Через три дня, на заре, «Летучий Голландец», в глубине трюма которого находился торговый груз, а повыше – запасы пресной воды, рома и провизии, снялся с якоря и взял курс на юг, где Бенгальский залив сливается с океаном. Корабль нёсся вперёд под новыми парусами, натянутыми посредством новых канатов. Заменены были и рангоуты. Господин ван Рэйк, выделивший деньги на весь ремонт, ещё спал. Спала и его супруга. Ей очень сладко спалось в небольшой каюте, которую ещё месяц назад занимал маркиз де Шонтлен.
Глава непронумерованная
О том, что произошло накануне
Клермон бежал со всех ног. Было уже за полночь, когда друг Ражендры всё же его догнал. Услышав сзади прыжки, Клермон повернулся и вынул нож. Но какой там нож! Ударом передних лап хищник опрокинул мальчишку, и тот, упав, стукнулся затылком о придорожный камень. Нож отлетел, взметнув на обочине волну пыли. С тоскливой мыслью, что надо было покрепче его держать, Клермон потерял сознание.
А когда он очнулся с ноющей болью, которая расползлась по всей голове, тигр над ним стоял, пронзив темноту мерцанием жёлтых глаз. Этот неподвижный, ледяной взгляд вовсе не казался свирепым. Тигр не был голоден. Он смотрел лениво и тяжело, как будто досадуя, что его разбудили для неприятной работы. Так, в тишине тропической ночи, под облаками, среди которых сияло всего лишь несколько звёзд, безмолвно и безразлично смотрели в глаза друг другу странный мальчишка и странный зверь. Оба они знали, что будет дальше. Обоим этого не хотелось. Если бы мальчик смог дотянуться до своего ножа, то он попытался бы убить зверя. А зверь убил бы мальчишку, если бы Голос, который указывал ему, тигру, путь из кольца огня во время лесных пожаров, не запретил пролития этой крови. Этот благословенный, проклятый Голос значил для тигра больше, чем даже голос Ражендры, которая год назад отняла его – крохотного, залитого материнской кровью, у звероловов, и умудрилась вырастить, иногда отдавая ему последний кусок. Да, она была для него сестрой. Поэтому он досадовал, что не может загрызть того, кто сделал ей зло.
И пролетел час. Когда сквозь туман донеслись лёгкие шаги голых ног Ражендры и шелест юбки её, которую трепал ветер, Клермон сказал:
– Отпусти меня! Если я сейчас убегу, ей будет гораздо лучше.
Тигр, похоже было, задумался, но не сделал ни одного движения. Да и поздно было – Ражендра уже увидела тех, за кем она мчалась целых пятнадцать миль, безжалостно разбивая ноги о камни. Через минуту девушка, задыхаясь, гладила тигра между ушами и что-то ласково говорила в одно из них. Выслушав её, хищник отошёл от Клермона и лёг у края дороги. Положив морду на вытянутые передние лапы, он притворился спящим.
Тогда Клермон осмелился шевельнуться. Всё его тело ныло от неподвижности. Сев, он ощупал свои ступни, которые кровоточили ещё больше, чем маленькие ступни Ражендры, а после этого огляделся.
Справа, неподалёку от гор, вершины которых ярко высвечивались луной, виднелись огни какой-то деревни. Слева, в долине, клубился плотный туман. Казалось, что в нём барахтается чудовище совершенно неимоверных размеров, которое, если встанет и двинется – свалит горы, а остальное попросту не заметит. Прямо за этой долиной тянулись джунгли. Довольно близко были они – близко и незримо, и невозможно было не ощутить даже сквозь туман зловещую магию этой близости. От неё стыла в жилах кровь. И не потому ли зашевелилось чудовище, что ему стало в тягость это соседство – страшное и безмолвное, как туманная тайна звёзд?
– Нетрудно было понять, зачем ты явился, – сказала храмовая танцовщица по-английски, присев на корточки, – не ты первый, не ты последний.
– А вот и нет, – возразил Клермон, обхватывая коленки руками, пальцы которых были в крови, – я – последний. Меня прислал за ней он.
Ражендра сперва взглянула на своего бенгальского тигра, затем – на мальчика. Её губы дрогнули, но беззвучно. Только спустя несколько мгновений с них сорвалось:
– Кто – он?
– Арман де Шонтлен.
– Я его не знаю!
– Значит, он просто тебе представился другим именем. И успел об этом забыть. Прошло очень много времени. Синеглазый француз со сколотым уголком переднего зуба.
Опять повисло молчание. Клермон радовался тому, что не может видеть глаза Ражендры. При свете дня у него бы вряд ли хватило духу осуществить задуманное. Он чувствовал и сейчас, что его решимость слабеет. Причиной было безмолвие этой удивительной девушки – столь же страшное, как безмолвие джунглей. О, пусть она не молчит! Пусть делает что угодно, но говорит при этом хоть что-нибудь!
– Почему он сам не пришёл? – спросила Ражендра, когда Клермон уже открыл рот, чтоб во всём признаться, – я ведь ему сказала: она – твоя! И где он сейчас?
– В Ченнае. На корабле, который приплыл из Голландии и уже через сутки снимется с якоря.
– Почему он сам не пришёл? – резко повторила девчонка, – при чём здесь ты?
– Ражендра! Я – его лучший друг. Только мне рискнул он доверить то, что доверил. Сам он, глядя в твои глаза, не смог бы сказать, что всё между вами кончено навсегда. Твои глаза – небо. Как можно объяснить небу, что полюбил преисподнюю?
У Ражендры больше вопросов не было. Низко свесив голову с чёрными и кудрявыми волосами, она молчала. Клермон встал на ноги. Его сердце стало большим, тяжёлым, неповоротливым, потому что к нему прицепилась жалость. Он отбросил её, сказав самому себе: «У неё есть тигр, а у меня – никого. Совсем никого!»
Подобрав свой нож, мальчишка продолжил путь. Ровно через сутки он был в Ченнае.
Глава десятая
К Тихому океану
Тропическая жара угнетала. Море слепило глаза яркой синевой с зелёным оттенком. Дул совсем слабый северный ветер. Увидев однажды утром на западе большой остров Цейлон, который принадлежал английской короне и водяным черепахам, леди Джоанна спросила у капитана, нельзя ли высадиться на берег и пообедать в порту.
– Стряпня нашего Клермона вам надоела, сударыня? – спросил Эдвардс.
– Конечно, нет! Просто очень хочется ощутить под ногами твёрдую землю. Кто знает, когда ещё представится такой случай?
Ван Страттен дал приказание править к гавани. Все на бриге были изумлены. Казалось бы – капитан должен соблюдать осторожность и, по возможности, заметать следы, а не оставлять их! Ну, и, конечно, надо лететь вперёд на всех парусах! Зачем появляться с леди Джоанной в приметном и людном месте? Что у него на уме? Но спорить никто не стал, и через какой-нибудь час «Летучий Голландец» стоял в Цейлонском порту, который намного превосходил главный порт Ченная и оживлённостью, и размерами.
На борту корабля остались лишь Роберт, Дэнисен и Клермон, а все остальные сошли на берег. Узнав, что Клермон останется, англичанка очень расстроилась. Нельзя было не заметить, что она сильно жалеет о своей просьбе. Но, так как просьба была исполнена, пришлось леди Джоанне надеть лучшее своё платье, а также чулки и туфли, чего она уже очень давно не делала, и сесть в шлюпку вместе с ван Страттеном. Пожелав ей с борта всего хорошего и взглянув издали на остров, имевший очень цивилизованный облик, Клермон отправился в камбуз, чтобы перекусить. Дэнисен и Роберт уселись на крышку люка и стали резаться в карты. Они играли на деньги, полученные в подарок от леди Грэмптон. Она проявила большую щедрость и обходительность, чтобы эти два толковых матроса, которым доверили сторожить корабль, не чувствовали себя обделёнными.
После завтрака, состоявшего из бисквитов и кофе, Клермон начал ошиваться от борта к борту, глядя на корабли, стоявшие в гавани, и на шлюпки, шнырявшие между ними. Субъекты в шлюпках, одетые как дворяне, плыли на звон якорных цепей, чтоб мигом наладить с судовладельцами опт и розницу. Те, как правило, отвечали, что надо бы приглядеться к ценам на берегу и уплатить пошлины, ибо ссориться с губернатором столь прекрасного острова неразумно. И были полностью правы. Три океана обогащали Цейлон не хуже, чем Амстердам или, скажем, Геную, потому что остров стоял на пересечении очень важных морских путей. Но особенно славился Цейлон чёрными жемчужинами, которые добывали в его заливах. Этим и жили туземцы. Ныряя в море с высоких и крутых скал, они собирали жемчуг на глубине до ста девяноста футов.
Внимательно наблюдая, как в акваторию порта входят всё новые корабли под разными флагами и как с них сгружают товары, Клермон поинтересовался у Дэнисена, какого чёрта Карл Первый всё поднимает и поднимает налоги для англичан, имея в своих руках такие колонии? Рулевой на это ответил, что прибыли от колоний не очень-то велики, за что королю следует сказать спасибо пиратам и вороватым чиновникам. Клермон мысленно согласился с Дэнисеном, но вслух заявил, что есть ещё более существенная причина – скверные моряки, стоящие за штурвалами. Вдруг соседний корабль – трёхмачтовый барк под английским флагом, заинтересовал его так, что он вмиг забыл про все остальные. А дело всё было в том, что из трюма барка на палубу поднялись юные красотки с китайским разрезом глаз. Было их примерно полсотни, почти раздетых и плохо вымытых. Им позволили погулять по палубе под присмотром шести гвардейцев со шпагами и мушкетами. Поморгав от яркого солнышка и увидев Клермона, который глядел на них, туземки мгновенно повеселели и замахали ему ручонками, улыбаясь и что-то взвизгивая по-своему. Он изысканно поклонился, подумав, что де Шонтлен поступил бы именно так.
– Похоже, друг мой Клермон, тебе приглянулись эти девчонки! – заметил Роберт, хлопнув по даме Дэнисена тузом.
– Шарман! – дал ответ Клермон, обмениваясь улыбками с толпой девушек, подбежавших к самому борту, – они просто замечательные!
– Поэтому их везут и везут в Европу в таких количествах, – вздохнул Дэнисен, – и поэтому через пару-тройку столетий Европа станет неузнаваемой.
От слов Дэнисена Клермону стало так грустно, что он спустился на орудийную палубу и лёг спать.
Команда и пассажирка вернулись только под утро следующего дня. Миледи опять была босиком – она танцевала где-то, и там оставила свои туфельки. Но зато у неё на шее висела очень большая жемчужина, полученная в подарок от властей острова. Клермон понял из разговоров, что капитан, Эдвардс и англичанка провели время не только в самой большой портовой таверне, но и у губернатора, где по случаю дня рождения королевы собрались знатные офицеры и соответствующие им дамы – не чета тем, что изображают из себя высший Свет в голландских факториях. Сохраняла ли леди Грэмптон на этом долгом ночном застолье инкогнито – для Клермона осталось тайной. Он, впрочем, не сильно жаждал её раскрыть. Не стал он выслушивать и рассказы Стивена, Тома, Энди о том, как они в трактире вступили в бой с десятью пиратами, тем более что другие матросы этого не заметили совершенно. По их словам, самым интересным из всех событий минувшей ночи было избиение Тома, Энди и Стивена проститутками за попытку трёх болтунов им не заплатить.
Когда все немножко остыли от впечатлений и Дэнисен вывел бриг из целой толпы торговых судов в открытое море, капитан выставил курс на юго-восток.
– Отлично, – проворчал Дэнисен, проводив капитана взглядом, – похищенная жена губернатора на борту, потом – Тихий океан со всей его беспредельностью, где спасения нет от бурь, пиратов и людоедов, и, наконец – Пасть Дьявола, жрущая корабли, как вишни! Нас ждёт весёленькая прогулка, друзья мои.
Рядом с рулевым стояли Клермон, Том, Энди, Стивен и Сэмми, очень немногословный и бестолковый матрос семнадцати лет. Его бесполезность ему прощали только за молчаливость, которой больше никто на бриге не отличался.
– Чем так опасен мыс Горн? – поинтересовался кок. Энди усмехнулся.
– Ты что, свалился с луны? На всём земном шаре более страшного места нет! Его ещё называют «кладбище кораблей» и «старый убийца». Там круглый год воет шквальный западный ветер, который время от времени превращается в ураган. Если он потащит корабль на береговые скалы или на айсберг – тогда держись! Уже ничего не сделаешь, остаётся только молиться Богу. Надо быть очень большим везунчиком, чтоб удачно войти в чёртов пролив Дрейка и обогнуть проклятый мыс Горн!
– Там разве есть айсберги? – удивился Клермон.
– Да как же им там не быть? Рядом – Антарктида! – блеснул своими познаниями и Стивен, – айсберги к мысу Горн несёт Антарктическое течение. Рядом с Южной Америкой очень много разных течений. Не знаю, как мы их преодолеем, если ван Страттен и Эдвардс не перестанут пьянствовать.
– Чёрт возьми! Почему, огибая мыс, нельзя взять южнее, чтобы не налететь хотя бы на берег?
– Да потому, что южнее пятьдесят пятой ветер тебя не спросит, за сколько миль тебе бы хотелось обогнуть берег, – объяснил Дэнисен, видя, что ни один из трёх хвастунов не знает ответа, – саму Южную Америку омывает не пролив Дрейка, а Магелланов пролив. К югу от него – острова, которые называются Огненная Земля. А вот уж за ними как раз находится пролив Дрейка. По нему, точно, плавают айсберги. Некоторые думают, что мыс Горн – это самый южный утёс Огненной Земли, а вовсе не южная оконечность материка. Возможно, что так и есть. Но и там, и там проливы нехороши. Пролив Дрейка – хуже. При сильном ветре нас именно в него и затянет.
– Ну, тогда я просто не понимаю, какого дьявола капитан избрал такой путь, – пожал узкими плечами Клермон, – он что, сумасшедший?
– Да, – кивнул Том, – но не потому, что решил поплавать по Тихому океану, а потому, что он взял на борт эту истеричку! А таким курсом идём мы только из-за того, что наш капитан боится погони. Конечно – вряд ли кому-нибудь придёт в голову, что он вздумает плыть в Европу мимо пятнадцати островов с людоедами и в обход мыса Горн, сразу за которым, к слову сказать, очень легко встретить пиратов Карибского моря! Они как раз там и шастают.
– Я думаю, господа, вы слишком сгустили краски, – сказал Клермон, прищуривая глаза на южную даль Индийского океана, – плавают многие моряки и этим путём. А вы там ни разу даже и не были, дураки!
С этими словами кок повернулся и пошёл в камбуз, противно качая бёдрами. Он был очень забавен в своих дурацких штанах и слишком большой для него рубашке, длинные рукава которой ему пришлось подвернуть.
– Сама ты овца, – обиделся Том, – я там бывал трижды!
– А мне как-то довелось побывать в самой Антарктиде, – припомнил Стивен, – правда, всего два раза. Там ничего интересного – только мамонты и полярные амазонки, закутанные в меха. Раздеть этих девушек невозможно, так как от холода не спасает даже огонь. Вместо лошадей у них – эти самые мамонты.
– Вот поэтому им и не пригодился осёл, – устало перебил Дэнисен. Том и Энди заржали, а Сэмми был удивлён. Потом он решил, что по невнимательности прослушал одну деталь из рассказа Стивена – то, что тот приехал в Антарктику на осле.
Несмотря на то, что все паруса были подняты, корабль двигался не быстрее двух – трёх узлов. За кормой резвились дельфины. После полудня матросам стало заняться нечем, и пять из них поднялись на верхнюю палубу, чтобы позагорать и понаблюдать, как леди Джоанна пойдёт к Клермону и как Клермон её выгонит.
Кок вовсю трудился на камбузе. Он варил перловую кашу и резал лук, напевая песенку про голодную кошку. Он её сам сочинил. То есть, не совсем. Клермон ничего сочинять не мог. Он был не талантлив. Он не имел права ни танцевать, ни петь под гитару, чтоб ненароком не взять чересчур высокую ноту. Ван Страттену не хотелось, чтобы леди Джоанна, склонная к истерическим выходкам, добралась до склада боеприпасов и взорвала корабль. Ввиду всех этих ограничений Клермон был очень несчастен. Он ненавидел себя: и за свой причудливый облик – его остригли ужасно, и за нелепое имя, и за насмешки над ним матросов. Довольно слабеньким утешением была страсть к нему знатной дамы, ибо она любила вовсе и не его, а того, кем он не являлся и не хотел являться. Да даже если бы и его – зачем ему нужна та, с чьим именем на устах погиб де Шонтлен? Одним словом – путаница вышла такая, что и не выпутаться.
Ещё менее приятным было другое. После Ченная бедного мальчика стали мучить во сне кошмары. Снился ему собор Нотр-Дам. Однако, стояла эта громада не на парижской площади, а на море. Прямо на море. И волны бились о стены. И надрывались звоном колокола, которые качал ветер. И корабль нёсся к собору на всех своих парусах. И некому было спустить эти паруса, поскольку на судне не было никого. Клермон его видел как бы со стороны, однако при этом испытывал такой ужас, будто он всё-таки находился на борту брига и должен был вместе с ним погибнуть, раскроив голову о собор Богоматери. Но минута шла за минутой, и это, кажется, не минуты были уже, а дни, и не дни, а годы, да и не годы – века, а бриг всё никак к собору не приближался, хоть его гнал к нему ураган. Клермон всякий раз просыпался с мыслью, что лучше какая угодно смерть, чем эта тоскливая и мучительная беспомощность перед нею, которая длится вечно.
Легко представить, до какой степени успокаивали мальчишку прыжки дельфинов и то, что над океаном стояло радужное марево зноя, а не собор. Поэтому, когда леди Джоанна пришла к нему из кают-компании, он, к разочарованию загоравших на палубе лоботрясов, не выпроводил её пинком, как позавчера, а посадил чистить картофель. Сев, молодая женщина попыталась сдёрнуть с него штаны. Но те были очень крепко завязаны, и миледи Грэмптон добилась только того, что кок её стукнул по лбу половником. Перестав шалить, беглая жена взялась за работу. На лбу шотландки образовалась шишка, однако её глаза засияли, как после страстного поцелуя.
– Миледи, чистка картофеля вам к лицу, – заметил Клермон, усевшись напротив, чтобы погрызть сухари, – вам следовало родиться кухаркой, а не дворянкой.
– А тебе следовало родиться девчонкой, – с усмешкой отозвалась англичанка, ещё не слишком умело освобождая картофелину от кожуры, – ты вечно капризничаешь и ноешь! И ступни ног у тебя – даже ещё меньше, чем у меня. И ещё изящнее. Подними-ка ногу!
Они сидели не за столом, а около печки. Клермон послушно задрал одну из нижних конечностей. Точно так же подняв свою, миледи её приложила пяткой к пятке мальчишки, чтобы сравнить. Ступни оказались в точности одного размера.
– Вот видишь, – с довольным видом сказала леди Джоанна, – девчонка ты!
Опуская ногу, Клермон почувствовал, что ему вся эта история уже до смерти опостылела. Он решил поставить в ней точку, и будь что будет.
– О, наконец-то ваши глаза открылись, миледи! – произнёс он, – конечно, я – никакой не Клермон. Я – девушка, портовая проститутка из Амстердама. Всё очень просто. Прежде чем бросить якорь в Ченнае, Готфрид остриг мои волосы по-мальчишески и велел мне надеть штаны. Ему не хотелось, чтоб губернатор, ваш муж, подумал, что на «Летучем Голландце» царит разврат.
К его удивлению, леди Грэмптон от этих слов не упала в обморок, а пришла в полнейший восторг.
– Ого! – вскричала она, бросая картофелину в котёл, – ты хочешь быть девушкой? Любопытно! И как же тебя зовут, красотка моя? Видимо, Эльмира? Отлично! Тогда моё имя – Джон! Раздевайся, шлюха! Я сейчас буду тебя насиловать.
– Ночью, ночью! – поторопился вскочить Клермон, чтобы усадить вскочившую фантазёрку, – чёрт с тобой – приходи, когда все улягутся, кроме вахтенных! Не сейчас.
Но леди Джоанна сразу не успокоилась, и ему пришлось опять взять половник. Тогда пылкая шотландка мигом уселась. Не то вздохнув, не то застонав, она взяла следующую картофелину и нож.
– Чем занят сейчас капитан? – поинтересовался Клермон, хрустя сухарём.
– Вычисляет курс, – был ответ.
– И как мы пойдём к Тихому океану? Южно-Китайским морем или южнее, между Индонезией и Австралией?
Клермон задал этот вопрос, чтоб блеснуть познаниями, полученными в беседах с Дэнисеном. Но леди Джоанна всё поняла по-своему.
– Для девчонки ты слишком уж хорошо знаешь географию! – заявила она, – нет, ты не девчонка. Я тебя поняла. Ты мне намекнул, что я должна стать мальчишкой. Твоим мальчишкой. Ну, хорошо! Так и быть. Мне будет, наверное, очень больно. Но я согласна.
– Иди ты к чёрту! – взвизгнул Клермон и вскочил, – как я от тебя устал! Чтоб ты провалилась! Тридцатилетние проститутки в Венсене и на Монмартре – просто монахини, если сравнивать их с тобой! Когда эта чёртова каша сварится, жарь картошку с луком для капитана и Эдвардса!
Дав такую команду, вспыльчивый кок покинул свой камбуз и побежал к пятерым мальчишкам, которые разлеглись на корме в неприличном виде, подставив голые спины солнцу. Клермон улёгся между Джонатаном и Энди. От злости он весь дрожал.
– Клермон, раздевайся, – предложил Том, – чего ты, дурак, стесняешься? Девка, что ли?
– Сам ты дурак! – простонал Клермон, – все вы дураки! Отстаньте, отстаньте!
И он внезапно заплакал, роняя слёзы на палубу и повизгивая. Никто ничего не понял, но все сразу взялись его утешать, а дурака Тома чуть не убили. Из-за растерянности и глупости прозвучало столько ужаснейшей ерунды, что Клермон вскочил и стал реветь стоя. Том очень сильно старался загладить свою вину. Он сбегал без штанов в камбуз, весьма обрадовав своим видом леди Джоанну, и принёс плаксе ковш холодной воды. А дальше произошла совсем уже непонятная вещь.
– Собор Нотр-Дам! – завопил Клермон, сделав два глотка и отдав ковш Стивену, – да, он там! Смотрите, смотрите!
И он застыл, указывая рукою на горизонт. Глаза его были странными. Все матросы раскрыли рты.
– Да ей просто солнце голову напекло! – догадался Роберт. Забрав у Стивена ковш, он выплеснул воду на голову Клермону. Тот мигом пришёл в себя и вспомнил о деле, которое привело его на корму. Вновь горизонтально расположившись на палубе и велев матросам лечь рядом, он им сказал:
– Господа! Эта обезумевшая шотландская шлюха мне надоела. Кто из вас может заняться ею от своего собственного имени, чтоб она влюбилась в него?
Пятеро парней взволнованно заворочались, но сию же минуту скисли. Если бы среди них был Сэмми, он бы не скис, так как его голову напекала даже луна. Но он находился где-то внизу.
– Это дело сложное, – сказал Джонатан, – капитан к ней неровно дышит. К тебе-то он её не ревнует по вполне ясной причине, но если кто-то ещё решит к ней пристроиться, капитан ему свернёт шею.
– Что за наглец этот капитан! – возмутился Стивен, – наверняка он взял с неё кучу денег! Зачем ему ещё что-то в тридцать два года?
– Некоторым всё нужно и в тридцать пять, – усмехнулся Том, – и я тоже в толк не возьму, зачем! Об этом Клермона надо спросить.
– Дураки, заткнитесь! – вскричал Клермон, – я ведь вам сказал, что дело серьёзное! Мне сейчас пришлось ей пообещать, что я её впущу в камбуз сегодня ночью!
Мальчики разом издали весёлый возглас. Потом задумались. Тут на верхнюю палубу вышел Эдвардс. Подойдя к Дэнисену, он что-то ему сказал, слегка повернув штурвал, затем поглядел на валяющихся матросов и вновь исчез, спустившись по трапу. Он был опять немножко навеселе.
– Раз идиот Энди всю эту кашу в Индии заварил, то пусть он её и жрёт, – резонно заметил Роберт, – однако, если так пойдёт дальше, друг мой Клермон, то тебе придётся на ней жениться. Ты ещё, чего доброго, станешь герцогом!
– И возьмёшь на работу Энди, – прибавил Джонатан, – трубочистом. Он будет чистить трубу, по вине которой крыша течёт.
Вдоволь посмеявшись над грубой шуткой, все стали ждать, что скажет сам Энди, который лежал ничком. Палящее солнце его маленько сморило.
– Сделаю, – сказал он, дремотно моргая, – так значит – в камбузе, ночью?
– Да, – ответил Клермон, – я буду спать в кубрике, а ты – в камбузе. Если занавесить окно, там и звёздной ночью будет такая темень, что мать родную от чёрта не отличишь. Энди, сделай так, чтоб ей не понравилось!
– Я не думаю ни о чём, когда это делаю, – сказал Энди, – боюсь – после этой ночи она к тебе привяжется ещё крепче. Может, ты ей откроешься?
– Нет, не вздумай! – запротестовал Роберт, – она действительно может взорвать корабль, если её разозлить! У неё глаза – как у сатаны. Дотянем до берега, а уж там трава не расти!
– А давайте выбросим её за борт, – подал идею Том. Это предложение обсудить не успели. Из кубрика вдруг поднялся боцман Гастон. Он подошёл к камбузу, заглянул в него и смутился.
– Гастон, ты чего хотел-то? – громко спросил Клермон. Боцман не ответил и даже не обернулся на его голос. Растерянный и подавленный, он зачем-то спустился на орудийную палубу. А потом из камбуза вышла леди Джоанна с чугунной сковородой. В ней ещё шипела картошка с луком, пожаренная для высшего общества. Проходя мимо обнажённых матросов, шотландка им улыбнулась.
– Мальчики, принести вам рома или вина из кают-компании?
– Нет, мадам, – отозвался Стивен, – нам очень жарко. Облейте нас холодной водой, если вам не трудно!
– Сейчас.
Отнеся картошку высшему обществу, у которого продолжалась борьба с похмельем, леди Джоанна сбегала в кладовую и принесла оттуда ведро, а также верёвку. Соединив эти два предмета морским узлом, шотландка подошла к борту, бросила ведро в море, держа верёвку, и, зачерпнув воды, подняла. Одного ведра хватило только на одного матроса. Чтобы окатить остальных, миледи пришлось бросать ведро за борт ещё четырежды. Все матросы были довольны. Солнце теперь их не обжигало, а грело. На палубе оставались мокрые следы босых ног смеющейся леди Грэмптон. Всех охладив, кроме одного Клермона, поскольку тот был в одежде, она легла рядом с ним и начала что-то ему шептать. Но он сделал вид, что спит.
– Мадам, – обратился к миледи Стивен, который был по другую сторону от неё, – шепните что-нибудь мне! Уж я вам отвечу, будьте уверены.
– Ты уже отвечаешь мне, сукин сын, – улыбнулась дама и положила на него руку, благо что он лежал на спине, – и здорово отвечаешь! Не всякий может дать за одну секунду такой прямой и твёрдый ответ.
– Ого! – проговорил Стивен. Его друзья все разом зашевелились с целью взглянуть, что делает леди Грэмптон. Та ничего очень уж дурного не делала, но Клермон понимал – если капитан сейчас выйдет, Стивен не расхлебает эту историю. И решил Клермон спуститься в кают-компанию, поиграть ван Страттену на гитаре. Но не успел он встать, как леди Джоанна тоже вскочила и поспешила за ним.