Глава одиннадцатая
Шквал в Торресовом проливе
Большую часть ночи Клермон был вынужден отбиваться в кубрике от обоих своих дружков, Стивена и Тома. Все остальные матросы вели себя хорошо, но эти две сволочи одолели, как два комариных роя. Пришлось царапать их до крови. Встретившись уже днём на палубе с леди Грэмптон, которая была выставлена из камбуза до рассвета, невыспавшийся кок понял, что Энди ночью пахал как проклятый. Под глазами молодой женщины появились болезненные круги, а в самих глазах было сумасшествие. И она уставилась на него, на Клермона, так, будто умирала от жажды, а он был одним-единственным человеком на всей Земле, который мог дать ей воду. Она у него спросила, когда будет следующая волшебная ночь.
– А это зависит от вашего поведения, миссис Грэмптон, – нагло ответил он и дёрнул её хорошенько за нос.
С этого дня она исполняла его работу – стряпала для шестнадцати человек, убирала камбуз, мыла посуду, а он играл на гитаре, пил с капитаном ром и время от времени позволял сумасшедшей даме срывать со своего рта коротенький поцелуй. Осчастливливать её следующим любовным свиданием он намеренно не спешил – хорошего понемножку, пускай посходит с ума! Матросы над ним шутили. Он слал их к дьяволу.
– Дорогой Клермон, пора прекращать всё это, – сказал однажды ван Страттен, когда Клермон вдруг вызвал его, а также и Эдвардса на дуэль за шлепки по попе, – иди обратно в свой камбуз, а англичанку гони сюда! Она всё же леди, а ты – недоразумение. Так нельзя.
– Не смейте мне тыкать! – еле ворочая языком, проорал Клермон, – я – мужчина! Мой прадед был дворянин познатнее вас, милостивый государь! За шпагу, сударь, за шпагу!
Но капитан схватил вместо шпаги Библию, которую читал Эдвардс, и дал Клермону этой огромной книгой по голове. Сила Слова Божия оказалась столь чудодейственна, что Клермон упал и заснул. На другое утро он вновь отправился в камбуз, а леди Грэмптон вернулась в кают-компанию. Ночью кок, согласно тайному распоряжению капитана, спал с ним в каюте, а Энди – в камбузе. Предварительно капитан его напоил, чтобы он не сильно блистал талантами. Тем не менее, стосковавшаяся по ласкам леди Джоанна опять осталась довольна своим Клермоном.
Все эти дни «Летучий Голландец» двигался в экваториальных широтах, под слабым восточным ветром. Он совсем не был попутным, зато дарил лёгкую прохладу и покрывал море рябью. Она спасала глаза от слепящей сини. Направление ветра было главной причиной, которая побудила ван Страттена выбрать южный маршрут, то есть обогнуть огромный Индонезийский архипелаг со стороны северного побережья Австралии. Более распространённый маршрут – мимо Сингапура, предполагал движение против ветра. Однако, Эдвардс подверг решение капитана критике. Он сказал, кроме всего прочего:
– Готфрид, зимой Тихий океан на западе неспокоен. Когда ураган прибьёт нас к Новой Зеландии, или к Новой Гвинее, или к Соломоновым островам, да даже к самой Австралии – будь уверен, что дикари нами не подавятся, даже если мы им расскажем про предрождественский пост!
– А разве они нас поймут, эти дикари? – удивилась леди Джоанна, также сидевшая за столом и рассматривавшая карту. Лицо её было розовым от двух порций виски. Эдвардс вздохнул.
– Вас они поймут, леди! Вы ведь каким-то образом умудрились договориться даже с нашим разумнейшим капитаном, которому невозможно растолковать, почему не надо хотеть быть съеденным.
– Заткнись, Эдвардс! – резко сказал ван Страттен, ударив ладонью по столу, – если мы поплывём мимо Сингапура с Малайзией, то погибнем ещё вернее. И Андаманское, и Южно-Китайское, и Явское море кишат пиратами! У нас нет уже де Шонтлена для эффективных переговоров с ними. Я уж молчу про ветер, чёрт побери!
– Зато там есть порты, – не унимался Эдвардс, – а где мы будем брать воду и провиант, если пойдём так, как ты предлагаешь?
– Но ведь у нас того и другого более чем достаточно! А ещё больше – рома.
– Бедный господин де Шонтлен, – всхлипнула шотландка, беря бутылку, – я ведь была немножко знакома с ним!
Этот разговор состоялся в тот самый день, когда «Летучий Голландец» покинул остров Цейлон, а леди Джоанна словила по лбу половником. К тому дню, когда обнаглевший Клермон был ударен Библией и опять отправлен на камбуз, бриг уже пересёк экватор. Он огибал Индонезию и сворачивал на восток. С ветром неожиданно повезло – в течение одной ночи он изменил направление и стал южным. Конечно, нужен был западный, но природа, как заявил Клермон, порой превосходит тупостью даже Стивена. Капитан велел переустановить паруса под боковой ветер, и те, приняв жаркий вздох экватора, дали судну отличную быстроту. Слегка накренившись на левый борт, «Летучий Голландец» шёл по волнам уверенно и красиво.
Через два дня туманные очертания Индонезии окончательно растворились за горизонтом. Курс был прочерчен к юго-востоку, через Тимморское море. На восьмой день плавания по нему, едва просветлело, один из вахтенных крикнул:
– Земля по правому борту!
Все всполошились. Клермон, первым завладев подзорной трубой, подбежал к наветренной стороне и, встав под грот-вантами, устремил трубу в указанном направлении. Но и так было видно, что горизонт там стал чуть плотнее. А через линзы трубы Клермон разглядел довольно отлогий берег с большим заливом. Дальше виднелись холмы, покрытые лесом. Это была Австралия. Океан плескался у побережья очень приветливо, отражая восход прикрытого дымкой солнца.
– Отлично, – проговорил капитан, отобрав трубу у Клермона, – вот вам и Арафурское море, дамы и господа! И ветер меняется на попутный.
– Да, и очень стремительно, – бросил Эдвардс, отдав приказ вынести бом-кливер на ветер и поднять стаксели, – и барометр падает.
Он, казалось, был удовлетворён тем, что его пророчество насчёт бури не оказалось вздором. Стивен и Том наперегонки полезли на мачты, зная, что леди Грэмптон ими любуется. Но ван Страттен вскоре дал ей трубу, и дама стала осматривать северное побережье Австралии.
– Ой! – вскрикнула она, – в заливе – акула! Я сейчас видела над водой огромный плавник! Но он уже скрылся. Давайте пристанем к берегу и поймаем её!
Эта неожиданная идея всех рассмешила. Даже матросы, столпившиеся у борта, начали хохотать без всякого уважения к знатной даме.
– Миледи, зачем вам нужна акула? – спросил ван Страттен, – вы что, с ума сошли?
– Нет, я просто хочу узнать, какими глазами смотрит безжалостная тварюга, лишившаяся того, что казалось ей неотъемлемым, – объяснила женщина, опустив трубу и бросая взгляд на Клермона. Тот улыбнулся и пошёл в камбуз, чтобы готовить завтрак. Все проводили его глазами. Поскольку леди Джоанна не пожелала настаивать на поимке акулы, эту её затею решили даже и не рассматривать.
Входя в камбуз, Клермон стремительно глянул по сторонам и заметил Энди, который от него спрятался за фок-мачтой. Кок угрожающе поманил его за собой. Когда тот вошёл, Клермон закрыл дверь и тихо спросил:
– Всё слышал?
– Да, – кивнул головой мальчишка и сел за стол, чтоб жрать сухари. Но не тут-то было. Клермон схватил его за широкий воротник куртки, грубо поднял и встряхнул. Он был разозлён.
– Тебе сколько раз говорили, сволочь, что с ней пора переспать? Какого ты чёрта ждал, недоносок? Чего тянул? А? Отвечай, сука!
– Что ты орёшь? – пробормотал Энди, от удивления уронив сухарь, – ведь ничего страшного не случилось! Сегодня ночью всё сделаю. Обещаю. Миледи будет визжать на весь океан! Дай-ка я тебя поцелую, моё сокровище!
– Пошёл вон!
Получив пинка, Энди против желания открыл дверь головой, и, вылетев к юту, чуть не сбил с ног капитана. Клермон, слегка успокоенный, взялся нехотя за работу. Он стал варить овсяную кашу.
Ни черта Энди ночью не сделал. Но трудно было его за это винить. Порывистый ветер, который весь день крепчал, нагоняя тучи с северо-запада и неся корабль вдоль берега континента, к ночи перерос в шквал. Все верхние паруса пришлось сразу снять. «Летучий Голландец» летел, действительно, как на крыльях, то высоко взмывая, то опускаясь. Волны захлёстывали всю палубу, а когда откатывались, по ней барабанил дождь. Небо раздирали синие молнии. Рёв стихии был ужасающим и протяжным. Ввиду того, что Дэнисен очень сильно устал от вахт, всю первую половину ночи кораблём правил ван Страттен, вторую – Эдвардс. Им приходилось туго, хотя назвать бурю сильной было никак нельзя. Сама по себе она не могла потопить корабль, но бросить его на скалы или столкнуть с другим судном – запросто, от сигнальных огней при такой погоде толку немного. У шквальных волн ещё маловато силы и высоты, чтоб сбить рулевого с ног, но когда они окатывают до пояса, и льёт дождь, и компас неразличим, а береговые скалы – довольно близко, больше всего на свете хочется поскорее сдать штурвал сменщику и пойти приложиться к бутылке рома. По счастью, молнии иногда выдёргивали из мрака силуэт берега, что давало ориентир. Двух вахтенных на носу, которые измождённо цеплялись за кливер-ванты, время от времени приходилось взбадривать громким окриком, чтоб не спали.
Клермон был очень напуган и до утра просидел один в своём камбузе. Он сидел на полу, обхватив руками ножку стола, которая была накрепко приделана к полу, как и другие три. Посуду Клермон заранее сложил в ящик, чтобы она не посыпалась со всех полок. Две табуретки и стул покатились сразу, когда корабль вскинуло на волну. Буря представлялась коку чудовищной. Это был самый первый шторм, с которым ему довелось столкнуться. Больше всего боялся Клермон услышать сквозь рёв и вой рыдающий звон церковных колоколов, которые предрекут ему вечный мрак, вечную тоску, вечный ужас. Но не услышал, хоть иногда казалось, что вот они начинают уже звучать. Клермон про себя молился, напоминая Христу его обещание трости надломленной не сломать. Иисус сдержал слово. Перед рассветом Клермон уснул.
Уже через полчаса зловещая темнота сменилась тоскливой серостью. Шквальный ветер не унимался. По небу мчались к Тихому океану низкие тучи. За сутки бриг благодаря шквалу преодолел без малого двести шестьдесят миль и шёл уже по проливу, что отделяет Австралию от Новой Гвинеи. Перед полуднем Эдвардса сменил за штурвалом боцман. Матросы втиснулись в камбуз, чтобы поесть сухарей. Ничего другого требовать от Клермона при такой качке было нельзя. Эдвардс, капитан и леди Джоанна завтракали в кают-компании, где был кофе, ром и некоторый запас провианта, а также миниатюрная печка.
– Что тебе снилось, кок? – поинтересовался Стивен, когда Клермон был разбужен и обводил всех мутными, перепуганными глазами, не поднимаясь с пола, – ты только что верещал во сне о какой-то чаше, в которую наливают кровь.
– Вообще ничего не помню, – жалобно простонал Клермон, опуская голову, – я устала! Мне очень страшно! Я хочу спать!
С горем пополам подкрепившись, матросы также уселись на пол и начали рассуждать о шторме. Дэнисен заявил о большой удаче – если бы бриг к моменту начала шквала уже покинул пролив, то попал бы в ад, ибо океанские волны при таком ветре куда как выше.
– Это немыслимо! – пропищал Клермон, по-прежнему обнимая ножку стола, – я не представляю, как волны могут быть ещё выше!
– При урагане волны могут быть высотою с мачты, – заверил Том, – я такие видел.
Стивен на этот раз промолчал, поскольку его мутило. Энди взялся было рассказывать, как однажды акула благодаря волне на его глазах съела альбатроса, летевшего выше мачт, но все поглядели на него так, что он растерялся и оборвал рассказ свой.
Прошли ещё одни сутки. Тучи рассеялись. Ветер начал стихать, и было добавлено парусов на мачты. Волны пролива вспыхивали на солнце, как изумруды. Берег Австралии был по-прежнему виден с правого борта. Высота волн несколько уменьшилась, и Клермон вернулся к своей работе. Леди Джоанна взялась ему помогать. На её лице был синяк – в самый разгар шторма, когда корма задралась, несчастная женщина налетела лицом на угол стола. Синяк был так страшен, что у Клермона нашлась пара нежных слов для миледи.
– Что будет дальше? – спросил он после обеда у Дэнисена, стоявшего за штурвалом, – после пролива?
– Самое страшное будет, – зевая, бросил матрос, – Большая коралловая гряда. Это рифы. Там погибает каждый второй корабль.
– Мы не погибнем, – спокойно сказал Клермон, – я в это уже не верю. За рифами будет что?
– Тихий океан.
Волны успокаивались три дня, да так до конца и не успокоились, ибо ветер, хоть и не шквальный, с Индийского океана продолжал дуть. На четвёртый день, когда солнце было на середине неба, капитан с помощью хронометра и секстанта производил вычисления. Эдвардс, стоя на капитанском мостике, через зрительную трубу оглядывал побережье. Потом они совещались, сидя над картой. Вечером капитан велел перенести кливер и положил руля на юго-восток, чтобы обогнуть континент и пройти левее Новой Зеландии. Сперва, правда, нужно было преодолеть коралловую гряду, опасность которой Дэнисен в разговоре с коком слегка даже преуменьшил. Но путешественникам опять повезло – ветер дал возможность уверенно маневрировать, и часов за шестнадцать всё тот же Дэнисен, капитан и Эдвардс благополучно вывели бриг в третий океан.
Наступила ночь. Она была очень звёздная и спокойная. Судно делало семь узлов при боковом ветре. Всю эту ночь Клермон провёл с капитаном, а Энди – в камбузе. Там, конечно, была и леди Джоанна. Перед зарёй молодой матрос её вытолкал, и она, пошатываясь, спустилась в кают-компанию. А когда взошло солнце, подвахтенный с мачты крикнул:
– По левому борту – шлюпка!
Глава двенадцатая
Акулы
Весь экипаж столпился у борта. На этот раз капитан успел схватить подзорную трубу раньше кока, вместе с которым взбежал на верхнюю палубу. Капитан был одет, умыт и причёсан, а кок застёгивал на бегу штаны, хлопая глазами, в которых не было признаков прояснившегося сознания. Из кают-компании поднялись на палубу Эдвардс и леди Грэмптон, также одетая лишь слегка, с синяком под глазом и сонная. Небосклон сиял во всю свою ширь. Ни одного облачка не было. Континент остался за горизонтом. Шлюпка, качавшаяся на пенных волнах, была в полутора милях к востоку.
– Дьявол бы меня взял, – произнёс ван Страттен, поймав её в объектив и стиснув трубу своими длинными пальцами так, что те побелели, – дьявол бы меня взял, повторяю я, если в этой шлюпке – не женщины!
Все застыли. С Клермона сон мгновенно слетел, а леди Джоанна сморщила нос, который чуть-чуть обгорел на солнце.
– И сколько их? – спросил Эдвардс.
– Две! Обе – в белых платьях. И, кажется, молодые. Ну да, совсем ещё девушки!
– Больше в шлюпке нет никого?
– Больше никого, клянусь сатаной! И вёсел в ней нет. А кругом – акулы. Чтоб я подох! Лева руля, Джонатан! Спустить шлюпку!
Второй приказ капитана боцман велел исполнять троим хвастунишкам – Энди, Тому и Стивену. Пока первые двое и помогавший им Роберт возились с талями, Стивен сбегал в кают-компанию за мушкетом, чтоб с его помощью отпугнуть акул. Другие матросы, тем временем, брали рифы на парусах. По просьбе леди Джоанны ван Страттен дал ей трубу. Увидев, как вытянулось её лицо, когда она навела объектив на шлюпку, Эдвардс смекнул, что девушки миловидные. Заскрипели тали. Самая маленькая из шлюпок с палубы корабля опустилась в воду. Том сел за вёсла, а Стивен встал на носу с мушкетом. Энди, со второй парой вёсел расположившийся на корме, весь сиял от счастья. Ещё бы – ведь ему предстояло провести с девушками не менее получаса, пока этот дурак Стивен будет гонять акул, а Том – грести к бригу на первой шлюпке! Как только та отошла от борта, рулевой Джонатан развернул корабль носом к ветру, и бриг лёг в дрейф.
Клермон, отобрав трубу у своей возлюбленной, стал следить, как шлюпка с матросами приближается к шлюпке с девушками. Те, сидя бок о бок, жалобно обнимались, и, очевидно, вскрикивали, когда то один, то другой громадный плавник показывался из волн около их шлюпки. Но вот раздался мушкетный выстрел, за ним – второй. Это Стивен начал охотиться на акул. Конечно, поубивать-то он их не мог – для этого их необходимо было просто изрешетить, но он такой цели даже и не преследовал. Получив каждая по пуле, хищницы скрылись. А потом шлюпки соприкоснулись бортами, и Энди с вёслами перебрался к девушкам. Вставив вёсла в уключины, он погрёб к кораблю. По всей вероятности, между ним и его прекрасными пассажирками завязалась дружеская беседа. Стивен и Том плыли вслед за ними на другой шлюпке.
– Энди – дурак, – заметил Клермон, внимательно наблюдая, – это ведь знатные девушки, сразу видно. Куда ему!
– Это две француженки, – заявила леди Джоанна. Все с любопытством уставились на неё.
– Откуда вы это взяли, миледи? – спросил ван Страттен.
– Мне ли не знать! – усмехнулась дама, – я по одной улыбке очень легко отличу француженку от испанки, немки и англичанки.
– Разве они улыбались, когда вы на них смотрели, мадам?
– Наоборот, плакали. А глаза плачущей француженки – это то, что я уж тем более никогда и ни с чем не спутаю, сэр.
Шлюпки приближались. Глаз у Клермона устал. Приставив трубу к другому, он вдруг увидел то, чего не заметила или о чём намеренно умолчала леди Джоанна. Да, это были близняшки – тонкие, белокурые, большеглазые. Некоторая длинноватость носов ничуть их не портила. На щеке у той, что сидела справа, темнела родинка. Это было единственным их отличием. Без малейшего чванства болтая с юным матросом, сёстры приветливо улыбались ему и даже порой смеялись, хоть их глаза ещё не вполне просохли от слёз.
– Ты прав, – проговорил Эдвардс, забрав трубу у Клермона, который всем сообщил о своём открытии, – так вот, сходу, не отличишь. А, нет, одна – с родинкой! Странно, кстати, что на них нет драгоценностей, так как платья, видимо, дорогие. Чёрт побери! Мне кажется, что я где-то видел этих девчонок.
– Мне они показались настолько разными, что меня и не посетила мысль, что это близняшки, – призналась леди Джоанна, – но, по всей видимости, вы правы, друзья мои.
– Миледи, вы часто видите муравья на слоне, а слона не видите, – сказал Эдвардс, складывая трубу, потому что в ней нужды больше не было. Шлюпки вскоре пришвартовались к бригу. Их зацепили талями и подняли на борт вместе с пассажирами. Капитан помог выйти из шлюпки блондинке с родинкой, а Клермон – её копии. Они обе очень приятными голосами и на чистейшем английском выразили признательность за любезность, причём блондинка без родинки, улыбаясь Клермону, вымолвила:
– Я очень вам благодарна, мадемуазель!
– Но я не мадемуазель, – возразил Клермон по-французски. Девушка очень сильно смутилась и пристально посмотрела на его заспанное лицо, а потом – на маленькие босые ноги.
– О! Я прошу меня извинить, мадам, – пискнула она также по-французски, не оставляя сомнений в том, что этот язык для неё родной, – я бы никогда не подумала, что вам больше семнадцати – восемнадцати лет.
– Я – мальчик! – с крайней досадой сказал Клермон и зашагал к камбузу, всей спиной своей чувствуя полтора десятка дурацких взглядов, только один из которых не был противным и издевательским. Даже леди Грэмптон смеялась. Да, её мальчик красив, как девочка! Стивен, Энди и Том, выпрыгнув из шлюпок, ржали, как целых три табуна озверевших меринов.
У несчастных близняшек не было сил стоять на ногах, а идти – тем более. Пока Джонатан возвращал корабль на курс, ван Страттен и Эдвардс взяли спасённых блондинок на руки и с предельной галантностью отнесли их в каюту, которая находилась рядом с каютой леди Джоанны. Последняя предложила девушкам подкрепиться едой и кофе, однако те ей ответили, что нуждаются прежде в отдыхе, потому что не спали больше двух суток, а кое-какой запас воды и провизии у них в шлюпке был. И леди Джоанна их уложила спать, лично застелив им кровати и оказав содействие в раздевании, ибо девушки вправду были очень знатны и без камеристки им приходилось трудно. Учтиво благодаря её, они сообщили ей небольшие сведения о себе. Когда две сестры уснули, она пошла делиться этими сведениями с Эдвардсом и ван Страттеном. Те вовсю уже пили в кают-компании ром за ласковый океан и попутный ветер.
– Вам интересно знать, кто они? – холодно спросила леди Джоанна, садясь за стол.
– А я их отлично знаю, – ответил Эдвардс, – я ведь бывал на Тортуге. Они, конечно же, повзрослели, но изменились мало.
Леди Джоанна слегка расстроилась и решила выпить. Когда она это сделала, капитан проявил тактичность и попросил её поделиться тем, что она узнала.
Матросы, которым бывать на Карибском море не доводилось, сразу пристали к Энди с вопросом, кто эти девушки и какого дьявола они вдруг очутились на краю Тихого океана в шлюпке без вёсел. В двух – трёх словах удовлетворив любопытство своих товарищей, Энди побежал в камбуз. Клермон варил рисовую кашу и резал сало. Он был ужасно зол на того, кто его втянул во всю эту катавасию – то есть, на капитана. Ему уже надоело быть ряженым шутом, огородным пугалом и посмешищем. Также он был готов сегодня же ночью выбросить за борт леди Джоанну, набить всем матросам морды и с помощью шантажа вынудить ван Страттена с Эдвардсом принять вызов на поединок, чтоб положить всему этому конец. Приблизившись к нему сзади, Энди поцеловал его в шею и назвал ангелом.
– Отвяжись! – зарычал Клермон, мотнув головой и зверски кромсая сало ножом, – ты чёртова сволочь! И идиот! Пошёл вон отсюда! Сию же минуту вон!
Энди сел за стол и начал грызть сухари. Он хорошо знал, что через минуты две любопытство в Клермоне одержит верх над свирепостью. Так оно и произошло. Беря с полки соль, чтоб посолить кашу, Клермон спросил:
– Кто они? Откуда?
– Они племянницы губернатора Тортуги, графа де Жермонталя, – сообщил Энди, чуть помолчав для солидности, – на Карибском море есть такой порт – Тортуга. Он принадлежит Франции. Это место сбора Берегового братства – то есть, пиратов, которые нанялись на службу к французскому королю и имеют право грабить только голландцев, испанцев и англичан.
– Да это я всё и без тебя знаю, чёртов осёл! – заорал Клермон, с грохотом захлопнув крышкой котёл и сев, – ты говори дело! Как эти девушки оказались в жалкой скорлупке на расстоянии восьми тысяч миль от Тортуги?
– Так я об этом и говорю! Один из пиратов, по имени Жан Фернон, поссорился с губернатором и похитил его племянниц, чтобы потребовать с него выкуп. Но Жермонталь платить за них отказался. Тогда Фернон поплыл с ними на своём барке в Китай, чтобы их продать как наложниц. Но по пути они ему до такой степени надоели своим нытьём, что он посадил их в шлюпку, которую спустил в море, и – был таков! Где это произошло – не очень понятно, так как бедняжек носило по океану целых два дня и две ночи. В такую вот передрягу они попали из-за того, что этот пират обиделся на их дядю, не поделив с ним какой-то груз с какого-то корабля. Такие дела на Карибском море – в обычае.
– Негодяй! – выдохнул Клермон. Он был возмущён так сильно, что на его лице проступил сквозь сажу румянец. Ударив по столу кулаком, разгневанный кок продолжил:
– Подлец! Мерзавец! Теперь понятно, где драгоценности этих девушек. Хорошо ещё, если честь осталась при них! Проклятый палач! Как мог он, по крайней мере, не дать им вёсла?
– Да он хотел, между прочим, но боцман и все матросы стали орать, что если у этих барышень будут вёсла – от них тогда не отделаться даже при ураганном ветре! А утопить он их не осмелился, потому что был какой-то церковный праздник – кажется, Рождество.
Клермон озадачился. Помолчав с минуту, он поглядел на булькающий котёл, а затем – на Энди, будто раздумывая, какой из этих предметов более неуместен в его судьбе, и проговорил:
– Но это какой-то вздор! Черти они, что ли, эти две девушки, если им удалось довести до осатанения даже лютых головорезов? Что, в таком случае, ждёт всех нас?
– Могу сказать точно только одно: эти две красотки – очень большие любительницы чесать языками, – с многозначительным видом произнёс Энди и потянулся за сухарём, по счёту уже четвёртым. Решив, что ценность полученной информации уступает ценности четырёх сухарей, притом многократно, Клермон пресёк это посягательство и велел приятелю убираться.