– Тогда тебе надо потолстеть хотя бы из любви к ним, – заметила Рита, пощупав её бедро, – от тебя остался только скелет, обтянутый кожей! Даже болонке на второй завтрак не хватит.
– Да, да, точняк, – согласился Димка, и, подойдя к сидящей Маринке сзади, задрал на ней мятую футболку с портретом Уитни Хьюстон, – и кожа – жёлтая, будто ты уже умерла! Маринка, набить тебе на спине эмблему какого-нибудь собачьего корма?
Ввиду того, что Маринка была жестоко оскорблена общим равнодушием к её смерти, прыткий татуировщик получил в морду сильно. Они сцепились. Никто из тех, кто сидел на кухне, их разнимать не стал. Они уже всех достали. Устранять шум примчались Серёга с Юлькой.
– А Веттель где? – поинтересовалась Рита, не замечая драки уже целых четырёх идиотов. Кто-то каким-то чудом её услышал и объяснил, что Веттель уже лёг спать. Тогда она поднялась, немного качаясь, также каким-то чудом прошла сквозь линию фронта и забрела сначала в сортир, потом уже к Веттелю. Тот, действительно, спал в полной темноте. Рита начала раздеваться, бросая снятые вещи на пол и мысленно проклиная себя за слабохарактерность. Впрочем, теплилась маленькая надежда, что Веттель нюхал врага несчастной Уитни Хьюстон, которого обезвредить телохранитель не смог, и не среагирует. Но, как только она улеглась с ним рядом, он моментально проснулся и прошептал:
– Инга, это ты?
– Нет, это не я, – прошептала Рита, ставя ему на шее засос, – не Инга!
– А кто же ты?
– Малика! Ты что, меня не узнал?
Этот вариант его полностью устроил. Она это поняла очень глубоко. Веттель ей понравился. Но не сильно. Видимо, потому, что диван кошмарно скрипел. Буянившие на кухне, услышав весь этот хор пружин, нескромно притихли. Кажется, они даже сели за стол. Конечно, было неловко. Но когда Веттель опять уснул, Рита потащилась на эту самую кухню, чтобы напиться воды.
Действительно – все сидели, включая Ингу и Малику. Интересно, когда они успели вернуться? Увидев голую Риту, все, кроме двух несчастных скрипачек, устроили ей овацию. Инга и Малика были беспримерно подавлены. Видимо, полицейские не особенно церемонились. Блин принёс из комнаты стул для Риты, так как свободных мест за столом уже не осталось.
– Я очень сильно устала, – пробормотала Рита, развернув стул и сев на него верхом, – я сейчас подохну! Дайте воды.
– Сволочь этот Веттель, – вздохнула Юлька, – наглец. Хоть раз бы он отказался!
– Не от него я устала! – вдруг испугала Рита храбрых спасателей, перейдя на жалобную писклявость, – я ничего не хотела! И не хочу! Правда, не хочу!
С большой озадаченностью взглянув на её лицо, пятеро парней снова опустили глаза пониже. Инга и Малика посмотрели мрачно на её волосы, потерявшие блеск от грязной подушки. Кроме того, они были так взлохмачены, будто Рита спрыгнула не с постели, а с дикой лошади, в зад которой впихнули кактус. Маринка, встав, поднялась на цыпочки, чтоб достать гранёный стакан на самой высокой полке разваливающегося шкафа.
– Чего ты, дура, не хочешь? – осведомилась она, наполнив стакан водой из-под крана и вручив Рите. Та выпила всё до дна, сперва расплескав немножко. Всем интересно было глядеть, как капля бежит по её груди. Затем побежали ещё две капли, поскольку рука тряслась и зубы стучали о край стакана.
– Я не хочу цепляться за жизнь ногтями! – сказала Рита, высушив ручейки поданной салфеточкой, – пусть они будут целы, а она – нет!
– Какая ты замечательная! – внезапно взорвалась Юлька, – тебе, конечно же, хорошо рассуждать о том, что жизнь гроша ломаного не стоит – после тебя останется пара книг! А Веттель – художник. Тоже неплохо! А нам что делать? Нам, музыкантам! Спиваться только ради того, чтобы вообще никакие мысли не лезли в голову? Ради бога, не говори мне про интернет! Да, он помнит всё – в том числе помойку, из-под которой ничто не может пробиться, так как её – триллионы тонн! Не надо мне предлагать лечь в эту могилу! Она вонючая!
– Но я тоже художник, – напомнил о себе Димка, очень досадуя, что его не заметили. Но его опять не заметили.
– Это всё не имеет особенного значения, – возразила Рита, погладив Тишку, который поставил лапы на перекладину её стула, – мы все очнёмся на радуге. А с неё – совсем другой вид. Я не верю в то, что Высоцкий прав и райские яблоки – это дрянь.
– Ах, какое счастье! – всплеснула руками Юлька, – так значит, если они – не дрянь, можно обосраться от радости? Это мне говорит поэт? Пошла ты отсюда вон!
– Ты свет моей жизни, Юленька, – заявила Рита, – а свет не должен указывать лесбиянским пальцем на дверь, потому что я могу разозлиться, встать и дать по башке. Кстати, я сейчас только поняла, зачем ты кусаешь Ингу за все места, кроме рук! Это гениально.
Юлька взглянула на Ингу с бешенством. Та слегка покраснела. Понаблюдав за ними обеими, остальные переключились опять на Риту, ибо она продолжала глупую речь свою:
– Наш друг Миша тоже вполне себе гениален. Димка – придурок, но с интуицией. Он поймёт, что надо ему заняться Маринкой. Мариночка, не гляди на меня такими глазами! Да, я мечтаю всех поженить, пока эта дура Юлька не сожрала Ингу с Маликой вместо райских яблок, которые всё же дрянь.
– Мадам, вы нарезались, – сказал Блин. Рита улыбнулась. Ей от сияния радуги стало легче.
– Да, я пьяна, – признала она, – мне что, это не идёт?
– Когда ты раздета, тебе идёт абсолютно всё, – заметил Серёга. Димка прибавил:
– Ритка, тебе только не хватает мозгов и пары татуировок на заднице! Хочешь, сделаю?
– Нет, Димулечка, не хочу, – отказалась Рита, щёлкнув хитреца по носу, – ты хороший мальчик. Но – мальчик.
– Вот, я был прав! – возликовал Блин, – она хочет девочку!
– Я хочу Крылатого Странника, – возразила Рита, – вы понимаете? Ни черта вы не понимаете! Пойду к Веттелю. Может, он его нарисует. Малика, Инга! Вы обалденно красиво смотритесь в этих новых рубашках и пиджачках. Но вы слишком грустные. Что случилось?
– Жизнь продолжается, – уклонилась от откровенности Малика, неподвижно глядя на приунывшего Мишку Шильцера. Инга слабенько улыбнулась.
– Всё замечательно. Даже если задать вопрос, кто меня потом будет штопать. Нет, я цела! Это просто строчка из песни.
– Очень красивый вопрос, – заметила Рита, – но я уверена, что ты будешь играть везде, где захочешь. Это наш город.
Опять погладив Тишкину мордочку, она встала и повернулась, чтобы уйти. Мальчишки порозовели.
– Не станет Веттель тебе сейчас рисовать никого, – вдруг сказала Юлька, – он все последние дни рисует картину, море какое-то. И никак всё не дорисует.
– Дорисовал он, – заспорил Ромка, – ещё неделю назад примерно.
Рита вернулась к Веттелю. Кое-как укрывшись краешком одеяла, стала проваливаться в глубокий и пустой сон. Но всё же она успела услышать, как пришла Клер, потому что та решила устроить адский скандал на кухне. Ей не понравилось то, что Инга её чем-то отдубасила за какую-то неуместную шутку.
Рита была разбужена солнцем. Оно светило, как ненормальное. Наступил девятый день мая. А год стоял за окном две тысячи тринадцатый. Рита шумно зевнула и потянулась, глядя по сторонам с большим любопытством. Она в обшарпанной комнатушке была одна, если не считать десятков людей и разных животных, которые на неё смотрели с холстов, эскизных листов и ватманов. Веттель был, видимо, на кухне. Оттуда слышался его голос и голоса ещё двух – трёх спасателей. Было жарко. Скинув с себя одеяло и спрыгнув на пол, Рита прошлась по комнате босиком, разглядывая плоды творчества художника. Этих самых плодов была полна комната. В основном, они представляли собой эскизы, наброски, шуточные портреты, приколотые к обоям кнопками. Полностью завершённых, написанных на холсте работ было всего пять, а именно: русский летний пейзаж в духе Левитана, портрет брюнетки, снимающей с себя платье, более крупным планом портрет со спины полностью раздетой блондинки, нагло глядящей зелёным глазом через плечо, собака под ливнем на ночной улице, и – морской пейзаж с далёким двухмачтовым кораблём. К последней картине Рита подошла ближе. Море! Ей вдруг припомнились слова Юльки, произнесённые ночью: «Он все последние дни рисует море какое-то, и никак всё не дорисует!» Ответом ей были слова Ромки: «Дорисовал он! Ещё неделю назад примерно!» Ромка не обманул. Картина была полностью закончена и натянута на подрамник. Она стояла на специальной полке около зеркала. И чем дольше Рита всматривалась в неё, тем острее чувствовала какую-то непонятную жуть, идущую от холста. Это было странно! Море – спокойное и сияет под ярким солнцем, корабль – на горизонте. Он едва виден!
И вдруг ей жарко быть перестало. Кто-то провёл по её спине чем-то ледяным. Но Рита не обернулась. Зачем? Она точно знала, что сзади никого не было, кроме солнца. Озноб, который пронял всё тело от шеи до самых пяток, возник от страшного озарения. А оно появилось из ничего, как и ощущение ужаса. Ну, конечно! В тот вечер Клер, прежде чем пойти с нею до моста, заглянула к Веттелю за ботинками, и как раз после этого стала совсем другая, просто сама не своя. Ещё бы! Её родители – культурологи, и она от них, безусловно, знает не только много легенд, но и тьму различных их толкований – с подробностями, с нюансами, с научными подтверждениями. Уж ей ли было не догадаться, взглянув на почти законченную картину, кто такой этот Крылатый Странник! Ну, а потом – попытка самоубийства, удар, и – потеря памяти. Слава Господу!
– Веттель! – позвала Рита хриплым утренним голосом, – Веттель, Веттель! Иди сюда!
Он сразу же прибежал. Увидев её абсолютно голой, смутился. Разве забыл о том, что произошло между ними ночью? Разве не понял утром, что это была никакая не Малика? Впрочем, Рите было сейчас плевать и на эту ночь, и на всю свою проклятую жизнь.
– Веттель, это что? – спросила она, пальцем указав на картину, – что это за корабль?
– Это «Летучий Голландец», – объяснил Веттель, взглянув на холст, затем – на грудь Риты, – корабль-призрак, который приговорён к вечному скитанию по морям вместе со своим капитаном, ван Страттеном. Тех, кто видит этот корабль, ждёт очень скорая смерть.
– Знаю без тебя! – перебила Рита, – отлично знаю эту легенду! То есть, не очень. Ты мне скажи, откуда он плыл, когда был приговорён к вечному скитанию? Ты, наверное, изучал подробно этот вопрос!
– «Летучий Голландец» плыл из восточной Индии, – сказал Веттель, подняв глаза на бледное лицо Риты, – по одной версии – к мысу Доброй Надежды, то есть на запад, а по другой – к мысу Горн, то есть на восток.
Часть вторая
Глава первая
Лейтенант ван Страттен
Потомственный дворянин Готфрид Ван дер Страатен (или ван Страттен) был годовалым младенцем, когда французский король по имени Генрих в последний раз сел в карету, вскоре остановившуюся на улице Медников. Будущий капитан родился в городе Делфте, что расположен между Гаагой и Роттердамом. Там и прошли первые пятнадцать лет его жизни. О них мало что известно. Но весь дальнейший путь моряка прослеживается более или менее чётко. По воле своего деда, который был адъютантом самого Дрейка и вместе с ним прикладывался к руке одной рыжей девственницы с короной на голове, юноша четыре года учился в лондонской навигационной школе. Когда одиннадцать лет спустя Ост-Индская корпорация наняла его для командования двухмачтовым бригом, ему чуть перевалило за тридцать. Чем же он занимался эти одиннадцать лет, освоив науки и овладев приёмами фехтования? Вот тут есть о чём рассказать.
За период времени между взятием Ла-Рошели и долгожданными родами королевы Анны Австрийской молоденький офицер успел славно послужить двум самым могущественным монархам Европы – Людовику Тринадцатому и Карлу Первому. Эти два короля, которые называли друг друга братьями, кого только не брали к себе на службу, чтобы выдёргивать друг у друга перья из шляп, предаваясь братским колониальным шалостям! Дюжина кораблей была пущена ко дну океана не без участия уроженца города Делфта. Это произошло в просторных заливах Нового Света и на путях к нему через Атлантический океан. Французский фрегат «Святая Тереза» храбрый голландец возглавлял лично, а на английских судах служил под началом герцога Норфолка и лорда Вильгельма Эдвинсона, командующего средиземноморским флотом Его Величества. Кроме вырывания перьев, адмирал Эдвинсон иногда занимался приготовлением, как тогда выражались во Франции и в Британии, плавающих кусков испанского мяса. Тут молодой голландец особенно отличился. Ещё бы! Речь шла не только о благосклонности королей, но и о богатой добыче – ведь галеоны перевозили ничто иное, как золото.
Но уже к тридцати годам господин ван Страттен, имея чин лейтенанта, решил воинскую службу забросить. К чему размахивать шпагой на залитых кровью палубах, уворачиваясь от пуль, если куртизанкам плевать, скольких ты проткнул своей шпагой? Они закатывают глаза не перед мужчиной, а перед гульденами! А золота уже было вполне достаточно для того, чтобы веселиться напропалую до гробовой доски. Банкиры Флоренции – им ван Страттен доверял более, чем голландским, исправно выплачивали ему проценты с его богатств. Жил он в Амстердаме, где пахло морем и удалью. Флибустьеры, авантюристы, беглые каторжники, мошенники всех мастей стекались сюда со всех концов света и веселились в портовых тавернах так, что приличным путникам приходилось объединяться в вооружённые группы, чтоб пообедать там без большого риска попасть в какую-нибудь историю.
И ван Страттен, как правило, приходил туда не один, а с парой своих приятелей – но, конечно, не потому, что боялся, а из-за лени. Только друзья могли его вытащить из квартиры, которую он снимал у одной вдовы двадцати трёх лет. Эта привлекательная особа – звали её госпожа ван Лемкен, лично вносила ему по утрам яичницу, сыр и ямайский кофе. К себе она затем шла неровной походкой, мало стесняясь других жильцов своего просторного дома. Неудивительно – лейтенант ван Страттен был очень строен, очень высок, имел от природы белые волосы, нос с горбинкой, а взглядом голубых глаз попросту пронзал. Но самое главное – после пары стаканов вина он мог показать такую величественность в манерах, что молодая вдова, молясь на коленях за упокой души своего супруга, плакала лишь от счастья из-за того, что чёрт его взял.
Прекрасного моряка ван Страттена отличала одна особенность, непонятная многим. Он доверял только англичанам и утверждал, что если когда-нибудь и возьмёт на себя командование над каким-нибудь судном, то наберёт экипаж из них. Тут, видимо, сказывалось влияние деда, который целовал руку Елизавете и никогда не упускал случая рассказать об этом событии. Его внук, понятное дело, был не настолько глуп, чтобы козырять такой ерундой, но всё же с английскими офицерами у него всегда находился общий язык, и они не раз его выручали, в то время как остальные частенько давали повод скрещивать с ними шпаги. Конечно, шпага ван Страттена иногда пронзала и англичан, но по независящим от него обстоятельствам – например, когда брался на абордаж британский корабль.
Нужно ли говорить, что его друзьями были два англичанина? Звали их Джек Уилсон и Генри Эдвардс. Оба они были дворянами, соответственно – офицерами. Их судьба сложилась примерно так же, как и судьба белобрысого фаворита честной вдовы. Лихо послужив двум – трём королям и разбогатев, они прожигали жизнь с редкостным усердием, суетливо ловя за хвост давно ускользнувшую от них юность – обоим было под тридцать. Уилсон ростом превосходил ван Страттена на три дюйма, а силой – вдвое. Он был весёлым, рыжим и добродушным. Эдвардс, напротив, высоким ростом не отличался. Но он владел шпагой так, что вызвать его на дуэль означало верную смерть для кого угодно. Кроме того, он был замечательным канониром и разбирался в артиллерийской науке ничуть не хуже, чем инженеры из лондонского Адмиралтейства.
В то солнечное весеннее утро тысяча шестьсот сорокового года три друга, выйдя из дома приветливой госпожи ван Лемкен, которая угостила их сицилийским вином, направились, как обычно, в порт. Они успели уже перейти по горбатым мостикам пять каналов, когда ван Страттен вдруг сообщил приятелям, что вновь избранный председатель Ост-Индской компании обратился к нему с заманчивым предложением. Речь, собственно, шла о том, чтоб взять под командование отличный бриг, построенный в Плимуте, и отплыть в Бенгальский залив.
– А что повезём? – спросил Эдвардс так, будто это лестное предложение было уже не только обдумано, но и принято, а он, Эдвардс, назначен старшим помощником капитана.
– Оружие, разумеется, – произнёс ван Страттен, жуя табак, – и боеприпасы. Нашим новым факториям в Шимле, Ганджаме и Наагоне нечем обороняться от озверевших туземцев. Кроме того, англичане в Ориссе строят свои фактории. Мне, конечно, не очень нравится то, что свинец, который мы повезём, с большой вероятностью будет пробивать головы англичанам, но…
– Корабль построен в Англии, – перебил Уилсон, – и это переломило твои сомнения. Верно, Готфрид?
– Нет, не совсем ещё, – возразил ван Страттен, сплёвывая табак, – я почти уверен, что этот бриг сколочен неплохо, но надо мне на него взглянуть.
– Так он – в Амстердаме?
– Да, он в порту. Сейчас, вероятно, идёт погрузка. Надеюсь, друзья мои, вы подниметесь со мной на борт?
У англичан не нашлось причин для отказа. Больше того – они были очень рады последовать приглашению, потому что им в Амстердаме уже немного наскучило, и принять участие в весьма выгодной экспедиции на другую сторону света страсть как хотелось. Оба они нисколько не сомневались в том, что их друг–голландец предложит им это дело, если, конечно, сам не откажется от него.
Тем временем, впереди, среди расступающихся домов, уже показалось море. Оно было ослепительным, неподвижным. Сотни судов, стоявших на якорях, отражались в нём до мельчайших шероховатостей на бортах и реях – но при условии, если рядом не проходила шлюпка. Народу в гавани было хоть отбавляй – кипела торговля и шли погрузочные работы, но три приятеля очень быстро заметили небольшую шляпу и отороченную мехами мантию господина ван Руттона, переизбранного на днях председателем Ост-Индской компании. Господин ван Руттон лично руководил отправкой на бриг пороха, свинца, мушкетов и пистолетов. Всё это перетаскивалось большой группой людей из повозок в шлюпки, стоявшие у причала. Вместе с ван Руттоном за погрузкой следили трое других известных купцов, вложивших большие средства в постройку брига, как и в товарообмен с Ост-Индией.
– Всех приветствую, – произнёс ван Страттен, приблизившись и сняв шляпу, – вместе со мною – мои друзья, храбрые английские офицеры. Мы можем взглянуть на бриг?
Уилсон и Эдвардс, также сняв шляпы, раскланялись с торгашами ещё более учтиво, чем их приятель.
– Да, разумеется, господа, – ответил ван Руттон, – угодно вам сесть вместе со мной в шлюпку, чтобы отправиться на корабль?
– Мы, чёрт возьми, для этого и пришли, – заметил Уилсон.
Одна из шлюпок была освобождена от боеприпасов. Купец и три моряка уселись в неё. Четверо гребцов ударили вёслами, и минут через пять она подошла к высокому борту брига, который стоял на якоре между великолепным корветом и промысловой шхуной. Бриг охраняли десятка два кирасиров. При приближении шлюпки все они выстроились на шканцах, сверкая латами. Два лакея, которые наводили лоск во внутренних помещениях, сбросили с кормы трап. Ван Страттен и оба его дружка вскарабкались по нему с такой лёгкостью, будто он был деревянным, а господин ван Руттон – с некоторым трудом. Уилсон ему помог перебраться через фальшборт. Поблагодарив, купец отёр лоб платочком.
– Тонн двести шестьдесят? – поинтересовался Эдвардс, имея в виду водоизмещение судна.
– Чуть больше, – сказал купец, – двести восемьдесят.
Солдаты вместе с капралом, который их возглавлял, отсалютовали ван Руттону и троим офицерам шпагами. Вслед за тем капрал сделал краткий рапорт, и председатель, не тратя времени, стал показывать гостям бриг.
Начали осмотр с орудийной палубы. К ней спускались восемь крутых ступенек. Порты были открыты, и дневной свет позволил всё оглядеть детально. Пушек ван Страттен насчитал двадцать, по десяти у каждого борта.
– Ну, что ты скажешь о них? – спросил он у Эдвардса, наблюдая, как тот снимает с запала одной из пушек защитный кожух.
– Обычные сорокафунтовки, – ответил Эдвардс, – сделаны в Мидленде. Из ста пушек, отлитых там, годятся для боя десять – пятнадцать. Но отличить хорошие от плохих можно только в деле.
– Все они хорошо проверены и испытаны, – заявил ван Руттон, – я уверяю вас, господа – с такой батареей маневренному и быстроходному судну, каким этот бриг является, не страшна целая эскадра!
– Господин ван Руттон, даже и одному военному кораблю ваш бриг противостоять не сможет, – возразил Эдвардс, – это – торговое судно, для боя не предназначенное. Пушки могут быть неплохими, но много ли будет толку от самой хорошей шпаги в руке младенца?
– Поднимемтесь, господа, – предложил лейтенант ван Страттен.
Взойдя на верхнюю палубу, прогулялись по всему бригу. Были осмотрены полуют, штурвал, капитанский мостик, мачты, каюты, шлюпки, матросский кубрик. Везде была чистота и запах свежеоструганной древесины. Обследовав также трюм, на что ушёл час, четверо мужчин вернулись в кают-компанию. Там всё было великолепно – круглый дубовый стол с приделанным к нему бронзовым канделябром, ореховые резные стулья с весьма изящными спинками, три вместительных шкафа: один – с посудой, другой – с навигационными инструментами, третий – с морскими справочниками и картами. Пол был устлан красным ковром.
– Что скажете, господа? – устало спросил купец, предложив гостям сесть за стол и подав пример, – хорош ли корабль? Бросился ли в глаза хоть один изъян?
– Несколько десятков, – сказал ван Страттен. Последовав приглашению, он взглянул на своих друзей, которые подошли к распахнутому иллюминатору и достали трубки. Оба они пожали плечами, и он продолжил:
– О мелочах говорить не стану, только о главном. Вертлюжная кормовая пушка – старой конструкции, как и компас. Рубка – ни к чёрту, шквальной волной рулевого смоет. Порох и ядра хранятся не там, где надо. Они должны находиться под ватер-линией. Капитанский мостик слишком высок, оснастка – довольна средняя. Но полгода этот дрянной манчестерский такелаж прослужит, так что и дьявол с ним! А вот двери всех четырёх кают должны иметь прочные засовы. Те, что стоят – не годятся.
– Я понял вас, – кивнул головой купец, – засовы, пушка и компас будут заменены сегодня же. Рулевую рубку плотники, я надеюсь, также до вечера переделают.
– Хорошо. А боеприпасы велите перенести на склад, который вот здесь, под полом кают-компании.
Эдвардс и Уилсон закуривали. Их лица были непроницаемы.
– Изложите все остальные ваши условия, капитан, – попросил ван Руттон, – устраивает ли вас размер предложенной вам оплаты?
– Да. Но я беру в качестве офицеров вот этих двух джентльменов – Эдвардса и Уилсона. Им обоим должно быть выплачено по двести пятьдесят гульденов. Половину – вперёд. И плюс, нам троим – семь процентов стоимости обратного груза.
– Не много ли? – заморгал купец, – обычно берётся пять с половиной!
– Обычно, сударь, корабль ведёт обычный моряк. А я – не обычный. Я – самый лучший. Думаю, вы об этом узнали не от меня.
– Вы правы, мой друг, – признал председатель, – я должен буду посовещаться с партнёрами, но мне кажется – мы придём к соглашению. Что ещё?
– Сударь, для закупки провизии мне необходим будет ваш человек с деньгами, чтоб не было никаких недоразумений. Команду я наберу за пару часов.
– Сколько человек планируете набрать?
– Дюжину, не больше.
Ван Руттон был удивлён.
– Почему так мало?
– Да потому, что в случае бунта с двенадцатью дураками мы втроём справимся без труда. А если их будет больше, то нам придётся тяжеловато. Зачем себя утруждать без необходимости?
– Ну, уж по этому поводу с вами спорить было бы вовсе глупо, – вздохнул ван Руттон, – это уж вам виднее. Контракт подпишем сегодня?
– Да. Ближе к вечеру я зайду к вам, в вашу контору. И приведу команду.
Больше говорить было не о чем. Будущий капитан, купец и два офицера вышли на палубу. Стоял полдень. Солнце ярко светило, но грело слабо. На борт уже поднимали первые шлюпки с боеприпасами.
– Пусть несут на нижнюю палубу, – приказал ван Страттен, следя, как грузчики выволакивают из шлюпок бочки и ящики, – я пока ещё не решил, где какие грузы расположить. А кстати, как называется этот бриг, господин торговец?
– Пока никак, – произнёс ван Руттон, пожав плечами, – но до того момента, как мы подпишем наш договор, он должен получить имя. Было бы интересно знать по этому поводу ваше мнение. Как бы вы нарекли его, капитан?
– «Летучий Голландец», – сразу сказал ван Страттен, – я вижу, что он хорош на ходу, хоть и не проплыл на нём ни одного дюйма. А вы как думаете, друзья?
Уилсон и Эдвардс, пуская из своих трубок целые клубы дыма, важно ответили, что «Летучий Голландец» – название неплохое, однако чёрт его знает, насколько он хорошо идёт – слишком глубока у него осадка даже при столь изрядной высоте мачт.