– Ты зря такое сказал про профессора Джонсона. Конечно, мы работаем на него долго и тяжело, не считаясь со временем. Он публикует результаты под своим именем. Но с другой стороны, кем бы мы все были здесь без него. Он выбивает гранты на работу. Платит нам зарплату. Помогает решать все эти проблемы с эмиграцией и просто всякие бытовые неурядицы. И я думаю, что он сам таким же был в молодости, когда работал на кого-то другого.

Джей опять немного помолчал и вдруг сказал, будто бы вспомнив что-то важное.

– А я, кстати, помню, как эта задачка называлась в том вот учебнике. «Юрив сольюшн!"

– Юрьев, – поправил я его.

– Юрррив, – попытался повторить Джэй. – А кто это Юрррив?

– Юрьев? – переспросил я и задумался, не зная, как бы получше пояснить, кто такой Юрьев.

– Ну, в общем, это был один профессор. Мы с ним работали над совсем другими проблемами. А эта задачка получилась случайно, ну как бы сопутствующий результат разработок.

– А-А-А, – согласился Джэй, – в общем, понятно.

Профессор Юрьев

Хорошо побитый микроавтобус, непонятно чьего производства, притормозил возле небольшого двухэтажного кирпичного здания.

– Приехали, – сообщил Валентин. – Выбирайся на свободу.

Я со скрежетом открыл пассажирскую дверь и выпрыгнул в пушистый, свежий, нетронутый снежок. Тридцатиградусный мороз тут же тяпнул меня за нос. Я автоматически прикрыл нос рукавицей.

– Ничего, скоро рассветёт, потеплеет, – сообщил Валентин, заметив моё движение, и с силой нажал на клаксон. Он долго и нетерпеливо сигналил, пока наконец не открылась оббитая железом дверь с кусками войлока, свисающими с внутренней стороны. Из двери показался тёмный силуэт в ушанке, но без пальто и не спеша засеменил к нам.

– Если будет приставать не по делу, – негромко сказал Валентин, – посылай его нах…

Силуэт приблизился к нашей машине, и в слабом отражённом от снега свете фар я рассмотрел крепенького, невысокого мужчину лет 40.

– Здорово, Уткин, – гаркнул Валентин, – принимай подкрепление.

– Какое ещё нах.. подкрепление?

– Ты ж сам электрика просил!

– Ну?

– Ну так и получай, – сказал Валентин, – парень хороший, образованный, университет закончил.

– Чиво? – не понял Уткин.

– Чиво, чиво, – передразнил Валентин, – на лету всё хватает. Не пьёт, можешь положиться. Родственник он мой, понял?

– Ну?

– Ну так вот. Работать умеет нормально. Проверен. Поставишь его в пару с этим … Фамилию забыл, ну алкашом твоим, сам знаешь кто. Пусть всё покажет, а потом он и сам работать будет. Понятно?

– Понятно-то, понятно, – с подозрением сообщил Уткин.

– Ну раз понятно, так бывай.

Валентин со скрежетом включил первую скорость, и видавшая виды колымага, натужно кряхтя, поползла по снежной целине.

– Ну чего стоять, – сказал мой новый начальник, – пошли вовнутрь. Света на первом этаже нет. Завтра подведём. Так что не расколотись в первый же день, – наставлял меня Уткин, пока мы наощупь пробирались по лестнице на второй этаж.

– Пошли, пошли, – погнал он меня дальше, мимо каких-то потрёпанных людей, сгрудившихся за столом и, видимо, забивающих там "козла".

Мы прошли в дальний угол то ли огромной комнаты, то ли зала. Здесь прямо на бетонном полу громоздился новенький, блестящий полировкой здоровенный стол, старый, видавший виды сейф и несколько таких же потрёпанных стульев.

– Садись, – приказал Уткин, усевшись как начальник во главе стола, и указал мне на стул напротив.

– Что ты тут делаешь? – без обиняков начал Уткин.

– Ну как, работать пришёл.

– Работать! К нам! После университета! С высшим образованием! Давай выкладывай, что ты тут делаешь!

– Ну, в общем, захотел как бы начать с низов, чтобы как инженер потом понимать работу … – начал мямлить и выкручиваться я.

Уткин смотрел на меня, кивал головой, а потом просто оборвал.

– Хватит пи..деть! – грубо заявил он. – Мне Валентин очередную подлянку подкинуть хочет. Проблемы на меня, а сам в кусты. Ты что думаешь, я не помню его фокусы с машиной кирпичей для дачи?

– Давай, выкладывай, – злобно продолжал Уткин, – от милиции что ли скрываешься?

– Какой милиции? – удивился я.

– Ладно, я и так вычислю, – продолжил Уткин. – Ну-ка, покажи руки.

Ничего не понимая, я протянул руки.

– Тааак, – глубокомысленно заявил Уткин. – Не дрался, не хулиганка… Бабу что ли завалил? Бывает. Мало ли что по пьянке. Но ты не бойся, тут главное время потянуть. Жениться пообещать. А потом, ежели с заявлением в милицию она сунется, что, мол, там снасильничал, так её в три шеи оттуда выгонят. Что, мол, две недели молчала? Вот! У меня такое вот разок было. Ну что, угадал?

Я молчал и хлопал глазами, всё размышляя, не последовать ли мне последним наставлением Валентина и не послать ли Уткина туда, куда он заслуживает. Всё-таки послать я его не решился.

– Не угадал, – сообщил я сдавленным голосом. – Всё проще. Меня послали по распределению к чёрту на рога, а я оттуда сбежал, не выдержал. Ну, а работать же где-то надо. Трудовую карьеру где-то начать.

Уткин мгновенно преобразился. Он хлопнул себя по лбу и весело заорал:

– Вот блин, как же я сразу-то не догадался. Сразу о плохом. А делов-то никаких! Тебя, кстати, куда услали-то?

– Деревня Молебка, если такое слышал.

– Молебка! – ещё радостнее завопил он. – Так ведь и меня туда же посылали после техникума. Но я сразу ж не поехал. Так и сказал. Хрен вам! Сам в городе устроюсь. Вот дела! – продолжил он. – Так что считай, что мы с тобой земляки. Ладно. Всё. Забыто, замётано. Ты только Вальке не говори, что я тут тебе выдал, – с опаской проговорил Уткин. – Так что пошли с народом знакомиться.

Он выбрался из-за своего полированного стола и пошёл в сторону забивальщиков "козла". Я последовал за ним. Уткин остановился за спинами людей, грохающими шашками домино. По всему виду, игра доставляла ему удовольствие, хотя он и не решался тоже усесться за стол, дабы не разводить "панибратство".

Наконец-то раздался вопль "Козёл". Уткин смешал выстроенную змею доминошных шашек и представил меня народу, впрочем, не упоминая моих "заслуг" в виде высшего образования.

– Вот он ‒ Толян! – Уткин указал на парня с обгорелыми волосами и ресницами. – Знаешь, чего учудил? Уговорил меня сторожем его оформить. Это в дополнение к основной работе. Ну раз сторож, так сторожи, смотри, чтоб ничего не случилось. Дак нет. Этот мудак раскочегарил калорифер докрасна и лёг спать. А там же солярка течёт. Всё как полыхнуло. Едва ноги унёс. Это Витяй. Хороший сварщик, пока не выпьет. Наварил перила по пьяни, так что они рассыпались. Хорошо ещё, никто не убился…

Уткин продолжал с гордостью описывать подвиги своей бригады, пока наконец словно запнулся, не досчитавшись кого-то.

– Лёха где? Не приходил?

– Неээ, не видали! – отозвался кто-то из-за стола.

– С Лёхой ты работать будешь. Он у тебя типа наставником пойдёт, – бросил мне Уткин. – ЧП у нас тут в субботу было, – опять пояснил мне Уткин.

Я с интересом приготовился слушать. Если такие мелочи, как пожар с калорифером, изгаженный копотью дом, развалившиеся перила, падение с электрического столба – ЧП не считались, то что же такое в понимании Уткина настоящее ЧП.

– Субботник был у нас, – пояснил Уткин. – Комиссия должна приехать с ревизией оборудования. А где ж это оборудование? Всё давно уже порастаскано да растеряно. Ну, значит, в субботу, с утра садимся мы на машину и едем по стройкам ‒ собирать, что плохо лежит.

– Воровать, что ли? – непроизвольно вырвалось у меня.

– Экспроприировать, – поправил меня Уткин. – Нужные вещи под замком держат, а ненужные так валяются. Короче, пособирали, что могли. Потом отметили, как водится. И уж было по домам почти разбежались, как Лёха говорит – давай, мол, ещё на одну стройку заглянем. Я знаю, у них шланг для компрессора есть, как раз что нам нужно. Короче, заехали на стройку. Точно ‒ лежит. Начали шланг этот тащить. Ну, тащили б себе потихоньку. Так нет, они же все поддатые. Тянут, орут, падают, матерятся. Ну и сторожа в конце концов разбудили. А он сбегал к автомату и в милицию позвонил. Так вот, прикатила пара "мусоров" на мотоциклете и к нам. Мы бежать. Попрыгали в кузов. Васька в кабину и по газам. А Лёха последним бежал. Мы ему руки тянем, орём: «Давай, Лёха, прижми». Не успел. За шланг этот чёртов запнулся, упал. Тут его мусора и повязали. Так что ночку-то и полдня в воскресенье он маялся в вытрезвителе".

Я на секунду представил себе эту сцену. Надрывно ревущую, скачущую по ухабам машину, группу людей в кузове, напрасно тянущих руки своему погибающему товарищу, падающего Лёху и милиционеров, вяжущих павшего героя.

– Чего лыбишься? – спросил Уткин, видно, приметив на моём лице улыбку. – Видишь, человек пострадал.

– Да, конечно, – ответил я, придав лицу сострадательное выражение. – И что теперь будет?

– Ну, что будет? – передразнил Уткин. – Премию ему выдадим или в очереди на квартиру продвинем.

– Что, серьёзно? – изумился я.

– Куда серьёзней! Человек-то за дело пострадал!

Честно говоря, у меня уже глаза лезли на лоб от подобных откровений. Никакой бредовый сон, никакая Алиса в стране чудес даже близко не стояла рядом с театром абсурда, творившимся в этом самом Ремонтно-строительном управлении номер 17.

– То-то, – поучительно произнёс Уткин. Потом ещё раз огляделся по сторонам и вдруг истерически заорал: – Да где ж его носит-то? Мне ж ещё по объектам надо!

В этот же момент, словно по мановению волшебной палочки, дверь отворилась, и в ней показался приземистый мужичок, лет за 40 с хорошо испитым, обрюзгшим лицом.

– Вот он, Лёха, наставник твой, – хохотнул Уткин, обращаясь ко мне. И тут же, выругавшись, обратился к Лёхе: – Давай разворачивайся, пошли вниз, показать штой-то надо. Этот вот с тобой пока работать будет, – пояснил Уткин моё присутствие. – Смотри, не обижай. Парень молодой. Не пьёт, не курит, девок не лапает, да ещё с высшим образованием.

– Чиво? – изумился Лёха.

– Чиво, чиво, – передразнил его Уткин. – Мы тебе академика будущего в подручные даём. Так что ‒ цени!

Мы наконец спустились, вошли в какое-то подобие склада, заставленного ящиками и электрическим оборудованием. Уткин начал пояснять Лёхе задание на день. Каким-то чудеснейшим образом Уткин использовал всего одно известное слово из трёх букв, виртуозно превращая его во все элементы русского языка. Самое интересное, что Лёха этот немыслимый поток брани и одновременно производственного задания отлично понимал.

– Ну что, сделаешь? – Уткин неожиданно перешёл на человеческую речь.

– Сделаю, – пообещал Леха, – если этот гаврик поможет.

– Поможет, не сомневайся, – уверенно пообещал Уткин и мгновенно исчез.

Мы остались наедине с Лёхой. Лёха слегка подумал, закурил и выдал мне первое производственное задание:

– Грузи всю эту х..ню на ту вот колымагу, – указав в сторону кучи ящиков и стоящий рядом грузовик.

Я побросал с десяток ящиков в кузов грузовика, при этом быстро согревшись. Лёха лишь изредка помогал с каким-то более тяжёлым предметом. Потом мы ещё довольно долго курили, дожидаясь куда-то запропастившегося шофёра Васю. Наконец-то явился Вася, подивился, что все в сборе, завёл машину и потащился в сторону городских, вымесенных снежной кашей городских улиц. В каком-то переулке он лихо свернул на стройку и, не снижая скорости, подкатил к строящемуся, всё ещё без окон кирпичному зданию.

– Вымётывайтесь вместе со своим барахлом, – беззлобно приказал Вася.

Я сбросил ящики из кузова в снег. Как обычно, Лёха лишь слегка помогал. Потом мы перетащили часть ящиков в каморку под замком.

– Шоб не спи..дили, – пояснил Лёха, таким образом начав моё обучение специальности электрика. Потом я ещё долго сидел и курил, посматривая на Лёху, который копался в электрическом щите, ничего не поясняя. Наконец-то он отошёл от щита в сторону и обратился ко мне: – Слышь, академик. Ты, что такое трёхфазный ток, знаешь?

– Ну знаю, проходили в университете, – откликнулся я.

– Ну, здорово, – изумился Лёха, значит точно ‒ Уткин не соврал. – А нагрузка какая должна быть по фазам?

– Равномерная, – ответил я, словно сдавая экзамен профессору.

– Точно, – подтвердил Лёха. – А ежели неравно нагрузить, что будет?

– Э.. – задумался я. – Наверное, произойдёт сдвиг…

– Точно! – оборвал меня Лёха. – Короче, всё пи..дой накроется. Молодец, академик. Так вот, – продолжил Лёха, – я там на пятом этаже намедни лампочек навкручивал, а где чего, на какой фазе не помню. А там надо ещё всякую хе..ню добавить, – сообщил он, указав на привезённые ящики. – Такая вот задача будет на сегодня.

– Могу туда подняться, – предложил я. – Ты включишь рубильник, а я покричу, что горит.

– Ты что ‒ охренел? – оборвал меня Лёха. – Ты что ‒ за каждую лампочку кричать будешь? Их там сотня. На хрен надо. Без ваших университетов обойдёмся.

Я замолчал, понимая, что мои советы Лёхе не нужны, и начал наблюдать за ним, совершенно не понимая, что он делает.

Лёха включил один рубильник, спокойно закурил, поразмыслил минуту, потом вернул рубильник в начальное положение. Потом быстро воткнул следующий рубильник и обратился ко мне:

– Всё, хватай ящик, пошли.

Я схватил ящик и потащил вслед за Лёхой на пятый этаж, опасливо пробираясь по лестничным пролётам без перил. Наконец-то мы ввалились в большой зал с едва намечающимися перегородками для комнат. Я огляделся по сторонам и наконец осознал Лёхино "открытие". В холодном с заносами снега зале сверкали десяток ламп. Другие лампы были темны, но с другого десятка тёмных ламп стекала вода, на ходу превращаясь в тоненькие сосульки. Я даже слегка ахнул от удивления. В голове мгновенно сложилась и формализовалась физико-математическая задачка.

"Три выключателя, стена, с другой стороны три лампочки. Поставив выключатели в любое положение и перейдя за стену, нужно определить, к какому выключателю присоединена каждая лампочка". Коротко, красиво. Математик в жизни не додумается. Физик ‒ может быть. А какой-нибудь алкаш-электрик разгрызёт в два счёта. Ну так пусть математики помучаются.

– Лёха, – позвал я, – ты понимаешь, что ты придумал?

Лёха подскочил ко мне, опасливо поглядывая по сторонам:

– Что случилось-то?

– Да ничего не случилось, – успокоил я Лёху. – Но то, что ты придумал с фазами и нагреванием, не должно просто пропасть. Надо что-то делать.

– А что делать? – удивился Лёха.

– Ну, например, послать в какой-нибудь журнал.

– А премию дадут? – поинтересовался Лёха.

– Не дадут, – отрезал я. – Но разве тебе не приятно будет, если тебя в каком-нибудь журнале пропечатают! У тебя какая фамилия?

– Юрьев, – подозрительно ответил Лёха.

– Отличная фамилия, подходящая! – восхитился я. – Ну как – «Задача Юрьева». Или даже, нет ‒ получше: «Решение Юрьева». Звучит.

– Звучит-то звучит, – всё так же подозрительно ответил Лёха.

– Ну так вот, в субботу я опишу задачу и отправлю в журнал.

– А не пиз… – начал Лёха, но тут же поправился, осознав значительность ситуации: – А не обманешь?

– Чего мне обманывать. Коротенько опишу задачку, в конверт ‒ да в почтовый ящик.

Лёха словно надулся от самоуважения.

– Ну, раз такое дело, тогда, конечно, отправляй, – сообщил Лёха. – И премии никакой мне не надо, пусть советская молодёжь учится на примерах старших товарищей, – заговорил он вдруг стандартными коммунистическими фразами.

– Ну, значит, решено, – подтвердил я.

Лёха подумал с секунду и вдруг брякнул:

– Служу Советскому Союзу. – Потом подумал ещё и сообщил уже как бы по-человечески, без привычного мата: – "Пойдем, что ли, работать. Делов много, успеть бы за сегодня управиться.

Я сдержал слово, данное Лёхе. В субботу той же недели оформил задачку по всем, как мне казалось, правилам и отправил в парочку научно-популярных журналов заказными письмами. Во-первых, для солидности, а во-вторых, в надежде, что хоть по дороге письма не потеряются. Естественно, никаких ответов ниоткуда я не получил. Лёха тоже больше никогда не возвращался к этой теме – демонстрировал свою гордость. Лишь иногда при редких встречах на стройках я ловил его вопросительный взгляд. Через несколько месяцев я уволился из своего Ремонтно-строительного управления номер 17. Получил трудовую книжку – если так можно выразиться – путёвку в жизнь. С Лёхой попрощаться мне не удалось. В момент моего увольнения он получил 15 суток за хулиганку. Какой-то мелкий мордобой и выбитое окно в пивнушке. Больше я его никогда не встречал, даже случайно.

Нобелевский лауреат

Джэй посмотрел на часы. До встречи с "нобелевским лауреатом" оставалось ещё минут пятнадцать. Можно было ещё потянуть время, поговорить о жизни. Но Джэй почему-то решил иначе.

– Не нужно ли чего-нибудь, кофе или что-то ещё? – поинтересовался он.

– Кофе ‒ было бы неплохо, – отозвался я.

– Кофе… – протянул Джэй и неожиданно спросил: – Ты бегать умеешь?

– Умею! – удивился я.

– Ну, тогда побежали, – предложил он. – Тут не совсем близко, но зато НАСТОЯЩИЙ кофе, – подчеркнул он, – а не это …

Джэй сдержался, чтобы не назвать вещи своими именами.

Мы выскочили из его кабинета и скорым шагом устремились по коридорам, временами переходя на рысцу в особо безлюдных местах. Я, естественно, обратной дороги бы не нашёл, но Джэй великолепно ориентировался в лестницах, поворотах и проходах.

Наконец-то мы очутились в каком-то особенном месте. Джэй "пикнул" своей карточкой-пропуском. Мы вошли в какое-то особое, не для простых смертных, отделение.

Джэй рванул на себя дверь с надписью "kitchen". В левой стороне "kitchen" блистал хромом, никелем и бесконечным количеством кнопок здоровенный агрегат.

– Какой кофе желаете? – официально, с гордостью, словно работник старбакса, поинтересовался Джэй.

– Можно даже запрограммировать ингредиенты на любой вкус, – продолжал Джэй, одновременно нажимая на кнопки и демонстрируя уникальные возможности агрегата. Я слегка опешил от бесчисленных возможностей.

– Да мне обычный чёрный кофе без ничего.

Джэй слегка удивился моему примитивному выбору.

– Уверен? – лишь только спросил он.

– Уверен! – подтвердил я.

– Ну что ж, – со вздохом небольшого разочарования произнёс Джэй и просто нажал на какую-то кнопку. Агрегат подумал несколько секунд и потом ожил. Замигал лампочками. Послышался звук падающих зёрен кофе, отсыпаемых автоматикой, потом звук мельницы, переходящий от стука в ультразвук. Потом агрегат плюнул первую каплю в стаканчик, и из трубочки наконец полился чёрный напиток. Ещё через несколько секунд агрегат издал писк, сообщая, что кофе готов. Я схватил свой бумажный стаканчик. Джэй услужливо подал крышечку, показывая тем самым, что следует торопиться, и мы выскочили в коридор. Джэй хорошо рассчитал время, но плохо рассчитал "траффик". Неожиданно раньше пустынные коридоры наполнились людьми. Вероятно, только что закончились какие-то лекции. Теперь мы не могли бежать. Лишь медленно ползли вместе со студенческой, галдящей толпой. Джэй явно нервничал. Постоянно посматривал на часы и жалобно пищал "экскьюз ми, экскьюз ми", проталкиваясь через толпу. Я пытался вплотную следовать за ним. Мы опаздывали всего-то на несколько минут, но нервозность Джэя всё нарастала. "Не знаю, насколько его начальник справедлив, но, без сомнения, строг", – подумал я.

Наконец-то мы свернули с главного "хайвэя" и уже галопом помчались по пустому коридору. Ещё через минуту мы оказались возле двери с табличкой "Профессор Джонсон". Мы опоздали всего-то на самую малость. Пять минут, не больше. Джей без стука толкнул дверь. Сделал мне знак ждать его снаружи и влетел в кабинет. Через несколько минут он вышел оттуда. По просветлевшему его лицу я понял, что взбучки за опоздание ему удалось избежать. Начальник этого просто не заметил. Джэй открыл дверь передо мной и сделал широкий приглашающий жест руками. Я сделал шаг вперёд и услышал, как Джэй мне напутственно шепнул:

– Только не спорь с ним, если хочешь тут работать, – и потом совсем тихонько добавил: – Конечно, если очень хочешь.

Я вошёл в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь. Вид мистера Джонсона меня странно поразил. В голове я себе нарисовал совсем иной портрет "нобелевского лауреата".

Я рассчитывал увидеть худого, измождённого человека с запавшими глазами, как обычно выглядят люди, служители науки, горящие на работе от бессонных ночей и праведных трудов. За огромным столом, напротив же, восседал толстенький круглый человечек, с короткими ручками и словно налитыми кровью глазами на пышущем здоровьем лице. Эдакий типичный наглец, "булли" прямо, только что сошедший со ступеней американской хай-скул. Собственно, его внешний вид полностью совпадал с его внутренним содержанием. Он даже не удосужился подняться, протянуть руку для рукопожатия и просто предложить сесть. Лишь только я приблизился к столу, он немедленно задал первый вопрос. Это странное интервью напоминало больше допрос в гестаповских застенках. Лишь только я начинал отвечать, и он понимал смысл ответа, как он грубо перебивал, не давая закончить фразу, и тут же задавал следующий вопрос. Манера этого интервью-допроса меня ужасно раздражала. В конце концов от злости я тоже перенял его манеру общения и так же нагло стал перебивать его. К моему удивлению, это его нисколько не смутило и, по-моему, где-то даже понравилось. По крайней мере, в наглости и беспардонности он ценил умение идти по головам к заветной цели. Наконец-то обойма вопросов кончилась. Он пристально, оценивающе посмотрел на меня. Неожиданно вспомнил, что не предложил сесть, но тут же добавил, что, мол, ты уже сидишь, и начал вкратце описывать работу и работников. Во многом он делал упор на дисциплину и необходимость доставлять результаты любой ценой в нужное время.

– Забудь, что такое часы и что такое календарь, – вещал он. ‒ У меня есть лишь одно слово – “нужно”, и мои работники это прекрасно знают. Нужно ‒ значит, они работают вечерами, хоть до двенадцати ночи. Нужно – значит, и в праздники, и в субботу, и в воскресенье.

– Контракторы получают по часам работы, – заметил я.

Мистер Джонсон слегка напрягся и грубо сказал:

– А я и не собираюсь платить больше, чем за 40 часов работы в неделю. Хоть постоянные работники, хоть контракторы. Ребята выходят на работу и в субботу, и в воскресенье. И это потому, что интересно и нужно.

– Понятно, – сказал я, – свободный труд свободно собравшихся людей.

– Точно, – обрадовался профессор Джонсон. – Отлично сказано. Ты сам придумал?

– Нет, – признался я.

– А кто? – поинтересовался профессор Джонсон.

– Ленин! – ответил я и, поймав его недоумённый взгляд, добавил: – Тот самый. Первый премьер Советского Союза.

Мистер Джонсон замолчал. Моя шутка ему явно не понравилась. Он ещё немного покопался в своих бумагах и записях и неожиданно сообщил:

– А ты ведь решил мою задачу с лампочками. Мне Джэй об этом сказал.

"Да чёрт побери, – подумал я, – тут уж всё равно нечего терять".

– Естественно, решил! – отозвался я. – Да потому что это моя задача. Я её с одним товарищем придумал много лет назад.

Испуг мелкого воришки на мгновенье проскользнул в глазах "нобелевского лауреата". Но через секунду он уже справился с собой.

– А я и не говорил, что это моя задача, – нашёлся он. – Это, как обычно, мои ребята ничего не поняли и напутали. Эту задачку я случайно нашёл в одном журнале, который кто-то забыл в самолёте, – наставительно сообщил он. – Я тогда летал в Стокгольм на сессию по поводу представления работ к нобелевским премиям.

Потом он, с секунду помолчав, добавил:

– Я, между прочим, даже помню, как она называлась. Юрив сольюшн.

– Юрьев, – поправил я.

– Юрррив, – попытался повторить мистер Джонсон. – И как можно такое выговорить, – брезгливо сообщил он. – Кстати, кто такой Юрррив?

– Юрьев – один известный профессор, – уже привычно соврал я. – Мы с ним работали одно время над проблемами электромеханики, к этой задаче отношения не имеющими.

– Дааа, – протянул профессор Джонсон. – Наши интересы лежат в иной области. Поэтому я эту фамилию не слышал. Ну и как работалось с мистером Юррривым? – поинтересовался он.

Я на секунду замолчал. Я думал о странной иронии судьбы, столкнувшей абсолютно разных людей в абсолютно разные отрезки времени. О том, как странный случай полностью изменил судьбу Джэя, о профессоре Джонсоне, одержимом идеей нобелевской премии.

Мистер Джонсон всё так же вопросительно смотрел на меня.

– Это было необычайно интересное и восхитительное время! – ответил я. И мне кажется, что на этот раз сказал правду.

-–

Сказка для взрослых о трех медведях

Недавно я тут кино посмотрел. "Волки Уолл-стрита" называется. Приятный фильмец. С юмором и поучительный. И ещё ‒ он мне мои собственные воспоминания навеял. Правда, не про волков с Уолл-стрита. Врать не буду. С таковыми знаком не был. А вот с медведями с Уолл-стрита был знаком и даже пребывал, что называется, "на короткой ноге".

Ну вы, читатель, конечно, мне сразу вопрос подкинете. А чем, мол, волк с Уолл-стрита от медведя отличается?

А давайте-ка вместе разберёмся. Ну-ка расскажите мне, как вы видите волка? Даже не с Уолл-стрита, а нормального серого волка. Первое, что в голову приходит, ‒ это пословица – "Волка ноги кормят." Правильно. Волк на месте не сидит. Всегда в бегах. Смелый, наглый, жадный. Что найдёт – то его.

Ну, а медведя вы как охарактеризуете?

Ну, естественно, большой и сильный.

А ещё как?

Косолапый и лежебока.

Само собой. А ещё как? Вижу, слегка задумались. Тогда подскажу.

Вы никогда не видели, ну хоть в кино или по телевизору, как медведи рыбу ловят? Зрелище, скажу я вам, юморно́е. Находит мишка на реке порожек, через который рыбка лосось пробиться не может, и посему приходится ей порожек этот перепрыгивать. Так вот, садится мишка на камушек на этом порожке, чтоб поудобней было и просто открывает рот. Вокруг рыбка так и летает. Прыг – скок. Скок – прыг. Но мишка на это внимание не обращает и продолжает сидеть с открытым ртом. Ну и вот какой-нибудь лосось-неудачник, выпрыгнув из-под порожка, попадает мишке прямо в пасть. Мишка, естественно, "хрум-хрум". Лосося этого проглатывает и опять открывает рот. Опять ждёт халявную рыбку, что сама в рот падает. Так вот, о таких вот мишках-халявщиках в сказке моей речь пойдёт.

Значит так. Жил да был в одном лесу, точнее Силиконовой долине, один мишка. И звали его, как водится в народных сказках, Михал Иваныч. Ну жил, не тужил. Работал много. Деньги заработанные так просто не тратил, на ветер не бросал. Всё домой нёс, откладывал – копейка к копеечке. Экономил. Во всём себе отказывал, чтоб потом деткам своим, медвежаткам, на колледж – университет, образование хорошее хватило. И вот как-то в один погожий денёк решил Михал Иваныч работу сменить. Чтоб трудиться поинтересней было, чтоб денег побольше платили, чтоб перспектива какая была. А то вот компания его, где он не один год непосильно трудится, уж совсем захирела. Того гляди на замок пудовый насовсем закроется.

Ну, начал Михал Иваныч себе место новое подыскивать. Время было хорошее. Солнышко ярко светило. Инвестиционный климат был благоприятным. Компании новые открывались, росли как грибы. И всем нужен был такой вот умный-разумный добропорядочный мишка с опытом работы в компьютерных компаниях. Так что выбирать было из чего. Тут тебе и старые добрые компании, и стартапы – компании, только что открывшиеся. Старые компании давили на известность и стабильность, завлекали бенефитами. Новые компании манили зарплатой, перспективами. Но волновал вопрос надёжности. Так что было, о чём задуматься. Ну вот ходил, ходил мишка на интервью, встречи разные, решиться всё никак не мог, пока наконец-то не забрёл он в одну новёхонькую компанию. И компания эта ему сразу полюбилась. Работа интересная, перспективная, прям на острие науки современной. Начальников-контролёрщиков над тобой мало. К словам твоим прислушиваются. В долгий ящик не откладывают. Сегодня решили – завтра сделали. Сказать можно – свобода творчества. Так что влюбился Михал Иваныч в компанию эту новую с первого взгляда. Жена Михал Иваныча, правда, была не в восторге. Ей вот надёжности да стабильности хочется. Ей вот надобно, чтоб Михал Иваныч дома вечерком в шесть ноль-ноль, как штык. Чтоб с детками уроки поделал, в кроватки уложил, да книжицу на сон грядущий почитал. А тут, в компании новой такого не предвидится. Душа чует, что денно и ночно он там просиживать будет. Только делать нечего. Не может она так просто мужу своему перечить. Одно вот только наказала она мужу своему, Михал Иванычу, – испросить у компании про бенефиты. А бенефиты-то есть штука не сказочная, а вполне человеческая. Только вот коли начнёшь языком человеческим пояснять все штуки-закавыки про иншурансы да планы четыреста первые, то дух сказочный тут же и растеряется. Посему на примере мишки нашего, медведя сказочного, я всё это по-сказочному и поясню. Так что навострите ушки да слушайте.

Решает как-то раз Топтыгин Михал Иваныч в другой лесок перебраться, потому как в лесу прежнем уж жизни никакой не стало. Гнус-комар заедает, еды не хватает и всяко-другое раздражает так, что сил нет. Ну вот ‒ находит Михал Иваныч лесок новый, раскидистый. Медведей-старожилов там встречает и начинает расспрашивать, что ж в этом месте хорошего есть.

– Есть, – спрашивает, – у вас речушка какая, чтоб от жары да на радостях там поплескаться?

– Нет такого, – отвечают старожилы, – одни трясины да болота кругом.

– А есть полянка какая поблизости, чтоб в траве душистой поваляться?

– Нет такого, – старожилы отвечают, – одни буреломы кругом.

– Ну а насчёт того, коли заболею я какой-нибудь болезнью медвежьей. Есть тут у вас доктор Айболит поблизости, али, на худой конец, ёжик-знахарь?

– Нет тут ничего, – опять старожилы отвечают, – коли заболеем, то сами корешками да травкой целебной лечимся.

– Так что ж это получается, – удивляется Михал Иваныч. – У вас вообще нет ничего?

– Да нет! – отвечают старожилы. – Мы тоже не лыком шиты. И у нас кой-чего есть. Пойдём с нами, покажем.

Дальше заводят его в бурелом-чащу и показывают парочку каких-то листиков, из-под земли едва пробивающихся.

– Так вот, – говорят старожилы, – листочки эти – посадки малины. Через год другой малина эта как вырастет, в твой медвежий рост вымахает. То-то мы все малиной этой объедаться будем!

Вы, конечно, поняли, на что это я так грубо намекаю малиной да листиками. На нормальном человеческом языке всё это называется акциями, или шэрами, от английского слова "share". И когда приходит потенциальный работник в новую, так называемую "стартап" компанию, то завлекать его особо нечем. Ну разве что этими вот шэрами, ну и, как водится, давить на перспективу. Даём тебе вот десять тыщ шэр почти-что за бесплатно, по копеечке за шэру. А там, гляди, компания выйдет на рынок на Уолл-стрит и торговаться будут шэры эти по доллару за штучку. А если дороже? А если за пять, а если за десять, а если … Ну а дальше себе и вовсе трудно представить. К сожалению, всё это обычно оказывается пустыми разговорами. Ни на какой Уолл-стрит компания, конечно, не выходит и через год-другой успешно закрывается, объявив банкротство. Но мечтать никто не запретит. Да и чем "чёрт не шутит". Все теперешние успешные компании тоже когда-то в стартапах ходили.