– Ну, что ж ты молчишь? – безжалостно и спокойно терзала мальчика Юлька, – так одичал от своих гробов, что даже забыл, как тебя зовут? Так принеси паспорт, я прочитаю.
– Миша меня зовут, – проворчал мальчишка.
– Отлично. Ты здесь один?
– Да, пока один.
– Хорошо. А теперь скажи, в твоём жёлтом домике есть санузел?
– Туалет? Есть.
– А можно, мы им воспользуемся?
– Конечно.
Юлька с Сонькой вошли. Особняк внутри имел, мягко говоря, обшарпанный вид. Почти половина первого этажа была от пола до потолка забита гробообразными ящиками и крышками, не обшитыми тканью. После того, как гостьи сделали то, для чего зашли, и умылись, Мишка им объяснил, что его работа состоит в обшивании заготовок материей и что он это делает на втором этаже.
– Ну а почему на втором? – не поняла Сонька, – какой резон волочить вверх-вниз эти ящики?
– Здесь, на первом, делают металлические решётки и двери. Слесарный цех – вон там, слева. Просто сейчас все ребята в отпуске. А я как-то уже привык наверху. У меня там всё – и рабочий стол, и кровать, и чайник, и плитка.
– Ты тут живёшь? – в один голос вскрикнули Юлька с Сонькой. Мишка опять опустил глаза, опять покраснел.
– Да, временно. Просто дома жить неохота. Достало всё! Отец квасит, брат наркоманит. Начальник мне ключи дал – живи.
– А он сюда приезжает? – спросила Юлька.
– Да, раз в неделю. У него офис – на Первомайской.
– А кто ещё заходит сюда?
– Да Генка, водитель, каждый вторник и пятницу приезжает забрать гробы. Мы с ним вдвоём грузим.
– А можно нам посмотреть на твою кровать?
Мишка был не против. Втроём они поднялись на второй этаж – такой же обшарпанный, как и первый, но чистый, светлый. Он состоял из трёх очень больших комнат, двери которых были открыты, узкого коридорчика и двух комнат с запертыми дверьми.
– А там что, склады? – поинтересовалась Юлька, понажимав на дверные ручки.
– Типа того.
В одной из открытых комнат ничего не было. Во второй находились два рабочих стола, подсобный и основной. Подсобный был весь завален материалом в рулонах, на основном стоял обитый этим материалом гроб. Крышка от него, ещё не обитая, была прислонена к подоконнику. В третьей комнате, самой тёмной и мрачной, располагались стол огромных размеров, застеленный пятиместным матрацем, маленький стол, потёртое кресло, стул и комод, стянутый в углах саморезами. На комоде стояли чайник и плитка.
– Круче, чем в туалете! – восторженно заявила Сонька. Мишка был удивлён подобным сравнением, но сказал, смутившись:
– Спасибо.
– Ой! – внезапно заверещала Юлька, – ой, ой, ой, ой!
Причиной этого возгласа оказалась классическая гитара, висевшая на стене. Подбежав к ней, Юлька её схватила и начала настраивать, потому что она расстроена была в хлам. Мишка снисходительно усмехнулся. Но когда Юлька села на стул и стала играть «Астурию», вся его снисходительность провалилась в открытый рот, мгновенно запутавшись в виртуозных движениях её пальцев. Между тем, Сонька шлялась по комнате с таким видом, будто намеревалась её купить за большие деньги.
– Где ты училась? – выдохнул Мишка после того, как Юлька с тремя ошибками доиграла первую часть и на второй сбилась.
– Да много где. А ты сам играешь?
– Да. Но не так, как ты!
– Лучше?
– Хуже! Гораздо хуже!
– Могу тебя чему-нибудь научить.
– Вот было бы классно!
Юлька отложила гитару, желая что-то сказать, но вмешалась Сонька.
– Короче, Мишка, нам негде жить, – сказала она, – можно у тебя перекантоваться пару недель? Ты не пожалеешь. Мы девки очень весёлые.
– Это видно, – тихо произнёс Мишка и призадумался. Юлька снова пустила в дело гитару. Сонька, выставив вперед ногу, задрала юбку, чтобы проверить, не порвались ли колготки в самой высокой части бедра. Украдкой взглянув на её колено, Мишка сказал:
– Да, пожалуй, можно. Только когда сюда приедет начальник, вам нужно будет где-нибудь спрятаться.
– Это мы хорошо умеем, – заверила его Сонька и ещё раз огляделась по сторонам, – короче, решили. А у тебя пожрать чего-нибудь есть?
– Только хлеб и сыр.
– А где холодильник стоит?
– На первом, у слесарей. И кастрюли со сковородками тоже там.
В магазин отправились Юлька с Сонькой. Был уже вечер. Слегка морозило. Магазин находился на Госпитальном валу, за трамвайной линией. Была парочка магазинов и на Ухтомской, однако Мишка сказал, что в них – небогатый выбор.
– Как тебе мальчик? – спросила Юлька, когда, свернув на Ухтомскую, зашагали в сторону перекрёстка.
– Хороший мальчик. Но – мальчик.
– А мне он сильно понравился!
– Ну и дура.
На перекрёстке стояли два торговых киоска: один – с разными напитками и вкусняшками, а другой – с мороженым.
– Слушай, давай мороженое купим ему, – предложила Юлька.
– Ты что, с ума сошла? У него начнутся конвульсии от смущения! Лучше – пива.
Смеясь, они пересекли улицу и направились к магазину. Но перед ним Юлька вдруг застыла, будто бы налетев на фонарный столб.
– Чёрт возьми!
– Что произошло?
– Я совсем забыла! Отсюда – рукой подать до метро «Электрозаводская»! Быстрым шагом – десять минут.
– И что?
– Так там ведь Матвей с Маринкой работают!
– Юлька, знаешь – сейчас плевать мне, где кто работает. Я такая голодная, что готова тебя сожрать! Давай поскорее купим чего-нибудь.
Накупили столько, что от их денег осталось лишь пятьдесят рублей. Обратно шли молча. Мишка, увидев их из окна, открыл. Он уже заканчивал второй гроб.
– Сколько тебе надо наколотить их? – спросила Юлька, вешая на гвоздь куртку.
– Тридцать четыре штуки, до послезавтра.
– Успеешь?
– Я и за сутки могу их сделать.
Особнячок отапливался неплохо. Сняв после курток также ботинки, а вслед за ними и кофты, Юлька и Сонька стали готовить. Они нарезали ветчину, сварили картошку, почистили пару скумбрий, пожарили шесть яиц, сделали салат с зелёным горошком. Была ещё бутылка мадеры. Открыть её взялась Юлька. Пока она тащила из неё пробку, Сонька тащила Мишку к столу. Он всё упирался, твердил, что не хочет есть, но его не слушали.
– Быстро жри! – заорала Сонька, сунув его за стол, – мы тебя так кормим в последний раз! У нас деньги кончились!
– Ну, давай тогда, – сдался Мишка. Сонька и Юлька также уселись. Они и он ели очень жадно. Пили, не чокаясь, без тостов, кто когда хотел. Дважды приложившись к стакану, Мишка спросил:
– А как вас зовут?
Две гостьи представились. Мишка вежливо кивнул каждой.
– И у меня сейчас денег не очень много, – признался он, подцепив на вилочку кусок рыбы, – а до зарплаты – ещё семь дней. Но завтра я их добуду.
– Да врёшь ты всё! – махнула на него рукой Сонька. Но гробовых дел мастер на провокацию не поддался. Спокойно продолжал есть.
– А когда те, с первого этажа, из отпуска выйдут? – спросила Юлька.
– Недели через две-три. Куда им спешить? На двери под Новый год заказов немного. А вот гробы – это тема.
– Ты хорошо их делаешь.
– Да, неплохо.
– А мертвецы к тебе не приходят, не говорят спасибо?
– Не знаю.
– Как так – не знаешь?
– А как могу я об этом знать? Ведь не всегда ясно, чем отличаются мертвецы от не мертвецов.
– Ого! – удивилась Сонька, – да ты философ!
– Все мудаки – философы, потому что им не везёт.
Сонька улыбнулась.
– Некоторым везёт, – возразила Юлька, – и очень даже везёт.
– Случается и такое, – сделал попытку уйти от ближнего боя Мишка. Однако, Юлька остервенело прижала его к канатам.
– Так я, по-твоему, дура, что ли?
– Я этого не сказал.
– Ты сказал, я слышала: мудакам не везёт. Я живу на улице, хотя раньше жила в квартире. Значит, мне сильно не повезло. Из этого следует, что я – дура!
– Но ты живёшь не на улице, а в старинном княжеском доме, можно сказать – дворце, – напомнила Сонька, – в твоей квартире было две комнаты, а в старинном княжеском доме – два этажа и красивый мальчик!
Мишка на этот раз уже не смутился, так как вино ударило ему в голову.
– А тебя куда деть? – разозлилась Юлька ещё сильней.
– Меня никуда не надо девать. Я – часть интерьера. Ну, типа как Венера Милосская!
С этими словами Сонька, обнажив грудь, так великолепно изобразила Венеру, что Мишка с Юлькой зашлись припадочным смехом. Юлька, закашлявшись, уронила вилку и выплюнула на стол кусок ветчины, который потом доела. Пили ещё. Когда мадера закончилась, Мишка вытащил из комода бутылку водки.
– Вот это круто! – хрипло сказала Юлька, с хрустом скрутив с неё жестяную пробку, – а что ещё у тебя в комоде лежит?
– Штук сорок презервативов.
– О! То, что надо! Будем из них шарики надувать!
Но после двух порций водки у Мишки сил не осталось даже на шарики. Он понёс какую-то чушь, а потом поднялся и завалился на большой стол, сняв только ботинки. Юлька и Сонька ещё чуть-чуть посидели и легли рядом. Была уже глубокая ночь. Под утро в Княжекозловский зашла собака. Большая, рыжая, с маленькими ушами.
Глава одиннадцатая
Мишка встал первым. Две его собутыльницы, спустя некоторое время также продрав глаза, застали его за странным занятием. Размотав на полу огромный рулон наждачной бумаги, он измерял рулеткой её длину. Дверь одной из запертых вчера комнат, которая выходила прямо на лестничную площадку, была распахнута. Направляясь к лестнице, чтоб сойти на первый этаж, Юлька с Сонькой сказали Мишке, чтоб он измерил свой член. Он послал их в задницу. Водрузив последнюю на качнувшийся унитаз, Юлька издала гортанный смешок. На неё нашло профессиональное озарение.
– Блин! Я всё поняла! Он, сука, её ворует!
Сонька, плеская на злую рожу воду из крана, бросила косой взгляд на Юльку.
– Мне это сразу стало понятно. Ему наждачка нужна для его работы, как тебе для твоей – топор.
– А кем я работаю? – удивилась Юлька, подняв глаза.
– Проституткой.
– Да что ты мелешь? Не проститутка я!
– Проститутка.
Юлька задумалась. Она думала до тех пор, пока Сонька, почистив зубы Мишкиной щёткой, не сволокла её с унитаза. Взойдя наверх, они заглянули в складскую комнату. Там хранились сотни неодинаковой толщины рулонов наждачки и всевозможные принадлежности для ремонта квартир. Мишка клал на место остаток взятого им рулона, неплотно смотанный, чтоб казался потолще. Другая часть этого рулона, обвязанная верёвкой, стояла в комнате с мебелью.
– Ты что, сам подобрал ключи от складов? Или тебе дали? – спросила Юлька.
– Сам подобрал.
– Куда ж ты таскаешь эту наждачку?
Мишка, отряхнув руки, вышел из складской комнаты. Запер дверь. Ответил:
– На рынок.
– На тот, который возле метро «Электрозаводская»?
– Да.
– И тебе не стыдно?
– Не стыдно.
Заперев склад, Мишка показал Юльке ключ. Юлька попыталась изобразить на лице сложнейшую гамму чувств, нечто вроде смеси ошеломления и готовности под любыми пытками хранить тайну. Но на лице её отразилось, к досаде Мишки, что-то другое. Сонька во время этой безмолвной, но выразительной сцены уже готовила кофе. Сели за стол. Мишка деловито порезал хлеб и голландский сыр. Его злость на Юльку остыла. Он был в приподнятом настроении.
– Сколько ты её отфигачил? – спросила Сонька, засунув в рот бутерброд.
– Чего?
– Сколько метров, спрашиваю?
– Двенадцать.
– Почём её у тебя берут?
– По десять рублей за метр.
– А продают по полтиннику?
– Где-то так, – проговорил Мишка и бросил взгляд на будильник, стоявший на подоконнике. Было десять тридцать утра. Судя по узорам на окнах, температура упала сильно ниже нуля.
– А хочешь, я тебе помогу её дотащить до рынка? – вызвалась Сонька.
– Классная мысль, – одобрила Юлька, которой очень хотелось побыть одной, – прогуляйтесь вместе. Я здесь пока вымою посуду, а также пол.
Мишка согласился. Допив свой кофе, он потянулся, поднялся, снял с гвоздя куртку и стал её надевать, поглядывая на Соньку. Сонька, вскочив, оделась быстрее, чем он успел застегнуть все кнопки и молнию. Взяв наждачку, они ушли. Дверь особняка Мишка запер снаружи на два замка, предупредив Юльку, чтобы она затаилась, если вдруг кто-нибудь постучит.
Оставшись одна, Юлька первым делом обследовала комод. В нём, кроме сумки с Мишкиными вещами, пары десятков аудиокассет и дезодоранта, была аптечка. Юлька достала из неё бинт и перевязала ногу, швырнув прежний бинт в окошко, после чего вымыла посуду, как обещала. Полы решила не мыть, занявшись более важным, как ей казалось, делом – обшивкой гроба, который Мишка утром приволок снизу и водрузил на стол. Отбив молотком все пальцы, за полтора часа она сделала невесть что. Тут как раз вернулись Мишка и Сонька. Они несли две сумки с продуктами. Увидав плоды Юлькиной работы, Мишка заорал матом и всё содрал, назвав Юльку дурой. Юлька обиделась. Не придав этому значения, Мишка поручил ей и Соньке рвать материал по размеру и приносить снизу ящики. Сам он взялся за молоток. Спускаясь с Юлькой за гробом, Сонька сказала ей:
– Он её продаёт другому торговцу, Игорю. Но Матвей там работает, я спросила.
– Ну а его самого ты видела?
– Видела. Симпатичный. Возле метро спросила и про Маринку.
– И что?
– Она – в психбольнице.
Мишка работал молча, стремительно, виртуозно. Его глаза казались стеклянными. Натаскав ему ящиков и нарвав с запасом материала разных цветов, Юлька с Сонькой также взяли по молотку и начали приколачивать к крышкам рюшки, чтоб он не тратил на это время. Кроме того, им пришлось сносить на первый этаж готовые гробики. Так работали под «Европу Плюс» весь остаток дня и всю ночь, иногда проглатывая по чашке крепкого кофе. Под вечер был получасовой перерыв, на три бутерброда. Глубокой ночью поднялась вьюга. Ветер стонал голодной собакой и скрёбся в окна белыми лапами. Фонари светили, казалось, из бесконечного далека.
– Всё, тридцать четвёртый! – торжественно объявила Юлька в пятом часу утра, сосчитав гробы, составленные внизу.
– Очень хорошо, – откликнулся Мишка. Заколотив последние три гвоздя, он бросил молоток на пол и завалился спать, не выключив радио. Две его ассистентки спустились вниз, в слесарную раздевалку. Сев там за стол, поставили чайник, чтоб сделать кофе. Руки у них горели от ссадин, ноги отваливались, а перед глазами плыли круги различных цветов. Кофе был чернее гудрона.
– Лучше бы я всю ночь с ублюдками кувыркалась, – проговорила Сонька, вытянув ноги. Юлька плаксиво хлюпала носом, хотя не плакала. Помолчали, слушая ветер. Было такое чувство, что он шумит отдельно от тишины, повисшей над переулком, не нарушая её, как будто это был голос из параллельной реальности.
– Ну, так что будем делать? – с внезапной злобой спросила Сонька, – до конца жизни ворочать эти сраные ящики, чтоб на два из них заработать?
– Лоховская нам нужна, – прошептала Юлька.
– Это понятно! Но только как её выцепишь?
– Думай, как! Ведь ты у нас хитрожопая.
Соньке стало смешно. Она ржала так, что Юлька взбесилась, и, обездвижив её болевым захватом руки, надрала ей уши. Сонька обиделась. Сидя с красным лицом, она заявила:
– Ты просто дрянь!
– Почему я дрянь?
– Ты для подтверждения правоты используешь силу.
– Я использую силу для усмирения психопатки.
– А кто меня психопаткой сделал? Кто? Скажи, кто?
– Ты сама хотела, чтоб я вам всё рассказала! Ленка грозилась мне паука запустить за шиворот.
– Ты должна была умереть, но не рассказать ничего!
Юлька улыбнулась, медленно и с трудом подняв углы губ.
– Да ладно тебе! Послушай, какое утро. Ещё так тихо! Скоро взойдёт заря. Представляешь – город, ночная зимняя стужа, и вдруг – заря над многоэтажками! Сок смородины.
– Поэтично. Это из книги?
– Нет, не из книги. Я много лет пила этот сок.
– Он вкуснее крови?
– Я кровь ничью не пила.
– Да кому ты вешаешь, тварь? До двух прокурорских звёздочек дослужилась, и кровь ничью не пила?
Юлька промолчала.
– Ты должна была умереть, но не рассказать ничего! – заорала Сонька. Юлька, не отвечая, допила кофе. Её глаза закрывались. Сонька пребольно пнула её ногой по ноге. Реакции не последовало. Довольная этим, Сонька сразу уснула, склонив вихрастую голову. Вслед за ней отключилась Юлька.
Их разбудил отчаянный стук в железную дверь и крик на всю улицу:
– Мишка, Мишка! Спишь ты там, что ли, чёрт? А ну, открывай давай! Потом выспишься!
Очумело вскочив, новоиспечённые гробовщицы дико уставились друг на друга. Потом – в окно, покрытое изморозью. Ещё не светало, однако город уже шумел. Криков больше не было, но железная дверь продолжала лязгать и грохотать под чьими-то кулаками. Юлька и Сонька в панике ринулись на второй этаж. Там столкнулись с Мишкой. Он протирал глаза, выходя из комнаты.
– Это Генка приехал. Мы сейчас будем гробы грузить.
– А нам куда деться?
Он их на всякий случай запер на складе. Там было маленькое окошко. Прильнув к нему, Юлька с Сонькой при свете уличных фонарей увидели, как две створки двери раскрылись, как грузовик подъехал к ним задом и как водитель с гробовщиком принялись вносить в него гробы с крышками. Это дело заняло минут тридцать. С улицы за погрузкой столь же внимательно наблюдала дама лет сорока пяти, в долгополой норковой шубе и с поводком в руке. Около неё крутилась овчарка. Следя, как грузят гробы, дама говорила что-то негромким голосом. Мишка с Генкой ей отвечали гораздо громче. Она, судя по всему, частенько их доставала. Генка советовал выйти замуж. Мишка орал, что если ей негде гулять с собакой, кроме как здесь, то она – овца тупорылая и должна своему блохастому кобелю почаще давать для успокоения нервов. Немногочисленные прохожие, кажется, разделяли его позицию.
– А пойдём замочим её, – предложила Сонька, – спустимся и лопатой по голове долбанём! Там, внизу, лопата стоит, я видела.
– Это можно, – сказала Юлька, – но в другой раз.
Минут через пять дама и овчарка ушли за соседний дом. Завершив погрузку, Мишка с водителем поболтали, стоя возле двери, после чего Генка прыгнул в кабину и укатил, сминая колёсами рыхлый снег. Мишка запер дверь, поднялся и вызволил двух своих постоялец. Они взялись за приготовление завтрака. Мишка лёг и начал, зевая, следить за ними. Они стояли перед столом бок о бок. Одна жарила картошку, другая резала колбасу и думала, что ещё порезать или открыть.
– Поспи, – предложила Сонька, взглянув на Мишку поверх плеча.
– Да что-то не спится.
– Видимо, мы тебя возбуждаем?
– Нет.
– Почему? Мы разве уродины?
– Нет. Я просто держу себя под контролем.
– Всегда?
– Всегда.
– Это очень мудро, – сказала Сонька, всаживая консервный нож в банку сайры, – если бы ты перестал себя контролировать, то к тебе стояла бы днём и ночью очередь из девчонок, и для покойников не осталось бы у тебя ни одной минуты!
Юльку разобрал смех, хоть ей было трудно стоять – побаливала нога. Вдобавок, со сковородки, куда она резала картошку, брызгало масло. Мишка смутился, но далеко не так сильно, как от позавчерашней просьбы принести паспорт. Вздохнув, он пробормотал:
– Да, у меня слишком много работы.
– Ах, бедный мальчик, – пробормотала Сонька, – наверное, тяжело себя контролировать в девятнадцать лет? Это ж самый пик мужской сексуальности! Говорят, гормоны играют так, что хочется трахать всё, что шевелится.
– Не хочу говорить на глупую тему, – попробовал отвертеться Мишка. Но из рук Соньки мог выскользнуть мало кто.
– А голые тётки тебе по ночам не снятся?
– Не снятся.
– Ты и во сне себя контролируешь?
– Перестань, – вступилась за Мишку Юлька, – с ума сошла? Он умрёт!
– Но мне интересно! Я думала – он не знает, зачем ему нужен член! А он, как ни странно, знает. По крайней мере, догадывается. Не пора ли ему узнать, куда член вставляется?
Хорошенько вытерев руки тряпочкой, Сонька стала задирать юбку сзади, с явным желанием демонстрацией своего нижнего белья, отобранного у Женьки, не ограничиться. Вот уж тут гробовщик, очевидно, понял, причём на своём примере, чем отличаются мертвецы от живых людей.
– Да идите вы! – пискнул он, и, соскочив на пол, побежал вниз. Две дуры-кобылы заржали вслед ему так, что лестница зазвенела и задрожала. Кончив стряпню, они прилегли. Но сон к ним не шёл. Было слишком весело. Побелевший Мишка вскоре вернулся.
– Что, подрочил? – участливо поинтересовалась Сонька, разглядывая его сквозь пальцы руки, лежащей на переносице.
– Я ходил в туалет, – огрызнулся Мишка.
– Понятно, что не в музей! Там дрочить нельзя.
Послав Соньку в задницу, Мишка лёг и уснул. Уснула и Сонька. А Юльке всё не спалось. Болела нога. Раньше она так не болела – может быть, потому, что никогда раньше Юльке не приходилось много часов подряд таскать вверх и вниз по лестнице двухметровые ящики, сбитые из невысушенных досок. Каждый ящик с крышкой весил побольше, чем сама Юлька. Сняв штаны и колготки, она взглянула снизу на бинт. Он был весь пропитан сукровицей и кровью. Эту проблему необходимо было решать как можно скорее. Собравшись с силами, Юлька встала, сменила бинт, и, спустившись вниз, хорошенько выстирала колготки, а потом села около санузла на упавший гроб, и, сгорбившись, зарыдала.
Не оттого вдруг хлынули слёзы, что разболелась нога. Юлька никогда от боли не плакала. Да, ей было тоскливо, но не тоскливее, чем обычно. К ней пришла мама. Мама смотрела на неё своими огромными, необъятно любящими глазами и также плакала. Значит, ей там было несладко. Она оттуда видела её, Юльку – с её скатившейся под откос судьбой, морщинками возле рта, пустыми глазами и выпирающими суставами. Она видела, как её топтали ногами, гнали с вокзалов, кололи через тупую иглу галоперидолом и называли помойной мразью. Так обращались с ней, с её дочкой, ради которой она жила целых двадцать лет и из-за которой жизнь её пресеклась. Юльке уже было тридцать два года. Она была вся больная. И у неё была только мама, которой не было.
А нога всё болела. Мама ушла. Пришёл врач. Пожилой, худой, с седыми усами. Он посмотрел на Юлькину ногу и раздражённо отвёл глаза.
– Нет уж, пусть лучше мне что-нибудь отрежут, чем ей! – послышалось где-то рядом. Странно – это был голос Соньки. А снег всё шёл за окном. Точнее, уже за дверью. В дверь постучали. Громко, решительно. Юлька вздрогнула, и, размазав по лицу слёзы, встала, чтобы открыть. На ней были только трусы с футболкой. Открыла. Остолбенела.
– Что ты здесь делаешь, Юля? – спросил Матвей.