт распахнутая душа:

 
Издалека долго
Течёт река Волга,
Течёт река Волга,
Конца и края нет.
Среди хлебов спелых,
Среди снегов белых
Течёт моя Волга,
А мне уж тридцать лет.
 

Сегодня моих родителей уже нет в этом мире. Надеюсь, они живут в горних весях, где нет болезней, печалей, и жизнь бесконечная. Когда я думаю о них, словно небесный ключ открывает мои воспоминания: я вновь вижу восходы, закаты, дожди, грозы и бескрайние луга… И в музыке крыльев луговых стрекоз слышу:

 
Издалека долго
Течёт река Волга,
Течёт река Волга,
Конца и края нет.
Среди хлебов спелых,
Среди снегов белых
Гляжу в тебя, Волга,
Седьмой десяток лет.
 

И пока во мне звучит эта песня, из лугов детства вылетают – луговые стрекозы…

Глава 7. «Я люблю тебя, жизнь»¹⁰⁴

«Если вы делаете что-то прекрасное и возвышенное, а этого никто не замечает – не расстраивайтесь: восход солнца – это вообще самое прекрасное зрелище на свете, но большинство людей в это время ещё спит», – сказал как-то Джон Леннон.

Стоит солнцу показаться из-за горизонта, что есть мочи запевают птицы и начинается бешеный клёв рыбы. Поэтому я старался проснуться как можно раньше. Когда это удавалось, я встречал восход с удочкой в руках, и, чтобы разогнать остатки сна, тихо напевал:

 
Я люблю тебя, жизнь,
Что само по себе и не ново,
Я люблю тебя, жизнь,
Я люблю тебя снова и снова.
 

На берегу омута, под затопленным кустом, хотелось поймать язя, головля¹⁰⁵, ельца¹⁰⁶ или окуня¹⁰⁷. Но вместо них клевала уклея¹⁰⁸, пескари¹⁰⁹, склизи¹¹⁰ и сморда¹¹¹.

Затянутая туманом, река парила. Даже если рыба не клевала, я чувствовал себя как в раю и – сам того не зная – наполнялся Ветром Радости. Простояв пару часов на речке, к удивлению взрослых, без улова домой я не возвращался.

После ленинградской коммуналки дом деда казался мне огромным, хотя был всего сорок восемь квадратных метров. И в доме этом рассвет за рассветом, закат за закатом встречали со мной дед Василий, бабушка Ольга и прабабушка Ирина Егоровна¹¹². Так как я вырос в Белоруссии, то до сих пор иногда путаю ударения.

Я был не очень послушным, зато чрезвычайно самостоятельным мальцо́м – чего-чего, а упрямства мне было не занимать – и, как все дети, порой любил покапризничать. Василий Ильич, как правило, не обращал на это внимания и лишь приговаривал:

– Если ломать упрямство в детстве, то может сломаться и характер.

Но однажды «личность моя» так развыпендривалась, что бабушке Ирине Егоровне пришлось подвергнуть меня «народному лечению» – бесконтактной порке. Я был посажен под «грохот» – большое железное корыто, по которому бабушка ритмично ударяла розгами и в такт приговаривала:

– Бязу́рник¹¹³ ты несчастный! Не упиру́й¹¹⁴!.. Не упируй!.. Не упируй!..

После этого своеволие моё заметно уменьшилось.

Дед Василий учил меня ловить рыбу и понимать мир природы. Папа Игорь – писать стихи. Мама Дина – рисовать церкви и слушать музыку. Мама Оля с детства прививала любовь к порядку, а бабушка Ирина уводила в мир сказки.

Сказок было много. Летом они читались на высоком крыльце нашего дома, а в долгие зимние вечера – возле залитой огнём печки-голландки. И сегодня, глядя на мерцающие угли, мне вновь хочется слушать о Кощее Бессмертном и Бабе-яге; о Василисе Прекрасной и трёх всадниках, белом, красном и чёрном; хитрой лисице¹¹⁵; о Коньке-Горбунке¹¹⁶; Чёрной курице¹¹⁷ и городке в табакерке¹¹⁸; о Щелкунчике¹¹⁹, вступившем в бой с армиями мышиного короля; о Калифе-аисте и Маленьком Муке¹²⁰; о Русалочке и Снежной Королеве¹²¹…

Сказочными были и шоколадные наборы, которые присылала мне из далёкого города на Неве мама Дина: «Сказки Пушкина», «Аленький цветочек»¹²², «Иван-царевич и серый волк»¹²³…

О, незабываемые тихие вечера, когда день в окне на глазах переходит в сумерки, а потом в ночь: точно капля фиолетовых чернил растворяется в оконном проёме, сначала едва-едва, а потом – до густоты и цвета в чернильном пузырьке… О, сладостная неторопливость, казалось, бесконечной жизни…

Как-то я допоздна зарыбачился на своей милой речке, и в доме уже зажглись окна. Я вбежал со словами: «Немедленно погасите свет, а то мне поздно будет гулять!». И когда по моей просьбе выключили свет, от радости я запел – я люблю тебя, жизнь…

Глава 8. «Заправлены в планшеты космические карты»¹²⁴

После запуска первого в мире искусственного спутника Земли¹²⁵ Рэй Брэдбери¹²⁶ написал: «Тот огонёк в небе сделал человечество бессмертным». Везде повторялись слова Циолковского¹²⁷: «Земля – колыбель разума, но нельзя вечно жить в колыбели».

И теперь земляне с нетерпением ждали, кто первым полетит в космос. «Сказать, что полёт Юрия Гагарина¹²⁸ поразил мир, – это значит ничего не сказать. Мир был взволнован, восхищён, шокирован, воодушевлён»¹²⁹. Помню, как торжественно прозвучали в тот день знакомые всем советским людям позывные «Последних известий»¹³⁰:

Родина слышит, Родина знает,

Где в облаках ее сын пролетает…

Вслед за этим чеканный голос Юрия Левитана¹³¹ разнёс по городам и весям необъятного СССР: «12 апреля 1961 года в Советском Союзе выведен на орбиту вокруг Земли первый в мире космический корабль-спутник „Восток“ с человеком на борту… Пилотом-космонавтом космического корабля-спутника „Восток“ является гражданин Союза Советских Социалистических Республик – летчик майор Гагарин Юрий Алексеевич». В эти мгновения Юрий Гагарин стал самым знаменитым человеком на планете Земля.

В день первого полёта человека в космос прекратились занятия в школах, остановились производства, и люди высыпали на улицы городов. Повсюду в Ленинграде стихийно возникали митинги. Опасаясь народных волнений, городские власти даже приказали перегородить машинами центральные проспекты. Для поддержания порядка в помощь милиции привлекли военнослужащих и курсантов. Но Ленинградский обком¹³² быстро во всём разобрался, и последовала команда партии: «Не препятствовать бурному изъявлению всенародного патриотизма в связи с победой советской науки в космосе». Многие люди словно охмелели от гордости за свою державу. Но в тот день на улицах не было задержано ни одного пьяного.

По Ленинграду проходили многотысячные демонстрации с плакатами: «Все в космос!», «Чур, я второй!». Вцепившись в руку папы Игоря, я плыл в ликующей толпе, и мне казалось, что вся наша страна вот-вот улетит в космос. Один академик¹³³ тогда сказал: «Я глубоко убеждён: пройдёт не одно десятилетие, пройдут века, в памяти человечества многое сотрётся или утратит свою первозданную ценность, но имя Юрия Гагарина в анналах истории земной цивилизации останется на века».

Летом я уехал в Городок к деду Василию и под видом подготовки к школе стал готовиться к полёту в космос. Вместе с Сашкой Артюхом и Лёнькой Хазановым на огороде у Славика Лахно мы построили «космическую базу». Здесь у нас были оборудованы крепкие качели, которые могли даже переворачиваться вокруг своей оси. На этих скрипучих «космических» качелях мы целыми днями тренировали свои вестибулярные аппараты¹³⁴.

Согласно утверждённому графику, мы по очереди усаживались на качели, словно в кресло космического корабля. На голову надевали лётный шлем Славикова отца и крепко привязывались к сиденью. Для того чтобы космонавт не сбился с курса, на плечо ему вешали командирский планшет деда Василия с картой звёздного неба. Готовясь к всенародной популярности, во время испытаний надо было улыбаться гагаринской улыбкой и петь:

 
Заправлены в планшеты космические карты,
И штурман уточняет в последний раз маршрут.
Давайте-ка, ребята, споёмте перед стартом:
У нас ещё в запасе четырнадцать минут.
 
 
Я верю, друзья, караваны ракет
Помчат нас вперёд – от звезды до звезды.
На пыльных¹³⁵ тропинках далёких планет
Останутся наши следы.
 

После такой тренировки нас шатало из стороны в сторону, зато с той поры мне были не страшны никакие шторма.

Вечером мы вновь собирались на «космической базе», где с лупой изучали карту звёздного неба, ведь в полёте надо было уметь распознавать любые созвездия. На карте это, как правило, получалось, но на небе всё было гораздо сложнее. Здесь нам удавалось определить лишь Ковш Большой Медведицы¹³⁶, Млечный Путь¹³⁷, Стожары¹³⁸ и Кассиопею¹³⁹. С другими звёздами дело застопорилось…

– Это потому, что у нас нет телескопа, – решил командир «звездолёта» Славик. – Нам срочно нужен телескоп!

И мы построили «телескоп» из большой ржавой трубы. И хоть звёзды он не приближал, зато в отверстии время от времени проплывали огни самолётов. Это вызывало у нас телячий восторг¹⁴⁰.

На огороде у Славика мы часами говорили о двух всемирно известных дворнягах: Белке и Стрелке¹⁴¹. Родители запретили тренировать на «космических» качелях наших дворовых собак. И тогда мы занялись поисками на небе созвездия Гончих Псов¹⁴², но безуспешно…

Мы были уверены, что мир стоит на пороге величайших открытий:

– Скоро все полетят в космос!

– И откроют новые планеты.

– И неизведанные миры.

– Вместе с их обитателями.

– Мы поселимся на этих планетах.

– И станем космическими путешественниками.

– Но обязательно вернёмся!

– Ведь самая лучшая планета – голубая Земля!

– Но на пыльных тропинках далёких планет останутся наши следы!

От этих мечтаний в нас вскипала бурная радость:

 
Когда-нибудь с годами припомним мы с друзьями,
Как по дорогам звёздным вели мы первый путь.
Как первыми сумели достичь заветной цели
И на родную Землю со стороны взглянуть.
 
 
Давно нас ожидают далёкие планеты,
Холодные планеты, безмолвные поля.
Но ни одна планета не ждёт нас так, как эта,
Планета дорогая по имени Земля.
 

Никто из нас не полетел в космос. Но эти мечты помогли мне проложить земные маршруты, ведь у меня с детства были – заправлены в планшеты космические карты…

Глава 9. «Тропинка первая моя»¹⁴³

Как и все первоклассники, я с нетерпением ожидал 1 Сентября и готовился к нему заранее. И вот этот тихий солнечный день настал. Со всех сторон к школьному двору устремились счастливые мальчишки и девчонки. Из громкоговорителей по улицам Городка разливалась песня «Школьные годы»¹⁴⁴:

 
В первый погожий сентябрьский денёк
Робко входил я под светлые своды.
Первый учебник и первый урок —
Так начинаются школьные годы.
 

С трудом удерживая в руках огромный дедов букет, из-за которого едва различал дорогу, я гордо шагал в школу. Василий Ильич сре́зал для меня свои любимые «Розы Мира»¹⁴⁵, черенки которых привёз из Ессентуков. Дед сам прививал розы к шиповнику и готовил их к зиме: помещал в бочки, засыпал опилками, а потом и снегом, чтобы они не вымерзали.

Мои цветы благоухали на всю школу, вызывая всеобщую зависть и восхищение, ведь в то время в Городке ни у кого не было таких роз. Золотисто-жёлтые лепестки, более тёмные в центре и нежно-розовые по краям, завораживали своей красотой. Этот букет я подарил Надежде Фёдоровне Загнетовой – моей первой учительнице. Удивительно, но имя первой учительницы запоминается на всю жизнь, как и первая школьная линейка¹⁴⁶:

 
Школьные годы чудесные,
С дружбою, с книгою, с песнею,
Как они быстро летят!
Их не воротишь назад.
Разве они пролетят без следа?
Нет, не забудет никто никогда
Школьные годы.
 

В школе у меня появилось немало новых друзей. И важное занятие – делать уроки, когда так хочется погулять. Никто не ограничивал мою свободу, но личные амбиции требовали отличных оценок.

– Сделал дело – гуляй смело¹⁴⁷, – повторяла мама Оля.

И я быстро убедился – гораздо спокойнее сделать уроки сразу после школы и с чистой совестью бежать на речку или кататься на велосипеде. От этого моя свобода становилась ещё свободнее.

Никакими словами не передать всех впечатлений того времени: мы любили друг друга, любили учителей, любили школу и верили в свою счастливую дорогу. И каждый класс открывал новые горизонты:

 
Мой товарищ по классу, по парте,
Не одну встречать нам весну!
Целый мир перед нами на карте,
Мы откроем свою целину!
 
 
Тропинка первая моя,
Веди от школьного порога,
Пройди все земли и моря
И стань счастливою дорогой!
 

И стала счастливой дорогой – тропинка первая моя…

Глава 10. Я – Гриша

Гриша Григорьев, 1959 г.

Мы твёрдо верили, что уже в восьмидесятом году будем жить при коммунизме и все люди станут братьями – об этом говорилось в Программе КПСС¹⁴⁸. Но никто не знал, как будет выглядеть коммунизм. И мы решили, что коммунизм – это бесплатное мороженое. Наше любимое эскимо в серебристой фольге стоило целых одиннадцать копеек. Привозили его в больших тёмно-зелёных фанерных ящиках со льдом. Карманных денег в то время мы не имели, зато надеялись: придёт коммунизм, деньги отменят, и мороженщица выдаст каждому столько эскимо, сколько он сможет съесть.

Из песни «Широка страна моя родная» мы знали, что Советский Союз – это самая большая и справедливая в мире держава. Песня эта ежедневно звучала из репродукторов¹⁴⁹ и была позывными Всесоюзного радио:

 
Шиpока стpана моя pодная,
Много в ней лесов, полей и pек.
Я дpугой такой стpаны не знаю,
Где так вольно дышит человек¹⁵⁰.
 

И будущая жизнь при коммунизме, да ещё с бесплатным эскимо, представлялась нам просто райской.

В школе я учился так же хорошо, как и мои родители, выпускники филфака ЛГУ. Но, в отличие от них, с русским языком у меня иногда возникали проблемы: я терпеть не мог зубрёжку грамматических правил. Зато чтение для меня было столь же увлекательно, как и рыбалка.

Тогда в Советском Союзе – самой читающей в мире стране – бушевала книжная лихорадка. Эта «эпидемия» не обошла стороной и нас, детей. Все мои друзья читали взахлёб и наперебой пересказывали друг другу самые интересные книги. Читали и днём, и ночью, и в любое свободное время. Читали всё подряд: приключения и фантастику, сказки и былины, Гоголя и Пушкина, Андерсена и Джека Лондона. Читали, но не могли утолить свой книжный голод.

Я не был чисто «книжным ребёнком», как в песне Владимира Высоцкого «Баллада о книжных детях»¹⁵¹. Ведь у меня были и дед Василий, и мама Оля, и мама Дина, и бабушка Ирина Егоровна, и папа Игорь, и друзья, и леса, и реки, и рыбы… Но книги открывали передо мной волшебные двери, сквозь которые я проходил то в будущее, то в прошлое.

Иногда, чтобы взять в библиотеке нужную книгу, я записывался на неё в очередь и ждал неделями. А получив всего на два-три дня, читал запоем, забывая обо всём на свете.

Переполненный яркими впечатлениями, я превращался то в путешественника, то в учёного, то во врача, то в доблестного воина-рыцаря и даже в писателя… Именно тогда, под руководством папы Игоря, я начал сочинять стихи и рассказы. Самые ранние, записанные отцом, вошли в сборник «Первая тропинка»¹⁵². Отец мечтал, чтобы я стал писателем, а я хотел на всю жизнь остаться рыбаком.

Помню, как учительница русского языка и литературы Зоя Васильевна вызвала меня к доске и я поплыл¹⁵³ на правилах. Мне подсказывал весь класс, отчего я ещё больше растерялся. И тогда наша классная руководительница решила помочь:

– Приведи пример существительного…

Но я молчал, как рыба. Пытаясь вывести меня из ступора, учительница задала наводящий вопрос:

– Скажи, Гриша, вот ты – кто? Ну, кто – ты?

– Я?.. Я – Гриша!

Класс покатился со смеху. Зоя Васильевна от души смеялась вместе со всеми и не поставила никакой оценки. Мне было невдомёк, что накануне многие ходили в кино на премьеру комедии «Семь стариков и одна девушка»¹⁵⁴, где хулиган-громила¹⁵⁵ повторял лишь два слова: «Я – Гриша!»…

Прошло много лет, но иногда мне снится сон, что я стою у доски и на вопрос «Кто ты?» – обескураженно отвечаю:

– Я – Гриша…

Глава 11. «Человек идёт за солнцем»¹⁵⁶

«Милое, дорогое, незабвенное детство! Отчего оно, это навеки ушедшее, невозвратное время, отчего оно кажется светлее, праздничнее и богаче, чем было на самом деле?»¹⁵⁷ – писал в рассказе «Архиерей» Антон Павлович Чехов¹⁵⁸. Перед глазами главного героя, умирающего владыки Петра, проходят редкие в его жизни светлые мгновения… И дорогу в Царствие Небесное он видит как путь среди полей своего детства, по которым идёт с мамой, и та зовет его Павлушей… Так и хочется воскликнуть: «Боже, как хорошо!.. И как таинственно!..».

Вспоминается маленькая деревушка Бобары́ки¹⁵⁹: всего три дома в красном¹⁶⁰ сосновом бору на берегу родникового озера. У костра писатель Фёдор Александрович Абрамов¹⁶¹ с женой Людмилой Владимировной¹⁶², папа Игорь, мама Дина и дед Василий. Мне пять лет, и я, глядя вдаль, допытываюсь у взрослых:

– Что там – за полем?

Мне отвечают, что за полем озеро.

– А что за озером?

– За озером – лес.

– А за лесом?

– За лесом?.. За лесом – горизонт.

Но я не унимаюсь:

– А ещё дальше?..

Дядя Федя внимательно слушает и задумчиво говорит отцу:

– А ведь твой Гришка пытается заглянуть за горизонт…

Накануне поездки в Бобарыки мы с ребятами ходили в кино смотреть «Человек идёт за солнцем». Этот фильм поразил меня волшебными переливами света и цвета. В нём был показан один день жизни мальчика моего возраста. Он услышал от друзей, что, если идти за солнцем, можно обойти всю землю и вернуться в то же место, откуда вышел. Поверив в это, маленький человек отправляется за горизонт – вслед за солнцем…

В пути ему встречаются самые разные люди. Продавец лотерейных билетов. Учёный из Института Солнца. Подросток с увеличительным стеклом. Мальчик на базаре, угостивший его спелым арбузом. Мотогонщик, выполнявший смертельный трюк, на деле оказавшийся робким человеком. Строители, накормившие вкусным обедом. Девушка, поливающая подсолнухи, и её начальник, который приказал вырвать их с корнем. Чистильщик обуви, потерявший на войне ноги. Милиционер, отругавший мальчика за излишнюю самостоятельность. Казалось, юный герой вот-вот догонит солнце, но на закате огненный шар ускользнул за горизонт. Наступила ночь, которая заворожила огнями большого города и очаровала песней¹⁶³:

 
У тебя такие глаза,
Будто в каждом по два зрачка,
Как у самых новых машин.
По ночам из шоссе, в шоссе,
Пролетают машины, шумя,
Двумя парами фар.
У тебя двойные глаза,
Их хватило б на два лица,
И сияет весь океан
От помноженных на два глаз.
 

А потом уснувшего мальчика взял на руки военный музыкант и, когда тот проснулся, внимательно выслушал его рассказ. В родной двор маленький путешественник вернулся вместе с восходящим солнцем.

Фильм поразил меня. Возможно, он разбудил самые ранние воспоминания о Ленинграде: его призрачных фонарях; свете фар в потоках дождя; мерцании огней в реках и каналах. Что-то непостижимое пробудилось во мне после этого фильма:

 
Понимаешь, твои глаза
Двух земных полушарий карта,
Ты когда закрываешь их,
Погружается на ночь экватор.
А когда их прошу открыть я,
В них два полюса голубых
В миг открытья.
 

Мы с ребятами не раз обсуждали, как может светить солнце в Америке, если она под нами, и что будет, если идти всё время за солнцем? Сколько дней уйдет на то, чтобы обогнуть Землю? И для того чтобы узнать, что там, за горизонтом, я всерьёз надумал пойти за солнцем. Однако, прежде чем отправиться в дальний путь, решил посоветоваться с дедом Василием.

– Вот вырастешь, выучишься, тогда и осуществишь свою мечту, – ласково урезонил он меня.

Я доверял любимому дедушке и согласился повременить с дальним походом. И пока радовался тому, что хотя бы в кино – человек идёт за солнцем…