Немного помолчав, мужчина сказал:
– Потому что это страх. Людьми уже перестало править стремление духовного просветления. Многие, если и делают обряды, молятся (для гармонии в своей душе), ступают в церковные ряды, то ради того, чтобы избежать ада, жить после смерти припеваючи, в раю, и казаться в глазах других людей святыми. Это ужасно, на самом деле. Верой правит страх… порой, даже мне кажется, что никакого ада и рая нет.
Грёзнов с тупым удивлением посмотрел на склонённую голову собеседника и с осуждающей интонацией воскликнул:
– Но вы же священник!
– Да, – несколько помедлив с ответом спокойно заговорил мужик, – я христианин, но со своими взглядами на некоторые понятия. Неужто, если я человек религиозный, то во мне должно быть только религиозное мировоззрение? Да, я верю в Бога, но на некоторые вещи имею свой взгляд. Наверное, именно поэтому я ещё и не стал фанатиком…
– Ну что за бред! – сквозь гневно бурлящие мысли воскликнул Грёзнов. – Вы свя-щен-ник!
На это католик лишь несколько истерически улыбнулся и решил выдержать полминуты молчания, разглядывая стоящую впереди православную церковь с раскачивающимися на фоне ветвями, когда за решётчатым забором сметал листву протестант. В конце концов, священнослужитель сказал:
– Если человек отрицает веру в Бога, в любом его проявлении, то… либо этот человек обижен на жизнь, либо находится в кругу тех, кто на неё обижен.
Он посмотрел на Михаила.
Эти слова были обращены ему. Только ему. И он это понял.
Грёзнов медленно покосился в противоположную сторону, после чего начал мешкаться, лазить по карманам и делать вид, будто куда-то торопится. Он встал со скамейки и скоро сказал:
– Мне пора идти. До свидания.
– Стойте, – быстро проговорил католик и достал листок с ручкой из своего кармана. Мужик что-то написал и протянул бумажку с каким-то адресом Грёзнову. Тот её взял. – Приходите по этому адресу, когда почувствуете, что… проще говоря, когда почувствуете, что вам надо прийти. Не стыдитесь.
Грёзнов, ничего не ответив, развернулся и прошёл к выходу с территории. Бумажку он спрятал, не выбросил. А почему не выбросил? Не понятно. Однако было ему ясно только то, что, как оказалось, в клумбе, у церкви, где умирали ирисы, чрез тьму сгубленных растений можно было разглядеть парочку новых, вновь распускающихся бутонов, которые давали надежду на процветание и благоухание всей окружающей земли.
Не доходя до единственного в городе бульвара, который, несмотря на буйное количество присущих ему красок, оставался последнюю неделю мерклым, парень ступал по знакомой улице, что обрывками прошлого играла с его сознанием. Однако помимо воспоминаний бедную душу терзали тёмные мысли насчёт того католика:
«… Тоже мне, нашёлся. К христианству принадлежит, а в бога не верит. Что ж это за христианин такой? Чепуху всякую в уши заливает! Ой как заливает!.. да и что он пристал? Выговориться некому?.. и чего он припёрся в православную церковь, а? Да дураку понятно, что он ходит туда, чтобы в свою католическую церквушку увести. Красота ему там нравится! Придумать же такое! Какой идиот! Для него религия – бизнес! Однозначно!.. Из всего, что этот дед сказал, верно только то, что сейчас всё под страхом. Дальше будет хуже… Этот жалкий старик упустил ещё одно! Сейчас всё – бизнес! А уж литература-то! Ради славы и денег!.. графоманы! Разве можно так искусство извращать! Про другие виды искусств вообще думать не хочу! Что с этим поганым миром творится?.. надо было этому католику в лицо рассмеяться! Нотации он мне ещё будет читать!».
Вдруг он резко на что-то отвлёкся, благодаря чему его внутренний гнев затих. Грёзнов прошёл мимо украшенного, забитого посетителями, – среди которых он смог разглядеть нескольких завсегдатаев, – приличного ресторана, где работал официантом уже не первый год. Он умолил выдать ему несчастный отпуск на июль. Трудоустроился в этом заведении неофициально, как и многие в нынешнее время.
Почему он пошёл на официанта? Почему не нашёл работу юриста, не занялся другими видами трудовой деятельности, что требовали высшего образования? Потому что высшего образования у него просто-напросто не было. Он окончил восемь классов и получил свой ненавистный аттестат с парой троек (по остальным предметам у него стояли четвёрки и пятёрки; в начале учебного пути Михаил преуспевал). Мать ему с каждым годом стала всё меньше и меньше давать денег и всё хуже опекала. К девятому классу она и вовсе начала реже являться домой (но этой истории стоит выделить отдельные строки). Так вот, отвёл его близкий и, наверное, единственный друг в кафе, где нуждались в трудоспособных руках, а точнее – официантах. Ну, вот Грёзнов и устроился, поскольку деньги уже надо было зарабатывать самому, даже не из грызущей совести перед родителями, что, в основном, является основной причиной находить детям работу, а из горького осознания того, что в ином случае можно помереть от изнуряюшего голода. Ему повезло, что в свои шестнадцать лет он выглядел мужественно, хоть и худо. Также повезло в том, что ни согласия родителей и прочих документов, кроме таких формальностей, как имени, фамилии, отчества, адреса квартиры, дома и номера домашнего телефона было не нужно. Работал по шесть-восемь часов. Получал мало, поскольку заведение было крохотным и маловостребованным. Но получать «мало» – это уже не ничего, это уже не голод и не смерть. В первые дни Грёзнову становилось очень страшно и боязно работать в такой непривычной роли, в такой незнакомой среде. Он был выбит из колеи: данная работа невозможна без общения с клиентами. А учитывая замкнутость и внутренний, кипящий с детства от ненависти котёл (что привёл к вселенскому разочарованию в столь юном возрасте), давалось ему это слишком сложно. В первый день он чуть ли не упал в обморок; парнишка дрожал, озирался бегающими глазами, если он говорил – его язык заплетался. Но вскоре всё же приспособился. Однако к тому моменту, как он ко всему привык, его решили уволить. Причиной тому послужили слухи о проходящих в их районе (в районе, где располагалось кафе) проверках. Хозяин заведения встрепенулся, объяснил несколько грубым и указывающим тоном обо всей ситуации Грёзнову и девушке, которая была на год старше него и работала вместе с ним. Да Михаил, услышав об этом, начал спорить и, к удивлению, отвоёвывать своё место под солнцем, в то время как та скромная девушка понимающе кивнула и ушла, из-за чего Грёзнов посчитал её слабохарактерной и дурной. Тем не менее, место он не отвоевал, и из кафе его выгнали. Об этом он рассказал своему всё тому же другу, который обещался помочь ему сызнова найти работу. Тот через пару дней пришёл к Михаилу с вестью о том, что его мама была бы не против назначить Мишу продавцом в книжном магазинчике. Там он и работал. Но вот, исполнилось Грёзнову восемнадцать, и он распрощался с магазином по личным причинам и из-за одного весьма печального обстоятельства, нанёсшего очередную тяжёлую рану. Вскоре он наткнулся на хороший ресторан и остался там официально работать. Платили хорошо. Страхи, боязни более-менее пропали. Бывали и ссоры с сотрудниками, и обычные, житейские разговоры. Однако ни с кем близко он сговориться не смог, ибо темы, поднимаемые кем-то (сам он заводил беседу очень редко) относились только к работе. Через месяц его забрали в армию, и он вернулся на прежнее место официанта только через год. Вот и работал он тут до своего отпуска. Работал и днём, и иногда ночью. Почему взял отпуск? Помимо того, что он просто-напросто выгорел от постоянной работы, внутри него уже не первый день пылало рвение к искусству, к литературе. И в один миг он осознал, что ему просто необходимо время отойти от рутины и посвятить себя наконец-то свободе, которую подразумевает искусство.
От витающего чувства ностальгии замирало сердце. Грёзнов решил идти домой, но уже другой дорогой. Тут в голову снова вернулись мысли о ней. Как же ему желалось увидеться снова, вновь рассмотреть её девичий профиль с небольшим остреньким носиком и развевающимися на ветру волнами волос. Пределу счастья душе его не было бы при виде одной только коленки, выглядывавшей из разреза платья.
Грёзнов продолжал бесплодно фантазировать об их встрече, пока не заметил, что очутился около большой, заросшей детской площадки, окружённой старыми, облезлыми жилыми домами. Трава, высота которой равнялась коленкам Грёзнова, тихонько колыхалась. Вокруг – мёртвая тишина, в которой можно было с лёгкостью услышать шуршание листвы. По небу проплывали грозовые облака, не несущие, однако, в себе даже намёка на грозу.
Он остановился подле трагично склонившейся ивой, отсюда открывался вид на просторную площадку, виднеющейся сквозь развевающейся ветви навевающего печаль древа.
«И почему развалины так красиво выглядят?.. Может, потому что они сливаются с природой?».
Неожиданно взгляд Грёзнова притянул какой-то странный объект на другой стороне площадки. Это был вышедший из подъезда мужчина пухловатого телосложения. Он кого-то ждал. Ходил, бродил вокруг одной скамейки, оглядывал всё вокруг, пинал мирно лежащие под ногами камни. Как вдруг из-за угла соседнего дома появляется уж больно знакомый Грёзнову силуэт. И, спустя пару секунд, он распознал в лице этой явившейся фигуры её.
Выглядела она совсем иначе: короткие джинсовые шортики, чёрная маечка, на лице пышный макияж. По общим впечатлениям, вспоминая образ её самого первого появления, Грёзнов посчитал её вид несколько вульгарным. Шла она к тому, нетерпеливо ждавшему её мужчине. Встретившись, она что-то спросила, затем обняла его, поцеловала, и, взявшись за ручки, кокетничая, скрылась с ним в подъезде.
Грёзнов стоял в оцепенении и не знал, что думать. Душу его накрыла печаль. Недавнее наслаждение, которое он испытывал от окружающей его красоты, исчезло. Стоял он тут под ивой, не двигаясь. Смотрел на железную дверь того подъезда да бледнел. Чуть позже грусть снизошла, уступив место терзающей и гневной ревности. Хотелось проклясть кого-то, да кого? Музу или мужика?
«Неужели она уже с кем-то?! – думал Грёзнов, сам не веря своим мыслям. – Как?! Почему?! Что ж делать теперь?.. И главное, почему он?! Это вообще лишило меня даже шанса на встречу с ней…».
Простояв в ступоре ещё пару минут, он наконец-то смог сделать шаг. Блеснула слеза, которую он, будто боясь её появления, поскорее вытер.
«И кому я тогда вообще нужен? А нужен ли вообще?.. Ладно, пора собраться. Да и тем более я искал Музу, а не любовь… хоть я и получил влюблённость, но, всё равно, главное – Муза… да и что такое влюблённость?..».
Он ушёл с этого места и побрёл по направлению к дому. Идя тихими закоулками, Грёзнов давал мыслям свободу. В шумных местах они ограничены и оборваны, и лишь в тишине они обретают поистине громкий голос.
«И всё же… как же она великолепна. Не важно: в каком виде, и в какую погоду, и с каким окружением. Она уникальна!.. И разве можно теперь говорить, что не существует уродства? Вот кто может стоять с ней наравне? Никто. Есть ещё настолько некрасивые люди, что аж выворачивает. То ли сочувствовать им, то ли просто отогнать от себя… и как ещё вчера я дошёл до такой мысли, что красота есть везде? Бред! Бред и ещё раз бред! Есть красота, а есть уродство. Я не собираюсь смотреть на человека уродливого. Мне это не нравится. Мне легче смотреть на что-то красивое. Это мне нравится! И пусть мои мысли исходят из эгоизма, пусть! Нет в мире только чёрного или белого! Если уж есть красота, то есть и „некрасота“. Если уж есть уродство, то есть и „неуродство“… а весь этот бред, пришедший в мою голову на той идиотской лавочке – простая бессмыслица… Вездесущая красота! Боже мой! Что за детские выдумки и жалкие фантазии! Это… это детское стремление к доброте, состраданию и прочей дребедени. Только ребёнку допустимы такие грязные мыслишки! Жизнь не может быть хорошей! Все говорят о счастье, а его, просто-напросто нет!.. Счастья не существует!..».
Бродя по улочкам, Михаил понял, что оказался в незнакомом районе, из-за чего, боясь заблудиться, пошёл по обратному пути, где вскоре наткнулся на оживлённую улицу. Грёзнов проходил мимо магазинов, домов, театров, как вдруг наткнулся на бумажку, наклеенную на безобразную стену. Она гласила о том, что в пятницу на этой неделе, на улице М—о, в библиотеке, пройдёт литературный вечер молодых и современных поэтов, на который может прийти любой желающий. За вход взимали сто тридцать рублей. Вечер посвящён поэзии (снизу был маленький список каких-то имён и фамилий). Грёзнов постоял возле вывески, постоял и решил:
«А почему бы, собственно и нет? Погляжу на этих „поэтов“? – немного с издёвкой подумал он. – Может, чего-нибудь умного наберусь? Или наоборот – посмеюсь? – парень чуть улыбнулся, помотал головой и пошёл к себе домой, записав на листке адрес и время литературного вечера».
Ему уже хотелось кушать. На дворе было около двух часов, а обеда тот ещё даже не видал.
Что ж ещё остаётся делать, если одиноко, бедно, да и искусства сердце почему-то уже не жаждет? Что ж делать, если за спиной – тяжёлый, не сбрасываемый груз трагедий прошлого, из которого весь мрак в душу и лезет? Что ж ему осталось, кроме того, как оттягивать время обеда, чтобы убитое время не казалось столь бесплодно проведённым, если есть поставленное впереди неотложное дело, даже такое обыденное, – как обед.
III
Дня два прошло с момента, как Грёзнов нашёл ту самую бумажку о литературном вечере (при дальнейших прогулках он находил такие же вывески на других стенах). Не сказать, что его выходы на улицу были продуктивными или интересными. Можно лишь отметить, что за этим он искал на свою голову стихи, рифмы, да и помимо прочего – Музу, которую, несмотря на всё прежнее недовольство, продолжал ожидать с содроганием сердца.
И вот вечер. За окнами мельтешили листья высоких деревьев, которые тенями, являющимися из-за желтоватого света дорожного фонаря, пробирались в комнату к Грёзнову, который, сгорбившись, склонил голову над деревянным столиком, строча стихотворения. Белые и исписанные листы, разбросанные по столу, тускло освещались маленькой настольной лампой. По стеклу барабанил мелкий дождик. Вокруг – безмятежность, которая, однако, мешала Грёзнову, вследствие чего тот порою подрывался из-за стола, открывал окно и вслушивался в каждый шелест зелёных кустов и каждый удар воды об асфальт. Тишина иногда его напрягала: в его голову начинали навязчиво лезть былые воспоминания, которые следовало бы назвать травмами. И, видя, во что они вылились, видя, какой характер, какую личность они сотворили, нельзя не упомянуть и о причинах данного следствия; нельзя не рассказать о корнях.
Матерь Миши звали Лолитой. Она родилась в деревне, в семье вечно хмельного развратника. Мама её была необразованной, закрытой в себе женщиной, работавшей дояркой. По молодости познакомилась её мать со своим будущим мужем. Тот был красавцем: стройным, сильным, с харизмой. Познакомились они, свадьбу сыграли, ребёнка родили одного, а затем и второго. И чрез годы пришли в их семью беды. Отца с работы выгнали, оклеветали за инакомыслие. Он спился и стал скандалы в семье разводить. Потом – изменять жене, но, несмотря на это, не переставал держать её под своим контролем. Пользовался её слабым характером и отстранённым положением в обществе, жаловаться той всё равно некому, ведь ни друзей, ни связей с родственниками и знакомыми у неё нет. И вот через некоторое время, в такой напряжённой обстановке, рождается Лолита.
Лолита росла красавицей. Правда, в силу окружающих обстоятельств, девочка становилась забитой, однако была всё-таки более общительной, чем её мать. Жила бедно. Учиться сначала особо не желала, да ближе к шестому классу поняла: лучше учиться, нежели наоборот. Мечта в ней загорелась – съехать из этого дома в забытой всеми деревушке. Окончив школу с парой троек, она поступила в ПТУ, так как никуда больше Лолиту брать не хотели: она завалила многие вступительные экзамены (и с каждым провалом, желание учиться пропадало всё больше, но в душе ещё не угасала детская мечта, и было стремление). И как же хорошо (да в тоже время очень печально и скорбно) вышло, что встретила она Романа Грёзнова – выходца из хорошей, обеспеченной семьи, который имел, однако, скверную особенность в характере (это даже следовало бы назвать отклонением, но об этом стоит рассказать позже).
Между ними загорелся бурный роман. Её сердце забилось от счастья с двойной силой – и от пылавшей любви, и от надежды исполнения её самого важного в жизни желания. В двадцать лет она от Романа забеременела и вышла за него замуж, что, как следствие, навсегда убило в ней стремление получить образование.
Что сказать о Грёзновом? Несмотря на то, что он выходец из почтенной семьи, учился он плохо (был выгнан со второго курса из приличного университета по причине плохого поведения и прогулов), из-за чего родители в наказание насильно зачислили его в ПТУ через знакомых. Сам парень был не уродлив, даже очень привлекателен. Единственное, что отпугивало окружающих и ухудшало их отношение к нему, из-за чего и не красива становилась для многих его внешность, – нежданно вспыхивавшая агрессия. После успешного окончания, успех которого во многом заключался именно благодаря Лолите, ставшей стимулом трудиться, учебного заведения, родители переписали на него бабушкин дом, чтобы молодожёны в нём поселились. Сам парень решил пойти учиться дальше и не останавливаться на достигнутом.
Само знакомство Лолиты с семьёй Грёзнова прошло отлично, и девушка произвела положительное впечатление. Она же, в свою очередь, со своей семьёй никого не знакомила и поставила на эту тему табу.
На первом месяце беременности Лолита съехала в тот самый по праву подаренный бабушкин дом. Находилось это двухэтажное строение в малолюдном районе, где не было дорожного шума, громкой матерщины подростков и визга младенцев. Это был уютный район, где стояли двух-трёх этажные дома. Если найти правильную перспективу, можно увидеть небывалую картину: впереди, через колыхающиеся ветви чёрной бузины виднелись многоэтажные строения, окна которых золотом отражали лучи заходящего Солнца, выглядывавшего из-за макушки невысоких гор. Сзади, на тех же горах располагался и зеленел лес, разросшийся вниз полянами.
И вот рождается дочка – Лиля. Маленькая, улыбающаяся девочка. С её рождением дом чаще стал принимать гостей. Родители Романа чуть ли не ночевали у сына, играя со смеющейся девочкой. От своих же родственников и родителей Лолита всё скрывала. Она вовсе оборвала все связи.
Казалось, всё было хорошо, только наперекор радости в доме воцарился страх. Лолита часто впадала в ступор, порою беспричинно просыпалась ночами, молчала, когда малышка плакала. Ей хотелось отдать ребёнка. Отдать и больше не видеть. Она боялась. А боялась от незнания. Все ценности, умения и чувства, должные играть важную роль в воспитании маленького существа, были для Лолиты чем-то незнакомым. Изредка она читала книги по воспитанию, но все приобретённые знания, в конце концов, ставила под сомнения и забывала. Девушка хотела уйти, однако её крепко удерживало чувство страха за своё будущее. Чудилось, что при другом ином исходе событий та сызнова воротится в глушь, в деревню, в тот дом на опушке гремучего леса, где каждый вечер разились скандалы.
Прошло два года. Роман сильно изменился. Та особенность его характера, его психики, начала проявляться всё чаще. А точнее – вспышки гнева. Всё чаще они врывались в размеренную жизнь без особой на то причины. Единственным спасением и успокоением для него была Лолита. Только она, только прикосновение её нежной руки, её робкий поцелуй охлаждали его пыл. Но потом происходит то, чего они не ждали: спустя два года после рождения Лили, Лолита снова становится беременной. И, хоть ребёнок ещё только находился в утробе, чувствовалось, что именно он сломит опоры расшатанного моста.
Появляется на свет Миша.
Он рос тихим, скромным ребёнком. Воспитывался до трёх лет в доме, потом пошёл в новый, недавно открывшийся детский сад, где проводил своё время, мало с кем общаясь. В семье с его рождением начала более явно проявляться финансовая трещина. Родители стали мало уделять внимания детям. К счастью, между Лилей и Мишей установились очень дружелюбные и родственные отношения. Они всегда проводили время вместе за игрой, поддерживали друг друга, бегали под дождём (именно поэтому, наверное, Грёзнов любил ливни). Лиля фактически выполняла функцию матери, пока Лолита уже многие дни практически ни с кем не разговаривала и не обращала внимания на подрастающих чад, начиная жить в бесплодных мечтаниях. При встрече Миша всегда обнимал свою темноволосую сестру. И, кажется, она была единственным человеком, от которого он по-настоящему получал искреннюю любовь. Однажды Лиля начала самостоятельно изучать растения, в частности – цветы. И самым излюбленным ею цветком стала роза.
В то же время у Романа, как уже было написано ранее, стали всё чаще проявляться беспричинные вспышки гнева. Порой придёт домой, разбросает вещи, возьмёт ремень да отхлыстает неповинных детей. В основном больше всего доставалось Мише.
Что же было с Лолитой? Что происходило в её тленной душе? Страх вернуться к корням перерос в некоторую степень помешательства, тем более из-за такого неадекватного поведения мужа. Порой она, когда у Романа случалась вспышка гнева, бросив детей, пряталась сама, и перед глазами её вставал образ до беспамятства пьяного, с белой горячкой, отца. Но она продолжала любить Рому иль из-за страха, иль из-за искренности девичьего сердца. Однажды, после очередной прогремевшей ссоры, которая закончилась побоями на лице и на шее, Лолита хотела заявить об этом в милицию, но сначала зачем-то пошла бездумно к его родителям за советом. Они, выпучив на неё безумные глаза, вливали ей в уши фразы ужасного содержания: «Он же твой муж! А что другие скажут! Все так живут, это нормально! Что ты себе накручиваешь?!». В конце концов, под таким давлением она была вынуждена от этого отказаться.
Тем не менее, ради собственного блага отговорив Лолиту заявлять на Романа в милицию, родители и сами прекрасно знали об ухудшающемся положении психического здоровья их сына. Они очень переживали. Потом даже начали чуть ли не каждые сутки наведываться домой к молодой паре. Но никто ничего предпринимать не собирался. Все надеялись, что это всё само утихомириться, и что у Грёзнова просто-напросто такой период, который вскоре полностью уйдёт в прошлое. Однако надежде перечил и здравый смысл, кричавший о срочном лечении Романа в психиатрической больнице. Но, увы, это нанесло бы непоправимый удар не только по его репутации, но и по репутации всей его семьи, по самые глубокие корни. Все бы только и делали, что смеялись и косо посматривали. А карьеру-то успешную хочется. И, быть может, если к душевнобольным людям относились хотя бы с состраданием, то позже не произошло бы такого ужаса, и не стало бы настолько шокирующего следствия боязни нелепого осуждения, какое случилось однажды…
Мише тогда было пять лет. Лиле, соответственно, – семь.
Это было Лето. Солнце садилось всё ближе к горизонту, длинные тени падали от высоких деревьев на небольшую лужайку дома Грёзновых. Миша забежал в дом. Мать лежала, согнувшись калачиком, на диване и пролистывала какую-то газету. На протяжении нескольких дней она искала себе работу, дабы жизнь её имела хоть какое-то разнообразие, в котором она и видела смысл существования. На часах короткая стрелка застыла на семи. Никто ещё не ужинал.
Миша прошёл мимо дивана, и к нему навстречу бросилась Лиля. Она кинула в него мягкую игрушку, засмеялась и прокричала: «Не догонишь!». Миша улыбнулся и только сделал шаг вперёд, как на улице раздался грохот железной калитки. Все вздрогнули, насторожились. Раздались громкие маты. Все мигом разбежались кто куда: дети побежали наверх, а Лолита осталась внизу и приподнялась с дивана. Трудно было сказать, что потом происходило внизу, но до комнаты, где прятались дети, донёсся женский крик. Видимо, на этот раз даже Лолита не смогла утихомирить своего мужа. Дети выбежали из убежища спасать свою маму. Попав под раздачу и получив пощёчину, Миша отполз в угол, боясь заплакать (так как это привлекло бы внимание его отца). На этот раз весь гнев направился целиком прямо на Лилю. Миша запомнил выражение её плаксивого лица на всю свою жизнь: они стали для неё последними. Всё, что она испытала перед столь юным, столь скорым концом – страх. Девочка еле дышала от боязни. Её душили слёзы. Сестра выбежала на лужайку от озверевшего мужчины. Она отвела его от них. Она спасла своего брата, свою маму от внезапно вселившегося беса. Но этот побег из дома лишь пуще озлобил отца. И вскоре, вместо девичьего крика и мужского мата, на улице разразилась тишина: разразилась столь же внезапно, как пришла в семейный очаг гроза.
Лолита в слезах выскочила из дома и застыла на веранде с ледяным взором. Миша рванул из угла и встал рядом с матерью. Он увидел две застывшие фигуры. Две фарфоровые статуи. Одна имела силуэт мускулистого мужчины, поставившего одну руку в бок, а другую на затылок. Эта статуя дрожала. Лицо её с каждой новой секундой сильнее багровело. Статуя подошла к другому силуэту. Мужчина трогал её лицо, мирно развевающиеся волосы. Но как бы он не пытался её разбудить – она не вставала. Эти девичьи босые ножки стали безжизненными, как и всё тело, как и все здесь присутствующие. Живых не осталось.
Маленький Миша не знал, что делать. Он тронул руку матери и ощутил на себе всю её дрожь, весь разлившийся по душе холод. Она скулила, прикрыв вздрагивавшую губу робевшими, тоненькими пальчиками. Миша был испуган, но не знал чем. Мальчик кричал, чтобы они побежали к Лиле. Он визжал, что ей нужна помощь. Но никто не отвечал.
Девочку похоронили через неделю. Она умерла от удара затылком о бетонный угол цветочной клумбы. Незадолго до этого, как выявилось вследствие экспертизы, на её шее появились синяки, а на животе – красный отпечаток ноги, который и стал причиной резкого падения.
Против Романа начался уголовный процесс. В тот же вечер в милицию позвонили соседи Грёзновых и заявили о шуме и криках из соседнего дома. Мать Романа, узнав о содеянном, выпала из жизни на целых три дня. Она не вставала с кровати, бубнила сутки напролёт себе что-то под нос, ворочалась из стороны в сторону. В первый же вечер у неё подскочило давление, и повысилась температура. О ней еле как заботился её муж, пытавшийся держаться и мыслить трезво. Лолита же окончательно сошла с ума. Страхи, жившие в ней, ввиду такого случая, наконец, проявили себя во всей силе. Она, если говорить честно, помешалась на любви к Роману. Да, она испуганно трепетала, боялась его присутствия, но списывала это на сильную любовь. Ночами Лолита плакала, однако на утро всегда будто безумно сияла да вела себя непринуждённо. И помимо прочего в ней проснулась злоба, которую она выливала на маленького Мишу. Лолита говорила ему, что он виноват в её смерти, что именно он мог спасти свою сестру. Мальчик ревел. Он вовсе потерялся в мыслях и эмоциях, а слёзы стали для него чем-то обычным и будничным. Но вскоре плач прекратился. В нём будто что-то сломалось: Миша молчал.
Родители Романа всеми силами пытались спасти сына от тюрьмы, но усилия оказались тщетны. По итогу, исходя из сути допросов (Лолита отрицала всё и молила оставить ей любимого и бескорыстного мужа), Грёзнова закрыли в психиатрической больнице на самой окраине города. Поначалу жена всё время навещала своего избранника, Романа. Родители тоже. Люди, знавшие их, стали косо, а иногда с сожалением (хорошо ли это?), посматривать на них, встречая тех на улице.
А время шло, Миша рос. В семь лет он пошёл в школу, чего сильно боялся. Мать же, не найдя работы (деньги на пропитание выдавали родители Романа, из-за чего те часто с Лолитой конфликтовали), стала шататься по городу, захаживая вечерами в бары и клубы, спуская тем самым подаренные деньги. Бабушка Миши, то бишь мама Романа, начала воевать с девушкой за опеку. Она предлагала взять ребёнка под своё крыло, что Лолита, в свою очередь, отвергала, ибо мысленно понимала, что тогда не сможет доказывать себе и другим о своей важности и о том, что люди «должны» её материнству. Однако, помимо всего, девушка ещё понимала, что, отдав ребёнка, она не сможет вымещать гнев и злобу на нём, и у неё, помимо прочего, не останется человека, похожего на Романа (а ей так не хватало его в этом доме). В конце концов, Лолита каждые выходные, вечером, уходила из дома на всю ночь. Миша оставался один, его изводила тревога, одна странная навязчивая мысль, что мама утром может не вернуться.
В школе мальчик, как и говорилось ранее, преуспевал, несмотря на такую тяжёлую ситуацию в семье. Однажды мать отправила его к психологу (что было тогда, в те времена, практически новизной). Он прошёл три сеанса, после которых ему вроде как стало лучше. Для чего она это сделала? Чтобы доказать родителям Романа, что она может заботиться о ребёнке. Через некоторое время отношения с родителями переросли во враждебные, и они перестали друг с другом общаться. Лишь Миша тайком в субботу навещал их, что позже всё-таки бросил.
В классе третьем под жёстким давлением окружающих мальчик вступил в ряды пионеров. Самому ему эта идея никогда не нравилась, однако другие так не считали и любого человека, не вступавшего в эти ряды, презирали. Так, Миша выучил это обещание, эту пионерскую клятву, которую, бледнея, рассказал на торжественной церемонии, после чего на его шею повязали красный платок. В пятом же классе пришёл новенький. У него было странное, редко встречающееся имя – Исай. Мальчик был общительным, со всеми сдружился, в то время как Миша дружеских отношений ни с кем не искал. Да чем-то Исая он привлёк. Мальчики подружились, хоть и общение завязывалось тяжело, оно строилось лишь благодаря усердному труду Исая. Проходило время, и вскоре для Миши Исай стал спасением, от него поистине веяло ощущением надежды. Он стал для него человеком близким, словно «двойником» души Лили.
В то же время из-за разрыва отношений с родителями Грёзнова, Лолите стало нечем погашать налоги. Однако какое-то время она ещё держалась. Правда, откуда деньги та брала, Миша не знал. Удача не снизошла к ним с небес, и девушке пришлось принять решение продать дом и купить квартиру (на то время, здание уже было переписано на неё).
Дом выкупили за месяц и за большую цену, так как он располагался в спокойном, хорошем месте и был в приличном состоянии. Лолита на такие большие деньги смогла купить целых две квартиры в двух районах. В одной поселились она и её сын, а вторую она купила с определённой целью.