Глава десятая
От остановки пришлось ещё тащиться пешком. Это было пыткой, поскольку нежные организмы обеих дам бросили все силы на усвоение водки дурного качества. Наконец, дотащились до девятиэтажного дома с тремя подъездами, на который издалека указала Светка. Она, по счастью, жила на первом. Для того, чтобы вставить ключ в замочную скважину, ей понадобились обе руки, да ещё и рот, поскольку не матерятся, согласно народной мудрости, только те, кто ничего не делает. Дверь была металлическая, обитая дерматином. Войдя со Светкой, Юля увидела голубые обои, серый линолеум, трюмо, вешалку с двумя куртками и бухгалтера. Невысокий, невзрачный, с узкими глазками, он стоял перед зеркалом и завязывал галстук. Светку он встретил пренебрежительным, косым взглядом, а Юлю – пристальным, с наглецой.
– Посиди на кухне, – сказала Светка своей попутчице, направляясь в одну из комнат, – я за полчасика упакуюсь.
– Что это значит, Светлана? – подал писклявый голос бухгалтер, – ты собираешься съехать? Имей в виду – тебе всё равно придётся вносить половину квартирной платы, пока мы эту жилплощадь не разменяем! Мне твоя комната не нужна.
В ответ прозвучали три кратких слова, после чего Светлана закрылась в комнате. Кременцова молча прошла на кухню. Та оказалась весьма просторной, но бедновато обставленной. За столом, под клеткой с унылым розовым какаду, очень симпатично сидела, закинув ножку на ножку и завернув за голень маленькую ступню, голая гражданка лет восемнадцати. Она с чавканьем пожирала прямо из сковородки жареную картошку с тушёным мясом. Юлю она приветствовала улыбкой во всю мордашку и дружелюбным взмахом руки, свободной от вилки.
– Ложки – вон там, – указала пальцем на шкафчик, – а хлеб, по-моему, кончился. Можно я ещё немножко поем? Тут много останется.
– Ешь хоть всё, – ответила Кременцова и примостилась с другой стороны стола. Девчонка разглядывала её с большим интересом.
– Меня зовут Эльсинора. А тебя?
– Юля.
– Откуда ты?
– Из прокуратуры.
Девчонка не испугалась, но изумилась.
– Вот это да! За что же тебя туда замели? Крутого начальника клофельнула?
– Я там работаю.
Эльсинора снова не испугалась, и ей как будто стало всё ясно. Набив улыбчивый, белозубый ротик картошкой, она завистливо пробубнила:
– Везёт же некоторым! И кто ж тебя там мочалит? Сам прокурор?
– Случается, что и он.
– А сколько башляют?
Юля назвала сумму своей зарплаты. Набитый ротик презрительно искривился.
– Это – за час?
– За двадцать рабочих дней.
Эльсинора выпучила глаза и стала икать. Потом она фыркнула. Содержимое её ротика оказалось на свитере Кременцовой. Но удивление Эльсиноры было столь велико, что ей совершенно не пришло в голову извиниться.
– Стало быть, у них что-то на тебя есть, – сказала она, подумав. Юля отряхивалась.
– Да, кое-что есть.
– А что? Наркота?
– Убийство и ограбление.
– Да ты гонишь! Или прикалываешься?
– Серьёзно. Два висяка. И ещё два выговора.
Из комнаты, в которую зашла Светка, вдруг донеслись яростные крики, грохот и шум борьбы. Кременцова встала.
– Не обращай внимания, – призвала Эльсинора, не успев поразмыслить над её репликой, – у него жена – дура.
Но Кременцова всё же решила выяснить, что творится. Ворвавшись в комнату, она ахнула. Коротышка-бухгалтер, держа в руках какое-то платье, зверски лупил ногами в ботинках Светку, наполовину влезшую под диван. Лицо коротышки было искажено горилльей свирепостью.
– Идиот! Скотина! Положи платье! – орала Светка из-под дивана, тщетно пытаясь вползти в убежище целиком, – его покупала мне моя мама! Положи, сволочь!
– А кто ей деньги дал? Кто, кто, кто? – хрипел коротышка и продолжал наносить удары. Юля вмешалась. Итогом её вмешательства был головокружительный вылет бухгалтера из квартиры. Скатившись по десяти ступенькам к подъездной двери, деспот вскочил, выбежал во двор, и, чуть не свалив девушку с коляской, умчался.
– Ты мне, козлина, двести долларов должен! – кричала вслед ему из открытой форточки Эльсинора, встав одной коленкой на подоконник. Судя по её тону, ей было скорее весело, чем обидно. Светка, между тем, выползла из-под дивана, разделась, и, убедившись с помощью Кременцовой, что никаких особенных повреждений на её теле нет, завершила сборы. Потом они присоединились к подло обманутой Эльсиноре. Она уже пила чай, сладостно хихикая.
– Вот козёл! Ты кто? Дзюдоистка?
– Вроде того. Он сюда ментов не притащит?
– Исключено, – отрезала Светка, бросив по ложке кофе в две кружки и наполняя их кипятком, – он – трус. Жалкий трус.
– Козёл он! – упрямо гнула своё, болтая большими белыми сиськами, Эльсинора. Её курносое личико, обрамлённое золотыми кудряшками, отражало такой триумф, будто она лично расправилась с коротышкой. Светка и Юля хлебали кофе сосредоточенно.
– Чаю хочешь? – вдруг раздалось откуда-то сверху. Юля испуганно подняла глаза. На неё смотрел какаду.
– Заткнись, пьём уже, – ответила Светка. Розовый юморист обиделся и смолчал. Его голая коллега не унималась.
– Эх! Жаль, меня рядом не было! Я б его ещё и под жопу пнула – вот так!
Она со всей дури врезала пяткой по холодильнику. Тот качнулся.
– Хватит буянить, дура! – взорвалась Светка, – сейчас сама с голой жопой отсюда вылетишь, малолетка сраная! Задолбала!
– Мне уже девятнадцать, – обиженно возразила девушка.
– Чаю хочешь? – опять пристал какаду. Светка запустила в него куском рафинада. Тот, отлетев от клетки, упал на голову Эльсиноры. Светка и Юля начали хохотать. Поглядев на них, как на дур, Эльсинора встала, взяла свою ложку с чашкой, приблизилась с ними к раковине и стала их мыть. Глянув на неё со спины, Юля удивилась. На голой заднице полыхали поперёк щели красные полосы – несомненно, следы ремня.
– Тебя что, пороли? – спросила Юля. Взяв с холодильника сигареты и зажигалку, Эльсинора опять уселась на стул. Закурив, ответила:
– Да.
– И кто ж это так надрал тебе жопу?
– Как, кто? Клиент.
– А за что?
– Как, за что? За деньги. Не за спасибо же!
– Ты не знала, что есть такая услуга у проституток? – пожала плечами Светка, без спросу взяв сигарету из той же пачки, – вот ты дремучая! Правда, что ли, не знала?
– Нет. Кому это надо? Не понимаю.
– Ну, как кому это надо? Тем мужикам, которых женщины презирают, это и надо. Унизить женщину для них – кайф, и они готовы за это любые деньги платить. Ты, Юленька, прямо как вчера родилась! Или с дуба рухнула.
Эльсинора, куря, смотрела на Кременцову с досадой. Видимо, вспоминала свой разговор с нею, который происходил перед выдворением коротышки.
– У тебя много таких клиентов? – спросила у неё Юля.
– А для чего тебе знать?
К такому вопросу Юля не подготовилась.
– Ну… мне надо.
– Что тебе надо? В Москве-реке меня выловить тебе надо?
Совсем ещё подростковый взгляд Эльсиноры стал прямо–таки стальным. Юля постаралась взять себя в руки.
– Что ты несёшь? Какая Москва-река?
– Глубокая! И вонючая. И меня в ней утопят через минуту после того, как выяснится, что я навожу на своих клиентов прокуратуру! Не лезь ко мне, поняла? Я лучше сама пойду утоплюсь, чем буду здесь отвечать на твои вопросы.
– Я тебя поняла, – промолвила Кременцова, отхлебнув кофе, – не хочешь – не отвечай. Но мне нужны деньги. Да, у меня действительно такая зарплата, как я сказала. Мне просто тупо деньги нужны! Если бы мне нужно было что-то ещё от твоих клиентов, разве я стала бы вот так, сходу тебе колоться, откуда я?
Эльсинора, гася окурок, прищурилась.
– И ты хочешь так заработать денег?
– А почему бы и нет? Я не собираюсь за деньги трахаться с мудаками. Не потому, что я жутко честная. По другой причине. Но то, что на твоей жопе – это ведь даже не проституция! Это – так, ерунда какая-то.
– Никакая это не ерунда! – визгливо обиделась Эльсинора, – унижение женщины путём порки по голой попе имеет очень глубокий духовный смысл, если хочешь знать! Я читала книгу об этом! Толстую книгу! Шестьсот страниц! Как могут шестьсот страниц быть про ерунду? Объясни мне это!
– Про ерунду могут быть и шестьсот томов, – усмехнулась Юля, припомнив, сколько ночей на четвёртом курсе она шипела, плевалась, ругалась матом и выдирала с корнями волосы над трудами Маркса, Энгельса, Ленина и сторонников их теории, – так что, знаешь, шестьсот страниц – это так, для детского сада!
Светка хихикнула.
– Представляю себе лицо человека, который шестьсот страниц написал про духовный смысл порки женщины! Этакая, …, жаба с дрожащей челюстью!
– Сами жабы, – гордо дала отпор насмешницам Эльсинора. Но ей самой уж было смешно. Насмеявшись вдоволь, она сказала:
– Ну ладно, уговорила. Есть у меня клиент, которого мне не жалко. Как раз такая вот жаба с дрожащей челюстью. Дам тебе его телефон. А ты мне дашь свой. Лады?
– Хорошо, – ответила Кременцова и тут же вытащила из сумки блокнотик и карандаш, а также свою визитную карточку. Эльсинора продиктовала номер. С брезгливостью набросав его, Юля передала ей визитку.
– Ну, чего? Валим? – спросила Светка, гася окурок. Юля допила кофе. Отодвигая чашку, сказала:
– Да.
– Меня подождите, я с вами выйду! – воскликнула Эльсинора, и, вскочив, упорхнула в апартаменты бухгалтера.
– Чаю хочешь? – продолжал трепать нервы розовый какаду. Но Светка на сей раз не разозлилась.
– Нет, дорогой, мы уже попили. Прощай! Едва ли ещё увидимся.
Через две минуты раздался стук каблучков. Это выплывала из комнаты Эльсинора, ни дать ни взять – бизнес-леди: туфли, колготки, юбка, блузка, пиджак, и всё – от «Карден», одна только рожа осталась от «большевички».
Вышли на улицу. Светка с Юлей сгибались под тяжестью своих сумок. Прекрасногрудая Эльсинора гордо несла гитару. На полпути к остановке сделали перекур.
– А ты Аньку знаешь? – спросила Юля, без колебания отказавшись от сигареты.
– Я сорок штук Анек знаю, – ответила Эльсинора, чиркая зажигалкой, – ты про какую?
– Ну, ростом она повыше меня, худая, глазастая. Глаза – синие, волосы – ниже плеч, белые, прямые.
– Таких я знаю штук десять.
– Слегка хромает. Иногда – сильно.
Эльсинора задумалась, вспоминая.
– У неё – диабет?
– Да! Это она!
Эльсинора хмыкнула. Сплюнула. Сбила пепел.
– Разве её Анька зовут? Ах, да! Вроде, Анька. Мы с ней однажды только пересеклись.
– А где? Когда? Как?
– По-моему, в Краснопресненском РУВД. Да, да, точно, там! Полгода назад. Или год назад. Короче, зима была. Меня тогда взяли на Маяковке, её – не помню, где взяли. Мы с ней пять часов просидели в клетке. Ну, в обезьяннике.
– И о чём говорили?
– Ты издеваешься? Год прошёл! Ну, она сказала, что у неё – диабет. Я тоже что-то сказала. Потом пришла какая-то баба и забрала её.
– Забрала?
– Ну, да, забрала. Ментам отбашляла, и те её отпустили.
– Как она выглядела?
– Кто?
– Баба, которая отбашляла!
– Худая, рыжая, молодая. Ростом как Анька.
– И они вышли вместе?
– Да, вышли вместе. А что? К чему все эти вопросы?
Юля и Светка, не отвечая, смотрели одна на другую так, будто каждая порыжела и стала ростом как Анька.
– Вы что, с ума сошли? – стала хохотать Эльсинора, переводя глаза с одной на другую. Ей вновь никто не ответил. Тут она, к счастью, увидела нереальной красоты кошку и погналась за ней, чтоб погладить. Или помучить. Не догнала. Вернулась взбешённая.
– Вот зараза! Жалко ей, что ли, было?
Уже стемнело. Народу на остановке было немного. Троллейбус подошёл быстро. Сели.
– Тебе куда? – спросила у Эльсиноры Светка.
– До Кузьминок доеду. Оттуда – на Тимирязевскую. А вам?
– Нам – на Полежаевскую, – ответила Кременцова.
– Круто! Значит, поедем вместе до Пушкинской!
Ни в троллейбусе, ни в метро ротик Эльсиноры ни на одно мгновение не закрылся. Она озвучивала абсолютно всё, о чём думала. А не думала она, по её признанию, только о классической музыке, интегралах и Уголовном кодексе. Светка с Юлей её не слушали. Ей на это было плевать. Она чуть не прозевала Пушкинскую, где ей нужно было переходить на Чеховскую, и еле успела выскочить из вагона, махнув рукой на прощание. Кременцова такой её и запомнила – очумелые глазки, рот до ушей, небрежные жесты. Когда вагон вгрохотал в тоннель, Светка наклонилась к уху попутчицы и спросила:
– А ты заметила, что у неё – рыжие волосы?
– Нет. Я только сейчас это поняла.
Тревожно задумались. После Баррикадной Светка уснула, обняв свою спортивную сумку. Юля с трудом её растолкала на Полежаевской.
У метро раскинулся рынок. Тогда, на заре лихих девяностых, уличная торговля заполонила Москву.
– У тебя есть деньги? – спросила Юля, решив оставить последние сто рублей на всякий пожарный.
– Есть, но немножко.
Светкиных денег хватило на три десятка яиц, два батона хлеба и пачку «Мальборо Лайт». До дома доехали на автобусе, и опять с приключением. Кременцовой пришлось поссориться с парочкой контролёров довольно низкого уровня воспитания. В связи с тем что они ввалились в автобус как надзиратели в камеру, не поверили в подлинность удостоверения Кременцовой и разорвали ей свитер, один из них покинул поле сражения с вывихнутой рукой, другой – кувырком, зато без увечий. Десятка три пассажиров громко одобрили поведение Кременцовой, десятка два промолчали.
– Не любишь ты мужиков, – заметила Светка, когда шли к дому.
– Да, – согласилась Юля, – сволочи они все! Ужасные сволочи.
У подъезда сидел на лавочках и заборчике молодняк обоего пола, лет по четырнадцать. Все курили. Все пили пиво. Все поздоровались с Кременцовой.
– Глядите, Юлька на тёлок переключилась! – громко заметил один из мальчиков – самый рослый, с прыщиками на скулах. Его друзья и подружки отозвались дружным хохотом. Кременцова, тянувшая на себя тяжёлую дверь подъезда, передала её Светке и повернулась. Хохот мгновенно стих. Ухмылки остались.
– Ты бы сначала переключился хоть на кого-нибудь со своей ручонки, потом меня обсуждал, кретин, – предложила Юля, внимательно оглядев прыщавую рожу. Вокруг её обладателя раздалось хихиканье.
– Ты с ума сошла! С кем связалась? – шепнула Светка. Но у её подруги имелись к прыткому парню старые счёты. Тот, судя по всему, был не лыком шит. Он даже не покраснел.
– Себя предлагаешь, что ли?
– Кого ж ещё? Ты согласен?
– Согласен, – взял мальчуган быка за рога, не боясь ловушки, – пошли ко мне! Родители на неделю в Турцию умотали, хата пустая! Травы надыбаю, если надо!
– Сначала задницу покажи, – попросила Юля, – прямо сейчас.
– Зачем?
– Хочу убедиться, что на ней нет прыщей. Если у тебя прыщавая жопа, значит, ты – девственник, и тебя учить всему нужно. А мне на это время терять не хочется.
– Да пошла ты, – пробормотал мальчишка, залившись краской. Снова раздался всеобщий хохот, на этот раз убийственный для него. Также посмеявшись, Юля вошла в подъезд вслед за Светкой.
Дома они, заперев как следует дверь, разбили на сковородку восемь яиц, зажгли под ней газ и переоделись. Вслед за тем Светка стала мотаться по всей квартире, осматривая её, а Юля нашла записанный на обоях телефон Бровкина. Между тем, яичница подгорала. Её спасли. Потом уничтожили, сожрав прямо из сковородки.
– Хорошая у тебя квартира, – сказала Светка, вилкой поддев последний желток, – вот бы мне такую!
– Через полгода в ней уже жил бы какой-нибудь недоносок с десятью шлюхами.
Светка молча встала из-за стола и вымыла сковородку. Она же сварила кофе, которое налила не в кружки, как предлагала Юля, а в чашки, не поленившись сходить за ними в большую комнату, где был шкаф с дорогой посудой.
– Это тебе не пиво, – прокомментировала она свой странный поступок. Кофе, купленный в Елисеевском, получился у неё так, что Юля, действительно, отличила его от пива, которое ненавидела.
– Мне какие медикаменты нужно купить? – спросила она, сделав два глоточка. Светка закуривала.
– Бинты, шприцы, димиксид и антибиотики. Это всё должно появиться завтра. А денег нет.
– Найду.
– Где ты их найдёшь?
– Возьму в долг у друга.
– Уже сегодня?
– Да.
– Так мы что, вдвоём поедем к твоему другу?
– Нет, ты останешься. У меня хорошая дверь. Стальная, с сейфовыми замками. Надеюсь, ты понимаешь, что открывать никому нельзя?
Допив кофе, Юля принесла справочник по служебному, охотничьему и декоративному собаководству. Она раскрыла его на нужной странице и дала Светке. Та, хоть глаза у неё слипались, долго и с интересом разглядывала ирландскую сеттериху, очерченную портретной рамкой, одна из сторон которой имела две параллельных линии. Пепел сыпался на страницу. Светка его сдувала и опять сыпала.
– Ну, что скажешь? – не утерпела Юля. Медсестра бережно положила книгу на подоконник и подняла глаза.
– Это сама Анька нарисовала рамочку?
– Да, конечно! Ты обратила внимание, что она между мордами суки и кобеля провела карандашом дважды?
– Да, это интересное наблюдение! Значит, рыжая сука с кобелями не нюхается?
Большие, тёмные глаза Юли сделались ещё больше, ещё темнее. Почесав кончик своего носа, она беспомощно поглядела на Светку. Та трясла чёлкой, чтоб не уснуть. Гасила окурок. В комнате зазвонил телефон. Очумело встав, Юля подошла к нему. Сняла трубку.
– Да, я вас слушаю.
– Добрый вечер, Юлия Александровна, – сказал Бровкин, – вы уже дома?
Юля молчала. Рыжая сука с кобелями не нюхается! Не нюхается! Поэтому Анька ушла тогда из милиции, где могла и погибнуть, если у неё с собой не было инсулина. Рыжая сука с кобелями не нюхается! О, боже!
– Юля, ты меня слышишь?
– Слышу. Привет.
– Так ты уже дома?
– Дома. Но Карнауховой совершенно необязательно знать об этом. по крайней мере, до завтра.
– Считай, что завтра уже настало.
Юля со вздохом села на край дивана.
– Какая мразь меня заложила?
– Ей позвонили из отделения. Так что, мадемуазель Кременцова, если вы завтра на похоронах подойдёте к ней ближе чем на пять метров, вам чёрный пояс ваш не поможет.
– Завтра хоронят Алексея Григорьевича? – прошептала Юля, чуть не разломив трубку своими тонкими пальцами. Из её груди, в которой заныло сердце, вырвался стон. Как могла она за два дня ни разу не вспомнить о предстоящих похоронах? Какая-то страшная, ледяная пропасть пролегла между этими двумя днями и всей её предыдущей жизнью – пусть не счастливой, но не бессмысленной, потому что казалось: главное – впереди. Так вот оно, главное! Состоялось.
– На Востряковском кладбище. В три. Ты будешь?
– Да, я приеду.
Голос вызванивал изо рта какой-то чужой, незнакомый, тоненький, почти детский. И слёзы были какие-то не свои, уж слишком текучие. Вошла Светка. Скинула тапочки, улеглась на диван. Закрыла глаза.
– Кирилл!
– Да, Юлька.
– Ты сделал то, о чём я тебя просила?
– А ты меня о чём-то просила?
– Ты что, забыл? Я тебя просила найти Марину Лазуткину!
– Ах, Лазуткину, – протянул Кирилл, – Да, конечно! – пошелестел блокнотом, – записывай.
– Я запомню!
– Запоминай. Октябрьский проспект, дом шестнадцать, квартира семьдесят три.
– Октябрьский? Это где?
– Да Люберцы это.
– Люберцы? А она одна там прописана?
– Да, одна.
– Спасибо, Кирюсик!
– Не за что. У тебя ещё ко мне есть вопросы?
– Да. Про икону эксперты что говорят?
– Я им позвоню через час.
– Ну, тогда – до завтра. Я отрубаюсь.
– Спокойной ночи.
Юля действительно отрубалась. Ей пришлось пойти в ванную и взбодриться холодным душем, содрав повязку с ноги. Потом она позвонила жабе с дрожащей челюстью. Выслушав полтора десятка длинных гудков, положила трубку. Светка сладко спала. Укрыв её пледом, лейтенант Кременцова подошла к шкафу и вынула из него джинсовую мини-юбку, колготки чёрного цвета, блузку и красный блейзер. Хищно накрасившись и забинтовав ногу, она всё это напялила, положила в карман удостоверение и обула в прихожей туфли на шпильках. Табельный пистолет оставила в сейфе.
Было пятнадцать минут десятого. Через полчаса Кременцова уже спускалась в метро.
Глава одиннадцатая
На Тверской было ещё достаточно многолюдно. Белые фонари, отражаясь в лужах, делали их похожими на глаза отрезанной головы. Кременцова шла со стороны Пушкинской к Моховой. Брела она медленно, наступая правой ногой только на каблук. Нога не болела, но её лучше было щадить. Прохожие расступались перед дурной хромой девкой и оборачивались ей вслед. Внимание привлекали её глаза – свирепые, цепкие. Так смотрели менты, а не проститутки. Кроме того, как-то рановато вышла она работать. Юля уже сама это понимала, потому злилась. Ей нужно было как-нибудь убить время. Напротив мэрии она с риском для жизни перебежала улицу, и затем, дошагав до её конца, свернула налево, к Большому театру.
Патрульный автомобиль, который, наоборот, сворачивал на Тверскую, затормозил. Стекло пассажирской двери скользнуло вниз.
– Эй, ты! Пойди-ка сюда! – прокуренно рявкнула голова в фуражке, высунувшись наружу. Юля приблизилась и увидела также плечи с погонами младшего лейтенанта. К лицу она приглядываться не стала, с ним было и так всё яснее ясного. За рулём сидел прапорщик.
– Кто такая?
Этот вопрос был со стороны того, кто окликнул.
– А почему на ты? – поинтересовалась Юля. Прапорщик рассмеялся. Усики младшего лейтенанта перекосились.
– Ух, ты! Обдолбанная? Отлично! Садись в машину.
– Если я сяду в вашу машину, то вам придётся из неё вылезти навсегда, – заверила Кременцова. В машине переглянулись, после чего младший лейтенант открыл дверь и вышел. Ростом он оказался пониже Юли. Она раскрыла перед его лицом удостоверение. Наблюдать за этим лицом ей было по-прежнему совершенно неинтересно. Она даже угадала, до какой степени оно станет предупредительным и с какой быстротой рука офицера вскинется вверх, к козырьку фуражки.
– Простите! Вас подвезти?
– Дойду. Когда проститутки выстроятся?
– В одиннадцать.
– А какие у них расценки?
Этот вопрос показался младшему лейтенанту странным. Он помолчал, внимательно глядя на Кременцову. Потом, смеясь, пригладил усы.
– У них-то? Как вам сказать…
– Говори, как есть. От и до. Вот, к примеру, я могла бы брать сколько?
– Да, вообще, сутенёр берёт, – задумчиво вымолвил офицер, опуская взгляд к ногам собеседницы. Оценив их длину и стройность, он пополз взглядом вверх и остановил его на глазах.
– Ну, вам бы досталось долларов сто, не больше.
– Это за час?
– Не факт. Как получится.
– Хорошо, спасибо. Можете ехать.
Прапорщик слышал весь разговор. Когда младший лейтенант вернулся в машину, та упорхнула за один миг. Было двадцать два двадцать пять. Дохромав до скверика перед театром, Юля не без труда нашла свободную лавку. Сев на неё, она сняла туфлю с больной ноги, и, вскинув её на другую ногу, стала рассеянно созерцать фигуры фонтана. Вечер был тёплый. Гомосексуалисты, местом сбора которых служил с советских времён этот самый сквер, косились на Кременцову, сидя поблизости от неё или околачиваясь компаниями. Она их не замечала. Но вдруг услышала слева:
– Смотри, Серёг, конь какой!
Юля поняла, что это – о ней. Ей стало неловко. А тут ещё к ней подсели.
– Мадемуазель! Вам не холодно?
– Нет, – ответила Юля, не отрывая глаз от фонтана.
– Но вы дрожите! Вам, несомненно, пора домой.
Юля повернулась, чтобы взглянуть на того, кто с ней говорил. Это был очкарик лет сорока, неброско одетый. На его пальцах сияло штук семь колец. Кроме них, ничего особенно примечательного в обличье этого человека не наблюдалось. Козырёк его тенниски был опущен так низко, что властелину колец приходилось сильно задирать нос, чтоб видеть лицо своей собеседницы.
– Чего надо? – тихо спросила та.
– Послушайте, дама! Этот вопрос – не ко мне, а к вам. Шли бы вы отсюда!
– А ты, козёл, в … получить не хочешь?
Очкарик хмыкнул. Но он не успел ответить, так как в этот момент к нему подвалили двое – высокий, видный, и маленький, пучеглазый, с собранными в хвост волосами и загорелым лицом. На высоком было немало золота.
– Тётя Саша, что за херня? – пропищал высокий, глядя в упор на очкарика, – почему испанец уехал с Вадиком?
– Это кто вам сказал такое?
Маленький завизжал:
– Мы сейчас заходим в «Садко», а они оттуда выходят, блин! Представляешь? И сразу ловят такси!
– Ну, что я могу сказать? У Вадика – подлинней, стало быть, чем у вас двоих, вместе взятых!
– Ну, хорошо! – заорал высокий, – деньги назад тогда отдавай!
– Нет, Тонечка, не отдам. Решай вопрос с Вадиком.
Эту реплику Кременцова уже услышала издали, потому что в самом начале спора она ушла, надев туфлю. Одиннадцати часов ещё не было. Тем не менее, подойдя к Охотному ряду, Юля увидела на другой стороне, около гостиницы «Москва», высокую девушку с белыми волосами и тонкой талией, одиноко стоявшую на бордюре. На ней была ещё более короткая, чем на Юле, юбка, туфли с ещё более высокими каблуками, чёрная водолазка и не колготки – чулки. Девушка курила длинную сигарету, держа её по-пацански, большим и указательным пальцами. Её ногти, большая длина которых была заметна издалека, мерцали, казалось, не отражённым светом, а своим собственным.
Также встав у проезжей части, чтоб не мешать прохожим, Юля стала следить за происходящим. Машин по улице двигалось ещё много, но все они проезжали мимо блондинки, не притормаживая. Должно быть, решила Юля, тем, кто едет с работы, девушка представляется чересчур дорогой, а для настоящих господ и крутых парней в малиновых пиджаках, набитых купюрами, час веселья ещё не пробил. Примерно через минуту перед блондинкой остановился патрульный «Форд» – тот самый, в который тщетно пытались затащить Юлю. Между его воинственным содержимым и проституткой произошёл коротенький разговор, во время которого проститутка делала неприличные жесты, злобно указывая на Юлю. Под завершение разговора из припаркованной около проститутки машины вышел короткостриженный, длиннорукий крепыш в спортивном костюме. Он также что-то сказал милиционерам, после чего их автомобиль, взяв свистящий старт, унёсся к Лубянке. Поговорив ещё с проституткой, крепыш стремительно перешёл дорогу и подступил к Кременцовой.
– Ты на кого работаешь? – спросил он, сверля Юлю взглядом маленьких, лютых глаз, которые выразительно гармонировали с кривым и чуть плоским носом.
– На государство, – сказала Юля, сунув ему под нос удостоверение. Он внимательно изучил его, благо что поблизости был фонарь. Попытался взять, но Юля успела отдёрнуть руку и убрала документ в карман пиджака. Спортсмен раздул ноздри.
– Ты из прокуратуры, что ли?
– Да. Из прокуратуры.
– Это моя земля, – сказал сутенёр, агрессивно сплюнув, – прокуратура здесь – ни при чём.
Тут перед блондинкой остановилось чёрное «БМВ» с широкими гоночными колёсами и красивым спойлером. Обменявшись с водителем парой фраз, блондинка взмахнула тонкой рукой, и из трёх машин, стоявших возле гостиницы, выскочило штук десять юных красавиц во главе с женщиной средних лет. Она их построила на краю тротуара. Они приветливо улыбались. Из «БМВ», тем временем, вышел плотный, седой мужчина в костюме. Подойдя к девушкам, он стал тщательно их осматривать, поднимая юбки, щупая груди. Девушки продолжали выказывать удовольствие. Две из них даже повернулись и наклонились. Сорокалетняя мразь что-то тараторила, упоённо закатывая глаза и делая жесты.
– Это – моя земля, – стоял на своём боксёр, не сводя глаз с Юли, пристально наблюдавшей за этой сценой, – прокуратура здесь – ни при чём.
– Согласна, – кивнула Юля, – прокуратура здесь ни при чём, и это – твоя земля. Но мне нужны деньги, и я тебе предлагаю свои услуги. У тебя есть клиенты, которым требуется не секс, а всякие-разные извращения?
Сутенёр усмехнулся.
– А не боишься потерять службу? Я ведь запомнил твою фамилию.
– Не боюсь. Во-первых, ты её не запомнил, а во-вторых – всё самое страшное, что могло случиться со мной, случилось.
– Да ладно гнать! Какого-то потрошителя, небось, ловите?
Выбрав, наконец, девушку, человек в костюме поторговался с сорокалетней гадиной и полез в карман за бумажником. В этот миг перед Кременцовой и сутенёром затормозил большой чёрный джип – «Линкольн Навигатор».
– Сколько ты стоишь? – спросил, опустив стекло, унылый азербайджанец. Он обращался, ясное дело, к Юле.
– Триста гринов, – ответила та, решив: будь что будет. Без денег ей была смерть, а переговоры с тем, кто считал, что одна из центральных московских улиц – его земля, похоже было, срывались.
– У нас с собой только двести.
– А мне плевать. Я сказала – триста.
– Ладно, садись.
– Но это – моя земля, – нахраписто гнул своё сутенёр. Когда Кременцова, распахнув заднюю дверь машины, ставила на подножку больную ногу, он попытался её схватить, однако водитель резво сорвал автомобиль с места, и сутенёрские пальцы по Юле только скользнули. Плюхнувшись на сиденье, она захлопнула дверь, и джип набрал скорость. Его мотор вряд ли уступал ракетному двигателю. Сидевшие впереди ещё раз взглянули на Юлю, водитель – в зеркало, пассажир, который с ней торговался – поверх плеча. Оба они были солидные и угрюмые.
– И куда мы с вами поедем? – спросила Юля.
– На нашу землю, – сказал водитель.
– Разве она так близко? У меня времени – два часа.
– Тут ты ошибаешься. У тебя впереди – вся вечность.
От этих слов, а также от тона, которым они были произнесены, по всей спине Юли прошёл мороз. Тем временем, джип через Моховую выехал на Воздвиженку, а с неё – на Новый Арбат. Потом свернул на Садовое.
– Меня Юля зовут, – представилась Кременцова как можно более твёрдым и бодрым голосом. Два угрюмых азербайджанца как будто и не услышали. Они тихо переговаривались по-своему.
– Можно мне узнать ваши славные имена? – пристала к ним Юля.
– Твой голосок начинает меня бесить, – сказал пассажир, достав пачку «Винстона», – а когда я не в духе, меня зовут Азраил.
– Красивое имя, – сказала Юля.
– Ты, как я вижу, не знаешь, кто такой Азраил?
– Нет, не знаю. Кто?
– Ангел смерти.
Юля гадала, есть ли у них оружие. Оба были в кожаных куртках. Под ними, в принципе, можно было запрятать хоть автоматы. Тщательно взвесив все за и против, Юля решила выпрыгнуть на ходу, благо что машин на Садовом было не очень много. Однако, дёрнув ручку двери, она поняла, что ей это не удастся. Да, дверь была заблокирована. Оставалось только разминать кисти, чем Юля и занялась со свойственной ей старательностью. Ей было очень тоскливо. «Смерть», – подумалось ей, – «как жопа: думать о ней приятно, а лезть в неё – ой-ёй-ёй!»
Тем временем, подъезжали уже к Таганке. На неё и свернули. Когда стояли на светофоре перед Верхней Радищевской, пассажир повернулся к Юле и протянул ей три зелёных бумажки с изображением Франклина.
– Возьми деньги.
Ему пришлось сказать это дважды – до такой степени Юля была ошеломлена. Запихивая купюры в карман, она едва слышно пробормотала:
– Спасибо вам… Большое спасибо!
– Не за что. Ты работу сделай как следует! Это важно. Ты понимаешь? Важно!
– Окей. А где я буду работать?
– Здесь, на Таганке, в одной квартире. Позвонишь в дверь и скажешь тому, кто её откроет: «Здравствуйте! С прошедшим вас Днём рождения! Я – подарок от Ибрагима и Элика!» Ясно?