Прибытие Юры в полицейское управление ознаменовалось большим переполохом. Причём настолько большим, что ночная смена даже позволила себе побеспокоить начальника полиции. Прибывший на ночь глядя начальник распорядился запереть нежданного гостя в одиночную камеру, постелить матрас помягче и вообще хорошо относиться до "выяснения". Выяснять начали завтра с утра. Начальник полиции звонил во все начальственные инстанции. Понятно, что эта новость с советским лётчиком, свалившимся с неба на голову местным властям, ни у кого никакой радости не вызывала. Никто не желал брать на себя ответственность. В конце концов начальнику полиции пообещали разобраться, а пока подержать нежданного гостя у себя. После этого начальник полиции пришёл знакомиться с Юрой. Как выяснилось, он достаточно хорошо говорил по-английски. Юра тоже разговаривал, насколько позволяли знания, почерпнутые из "Morning star" и "Moscow news". Начальник полиции поздравил Юру с прибытием на землю Ирана, посетовал, что Юре придётся слегка задержаться и что он для всех, прежде всего, гость, хотя всё же придётся посидеть под замком.
Жилось Юре в полицейском участке в общем-то неплохо. Познакомился с охраной, хотя с ними приходилось переговариваться больше жестами и мычанием. Охранники развлекались тем, что примеряли шлем и лётный костюм. Кормили хорошо. Явно начальник полиции распорядился не кормить тюремной пайкой. Скучно правда. Читать нечего. Смотреть тоже. Говорить не с кем. Разве что изредка начальник полиции расспрашивал Юру о том о сём, о житье Юры в Советском Союзе. Юра тоже изредка спрашивал, когда же решится его вопрос и когда же он, наконец, увидит юнайтэд стэйтс. На что начальник полиции смущённо заявлял, что, к сожалению, в Иране всё делается очень медленно.
Время себе шло. Абсолютно ничего не менялось. К присутствию Юры в полицейском управлении уже привыкли настолько, что даже бросили запирать двери его камеры. Он уже мог выходить, когда ему вздумается, и гулять по коридорам полиции. То есть он тихо перешёл из категории заключенного в категорию постояльца при полицейском участке. При встречах начальник лишь виновато разводил руками, словно говоря: "Извини, пока ничем порадовать не могу». Но Юрино дело уже сильно затягивалось даже по иранским бюрократическим меркам. В конце концов начальник полиции решился позвонить наверх ещё разок, прощупать и разузнать, "сколько можно ещё тянуть». К его удивлению, ему сказали так, будто слышали эту историю в первый раз, и достаточно жёстко. Никакой самолёт границу не перелетал и никуда не садился.
"А вот самолёт …" – начал было возражать начальник полиции.
На что его достаточно грубо оборвали и пояснили, что если ему дорого его место начальника полиции, то в его же интересах помалкивать и не соваться по инстанциям.
Судя по всему, на самом верху возле иранского шаха горели немалые политические страсти. Узнай шах, что силы иранской воздушной обороны с новейшими американскими радарами так вот бездарно прошляпили советский старьё-истребитель, то какому-то важному генералу было б несдобровать.
"А с лётчиком что мне делать?" – спросил начальник полиции.
"А лётчик, – уж совсем грубо ответил голос сверху, – лётчик – это твои проблемы, а не наши».
"Класс! – наверное, скажет заинтригованный читатель. – Сейчас начнётся настоящий детектив с попыткой умерщвления лётчика, разрезания на части, разбрасыванием частей тела по пустыне, чтобы дело замять и концы в воду, точнее, в зыбучий песок иранской пустыни. Но Юра жив, здоров, живёт в Америке. Значит, что-то особо интересное. Побег, погоня, погоня, погоня …
Сразу разочарую. Ничего, даже близкого к этому, не произошло. В те далёкие спокойные времена мусульмане-персы были гораздо цивилизованней высшей белой расы, для иных представителей которой задушить пару миллионов в газовых камерах или сжечь пару сотен тысяч человек в ядерном огне было так же легко и просто, как прихлопнуть комара. Теперь сообразив, что лётчик-перелётчик Юра теперь уже на его совести, начальник полиции начал действовать в соответствии со своим миропониманием. Во-первых, Юру выселили из тюрьмы и перевели в какую-то комнатушку неподалёку. Тюремные обеды теперь уже приносили Юре на дом, а начальник тюрьмы сказал, что прогуливаться вокруг дома можно, а вот гулять, тем более по местному Бродвею, не рекомендуется. Во-вторых, начальник полиции всерьёз занялся Юриным обустройством. Так в несколько присестов он выяснил следующее.
Во-первых, умеет ли Юра управлять вертолётом. На что Юра сказал, что то летает и это летает. Подучится и полетит.
Во-вторых, начальник полиции сообщил, что неподалёку работают англичане на нефтяных месторождениях и им очень нужны вертолётчики. Так что место вертолётчика уже как бы за ним. Но есть тут маленькое "но". Англичане желают, чтобы нанятый ими человек был серьёзным, на которого можно положиться, а не так, неизвестно кто, шаляй-валяй с улицы, и, тем более, пролётом из Советского Союза. А серьёзный человек ‒ это тот, у кого есть дом, жена и всё тому подобное. Юра, естественно, слегка затосковал, потому что ни дома, ни жены у него тут как раз не было. На что начальник полиции пообещал поработать в этом направлении. Ещё через несколько дней он сообщил, что есть на примете очень приличная девушка из очень приличной семьи. Папа – управляющий местного банка, а девушка добрая, хорошая, образованная и, наконец, просто красавица. Здесь Юра, наконец, ощутил, что судьба-злодейка начала поворачиваться к нему передом. На всякий случай он поинтересовался насчёт того, чтобы сперва посмотреть на девушку, но получил ответ, что у них в традициях смотреть на девушку до свадьбы не принято. "А если я ей не понравлюсь? – опять же не успокаивался Юра. – Она же меня ни разу не видела". На что начальник полиции ответил, что она как раз его видела, и если честно говорить, то весь сыр-бор как раз идёт оттуда, от этой девушки. Тут Юра, наконец, начал соображать, что он, совершенно не подозревая, стал местной знаменитостью. Слухи о герое-лётчике быстро разнеслись по городку, а после того как Юра поселился вне тюрьмы, на него ездила посмотреть местная любопытная молодёжь. Так что, вероятнее всего, в одной из медленно проезжающих мимо Юриного дома машин как раз и сидела дочка управляющего банком. Ну а папа-банкир выступал в роли падишаха из восточных сказок, который в своей дочке души не чаял и готов был исполнить любую прихоть юной принцессы.
Но всё же оставались серьёзные технические проблемы, которыми начальник полиции решил тут же заняться.
"Семья это очень приличная, – ещё раз подчеркнул начальник полиции, – а значит, религиозная. И выдать дочку замуж они могут лишь за мусульманина, причём по всем надлежащим мусульманским обрядам. Так что, – здесь начальник полиции на всякий случай отодвинулся от Юры, – ты должен будешь принять мусульманство», – закончил мысль начальник полиции.
Отодвинулся от стола начальник полиции не случайно, поскольку он не знал, как на это предложение отреагирует Юра. Ещё бы. К примеру, настоящий правоверный мусульманин мог бы задушить обидчика, предложившему ему ужасное ТАКОЕ – поменять бога. Но Юра совсем не обиделся. Лишь развёл руками и сказал: "Ну раз надо, так надо. Стану мусульманином».
Начальник полиции решил, что Юра, пожалуй, чего-то недопонял, возможно, в связи с обоюдной ущербностью английского языка. Поэтому он вновь всё попытался разъяснить простыми, короткими фразами и понятными жестами.
Юре лишь оставалось так же коротко и просто подтвердить свое важное решение: "Нет проблем. Пойду в мусульмане».
Здесь он уже полностью подкосил сознание начальника полиции. Начальник был готов к долгим, задушевным беседам. Принёс Коран и другую учебную литературу для пояснения, чем Коран правдивей Библии, а Магомет лучше Христа. А тут всё так просто. Решилось в секунды. Всё это, конечно, не очень было понятно настоящему мусульманину, впитавшему свою религию с молоком матери. Для нас же, советских людей, хоть и бывших, вступление в мусульманство казалось похожим на вступление в комсомол или коммунистическую партию. Красная книжечка, две копейки ежемесячных взносов и двери, открывшиеся куда угодно. От продуктового распределителя до начальника производства. А про армию уж и говорить не приходится. Там все поголовно коммунисты. Быть офицером и не быть коммунистом – это просто нонсенс. Так что Юра вообразил, что приём в мусульманство – это нечто подобное приёму в комсомол. Придёшь в мусульманский обком, постоишь перед мусульманской комиссией, представишь парочку рекомендаций от заслуженных мусульман, ответишь на парочку вопросов о пророке Магомете и … получи свою книжечку зелёного цвета с полумесяцем на обложке. Начальник полиции лишь кивнул Юре в знак одобрения, поскольку после такого морального шока слов он уже не находил, и пошёл к своему другу банкиру рассказывать, как хорошо и просто удалось уладить эту щепетильную мусульманскую тему.
Управляющий банком нашёл всему этому логичное объяснение – всё-таки человек бежал от сатаны, исчадия ада, как именовался в ту пору СССР, и, видимо, проникся к Юре определённой симпатией. Во всяком случае, он пригласил Юру со своим другом, начальником полиции, в гости. Типа смотрины, только наоборот ‒ не невесты, а жениха. Всё прошло замечательно. И папе-банкиру понравился молодой симпатичный "руси" – будущий зять и правоверный мусульманин. И Юре удалось мельком взглянуть на персидскую красавицу-невесту. Так что Юре лишь оставалось радоваться своей судьбе, готовиться к обряду обращения в мусульманство и предвкушать первую брачную ночь с персидской красавицей. Но тут неожиданно возникли первые затруднения. Описывая ту самую процедуру принятия в ряды мусульман, начальник полиции упомянул о той самой незначительной части обряда, как обрезание. И тут Юра испугался не на шутку. Ни морально, ни физически к этому он был не готов. Во всяком случае, во время приёма в комсомол никто членовредительством не занимался. Начальник же полиции лишь с удивлением выслушал Юрины сомнения, поражаясь тому, как можно так легко менять бога и бояться какой-то мелочи типа укола. Юра же, не понимая, что это такое и как там режут, пытался выторговать для себя условия помягче.
"А резать-то кто будет? Доктор?" – поинтересовался Юра.
"Нет! Мулла!" – отрезал начальник полиции.
"Тогда мне надо подумать", – прошептал Юра.
Начальник полиции лишь развёл руками: "Ну, думай. Ничего другого я предложить не могу".
Юра пошёл к себе в комнату думать, понимая, что в его положении следует соглашаться, помалкивать и плыть по течению. Впрочем, медленное движение по течению оборвалось в тот же вечер. Юрины раздумья прервал резкий визг тормозов перед его домом. Дверь в его комнату с грохотом открылась, и на пороге оказались несколько здоровенных американских пехотинцев. Коротко представившись, точнее, громко вопя "америка, ю эс эй, гоу", они подхватили Юру под руки и потащили в стоящий перед домом джип. Потом, затолкав туда Юру, снялись с места и на огромной скорости покатили неизвестно куда. Через несколько часов они прибыли на аэродром, где их с заведёнными двигателями уже поджидал транспортный самолёт. Потом, подгоняя Юру, они пробежали с десяток метров к самолёту, по короткому трапу заскочили в самолёт, уже на ходу задраивая дверь. Самолёт тем временем уже выруливал на взлёт. Юра, конечно, помнил пословицу: "Русские долго запрягают, зато быстро едут". При этом он неожиданно отметил, что американцы запрягают ещё дольше, а едут ещё быстрее.
Так быстро и неожиданно оборвались Юрины иранские каникулы. Вероятнее всего, где-то в иранских верхах, не сильно рассчитывая на успехи начальника полиции в деле эмиграции и натурализации, всё-таки нашли способ втихую выдворить лётчика Юру с территории Ирана, дабы никто не задавал нелёгкие вопросы на тему "как же так прошляпили боевой истребитель из СССР".
Самолёт тем временем набирал высоту, разворачивался, становился на курс, трясся на воздушных ухабах. И Юра уже мог под неназойливый гул двигателей подумать о своей будущей судьбе, повздыхать об исчезнувшей персидской красавице и поразмышлять на тему, что же там произошло в Советском Союзе и в его родной эскадрилье после его побега.
Естественно, там было большое ЧП. И особенно неприятно было то, что никто ничего о судьбе исчезнувшего лётчика и самолёта не знал. Пропал и всё. Точно в воду канул. Надо предпринимать какие-то меры. А какие – неясно. Если разбился тут неподалече, то нужно награждать посмертно как героя, проводить траурные мероприятия. Но где ж, чёрт побери, осколки-обломки самолёта. Если сбежал за границу, то опять же надо проводить мероприятия, но другого рода. Клеймить предателя, улучшать работу, воспитывать патриотизм. Но как это узнать? Обычно после таких вот перелётов западные да и местные иранские газеты трубят во все трубы по поводу очередного лётчика, вырвавшегося из коммунистического ада. А тут ‒ молчок. Беседы с локаторщиками ничего не дали. Ответственный солдатик не уследил и ничего не помнил. Наверняка вместо того, чтобы защищать рубежи своей советской родины и пялиться в экран локатора, солдатик считал мух на потолке и ждал обеда. Короче, катастрофа. Информации ‒ ноль. Сплошная чёрная дыра. Пришлось нехотя, но обращаться к всевидящему оку – КГБ. Просить хоть немного прояснить ситуацию. Те, естественно, взялись за дело резво и с огоньком. Домой к Юриным родителям явились два человека в штатском, помахали своими красными книжечками. Дальше со свойственным лишь агентам КГБ человеческим участием потребовали во всём признаться, а не то будет худо. Поскольку родители и сестра обо всём об этом в первый раз слышали и признаваться не хотели, КаГэБэшники убрались восвояси, на всякий случай предварительно заглянув под кровать. После себя оставили номер телефона и грозное предупреждение: звонить-докладывать, если что-нибудь узнают.
Такие вот дела. Итак. Дело Юры Сазонова в Советском Союзе висит в воздухе. А тем временем сам Юра тоже висит в воздухе на борту американского транспортника, направляющегося, как надеется Юра, в Америку. До Америки, впрочем, самолёт не долетел. Сел в Германии на американскую авиабазу. Теперь Юра уже оказался в американской тюрьме в Германии. Впрочем, тюрьмой это место не называлось. Местом заключения тоже. А как назвать место, где тебя запирают снаружи. Корректные американцы называли это местом временной изоляции и карантином. Ну, а со следующего утра начались допросы. Хотя опять-таки для корректности они именовались беседами. Американцы были серьёзно обеспокоены, не является ли всё это проделкой КГБ с такой вот оригинальной засылкой советского шпиона на борту истребителя. Длилось это достаточно долго. Выспрашивали всё до мелочей. Проверяли на детекторе лжи. Копались в каждой фразе. Потом одного следователя сменял другой, и все вопросы начинались сначала. Впрочем, германские каникулы, если так можно назвать тюрьму на американской авиабазе, оказались короче иранских. Юру опять же посадили в американский транспортник. Посадка была уже, конечно, не столь драматичной, как в Иране. Самолёт был уже не персональным, а в каком-то смысле рейсовым. Кто-то летел в отпуск, кто-то по своим военным делам. На Юру с сопровождающим внимание никто не обращал. Мало ли кто куда едет да на каком языке говорит.
По прибытии Юру куда-то пристроили. Но уже не в тюрьму. Что-то типа отель-мотель для ему подобных, и всё покатилось в том же духе, причём с самого начала. Выпытывали, выспрашивали, ловили на неточностях, на мелочах, меняли следователей. Теперь Юра стал частью учебного процесса, когда будущие шпионы и контрразведчики могли вволю потренироваться на настоящем живом материале, прибывшем "оттуда". Потом всем всё надоело. То ли учебный год в ЦРУ кончился, то ли всё уже принимало маразматический оборот, но от Юры вскоре отстали.
Впрочем, пока Юра отдыхал в своём шпионском общежитии от допросов, где-то варились и кипели нешуточные страсти. Там, наверху, сидели аналитики, думали, переваривали, анализировали каждое сказанное Юрой слово, каждый брошенный взгляд. Ничего не поделаешь. Долг службы. Плохо лишь то, что это дело было строжайше засекречено. И, конечно, понятно, что как только любое дело строжайше засекречивают, то на следующий день оно оказывается в руках противника. Так всё и получилось. "Крот", сидящий где-то в ЦРУ, передал информацию своим хозяевам из КГБ. Там, наконец, вздохнули с облегчением. Вопрос с исчезнувшим лётчиком решился положительно. Траурные и прочие героические мероприятия можно было отменить, а дело со спокойной совестью передать в военный трибунал. Что собственно и было сделано. Дело было простым, поскольку ни адвокаты, ни прокуроры, ни обвиняемый здесь не требовались. За пять минут Юру заочно приговорили к высшей мере и внесли в расстрельную ведомость. Дело сдали в секретный архив. Потом к Юриным родственникам явились всё те же сотрудники КГБ. Опять помахали красными книжечками и радостно довели до сведения решение трибунала. Потом опять же заглянули под кровать, после чего ушли, потребовав сообщать обо всём интересном по телефону.
Обо всём этом ЦРУшникам уже сообщил наш советский «крот». Ну, а те уж мимоходом порадовали Юру, сообщив, что теперь ему дорога домой заказана, зато американские эмиграционные дела пойдут порезвее. Действительно, через некоторое время Юру вызвали к куратору в последний раз. Юре выдали "подъёмные" и жёлтый объёмистый конверт со всеми иммиграционными бумагами. ЦРУшный куратор также сообщил, что Юре следует забыть дорогу сюда и больше никого здесь не беспокоить. Насчёт того, чтобы засунуть Юру подальше в какую-нибудь дыру и поменять фамилию, куратор сказал, что это бессмысленно, поскольку Юра будет выглядеть как птичка на ветке. Джон Смит, едва говорящий по-английски, привлечёт к себе больше внимания, чем Юра Сазонов в Нью-Йорке, и самое лучшее, что Юра может сделать, – это поехать в какой-нибудь город типа Сан-Франциско и смешаться там с пёстрой эмигрантской толпой. При этом желательно помалкивать о своих "геройствах". Насчёт неуловимых мстителей из КГБ, куратор опять же успокоил, сказав, что всё это КаГэБэшные сказки, которые КаГэБэшники пересказывают друг другу. На самом деле здесь они смирные и заняты в основном скупкой американских джинсов и электронных товаров, а не поиском и умерщвлением каких-то предателей родины. На вопрос Юры – "кем работать мне тогда, чем заниматься" – куратор ничего толкового не посоветовал, поскольку с поиском работы он лично не сталкивался. Жизнь его была прямая стрела, как у солдата, хоть и невидимого фронта, где за тебя думает начальство. Так что "что делать" куратор не знал, зато посоветовал, что делать не следует. Не следует пытаться устроиться в ЦРУ или ФБР консультантом или ещё кем. В услугах его больше не нуждаются, а с его смутным прошлым это бесполезно. По тем же причинам вряд ли стоит идти в авиацию. К большим самолётам его не подпустят. Авиаклубы и сельскохозяйственные самолёты – это всё, на что Юра может рассчитывать, если с его ущербным английским вообще удастся сдать экзамен на пилота. Потом куратор поднялся. Официально поздравил Юру с получением легального статуса в Америке, пожелал успехов в труде и личной жизни, а также попросил побыстрее освободить шпионский отель, предупредив, что церемониться с ним не будут. Вещи просто выкинут на улицу.
Юра рассказывал, что по дороге домой он просто купил газету и, уже сидя в своей комнате, начал изучать раздел труда – приглашения на работу. Больше всего требовались программисты. Америка вступала в пору компьютерной революции, и эта специальность была, как говорят здесь, "sizzling hot". Так что Юра пошёл на краткосрочные курсы программистов. Больше, собственно, и не требовалось. В те интересные времена компьютерщиками и программистами устраивались даже бывшие учителя труда и пения. Поговаривают, что случалось такое. Человек шёл на интервью в одну компанию. Случайно ошибался дверью. Заходил в другую компанию, где уже буквально через полчаса получал работу программиста. Так что через шесть месяцев интенсивного обучения и ещё нескольких дней поисков работы Юра получил место программиста в одной компании в Силиконовой долине. А ещё через две недели он, не веря своим глазам, рассматривал свой первый банковский чек с выведенной на нём, казавшейся ему тогда невообразимой суммой.
А время побежало. Вначале тихонько, а потом быстрее и быстрее. Юра приобрёл машину, потом другую. Попрыгал от одной гёрлфрэнд к другой в поисках той самой единственной и неповторимой. Потом остепенился. Женился. Жена – симпатичная китайка, сотрудница той же фирмы, где работал Юра. Появился сын. Вот так Юра стал самым обыкновенным компьютерщиком, работающим в Хай Тек. Одним из тысяч эмигрантов, прибывших в Калифорнию из стран всего мира.
Я познакомился с Юрой в те далёкие времена, когда перестройка в СССР была в полном разгаре, народ постигал азы демократии, боролись с пьянством, вырубались виноградники, километровые очереди за водкой опоясывали универсамы, и из Советского Союза выезжал любой, кто желал его покинуть. Юра помог мне на тех самых первых порах, когда вновь прибывший, перепуганный эмигрант, без языка и без средств существования делает первые шажки в новой стране. Юра показал мне дорогу в Хай Тек и, как бы это ни смешно звучало, привёл на ланч в мой первый в жизни Макдоналдс. Встречались мы впоследствии не очень часто, но регулярно на пикниках, на природе, где обменивались всяческими эмигрантскими новостями.
После успешного провала перестройки и развала Советского Союза Юра вдруг сообщил мне, что он подумывает о поездке на родину, куда-то на Украину. Я с жаром и даже каким-то возмущением отговаривал его, приводя неотразимые доводы. Советский Союз вроде развалился, Украина вроде самостоятельное государство. Но бывшие приговоры никто не отменял, из тюрем никого не выпустили, да и "контора" хоть плохонько, да работает. А ехать туда, имея расстрельную статью, – это просто самоубийство. Юра внял моим доводам, да и, впрочем, он сам это понимал и лишь храбрился. Но решил всё-таки позвонить своим родным, поскольку сейчас это вряд ли могло навредить. А потом ещё через какое-то время он позвонил мне и, захлёбываясь от восторга, начал рассказывать свои новости. Его телефонный звонок домой едва ли не убил его родных. Ещё бы ‒ звонок с того света. Юрины родители его уже давно похоронили. После всех этих историй с расстрельным приговором к его родным на дом явилась парочка КаГэБэшных агентов и официально объявили, что предатель родины Юра не укрылся от длинных рук КГБ и приговор приведён в исполнение. Конечно же, лгали, мерзавцы. Не имея возможности дотянуться до Юры, решили отыграться на ни в чём не повинных родственниках. А потом ещё удивительная новость о его сестре. Оказывается, после развала СССР и после всех кошмаров, которые за тем последовали, она вдруг ощутила в себе необычайные внутренние потусторонние силы и стала экстрасенсом. Теперь она принимает людей на дому, предсказывая им будущее. Молва о её необычайных силах разнеслась по округе, и теперь народ валит к ней на сеансы толпой. Платят, не жалея. Особенно бизнесмены – новые русские. Там для них в полутёмной комнате она раскидывает карты и вещает что-то про бизнес да перспективы, про подельников да конкурентов. Типа – тут вот в колоде король бубновый с секирой да за дамой пиковой прячется. А тут вот за шестёркой трефовой валет червовый с кинжалом притаился. Бизнесмены щедро платят и уходят удовлетворённые, предварительно испросив особые приметы шестёрок, валетов и королей.
От предложения приехать в гости сестра отказалась, сославшись на то, что не может оставить бизнес и клиентуру даже на один день. Впрочем, Юрина мама впоследствии приезжала, хотя это не доставило никому никакого удовольствия. Ей не понравился ни пустой огромный дом, ни китайская невестка, не говорящая по-русски, ни внук полукитаец. И сына Юру уже тоже было не узнать. Так что недельки через две старушка отправилась домой на Украину в свой старый панельный дом, к лавочке возле подъезда.
Ну, в общем-то, всё. Здесь можно было бы закончить рассказ и поставить очередную жирную точку, если бы не один невероятный случай, произошедший годиков через пять после всех этих перестроечных событий.
В тот летний и солнечный денёк, что являлось редкостью для вечно туманного Сан-Франциско, Юра с женой и сыном прогуливался по самому что ни на есть туристическому месту – Fisherman Wharf. Проталкивался среди толп вездесущих туристов, посматривал на уличных художников и живые скульптуры. И вдруг неожиданно откуда-то сверху донёсся резкий окрик.
"Лейтенант Сазонов! Смирно!" На мгновенье от неожиданности Юра замер, вытянув руки по швам. Потом, через секунду пришёл в себя, внутренне ругаясь и совершенно не понимая, кто здесь мог так пошутить. И вдруг от стоящего рядышком туристического автобуса даблдекера, от ступенек отделился пожилой седовласый мужчина лет шестидесяти и устремился к Юре.
"Жив, курилка!" – радостно закричал он, остановившись в полуметре от Юры.
"А я вот сижу тут наверху, – мужчина махнул в сторону автобуса, – и гадаю: он – не он? Похож, только вот пополнел и постарел сильно. Прости, друг, хотел сказать возмужал. А потом подумал: гаркну я чего-нибудь, как положено, по-армейски. Ежели он, то как-нибудь да отреагирует. А ежели америкоза или германец какой, то ничего не поймёт. А ты молодец. Сразу ‒ как положено. Руки по швам. Не забыл. Крепко там тебя учили. А ну, дай я тебя обниму, лейтенант Сазонов. И не возражай!"
Седовласый неожиданный собеседник крепко стиснул Юру в объятиях. Юра не отстранился, хотя и не стал обнимать странного, бойкого мужчину. Что-то знакомое было в голосе и лице этого человека, хотя Юра всё никак не мог сообразить, кто же это такой.
"Ну что? Всё ещё не узнал? – седовласый мужчина хитро посмотрел на Юру. – Красноярский Край. Посёлок Свободный. Двести тридцать шестой истребительный полк".
И в это мгновенье Юра наконец узнал того самого товарища майора, политрука, донимавшего их, молодых лейтенантов, политинформациями и дурацкими Ленинскими работами.
"Конечно же, узнал – товарищ майор, – наконец отреагировал Юра. – Вы нас ещё этой книжкой мучали. Материализм и … чего-то там".
"Ну и отлично! – радостно заметил мужчина. – Узнал-таки! Правда, теперь уже не товарищ, и не майор. А вместо книжки той … Вот!" – мужчина потряс пакетами с какими-то покупками. Ты уж извини меня, – неожиданно смутился мужчина. – Уж слишком я бесцеремонно. Просто я уж очень обрадовался. Тебя ж там давно похоронили. После того как ты сбежал, всех нас КаГэБэшники здорово трясли. Но я-то тогда отбрехался. Мол, если и улетел, то не от нас. С меня взятки-гладки. А у тех вот кавказцев головы полетели. Зол я был на тебя, уж не знаю как. А потом подумал, рассудил, что ты правильно сделал. Будь моя воля, водил бы я самолёт, то и сам бы сбежал. А потом КаГэБэшники ещё заезжали. Собрали всех лётчиков и объявили, что, мол, тебя приговорили и привели в исполнение – там, в Америке. От нас, мол, никто не скроется. Я даже и не знал – верить, не верить. Подозревал, что врут. Пугали, чтобы никому не повадно было. Ну да ладно, что это я о себе. Ты-то как, расскажи!"
"Вроде ничего, всё нормально», – коротко ответил Юра.
"Вижу, что всё нормально, – снова перехватил инициативу мужчина. – Жена, сын! Работаешь, служишь али бизнес какой?"
"Работаю с компьютерами".
"Компьютерщик, значит! – радостно откликнулся мужчина. – У нас поговаривают, что все компьютерщики ‒ миллионеры".
"Да где уж там", – махнул рукой Юра.
"Ничего, дерзай! И к тебе придёт удача", – прокричал мужчина.
"Я вот тоже не сразу свои бабки заработал. Когда Эсэсэр развалился, ой как тяжело было. Хлеба простого купить было не на что. Запил. Все наперекосяк. Жена ушла. А потом опомнился. Пошёл в кооператоры. Фирму открыл такую вот интересную. Утилизация военного оборудования".
"Ну и как, получается?" – поинтересовался Юра.
"Ещё как! – весело подтвердил мужчина. – Ежели утилизировать с умом и делиться, с кем надо, то жить можно припеваючи. Так что свой лимон я имею. Женился вот недавно. Так что у нас это как бы свадебное путешествие по Америке. Вон, видишь ту, блондинистую у бортика поближе к водителю? Ну как? – заговорщически сообщил мужчина. – Самая крутая тёлка на нашем басе".
Юра посмотрел в сторону автобуса. Там на открытом втором этаже даблдекера, опершись на бортик, сидела полногрудая молодуха лет тридцати.
Словно перехватив оценивающий Юрин взгляд, мужчина прищёлкнул языком и хвастливо добавил: "Не бойсь, справляюсь. И безо всякой Виагры. На такой бабе полночи скакать будешь и только разохотишься!"
Словно почувствовав, что речь идёт о ней, молодуха слегка приподнялась со своего места и, глядя на Юру с мужчиной, прокричала грудным растянутым голосом: "Коля, Колян! Ну, сколько можно. Поехали. Все собрались. Тебя одного ждут".
"Да не шуми ты! – отозвался мужчина. – Подождут. Видишь, друга встретил. Такая история! Расскажу – со скамейки свалишься".
"Нужны мне твои россказни! – всё тем же грудным голосом пропела блондинка. – Колян! Серьёзно, закругляйся. Времени нет. Народ волнуется".
"Ну ладно, – согласился мужчина. – К себе не приглашаю, в гости не напрашиваюсь, – мужчина уже обратился к Юре. – Отбываем сегодня вечером в Лос-Анджелес, в Диснейленд. На Микки Мауса поглядим и на каруселях кататься будем".
Потом он резко повернулся и быстро устремился к ступеням даблдекера.
Юра смотрел на тёмный проём автобуса, где исчез неожиданный знакомый. И вдруг защемило под ложечкой. На мгновенье нахлынули воспоминания далёкого прошлого. Словно картина, перед глазами возник далёкий пейзаж. Зимний лес. Деревья, усыпанные снегом. Сугробы. Позёмка, гуляющая по взлётной полосе и ряд самолётов-истребителей, выстроившихся стрункой тут же рядом. В глазах защипало. Юра провёл рукавом по лицу, вытирая глаза и отгоняя старые воспоминания. Через секунду он пришёл в себя и снова посмотрел в сторону автобуса. Даблдекер уже тихонько тронулся. На втором этаже автобуса стоял мужчина и, перегнувшись через свою пышногрудую спутницу, махал Юре рукой. Потом, поймав Юрин взгляд, сложил руки рупором и прокричал: "Лейтенант Сазонов! Вольно!"