Жил да был там один алкаш и наркоман (что бывает не очень часто) по фамилии Ленский (что случается ещё реже). И вот как-то раз полиция, патрулирующая какой-то скверик, находит там хладный труп господина Ленского. Что там случилось с ним – перепился ли он или перекурился ‒ мы не знаем. Но полиции почему-то всегда хочется это узнать. Причём всегда они подозревают самое худшее. А вдруг это какая-то "нечестная игра" – мокруха в переводе. Посматривают, кто там возле этого самого наркомана Ленского в последнее время крутился. И прихватывают одного паренька, который, кстати говоря, знал этого самого Ленского лишь по имени, да по подзаборной кличке. Приводят его в полицейский участок. Просто на беседу. Садят напротив следователя. Следователь достаёт листок бумаги, ручку и начинает такой неспешный допрос, заходя издалека.

– Ты вот, парень, Ленского знаешь?

Паренёк слегка подивился любознательности следователя, но вздохнул с облегчением. Вроде не про его последние "гастроли".

– Конечно, знаю! – отчеканил парнишка.

– А что с ним случилось? – продолжает следователь. – Не знаешь?

– Так убили ж его! – отвечает парнишка.

У следователя в груди начинает бурлить гордость. Класс! Значит, интуиция его не подвела. Но, сдержав эмоции, он невзначай задаёт следующий вопрос, впрочем, уверенный в том, что ответа он не получит.

– А может, ты знаешь, кто его убил?

– Конечно, знаю, – отвечает паренёк, всё ещё никак не понимая, куда же этот следователь клонит и зачем ему понадобилась русская классическая литература.

«Если русский книжный магазин грабанули, – думает парнишка, – то я тут ни при чём. Буду говорить, что знаю».

Следователь же, получив ответ, сообразив, что парень что-то знает, тут же резко, с напором, как учили его, чтоб не успел передумать, кричит на парня:

– Кто? Говори!

– Как кто? – пугается парень. – Онегин убил его.

– Так, значит, Онегин, – говорит следователь и записывает фамилию на бумажку. Поскольку с гласными в иврите плохо, а информация крайне важная, он даже дублирует фамилию на английском. Далее, уже смягчившись, чтоб не спугнуть, задаёт следующий вопрос таким мягким отеческим тоном.

– А откуда ты знаешь, что Онегин его убил?

– Так это ж все знают! – отвечает парень.

– Ну что значит "все"? – говорит следователь. – Вот тебе конкретно кто сказал?

– Мне? – удивляется парень.

– Тебе, тебе! – указывает следователь.

– Пушкин!

– Пушкин, – повторяет следователь и записывает имя уже на иврите, потому что фамилия лёгкая.

В груди у следователя уже начинает учащённо биться сердце. Начальство непременно отметит благодарностью. Преступление раскрыто.

– Хорошо, – говорит следователь и решает далее зайти издалека.

– Ну, а Пушкин где? Не случилось ли с ним чего?

– Пушкин? – удивляется парень. – Так убили ж его.

– Убили! – охнул следователь, понимая, что у него в руках ниточка от этого преступного клубка.

– А кто убил? Знаешь?

– Знаю! – отвечает парень. – Дантес убил!

– Дантес! – удивляется следователь. – Имя какое-то странное.

– Не имя, а фамилия! – поправляет парень. – Нормальная французская фамилия.

– Так он, значит, француз? – удивляется следователь.

– Француз, – подтверждает парень.

– И где же убили, этого Пучкина? В Париже?

– Не Пучкина, а Пушкина, – обижается парень. – И убили его в России.

Тут следователь, наконец, понимает, что это вот всё даже не преступный клубок, а настоящая международная преступная группировка. И он имеет все шансы эту группировку раскрыть. Он прямо-таки плечами чувствует тяжесть новеньких звёздочек на погонах.

– А где же убили этого Пушкина? В Москве?

– Нет, в Санкт-Петербурге, – отвечает парень, решив больше не удивляться этому странному допросу.

– А точнее можешь сказать?

– По-моему, где-то на Чёрной речке. Я могу уточнить, – сообщает парень.

– Потом! Потом! – радостно откликается следователь и начинает со всей возможной скоростью строчить на листике, пытаясь не упустить ни одного слова.

«Зря я магнитофон не включил, – думает следователь. – Не ожидал такой информации. Но теперь уж поздно. Колоть надо парня, пока он не передумал».

– Так! – наконец-то сказал следователь, вперив глаза в преступника. – А когда ж произошло это убийство?

– М-м-м, – задумался парень. – Так число вспомнить трудно.

– Ну хоть примерно, – просит следователь.

– Примерно, – соглашается парень. – Ну так лет 150 назад.

– Чего? – слегка удивляется следователь. Но решив, что этот эмигрант слегка путает слова иврита, уточняет: – 150 часов назад?

– Да вы что? – удивляется парень. – 150 лет назад, или 160!

– Ты о ком мне сейчас говоришь? – со злостью спрашивает следователь, видя, как дело разваливается на глазах.

– О Пушкине, поэте, классике мировой литературы, – отвечает парень.

– А Ленский кто?

– Ленский – это персонаж его поэмы.

– А другого Ленского ты не знаешь?

– Какого ещё другого? – удивляется парень.

– Ладно, иди, – сообщает следователь.

– Это всё? – удивляется парень.

– Всё!

– Ну тогда я пошёл.

В дверях он лишь обернулся и опять же удивлённо сообщил:

– Если хотите, могу принести Пушкина. Почитаете на досуге.

– Не нужно, – со вздохом откликнулся следователь, комкая листок с "признанием", – найду в библиотеке.

-–

Совесть полковника Крылова

В ту самую среду в расписании нашей группы значилось "Поля" с часу до четырёх. Нет, не поля колхозные, и картошку с помидорами в тот солнечный мартовский денёк нам убирать не предстояло. Среда – это был день, когда мы, представители сильного пола одного из факультетов нашего Н-ского университета, посещали военную кафедру. Там мы постигали премудрости военного дела, дабы по окончании университета не загреметь в армию солдатом, а получить две звёздочки лейтенанта запаса Советской Армии.

Полями именовались занятия, где мы должны были практиковать наши теоретические знания, полученные в удушливых аудиториях военной кафедры. Каким образом официально именовались эти занятия на свежем воздухе, никто не знал, в том числе наши начальники-командиры. Да и не к чему было знать. В расписании просто значилось слово "поля", и ты должен был в указанное время явиться в нашу военную раздевалку с тем, чтобы получить полевую форму.

Зимой полевая форма имела вид ватных штанов и жёлтого цвета бушлата-ватника. Во время весенне-осенних тёплых дней форма имела вид чёрного загаженного комбинезона. Ещё там же мы получали учебные автоматы Калашникова с просверленным стволом и спиленными затворами, дабы какой-нибудь идиот не пульнул в своего товарища-студента.

Итак, мы обрядились в свою полевую учебную форму, вооружились порченными автоматами и гранатомётами, худо-бедно построились и под заботливые окрики полковника Крылова – "Ать, два, левой…" ‒ потащились в сторону "полей".

Поля, как вы уже знаете, были неправильными. Причём неправильными вдвойне, поскольку полями там даже близко не пахло.

То, куда мы по обыкновению направлялись, был лес, черёмушный лес, если уж быть дословно точным, который рос в черте города и до которого от нашей военной кафедры было рукой подать. Всего-то пятнадцать минут неспешным строевым шагом. Потом прямо с тротуара проезжей улицы мы сворачивали в сторону каких-то ворот и сразу же углублялись в густой по городским понятиям лесок, а дальше, пройдя ещё с полкилометра, попадали на большую поляну – любимое место нашего полковника. Это было место, где мы уже "предавались" военной практике. Практиковались мы достаточно односложно, до невозможности глупо и до дебильности смешно.

Впрочем, полковник Крылов этого не знал, а мы хоть и догадывались, но не на все 100 процентов. Да и к тому же вряд ли кому-либо из студентов хотелось играться в учения по-взрослому.

Полковник Крылов обычно садился на свой любимый пенёк. Мы стояли шеренгой перед ним. Он давал нам "вводную", потом мы рассыпались на исходные позиции, где нам предстояло, уже лёжа на животе, постигать премудрости военного искусства, в понимании полковника Крылова.

Чаще всего мы готовились к атаке, потому что, как учил нас полковник Крылов, обороняться – это последнее дело.

Итак, мы лежали по одну сторону поляны. По другую сторону окопался наш условный и потому невидимый противник. Тут полковник Крылов обращался к какому-нибудь студенту, которому "посчастливилось" в сегодняшнем спектакле исполнять роль командира взвода:

– Справа у поваленного дерева расположился пулемётный расчёт противника, ведущий по нам яростный огонь. Ваши действия.

Действия, естественно, напрашивались сами собой.

– Принимаю решение уничтожить пулемётный расчёт! – громко рапортовал наш, якобы, командир.

– Действуйте! – откликался полковник.

– Рядовой Гунько! – орал сегодняшний командир взвода. – Справа у поваленного дерева ‒ пулемётный расчёт противника. Уничтожить.

Рядовой Гунько, играющий роль пулемётчика, наводил в указанное место свой ручной пулемёт Калашникова, делал вид, что целится, после чего скороговоркой выговаривал – "Тра-та-та-та-та-та-та-та-та".

Затем ненадолго замолкал и затем сообщал:

– Пулемётный расчёт противника уничтожен!

– А контрольные очереди! Мать твою! Забыл? – кричал со своего пенька полковник Крылов.

– Так точно! То есть, никак нет! – отзывался Гунько и тут же, прильнув к пулемёту, выдавал: – Тра-та-та. Тра-та-та.

– Молодец! Так держать! – полковник Крылов нахваливал нашего героя-пулемётчика.

– А теперь слушай другую вводную, – продолжал полковник Крылов. – В створе между деревьями появился танк противника. Ваши действия?

– В створе между деревьями появился танк противника, – орал наш командир, копируя вводную полковника. – Рядовой Волобуев! Приказываю уничтожить танк противника!

Рядовой Волобуев – наш вечный гранатомётчик ‒ был высокого роста, и поэтому ему доставалось таскать, что подлиннее и потяжелее. Вначале он злился, а потом привык. В конце концов ему даже понравилось выделяться из толпы и быть на заметке полковника.

Рядовой Волобуев наводил гранатомёт в указанный створ деревьев и сообщал:

– Ба-ба-бах!

– Ну мать твою! – уже матерился товарищ полковник. – В сортире и то громче пердят. А ну давай, как положено.

Рядовой Волобуев, набрав побольше воздуха в свои богатырские лёгкие, орал:

– Трах-Ба-Бах.

– Это уже лучше, – хвалил Волобуева товарищ полковник, – но всё равно недостаточно. Ничего, поедем в лагеря, я там научу вас гранатомёту.

Как он нас там учил стрелять из гранатомёта и чем это всё кончилось, я как-нибудь потом расскажу. А пока, убедившись, что все огневые точки подавлены, танки уничтожены, полковник переходил к следующему пункту – инвентаризации боеприпасов.

Выяснялось, что пока наш взвод тра-та-такал, уничтожая живую силу противника, боеприпасы были израсходованы. Причём все. До последнего патрона.

– Но приказ – есть приказ, – поучал нас товарищ полковник. – Высоту надо брать…

И потому мы переходили к следующему номеру нашей развлекательной программы – штыковой атаке.

Конечно, все послевоенные дети, вплоть до годов 60-х, обожали играть в "войнушку". В юношеском и взрослом возрасте интерес к войнушке потихоньку ослабевал, но наш полковник со своими коллегами по военной кафедре определённо задержался в нежном детском возрасте. Нам же, безгласным студентам, приходилось лишь быть статистами в спектаклях наших майоров и полковников.

– Примкнуть штыки! – звучала команда полковника Крылова. Мы делали вид, что примыкаем штыки, которых у нас, естественно, не было. – Приготовиться к атаке! – звучала следующая команда.

– Товарищ полковник, – тут обычно раздавался голос какого-нибудь шутника, – вопрос можно?

– Ну давай, только покороче, – отзывался наш полковник.

– А боевые сто грамм перед атакой?

– Какие ещё сто грамм? – психовал полковник.

– Так положено, для храбрости, – настаивал шутник. – Страшно уж очень!

– Дома в общаге нажрёшься! – резюмировал товарищ полковник. – Ещё вопросы есть?

– Есть! – выкрикивал кто-нибудь из нашей группировки, которую в своё время полковник Крылов окрестил как "сионистское подполье."

Наше "сионистское подполье" состояло из двух с половиной евреев – студенты Хайт, Кац, Цукерман, который был евреем только на половину, а на вторую половину "русским по паспорту". А также, как мило выражался полковник Крылов, "примкнувший к ним Котельников". Студент Котельников был, кстати, был на 100 процентов русским, что опять же в понимании товарища полковника лишь усугубляло его вину.

– Ну … – грозно, но с явным напряжением в голосе откликался полковник Крылов.

– Так, товарищ полковник, это же у нас патроны кончились. А если у них не кончились, что делать?

– Атаковать! – гремел голос полковника. – Это вам не шестидневная прогулка по Синайской пустыне, – яростно продолжал он, явно намекая на шестидневную арабо-израильскую войну. – Всем молчать! Приготовиться к атаке … Давай, дебил, командуй! – приказывал он командиру нашего взвода.

Командир нашего взвода, уже едва сдерживая смех, вскакивал на ноги и кричал тоненьким голоском:

– В атаку. За мной. Ураааа…

******

В тот славный мартовский денёк в лесу происходила масса интереснейших событий. Пели птички, из-под снега пробивались подснежники. По стволам берёз струился берёзовый сок. Но к нашему рассказу это никакого отношения не имело. Важным было то, что погода была отличная. Светило мартовское солнце, которое растопило посередине нашей поляны огромную лужу.

Наш взвод, развернувшись цепью, как раз следовал в направлении этой лужи. Дальше, естественно, "бойцы" просто повернули вправо и влево, обходя это водное препятствие, и в результате сбились в две кучи по краям лужи. Полковнику Крылову это вот решение с лужей не понравилось, и он тут же прокричал:

– Стой, назад, на исходный рубеж.

Мы вернулись обратно. Полковник же Крылов разошёлся не на шутку.

– Ну что! – орал он. – Как бараны сбились в две кучи. Да вас тут же всех противник перестреляет. Цепью надо идти и не обращать ни на что внимание.

Вновь прозвучала команда "В атаку! Урааа…" Вновь мы пошли цепью на противника. Дойдя до лужи, уже не сворачивали, а, матерясь, шлёпали по воде, желая лишь одного – не зачерпнуть воду в сапог и не потерять его в луже.

И вдруг, когда мы уже достигли середины лужи, прозвучала очередная команда полковника Крылова:

– Ложись! Огневой налёт.

Полковник Крылов всегда был любителем "подложить подлянку", а команда "ложись" вообще была его любимейшей командой из всего военного устава. Пользовался он ею безо всякой меры и особенно в присутствии девушек. Полковник Крылов, оказывается, был не лишён чувства прекрасного. Когда мы шествовали строем и нам навстречу попадались самые красивые девушки наших факультетов, полковник наш командовал "Ложись!", с удовольствием наблюдая, как мы купаемся в пыли в ногах у красавиц. Девушки-студентки смущённо смеялись и убегали. Полковник же Крылов лишь наблюдал с довольной гримасой за этим "действом". Так что ожидать пакость от полковника Крылова было делом привычным.

Но сейчас он явно "перегнул палку". Падать в лужу – это уж слишком. Кто-то остановился, кто-то слегка присел, симулируя положение лежа. Но, к несчастью, с нами на курсе учились три "деда" – ребята, пришедшие в университет после армии и потому обученные не размышлять, а исполнять. Они-то и шлёпнулись плашмя в лужу и лежали там, пуская пузыри в холодной талой воде.

Полковник Крылов и сам не ожидал такого. Возможно, его слова вылетели сами собой, "автоматически", как оправдывался Шура Балаганов, сперев кошелёк. Поэтому через секунду, опомнившись, наш полковник заорал "Отставить! Встать!" и потом, даже снявшись с пенька, устремился к нам. Он добежал до края лужи. Впрочем, в неё он не полез и заговорил мягким, почти отеческим голосом:

– Ну что ж вы, ребятки, шуток что ли не понимаете? Кто ж заставлял вас в лужу прыгать?

На наших дедов смотреть было смешно и абсолютно не жалко. Они стояли как мокрые глупые щенки, вывалявшиеся в грязи и не умеющие даже отряхнуться, как следует, по-собачьи.

Потом полковник Крылов сообщил нам, что решил сегодняшнее занятие завершить пораньше, построил нас в колонну по трое и погнал домой – в университет, на кафедру. Мы шли без всякой строевой песни, даже не в ногу, а как попадя. Полковник Крылов даже на это не обращал внимания. Как и все, я тоже вышагивал в толпе, спотыкаясь о чьи-то ноги, поглядывал на озабоченное лицо нашего наставника и размышлял о странных метаморфозах полковника Крылова.

"Стыдно стало. Неужели?" – думал я. Уж очень это не походило на нашего заботливого командира. Разрешилась эта загадка достаточно скоро, в нашем гардеробе. Как обычно, мы бросали на прилавок сапоги и ватные бушлаты, получая взамен свою гражданскую одежду. Было тихо, спокойно, привычно, обыденно. Но лишь до тех пор, пока наши "мочёные" деды не попытались вернуть свою изрядно подмокшую форму. И тут наш гардеробщик – дядя Коля ‒ взорвался.

– Чего кидаете? – орал он. – В каком виде я форму давал, в таком обязаны вернуть!

– Так мы ни при чём, – оправдывались наши деды, – это товарищ полковник приказал в лужу лечь.

– Какой ещё нах.. полковник! – продолжал орать дядя Коля.

Гардеробщик дядя Коля абсолютно не боялся и не уважал наших военных преподавателей, майоров и полковников, и как часто он говорил, видел их в жопе. Он был бывший фронтовик и, в отличие от наших полковников, нюхнул настоящего пороха. Обычно перед 9 Мая он надевал несколько своих боевых медалей, среди которых выделялась серебристая медаль "За отвагу". Этим он сильно отличался от наших, с позволения сказать "военных", украшенных звёздами и наградами "непонятно за что". Поэтому сегодняшние негодующие крики не выглядели чем-то "из ряда вон".

– Ведите сюда вашего полковника. Я ему щас врежу по первое число! – продолжал орать дядя Коля. – А у вас что – мозгов нет? – он обращался уже к мокрым дедам.

– Так товарищ полковник же приказал!

– А если он вам прикажет яйца отрезать, так вы тоже отрежете? Думать надо, олухи!

В конце концов, на дяди Колины вопли примчался начальник военной кафедры полковник Зубов.

– Ну просил же я их, военных твоих, не гонять студентов по грязюке, – уже слегка понизив голос, жаловался дядя Коля. – Оно ж всё загниет. Где я сушить всё это буду?

– Да успокойся, дядь Коля! – бубнил начальник кафедры. – Чего-нибудь придумаем.

– Ага, ты придумаешь, – вещал дядя Коля. – Вот возьмёшь к себе домой, да на батарее сушить повесишь.

– Ну ладно, ладно, – отзывался начальник кафедры, правда без должной строгости в голосе, словно даже побаиваясь дядю Колю. Ничего не поделаешь. Закон развитого социализма. Явное перепроизводство полковников и острая нехватка гардеробщиков.

Полковника Крылова рядом не было. Он прятался в туалете. То ли не хотел смотреть в глаза дяди Коли, то ли после всего совесть замучила.

Корпоратив по-американски

С самого утра мы начали получать поздравления, хотя, честно говоря, поздравлять нас было абсолютно не с чем. Проект, над которым работала наша группа, хорошо отставал от всех намеченных сроков, прочно стоял на месте. Впору было бы не то что хвалить, а принимать организационные меры. Это и учуял наш начальник – руководитель группы и потому решил действовать превентивно. Настрочил длинное письмо своему начальству, где на первой странице перечислял все, якобы, достижения, а все имеющиеся недостатки, включая то, что ни хрена не работает, перенёс на вторую страницу, в надежде, что первую страницу читать вскоре устанут и до второй уже не доберутся. Ну, а ему как бы индульгенция – "я ж вас предупреждал".

Собственно, так оно и получилось, даже ещё лучше. Начальник, к которому было адресовано письмо, вообще прочёл две первых строчки и, не сильно разбираясь, нажал на кнопку "Ответить всем" и всех нас до единого поздравил с достигнутыми успехами. За одним он вписал в “сс:” почту своего начальника. Его начальник вообще ничего не читал. Просто краем глаза уловил слово "поздравляю" и штампованно откликнулся тем же, опять-таки вписав в сс: почту начальника повыше. Ну а дальше – "пошло-поехало". Каждый следующий начальник, совершенно не разбираясь что к чему, отписывал нам поздравления, находя при этом всё более и более тёплые слова. Начальников можно понять. Где-то там внизу происходит нечто важное, возможно, гениальное. Значит, надо отреагировать. Иначе не простят, припомнят при первом удобном случае. Через кругов 10-12 письмо это добралось до президента компании, который решил, что поскольку его двенадцать экспертов подчинённых единогласно дали высочайшую оценку, то, пожалуй, можно виновников торжества и поощрить. Не деньгами, конечно. Деньги самому нужны. Да и кто эти деньги упомнит. А вот ланч для группы за компанейский счет – это "самое то". Такое не забывается и выглядит как серьёзный подарок.

Начальник наш был на седьмом небе от счастья. Ожидал разноса, а получил благодарность и потому, не откладывая дела в долгий ящик, занялся тем, что он умеет хорошо делать – подыскивать ресторан.

Естественно, это не единственное, что он умеет хорошо делать. Ещё он отлично умеет делать две вещи. А именно – лизать зад начальству и пинать зады подчинённым. Всё остальное он делает исключительно плохо. Короче – asshole [придурок] порядочный. Ну вы, конечно, не поверите и скажете – мол, это он привирает, поскольку начальство не любит. И, мол, кто ж его любит? Это правда. Начальство я действительно не люблю принципиально. А этого идиота не люблю особенно. Эдакой особенной нелюбовью. И почему? Вы об этом скоро узнаете.

А пока, перечитав все поздравления, мы погрузились в работу, предвкушая поход в приличный ресторан. В том, что ресторан будет приличным и еда исключительная, зная таланты своего начальника, я нисколько не сомневался. На следующий день мы получили письмо-email с указанием места, времени и приложенной картой местности. На всякий скучай, чтобы не заблудиться и собраться вовремя – к 12 часам дня.

*******************

Ресторан

Колёса завизжали на повороте громко и угрожающе. Потом раздался удар днищем мотора об асфальт. Наш красный Мустанг-конвертибл [открытая машина] от удара словно подскочил в воздух, потом также резко присел на все четыре колеса и наконец замер без движения. "Bloody indians [чёртовы индийцы]", – выругался Питер. "Приехали раньше нас", – со злостью продолжил он, увидев уже запаркованную Тойоту – Camry, из которой выходили наши индийцы.

Вот они, познакомьтесь, индийцы из нашей группы. Вышли и, точно построившись в колонну, идут к ресторану один за другим. Точно гуси на кормёжку. Один белый, один серый, а ещё один индиец абсолютно чёрный. И не просто чёрный, а чёрный до такой степени, что нормальный американский негр, здесь их афроамериканцами называют, покажется вам Снегурочкой по сравнению с ним. Ну вы и сами знаете, что Индия, на самом деле, это не единая страна-нация, а конгломерат всевозможных народностей, объединённых Индийским полуостровом и английским языком. Потому подобной индийской разноцветности особенно и не удивляйтесь.

Зовут их просто, коротко, почти как трёх поросят: Нив, Нуф и Радж. Опять же сокращённо. А то полное имя каждого индийца ‒ это слово, как минимум, из пятнадцати букв. Про фамилии уж просто помолчу.

Только не подумайте, что я над ними издеваюсь и говорю так пренебрежительно. Это просто для информации. На самом деле они очень умные, талантливые и работоспособные ребята. Закончили свои престижные индийские университеты. Повертелись, попрактиковались в области IT (information technology) и теперь как-то залетели сюда, в Америку, в нашу компанию X-Com по так называемой рабочей визе.

А вот опять открылась дверца индийской «Тойоты». Из неё выскочила симпатичная девушка и побежала догонять своих индийцев. Ну, девушкам это простительно. Потому что пока в зеркальце насмотришься, пока подкрасишься, пока сумочку всю перероешь – смотришь, а все уж разошлись. Так что приходится бегом, бегом – догонять. Зовут эту девушку Ручита. Она тоже индийка. Числится в нашей группе как QA – кволити ашуранс. Ну это работа такая – продукцию нашу проверять. Чтобы работала правильно, без ошибок, без сбоев. Но вообще-то какая разница, кем она у нас числится и работает. Потому что красивая девушка украсит любое место. А она действительно красавица. Уж доверьтесь моему вкусу. Впрочем, и на любой другой, самый изощрённый вкус она тоже будет писаной красавицей.

Я на неё давно "глаз положил". С первого же дня, как я здесь работаю. Правда, к сожалению, дальше "глаза" всё никак не идёт. На мои робкие намёки, что, мол, неплохо бы встретиться в иной нерабочей обстановке, она никак не реагирует. Хотя по глазам вижу, что ей вроде тоже хочется выбраться на дэйт. А может, ей просто приятно, что на неё внимание обратили, ухаживают, добиваются. Так что на сегодняшний день в сердечных с нею отношениях я полностью "на мели". Хотя, впрочем, я знаю почему. Это меня наши трое индийских коллег просветили. В Индии у них с женитьбой-замужеством ой как строго. Что родители тебе найдут, на том и женишься и без всяких там разговорчиков "люблю – не люблю, нравится – не нравится". Стерпится – слюбится, как говорят у нас на бывшей родине. Я у индийцев наших еще поинтересовался: "А что будет, если не подчинишься, возьмёшь да и женишься на том, кого любишь? Например, из другого рода-племени".

"Ой!" Они прямо побледнели, чуть в обморок не попадали от такого святотатства.

"Ты что! – говорят. – Тогда родители от тебя откажутся, от дома отлучат, ещё скажи спасибо, если наёмного убийцу не подошлют. Потому что это такой позор для семьи – хуже смерти».

Ну вот. Век живи – век учись. Глядишь на них. Вроде бы все нормальные, цивилизованные, а живут на самом деле точно в каменном веке.

Так вот, бедная Ручита. Живёшь ты тут в свободной цивилизованной стране. В колледже-университете обучалась. Мысли-идеи прогрессивные внимала. А там где-то, за тридевять земель, тобой уже торгуют. Уже женишка присматривают, калым побольше выбивают. Впрочем, Индия далеко, а я здесь. Так что поживём-увидим.

Впрочем, что-то я тут об индийцах заговорился, будто бы у нас в группе кроме них никто не работает. Вот мы вдвоём только что на машине на паркинг влетели. По тому, как Питер выругался "bloody indians", – вы поняли, что он англичанин. Работает он у нас не сильно давно. Где-то с годик. Не знаю почему, но в американских компаниях очень модно иметь англичан. Не очень много. Пару человек на здание. То ли некое уважение к английским аристократам или последний писк корпоративной моды. Питер, конечно, говоря по-русски, "раздолбай" и специалист, честно говоря, никакой. Будь он простым американцем, на работу его б, конечно, не приняли или бы уже давным-давно уволили, потому что знает и понимает он нашу работу очень приблизительно. Но его достоинства совсем в другом. Он у нас работает "громоотводом". Объясняю ‒ как. Собираемся мы так раз в две недели на так называемый "конференц кол". Это такая штука, когда вся наша группа сидит в какой-нибудь комнате для митингов и туда звонят и присоединяются к разговору всякие заинтересованные товарищи, разбросанные по всему миру. Из Франции, Швейцарии, Германии и тому подобное. Там у нашей компании X-com тоже свои интересы, тоже наши люди сидят. Ну и мы все вместе чего-то обсуждаем, обмениваемся мнениями. Короче – пересыпаем из пустого в порожнее. Ну и время от времени какой-нибудь германец или француз задаёт вопрос, на который у нашего начальника ответа нет. Тогда он просто заявляет: "На ваш очень интересный вопрос ответит Питер." Питер берёт слово и несёт всяческую витиеватую чушь, вокруг да около нашего проекта. Говорит он на чистом бритиш инглиш. Весьма быстро и ни о чём. Его, конечно, всякие там французы, германцы не понимают, но переспрашивать не решаются. То же самое происходит, когда на наши конференц-посиделки является какое-нибудь местное экзэкьютевское начальство. Тогда Питер поступает ещё круче. Свой чистый бритиш инглиш он размешивает с каким-нибудь уэльским или шотландским акцентом. Тогда уж точно – ни единого слова понять невозможно. Экзэкьютев, естественно, кивает головой как китайский болванчик и переспросить не решается. А то ведь подчинённые увидят, что он по-английски ни "бум-бум", и как результат – потеря уважения и страха перед начальством. Так что экзэкьютевский начальник обычно произносит "сэнк ю вэри мач" и валит из комнаты, сославшись на большую занятость. Это наш маленький секретный ход. Мы все понимаем, но тактично помалкиваем. Все, естественно, кроме Питера. Обычно сразу же после такого вот митинга Питер подходит к нашему начальнику группы, хлопает его по плечу и развязно сообщает: "Слышь Бил, а хорошо всё же я тебя сегодня выручил!" Начальник наш – Бил мрачнеет, что-то буркает себе под нос и тут же удаляется. Чувствую, что в конце концов Питер доиграется. Хотя ему всё равно. Для него эта работа – так, возможность мир посмотреть, да себя показать. И ещё есть у Питера две привязанности, две любви. Машина – красный «Мустанг конвертибл». Он его обожает. Гоняется наперегонки с кем угодно. Или со знакомыми, или на перекрёстке со случайными водителями. Вот и сегодня решил погоняться со всеми нашими сотрудниками. Дал пять минут форы и пообещал, что всё равно доберётся до ресторана первым. И точно, всех обогнал, кроме индийцев, конечно. И не потому, что они быстро ездят, а потому что они всё привыкли делать вовремя и даже заранее.

Вторая любовь Питера – это пивной бар. Вероятно, типичная английская привычка – надеть форму своей любимой команды, прийти в бар компанией таких же точно "раздолбаев", смотреть футбол, пить пиво и громко орать. Ну а третьей, самой главной любви у него пока нет. Не женат. И постоянной подруги – "гёрлфрэнд" тоже нет. С этим туго. Ему же нужна настоящая английская леди, но которая умела бы танцевать на стойке бара с бутылкой пива в руке. Ну где ж такую тут найдёшь?

Ну, так вы уже поняли, кто таков наш английский "рубаха-парень" Питер. Мы с ним дружим, на работе общаемся. Болтаем, когда у меня время есть, о том о сем. Ну а у Питера время всегда есть – и на работе, и после.

Ну о себе я чуть позже расскажу, потому что сейчас все наши съезжаются, и мне нужно каждого вам представить.

Вот подъехал старенький джип "Чероки". Это машина Дэвида. Дэвид у нас самый умный и самый талантливый. Абсолютная правда! Он не так давно окончил MIT – Массачусетский технологический институт. И вроде очень неплохо закончил. То есть вы представляете его уровень, если этот институт наверняка входит в десятку самых "крутых" американских учебных заведений. Естественно, у него была куча всяческих предложений отовсюду. И от военных, и от полувоенных, и просто гражданских компаний. Но выбрал он Силиконовую долину и нашу компанию, поскольку он родом тоже из этих мест. Даже его хай-скул [школа] где-то тут неподалёку. Фамилия у него на "берг" кончается. То есть он, скорее всего, еврей или немец. А может, просто американец в десятом поколении, получивший эту фамилию по наследству. Вот он вышел из машины. Вытащил металлический футляр с виолончелью. Хотел идти с ней в ресторан, но засомневался. Просто положил виолончель назад и забросал её всяким тряпьём.