Последняя почка Наполеона

Глава двадцать пятая

В которой яблочное повидло смешивается с тёртой морковкой

Передача, которую вдвоём вели на "Лихе Москвы" Ира Кораблёва и Танечка Шельгенгауэр, называлась "Разбор улёта". В тот вечер её героем должен был стать заместитель мэра по социальным вопросам, но у него появилось более важное дело, и Алексей Алексеевич принял решение заменить его Ритой. Анонсы шли целый день. Судя по постам в соцсетях, интерес к программе возник огромный. Рита и Таня прибыли в восемь сорок. Ирочка и Сергей Александрович ждали их в кабинете шефа. Сам Алексей Алексеевич отлучился. В студии, из которой предполагалось вести эфир, пока шла программа "Полный абзац" с двумя депутатами и двумя сенаторами. Судя по воплям, которые доносились из-за двери, ведущая, по обыкновению своему, рвала их на части.

Интеллигентный, кудрявый и вислоусый, как запорожский казак, Сергей Александрович встал навстречу вошедшим девушкам и широким жестом изобразил радушие. Ира с ними расцеловалась. Он и она курили как два сапожника, соответственно – трубку и сигареты. Два дыма – сизый и серый, дыбились друг на друга, как два чудовища.

– Наконец-то вы добрались до нас, Маргариточка! – прогудел Сергей Александрович, когда все уселись, – давно вас ждём. Трудно нам без вас, очень трудно! Прямо никак.

– Тончайшая лесть, – усмехнулась Рита, покачивая ногой, закинутой на другую ногу, – если бы Таня сейчас мне не подмигнула, а Ирочку не перекосило от смеха, я бы поверила и растаяла. Как у вас это получается? Вы, наверное, большой бабник!

– Бросьте, – возразил зам главного редактора, – ну какой я бабник? Передо мной сидят три красавицы, а я думаю о поэзии! Ирочка мне сейчас тут читала ваши стихи. Они меня впечатлили.

Ирочка рассмеялась.

– Наш Сергей Александрович капитально взял быка за рога! Открыл шквал огня по всем направлениям. А теперь, Сергей Александрович, надо спеть хвалебную оду её ботиночкам! Только женщина с королевским вкусом могла купить такое великолепие, правда ведь?

– Никакая обувь не будет вполне достойна этих поистине королевских ног, – переплюнул Иру опытный журналист, выбивая трубку. Ни на какие ботинки он даже и не взглянул.

Дурашливый разговор загадочным образом моментально расположил Риту к собеседникам. Ей хотелось его продолжить, однако зам главного редактора, поглядев на гитару, которую Танечка расчехлила, чтобы настроить, сделал взгляд строгим.

– Девочки, я прошу вас исполнить лишь одну песню. Только одну, не больше. Не мне вам напоминать, что ломка форматов акционерами не приветствуется.

– А разве акционеры имеют право влиять на редакционную политику СМИ? – изумилась Рита.

– Конечно, нет, – заверила её Таня, дёрнув струну и чуть-чуть её подтянув, – Сергей Александрович пошутил.

– Опять?

– Ну, конечно. Ты посмотри, какой весёлый у него взгляд! У Путина был такой, когда он подписывал знаменитый запрет на усыновление американскими гражданами российских детей-инвалидов, которые загибаются без лечения. Это – шутки всё, шутки! На самом деле, кругом – приличные люди. Очень приличные. И здоровые.

– Нашу Танечку понесло, – со вздохом сказала Ирочка, – а всё вы, Сергей Александрович, виноваты! Нервы ей натянули перед эфиром. Сейчас она вам гитарой по башке треснет – будете знать, как глупости говорить!

– Сергей Александрович сказал умность, – не согласилась Танечка, продолжая цеплять струну за струной и крутить колки, – и нервы перед эфиром мне натянул не он. Над этим вопросом старательно поработала Маргарита Викторовна. Вчера она чуть-чуть выпила, и за ней по улице погналась нечистая сила. Дома её обуял ещё больший ужас. Она решила позвонить мне. В два тридцать пять ночи.

– Ты к ней тогда и примчалась? – спросила Ирочка.

– Ну, конечно.

– За мной катилась Луна, – объяснила Рита, закуривая, – посмотрела бы я на вас, окажись вы там! А если бы вы ещё обернулись, чего не сделала я – вам была бы смерть.

Сергей Александрович поглядел на Риту с очень большим интересом.

– Так значит, вы, если я вас правильно понял, не обернулись?

– Конечно, нет. Я что, дура? Ведь почти все, кто видит Луну, сразу умирают от страха!

– Гм, – задумчиво стукнул пальцами по столу Сергей Александрович, мимолётно переглянувшись с Ирой, – позвольте, Риточка, но мы все её видим! Ночью, на небе!

– Ну, вы сравнили! Скажите, вам приходилось видеть икону?

– Да, разумеется.

– А реального Бога?

Опытный журналист, сберегая время, решил не умничать и сказал, что не доводилось.

– А если бы вдруг вы его увидели, вам бы сразу стало понятно, чем отличается суть от символа, – продолжала Рита, – когда Луна приходит на Землю – к тем, кто её зовёт, смотреть на неё нельзя! Я почти уверена, что и группа Дятлова с ней столкнулась. Кто-то из них нечаянно или сдуру её позвал – уж не знаю, как, но есть много способов. И она вошла к ним в палатку. Один из них был найден без носа. Видимо, у него был длиннющий нос. Луна почему-то таких не любит. У всех, кто стал жертвой резателя носов, носы были длинные. Полицейские мне это подтвердили.

– Но ведь участники группы Дятлова были все изувечены ужас как! – напомнила Ирочка, снова взяв сигарету, – без исключения.

– Да, но нос был отрезан только у самого длинноносого.

– Хорошо. А как же объяснить то, что они все умерли не от страха, а по другим причинам?

– Элементарно. Они все были совсем ещё молодые. Моя подруга тоже не умерла, увидев Луну. Священник сказал ей: «Это благодаря тому, дочь моя, что ты очень молода, грехов на тебе немного!» По этой самой причине студенты также не умерли, а разрезали боковину палатки и побежали в разные стороны, обезумев от ужаса. А там местность очень неровная, изобилующая обрывами. Плоскогорье. Отсюда травмы. Мороз несчастных добил, а дикие звери, само собой разумеется, постарались придать их трупам вовсе непрезентабельный вид. Вот и объяснение.

– Любопытно, – проговорил Сергей Александрович, с озадаченностью взглянув на Иру и Танечку, – а позвольте осведомиться – что в ней такого страшного-то, в Луне?

– Я пока не знаю, – честно призналась Рита, – однако, скоро я это выясню. Очень скоро.

– Тогда позвольте вам предложить последний вопрос. С чего вы решили, что вас преследовала Луна? Ведь вы, по вашим словам, её не увидели, потому что не обернулись!

Этот вопрос был сложным. Ответ у Риты имелся, но дать его она не успела, поскольку дверь вдруг открылась, и в кабинет вошёл представительный, абсолютно лысый субъект в очках, за стёклами коих блестела наглость неимоверная. Ира с Танечкой как-то вдруг напряглись и стиснули кулачки. Тем временем, лысый вежливо поздоровался с Ритой, и, повернувшись к столу, довольно красивым голосом произнёс:

– Серёжа, голубчик! Гони их в студию. Там Евгения Марковна уже всех сложила вперёд ногами и свечки в руки им вставила. Труповозка мчится.

– А вы меня не хотите хотя бы холодно поприветствовать, Матвей Юрьевич? – пропищала Танечка, взяв гитару, как палицу. Лысый из-за плеча на неё взглянул.

– О! Здравствуй, чудеснейшая! Ты здесь? А я тебя не заметил. Что это у тебя в руках?

– Барабан.

– Отлично. Так ты у нас – барабанщица? А где палочки?

– Я решила их смастерить из ваших костей.

Радиоведущий, захохотав, направился к двери.

– Оригинально! Но я боюсь даже спрашивать, из чьей кожи сделан сам барабан. Кстати, а где Лёшенька? Вы его давно видели?

– Ты иди, Матюша, иди, – со вздохом сказал Сергей Александрович, разжигая трубку, – девочки и так злые! Не выбивай их из колеи. Им ещё работать.

– Я уже выбита, – очень тихо призналась Ирочка, – вызовите мне Скорую!

Матвей Юрьевич не особо преувеличил – сенаторы с депутатами покидали студию на своих ногах, но их вид был жалок. Ведущая следовала за ними. Она была бесподобна в своей насыщенности сенатериной и депутатиной. Рядом с ней шла столь же зловещая, тридцатидвухлетняя шеф-редактор модельной внешности. Они обе кивнули Рите, а Таню с Ирой как будто даже и не заметили.

Новостница читала новости за отдельным столом. Звукорежиссёр пила кофе. Сев к микрофонам, Таня, Ира и Рита также хлебнули из белых кружек с синими логотипами "Лихо", которые перед ними поставили референты. У Риты был небольшой мандраж. Танечка и Ира скорчили ей забавные рожи. Это сняло с неё напряжение.

– Вы бы ей ещё задницы показали, – дала совет звукорежиссёр. После новостей она запустила рекламный блок.

– Ну, Риточка, ты готова? – спросила Таня, когда звучала отбивка. Рита кивнула. Ира включила три микрофона. Когда звукорежиссёр подала сигнал начала эфира, Таня заговорила – да таким голосом, что несчастной Рите, которая не могла похвастаться профессиональной дикцией, опять стало не по себе:

– Добрый вечер, дамы и господа. Вы слушаете радиостанцию "Лихо Москвы". Московское время – двадцать один ноль семь. Вас приветствуют ведущие передачи "Разбор улёта" Ирка Кораблёва и Танечка Шельгенгауэр. Также с вами наша сегодняшняя гостья, арбатская поэтесса Рита Дроздова. Здравствуйте, Риточка.

– Добрый вечер, – также стараясь чётко произносить слова, но даже и не пытаясь копировать артистизм, откликнулась Рита, – я очень вам благодарна за приглашение.

– Вам спасибо, – вступила Ирочка, – наша передача – о людях, которые принимают ответственные решения, так или иначе влияющие на что-то. Первый вопрос, по традиции, звучит так: какое из принятых вами решений, Риточка, вы считаете самым важным и над каким сомневаетесь?

Размышления Риты длились недолго.

– Наиважнейшим своим решением я считаю согласие прийти к вам на эфир, – сказала она.

– Звучит обнадёживающе. Спасибо. А над каким сомневаетесь?

– Да над многими, если честно. Почти над всеми.

– Выберите одно, – предложила Таня, – таков порядок.

– Ну, хорошо. Думаю, что не ошибусь, если выберу свой отказ учиться играть на скрипке. Точнее, я сожалею об этом своём решении.

– Вы имели возможность учиться играть на скрипке, но отказались?

– Да. Мне было семь лет, когда моя мама хотела отдать меня в музыкальную школу, в скрипичный класс. Ох, как я упёрлась! И не жалела об этом двадцать шесть лет, ни одной секунды. А вот на днях пожалела. Да с такой силой, что у меня началась депрессия.

– О! – подняла бровь Таня, – и что побудило вас спустя столько лет пожалеть о том, что вы тогда не послушали свою маму?

– Вы не поверите! Я услышала, как играет одна скрипачка, которую зовут Вера. Её фамилию я пока называть не буду. Подчёркиваю – пока, слабенько надеясь на пробуждение логики в головах у некоторых людей. Вера – никакая не знаменитость. Место её работы – маленький театр. Ей нет ещё тридцати, но она играет, как Паганини. Вы, разумеется, спросите у меня, откуда я знаю, как играл Паганини. Я приведу вам слова его современника: «Этот дьявол начисто смёл все прежние представления не только о возможностях человеческих пальцев и о возможностях скрипки, но и о возможностях музыки как искусства. Его игра – сверхъестественная, как звёздное небо, не только дарит различные ощущения, от восторга раем до ужаса перед адом. Его игра угрожает!» Вы понимаете?

– Если честно, не очень, – призналась Ирочка, – поясните, пожалуйста, вашу мысль, основанную на мыслях этого человека.

– Она предельно проста. И принадлежит она вашей замечательной соведущей, Танечке Шельгенгауэр. Танечка, ты не хочешь сама озвучить её?

– Нет уж, лучше ты, – засмущалась Танечка, – я сама себя не цитирую.

– С удовольствием. Ты сказала: «Когда играл Паганини, дебилы плакали от стыда за то, что они – дебилы!» Вы понимаете? А когда дебилы, созданные искусственно, начинают переживать по этому поводу, кое-что может зашататься. И даже рухнуть. Да рухнуть так, что из-под обломков не вылезти. Вероятно, как раз поэтому изумительная скрипачка с очень красивой фамилией, называть которую я не буду ещё несколько часов, заперта сейчас в Новодевичьем женском монастыре.

– Что вы говорите? – всплеснула руками Ира, – а на каком основании?

– На предельно простом, они никогда особо не заморачивались. Её там готовят – только держитесь крепче за стул – к изгнанию беса! Одна попытка его изгнать успехом не увенчалась, поскольку бес зацепился всеми когтями. Дня через два она повторится.

– А вы не шутите? – усомнилась Ирочка, – ведь сейчас – не Средневековье!

– Согласна с вами. Средневековье не наступило ещё. Как раз по этой причине скрипачка Вера находится сейчас там, где она находится, добровольно. Она подверглась психологическому воздействию, мастера которого пользуются приёмами инквизиторов. Паганини, в отличие от неё, не был впечатлительным и доверчивым человеком. Поэтому успел многое. А она ничего может не успеть. Как вам ситуация?

– Уже завтра с утра я вникну в неё вполне досконально, – пообещала Ирочка, обменявшись взглядами с Таней, – спасибо, что рассказали эту историю. Безусловно, наша радиостанция не оставит этот из ряда вон выходящий кейс без внимания ни на одну минуту, как бы ни развивались события. Призываем также коллег принимать участие в освещении этой дикой истории. Танечка, ты хотела задать вопрос?

– Нет, дать комментарий, – сказала Танечка, – я довольно близко знакома с этой скрипачкой. Она, действительно, гениальна. Я это утверждаю, как музыкант. Ретивый архиепископ, который уговорил её изгнать беса, встретился с нею у знаменитого дирижёра, руководителя прославленного оркестра. Вера намеревалась в него вступить. Кстати, её скрипка осталась у этого музыканта. Меня поразило то, что он, судя по всему, не подверг сомнению вывод своего гостя.

– Нашла чему поражаться, – вздохнула Ирочка, – кстати, Рита, как вам сегодняшнее событие? Я имею в виду скандальное шоу в храме Христа-Спасителя.

– Я не знаю деталей, – призналась Рита. Ей рассказали, что шесть или семь девчонок с гитарами, в балаклавах, ворвались в храм – не во время богослужения, и, запрыгнув на солею, исполнили там довольно развратный танец, после чего убежали, хоть их пытались остановить, и видеозапись этого действа с наложенной на неё весьма бесталанной песенкой "Богородица, Путина прогони!" висит на Ютубе.

– И их за это разыскивают спецслужбы? – спросила Рита, – серьёзно?

– Не только их, – воскликнула Таня, – раскрыта целая вредоносная сеть, спонсируемая Западом и имеющая задачу чернить, порочить, смешивать с грязью и растлевать.

Рита ужаснулась.

– Кошмар! И как теперь без растления? Ведь рождаемость падает?

– Так она и падает от растления, дорогая моя! Подтачиваются основы семьи, моральные ценности размываются – ну, и всё идёт наперекосяк. Ведь вы это понимаете, не дурачьтесь!

– А вам не кажется, что моральные ценности размываются из другого крана? – приняла Рита ехидный Танечкин пас, – если человек растёт интеллектуально, ему моральная деградация не грозит. Это – сообщающиеся сосуды. Ну а уж если идёт обратный процесс – никакой дубиной нравственность не вколотишь. Религиозной дубиной в больную голову можно вбить мракобесие, но не нравственность.

– Вы не умничайте! – прокашлявшись, чтобы звонче взять высокую ноту, не сдалась Танечка, – интеллектуальный рост! Да кому он нужен, ваш интеллектуальный рост? Пока мы тут будем Пушкина наизусть учить, нас все завоюют! Вам неизвестно, что против нашей страны плетётся глобальный заговор англо-саксов и мировой закулисы, центр которого – в Вашингтоне? Про Мировое правительство не слыхали?

– Круто! – подпрыгнула от восторга Рита, – тебе идёт! А чтоб была пена, надо заранее положить в рот мыло.

– Кстати, о Пушкине, – вновь взяла штурвал Ира, – а также о Микеланджело и о вас. У свободы творчества, на ваш взгляд, должны быть границы?

– Нет.

– А что делать с теми, чьи чувства оскорблены?

– Сказать им, что Иисус Христос был распят оскорблёнными.

– Рисовать, писать, говорить и петь можно всё?

– Конечно. И думать.

– А как давно вы стали писать стихи? Восемь лет назад вас никто не знал как поэта… Простите, я неточна! Кто-то, вероятно, вас знал, но вы ещё не были знамениты.

Рита задумалась.

– Это очень сложный вопрос. Смотря что считать стихами.

– А что такое стихи?

У Риты возникли вновь колебания.

– Знаете, я боюсь показаться пафосной, и поэтому выражусь осторожно. Стихи – это то, что выковано из стали. Они вполне могут быть неискренними – как некоторые стихи Есенина, например. Они даже слабыми могут быть, как многие стихи Блока или Ахматовой. Они могут быть наивными и отчаянно вызывающими, как все стихи Лермонтова. Но их не согнёшь. Они – как животные: абсолютная беззащитность с несокрушимым чувством собственного достоинства. Понимаете?

– Но ведь некоторые животные вовсе не беззащитны, – не согласилась Таня, – даже собачки время от времени загрызают своих хозяев!

– Я имела в виду глобальную беззащитность. Если медведь вас съест, то он будет прав, хотя у него заболит живот. Но это не остановит следующего медведя, когда другая дура ткнёт палкой в его берлогу.

– Значит, стихи, по-вашему, уязвимы, но несгибаемы во влиянии на людей? – удивилась Ирочка, – это очень странное сочетание.

– Почему? Любая бездомная собачонка более чем уязвима, но ей в глаза смотреть невозможно. Я ведь уже сказала вам, что стихи могут быть плохими, но если с ними можно поговорить, то это – стихи. Стихи могут врать, но молчать не могут. Враньё стихов стоит дорого, потому что полито кровью.

– Скажите, Риточка, а у вас лживые стихи есть? – поинтересовалась Ирочка.

– Да, конечно. Мне почему-то кажется, что именно эти стихи вы и положили на музыку.

– Что вы сделали? – огорчилась Таня, – испортили наш сюрприз! Ой, Риточка, Риточка! Вечно вы всё ломаете и крушите. Как вам не стыдно?

– Давай уже внесём ясность, раз уж на то пошло, – предложила Ирочка, – уважаемые радиослушатели! Тут наши сотрудницы с музыкальным образованием подобрали аккорды к некоторым стихам нашей героини. И, таким образом, получились песни. Мы с Танечкой пару из них исполним. Но чуть попозже. Впрочем, зачем вас томить? Вот прямо сейчас мы их и исполним, так как до выпуска новостей середины часа осталось минут пять-шесть. Таня, ты готова?

– Да, – ответила Танечка, взяв гитару и кое-как разместившись с ней перед микрофоном.

Слушая одно из своих самых слабых стихотворений, положенное на блюзовую мелодию, Рита злилась. Ей было непонятно, для чего девушки исполняют песню вдвоём, усиливая серьёзным подходом к ней очевидность её банальности и никчёмности. Особенно изощрялась Таня, между куплетами выпиливавшая такие пассажи по всему грифу, что дух захватывало почти как от игры Верки. Песенка называлась "Я – тупая скотина!" К счастью, до новостей благодаря Тане с её пассажами уместилась только она одна. Когда пришла новостница, Рита, вскочив, отправилась в туалет, хотя исполнение продолжалось. Прямо за дверью ей неожиданно встретился Алексей Алексеевич в превосходном пальто. Он шагал от лестницы к своему кабинету, как Пётр Первый. За ним бежали и что-то обеспокоенно щебетали, перебивая одна другую, три симпатичные журналисточки, в том числе шеф- редактор. Хоть Рита выскользнула стремительно, Алексей Алексеевич изловчился схватить её за руку.

– Ты куда? Сбежала из студии? Обижают тебя эти паразитки?

Три симпатяшки остановились вслед за своим начальником и умолкли, забавно хлопая утипусичными глазами.

– Там новости начались, – смущённо пролепетала Рита, будто прогульщица, пойманная на улице завучем, – Алексей Алексеевич, отберите у них гитару! Пожалуйста, если это возможно!

– Риточка, для меня невозможного – мало. Гитару я изыму. Но после эфира зайди ко мне. Дело есть.

– Непременно, – пискнула Рита и побежала дальше по коридору. Когда она прибежала в студию, тряся вымытыми руками, с которых брызгами разлетались капли воды, эфир уже шёл. Танечка и Ирка сидели от злости красные. Звукорежиссёр за стеклом ржала. По всей вероятности, Алексей Алексеевич изымал гитару грубейшим образом.

– Вот и гостья наша вернулась, – провозгласила Танечка в микрофончик, – напоминаю, что у нас в студии – поэтесса Рита Дроздова. Ещё раз здравствуйте, Риточка.

– Добрый вечер, – пробормотала Рита, садясь, – прошу извинения – у вас кружки очень большие, кофе с большим количеством молока и коридор длинный.

– Да, у нас всё очень большое и всего более чем достаточно, – подключилась Ира, – мы ограничены лишь во времени, притом жёстко. Осталось ровно двадцать минут, а тем очень много. Тут к нам на сайт поступило тысячи полторы вопросов для вас. Половина из них так или иначе касается Хордаковского. Остальные – про состояние современной российской психиатрии. С чего начнём?

– А нет ли другого глобуса? – улыбнулась Рита, – знаете анекдот…

Девочки прервали её, напомнив, что времени очень мало. Она пожала плечами.

– Тогда начнём со второго. Да им, я думаю, и закончим. Что вас конкретно интересует?

– Скажите, вам стало лучше после больницы? – спросила Ирочка.

– Ещё как! Ведь доктор при выписке мне сказал, что моё лечение обошлось государству в неимоверную сумму. Даже назвал её. Нулей семь там было. Идя по улице неизвестно куда – ни дома, ни комнаты, ни квартиры у меня нет, я чувствовала себя довольно счастливой.

– Чем было вызвано это чувство?

– Гордостью. У меня – клептомания, я ворую ради спортивного интереса. Других болезней у меня нету, а ведь лечили от них! Следовательно, мне удалось украсть у страны миллионов десять, не меньше. И не руками, а задницей! Ведь кололи меня в неё. Отсюда и гордость.

– Вот оно что! – улыбнулась Ирочка, – значит, вы у нас – симулянтка?

– Конечно, нет. Я не утверждала, что у меня есть какая-либо болезнь, кроме упомянутой клептомании. Я ни капли не виновата в том, что мне написали маниакально-депрессивный психоз с галлюцинативными проявлениями. Это сделали идиоты, которым место – в тюрьме, а не в Государственной Думе… О боже, что я несу? Простите, случайно оговорилась.

– Но Маргарита Викторовна! – с печалью сказала Танечка, – если вы всё это не симулировали, то чем вам гордиться? Вы, получается, не украли все эти деньги жопой! Вам их вкачали в неё без вашей на то претензии, по ошибке.

Это был удар в челюсть, пропущенный абсолютно по-идиотски. У Риты всё закачалось перед глазами. Затравленно пометавшись мыслями по углу, в который её без труда загнали две твари – беленькая и рыженькая в очочках, она зачем-то утёрла платочком рот и тихо сказала:

– Браво!

– Рита! Признайтесь, что вы лукавите, – вдруг пришла ей на помощь Ирочка, – вы ведь всё-таки симулянтка! Или вы искренне представлялись Наполеоном, когда шло следствие по убийству двух человек?

– Я – Наполеон, – подтвердила Рита, убрав платочек, – следствие это установило. Но не признало. Тому, кто взглядом Наполеона смотрит на Украину, не нужен в моём лице конкурент. По этой причине меня отправили не в тюрьму, а в психиатрическую больницу имени Алексеева.

Ира с Таней переглянулись.

– Ну что ж, я думаю, вы исчерпывающе ответили абсолютно на все вопросы о состоянии современной российской психиатрии, – сказала первая, – сколько лет вас лечили?

– Несколько лет.

– Вы не очень любите называть при своих ответах точные цифры?

– Да, не люблю. Всегда боюсь ошибиться на два столетия.

– Понимаю, – не отставала Ирочка, – а позвольте полюбопытствовать, кем вам больше нравится быть – Маргаритой Викторовной Дроздовой или Наполеоном?

– А вы кому задаёте этот вопрос – ему или ей?

– Допустим, ему.

– Ну, тогда, допустим, мне оба этих ничтожества отвратительны. Я себя ненавижу за Ватерлоо, её – за то, что она усердно напоминает всем обо мне, представляясь мною.

– А что ответит нам Маргарита Викторовна Дроздова? – спросила Танечка.

– Уважаемая Татьяна Владимировна! После того, как вы минуту назад ниспровергли культ Маргариты Викторовны, доступно ей объяснив, что она – никто и звать её никак, ей, конечно, приятнее представляться Наполеоном.

– Но вы позволите называть вас Ритой?

– Да как угодно, сударыни.

– Тогда следующий вопрос, – воспользовалась позволением Ирочка, – почему у вас столько стихов о Москве? Цветаевой подражаете? Возражение, что Наполеон видел Москву раньше, не принимается, потому что ваши стихи подписаны "Рита Д."

– Нет, я не люблю Цветаеву, – заявила Рита, – она, конечно, убийственно хороша, но у неё много не вполне точных метафор. Этого я простить не могу. Стихи о Москве я пишу только потому, что скоро её не будет. Моей Москвы.

– А ваша Москва как выглядит? – поинтересовалась Танечка.

– Вы задаёте этот вопрос не Наполеону, надеюсь?

– Нет, я его задаю поэту.

– Тогда – ужасно. Моей Москвы почти уже нет. От неё остались сотни три проституток, полсотни уличных музыкантов и ещё меньше художников на Арбате. Их тоже скоро всех уберут. Или, того хуже, сделают подотчётными. Да, уж лучше бы их убрали!

– Да как их могут убрать или притеснить? – усомнилась Танечка, – уличные художники и музыканты – это культурный фон города! Ведь они украшают его с советских времён, проститутки – с царских.

– Ты бы ещё с Ренессансом сравнила то, в чём мы оказались!

– А купола? – напомнила Ирочка.

– Купола? Какие?

– Златые. Они у вас не ассоциируются с Москвой?

– Нет, только с Цветаевой, – после некоторых раздумий сказала Рита, бросая взгляд за окно. Из него был виден почти весь город. Море огней под жёлтыми облаками.

– А что вы сейчас воруете? – вдруг сменила Танечка тему, – ведь если вас, как вы говорите, не излечили от клептомании, вы не можете этим не заниматься!

– А мы здесь точно втроём? – дурашливо огляделась Рита по сторонам, – никто не услышит?

– Звукорежиссёр ещё за стеклом, – напомнила Ира, – но она – свой человек. Кругом стены толстые, так что можете быть спокойны.

– Тогда, пожалуйста, передайте этот лопатник вашему шефу, – сказала Рита, бросив на стол бумажник с инициалами, – двадцать минут назад мы с ним поздоровались в коридоре. Алексей Алексеевич это портмоне уронил. Я подобрала, когда шла обратно из туалета.

Обе ведущие рассмеялись, но прикоснуться к бумажнику не решились. Раньше, чем интервью было возобновлено, в студию ворвался также смеющийся Алексей Алексеевич. Подбежав к столу, он схватил бумажник, и, хлопнув им Риту по лбу, проговорил прямо в микрофон:

– Дуркой не отделаетесь, мадам! Я заставлю вас целый день на "Лихе" работать, с Матвеем Юрьевичем!

– О, нет! Умоляю, нет! – завизжала Рита, – это чересчур страшное наказание за такой ничтожный проступок! Пусть меня сожгут на костре!

– Сперва надо изгнать беса. От огня бес никуда не денется, а от Гонопольского сразу выскочит из ближайшей дыры!

С этими словами главный редактор радиостанции удалился, плотно прикрыв за собою дверь.

– Как вы это делаете? – слащаво пристала Танечка, – научите!

– Да, и меня, – попросила Ирочка.

– Девочки, научитесь сначала тратить, – сказала Рита, – каждому человеку даётся много – гораздо больше, чем он заслуживает. И что? Хорошо ещё, если всё идёт на вино и на героин. Ведь смерть под забором – это не самая худшая из смертей.

– О, мудрая Рита! – сложила Таня ладошки, – а сами вы умеете тратить?

– Нет. Поэтому всё стараюсь выбрасывать, от греха подальше.

– А это – выход?

– Да. Я не знаю, лучший ли это выход, но у меня нет ни сил, ни времени искать что-то более предпочтительное. На это ушла вся юность.

– А Хордаковского выбросили? – негромко спросила Ирочка. Рита очень долго не отвечала. И не ответила.

– Я вам буду читать стихи, – сказала она, вынув из кармана своего синего пиджака тонкую тетрадь, сложенную вдоль, – сколько у нас времени до конца эфира?

– Да ещё целых десять минут, – ответила Ирочка, поглядев на часы.

За эти минуты Рита успела прочитать всю тетрадку. В ней были свежие сочинения. Девочки не прервали её ни разу. Им даже и не хотелось этого делать. Ведущая новостей, войдя, ждала полминуты.

– Наша передача окончена, – объявила Танечка, когда Рита, закрыв тетрадку, подняла взгляд, – напоминаю, что у нас в студии была Рита Дроздова. Спасибо, Риточка.

– Вам большое спасибо. Даже огромное. До свидания.

Алексей Алексеевич был один в своём кабинете. Он очень бурно общался с кем-то по телефону. Но, когда Рита вошла, сказал, что перезвонит, и положил трубку. Утерев лоб рукавом, откинулся на высокую спинку вращающегося кресла.

– Защёлкни дверь. Да, да, вот на эту штучку, два раза! Сейчас сюда все попрутся.

Исполнив просьбу, Рита присела на подлокотник кожаного дивана. Достала "Мальборо".

– Курить можно?

– Да. Ты ведь видела, здесь курилку давно устроили! Паразиты.

Взгляд главного редактора был усталым, даже измученным. Наблюдая за Ритой сквозь стёкла сильных очков, он тихо сказал ни к селу ни к городу:

– Во дела!

И включил компьютер.

– О чём вы? – спросила Рита, щёлкая зажигалкой.

– Да о тебе, – ответил главный редактор после минутной паузы, поводив туда-сюда мышкой, – ты меня пойми правильно. Я тебе благодарен за интервью. Оно удалось. Интернет взорвался. Звонки пошли. Сергей тебе сказал правду: Нам без таких, как ты, тяжело. Ведь мы – разговорное радио. Нам нужны собеседники, а не те, кто знает, как надо. Первых день ото дня становится меньше, а вторых – больше. Жду тебя снова. Но у меня к тебе есть вопрос. Если ты не против.

– Пожалуйста, – согласилась Рита. В дверь постучали. Не отрывая глаз от компьютера, Алексей Алексеевич крикнул:

– Занят!

Затем опять обратился к Рите:

– Я слушал в машине первую часть интервью. Потом говорил с Сергеем. Потом звонил в Троице-Сергиеву Лавру. Скажи, пожалуйста, ты когда была искренна – когда здесь рассказывала Сергею, что группу Дятлова напугала Луна, или когда в студии называла козлами тех, кто решил изгнать из скрипачки лунного беса?

– В обоих случаях, Алексей Алексеевич. Я ведь не отрицаю, что в Верке – бес, потому что знаю, кто его вызвал и каким образом. Но я против его изгнания. Если бес помогает играть божественно, пусть он будет.

– Ясно, – проговорил журналист, притом таким тоном, будто он ждал этого ответа, – я, Риточка, атеист. Мне бесы неинтересны. Меня заинтересовало вот что. Наш Сергей Александрович перевалом Дятлова занимается очень плотно. Сам туда ездил, общался с местными. И с криминалистами консультировался. Сейчас он сказал мне то, что ты не могла найти в интернете при всём желании. На горе Отортен, где эти студенты погибли, когда-то был храм Луны. А на языке манси "отортен" означает знаешь чего? "Не ходи туда!"

Рита погасила окурок, протянув руку к краю стола, где стояла пепельница.

– И кто воздвиг этот храм Луны?

– Племя бешерхенов. Эти ребята в тех краях обитали ещё до манси. Легенда манси гласит, что Луна с какой-то периодичностью – уж не знаю, с какой, входила в свой храм и совокуплялась с вождями племени, у которых глаза при этом были завязаны. Но однажды они пришли туда без повязок. И не вернулись. Днём их нашли на склоне горы. Естественно, мёртвых, притом с чудовищно искажёнными лицами.