– Что, …, чего? Ты думала, мы на ней в Коломну поедем? Во-первых, я дорогу не знаю! А во-вторых, опасно с мятым крылом. Гаишники докопаются! Если хочешь, садись за руль и езжай одна. Я – лучше на поезде.
– Тебе, сука, морду надо помять за это крыло, – заметила Танька, скидывая с плеча ремень безопасности, – сумку, тварь, не забудь! В ней трусов и лифчиков – на две «Хонды»!
Полтора километра шли они по шоссе к Москве, толкая и матеря друг дружку. Наконец, сзади послышался шум мотора, и по дорожному полотну простёрся дальний свет фар. Сойдя на обочину, Ленка с Танькой отчаянно замахали руками. Автомобиль, поравнявшись с ними, затормозил. Это был «Линкольн» с панорамной крышей.
– Нам – к Трём вокзалам, – сказала Танька, распахнув дверь, – но у нас нет денег.
– Садитесь, девочки, – предложил старик с седыми усами, сидевший рядом с водителем, – деньги нам не нужны.
Было пять утра. В пять сорок Ленка и Танька, обналичив кредитки, благополучно сели на электричку. На станции «Виноградово» они были высажены за драку. К счастью, следующий электропоезд шёл через семь минут.
Глава девятая
На Казанском вокзале Юлька внезапно встретила Димку. Это был продавец аудиопродукции, дружок Соньки, Ленки и Таньки. Он торговал у автовокзала. Ленка, Танька и Сонька над ним посмеивались. Но Юлька в нём почти ничего смешного не обнаружила. Он часто к ним заходил – поговорить с нею о разных группах и поиграть на её гитаре. Играл он плохо, но говорил хорошо. И, хоть Юлька, в отличие от него, любила гораздо больше западную эстраду последних лет, чем тяжёлый рок, Ленка утверждала, что он ни с кем не говорит так, как с Юлькой.
– Ты что здесь делаешь? – удивилась последняя, повстречавшись с ним на платформе. Он необычно смутился.
– Да у меня в Москве друг живёт! Пригласил на днюху. А ты?
– А у меня – тётя. У неё тоже сегодня был День рождения.
В электричке они заняли скамейку около тамбура, потому что Димка часто ходил курить. Все два с половиной часа пути они обсуждали Эрика Клэптона и «Металлику». Димке было ехать не до Голутвина. Он жил возле полустанка «Коломна». Там и сошёл. Перед тем, как встать, он внезапно сорвал с губ Юльки коротенький поцелуй, слегка её приобняв. Видимо, почти три часа он об этом думал. А может быть, и три дня. Но это у него вышло так неожиданно, так неловко и так никак, что Юлька безмолвно остолбенела. Если бы он пристал к ней с грязными домогательствами, она бы не растерялась. Но то, что произошло, было ни на что не похоже. Лицо её стало красным, как помидор. Когда к ней вернулась способность соображать, Димки след простыл. Поезд подходил к её станции.
Она вышла в одиннадцатом часу. На вокзале было немноголюдно. Город, покрытый снегом, уже впадал в ночное оцепенение. Свежий снег искрился под фонарями и осыпался с крыш стоявших на запасных путях вагонов, когда шли мимо составы. Юльке было невесело. Осторожно, чтобы не поскользнуться, сходя с моста, она ещё издали увидала около туалета двух мужиков в коротких дублёнках. Один стоял и курил, а другой долбил дверь плечом – да так, что весь туалет трещал и качался.
– Что вам здесь нужно? – спросила Юлька, приблизившись быстрым шагом. Мужики глянули на неё, но своего дела не прекратили.
– Юлька, они за Ленкой пришли! – раздался из туалета голосок Соньки, – она им денег должна!
– Кто они такие?
– Бандиты местные!
– Где Барбос?
– Откуда я знаю? Шляется где-то, сволочь!
Юлька велела настойчивым кредиторам Ленки убраться, сказав, что Ленка – в командировке. Они её не послушали. Она стала ругаться матом. Тот, что курил, ударил её, за что был мгновенно воткнут головой в снег. Другой достал нож. Отобрав его и швырнув на рельсы, Юлька вступила в плотный контакт с противником. Тот был очень силён и ловок, что принесло ему большой вред, потому что Юлька, встретив сопротивление да ещё получив жестокий удар по печени, разозлилась. Сонька, приоткрыв дверь, пристально следила за избиением.
– Сука! Я из прокуратуры! – орала Юлька, в бешенстве молотя поверженного противника каблуками, – если вы ещё раз припрётесь сюда – вообще урою! Всё понял?
Ответили сразу оба, громко и утвердительно. Первый, встав, держался одной рукой за другую, которая была вывихнута. Второй, поднимаясь, сплёвывал вместе с кровью пять или шесть зубов. Сонька была против того, чтоб заимодавцы ушли живыми. Но Юлька их отпустила. Они ушли. Точнее, уковыляли. Тотчас пришёл Барбос. Он облаял их. Впрочем, это не помогло ему. Юлька с Сонькой закрыли перед ним дверь, сказав, что он – мразь, и сели пить чай. Обе разместились с комфортом, поскольку Димка на днях принёс в туалет ещё пару стульев, и их теперь стало три. Кроме того, он и Моисей загерметизировали все щели в окне и в дверном проёме. Благодаря этим манипуляциям в тесном логове Соньки, Юльки и паука стало и теплее, и тише. К чаю имелись сдобные булки и колбаса.
– Ну что, вы успели? – спросила Сонька.
– Еле успели. Надеюсь, у них получится.
После чая Юлька сняла ботинки и улеглась на стол, подсунув под голову старый свитер. Никто не помнил, кому он принадлежал.
– Ты почему грустная? – привязалась к ней Сонька. Ответом было молчание. Тогда Сонька вынула из чехла гитару и положила её на Юльку. Та начала перебирать струны. Потом спросила:
– Тут всё было нормально?
Сонька кивнула.
– Мне непонятно это затишье, – сказала Юлька, – и оно мне не нравится.
Сонька хмыкнула.
– Юлька! Если бы тебе в рожу выплеснули пол-литра кипятку с кофе, ты бы, поди, тоже где-нибудь затаилась на пять-шесть дней! Особенно, если бы это сделала Танька. У неё глаз – алмаз.
– Кто такой Серёжка? – спросила Юлька.
– Серёжка? Вор.
– А ещё?
– Дурак.
– Но ты его любишь?
Сонька, медля с ответом, встала со стула, чтоб вымыть чашки. Мыла она их молча. В дверь постучали.
– Читать умеешь?
– Свои, – раздалось за дверью. Закрутив кран, Сонька покосилась на Юльку и прикоснулась рукой к своему плечу. Юлька поняла. Спрыгнув со стола, она заперлась с гитарой в дальней кабинке. Сонька открыла дверь. Вошли два милиционера. Они патрулировали вокзал.
– Здарова, Солоха, – сказал один. А другой спросил:
– Чья кровь на снегу?
– Да Барбос погрыз какого-то кобеля. Давайте быстрее, я уходить собираюсь!
Стражи порядка, зная, что с торопящейся Сонькой шутки опасны, вошли в кабинки. Пока они делали своё дело, Сонька домыла чашки и убрала Юлькины ботинки под стол. Уходя, милиционеры велели ей сказать Ленке, что если та до вторника не отдаст им по сто рублей, то плохо ей будет. Сонька пообещала, что передаст, и заперла дверь. Выйдя из кабинки, Юлька опять улеглась с гитарой и повторила вопрос.
– Не знаю, – сказала Сонька, присев на стул, – думаю, что нет.
– А он тебя?
– Нет, конечно.
– Тогда зачем жили вместе здесь?
– Чтобы драться.
– Драться?
– Ну, да. Когда всё ужасно, драка бодрит и делает жизнь осмысленнее. Ты разве не замечала?
Юлька задумалась, ноготками дёргая струны.
– Ты не могла этого заметить, – сама себе ответила Сонька, – ты не дерёшься. Ты избиваешь. Это в прокуратуре учат таким приёмчикам?
– У меня был первый разряд по дзюдо ещё до того, как я начала работать в прокуратуре.
– Как раз поэтому ты теперь на помойке.
– В смысле, поэтому? Поясни свою мысль.
– Надо иногда получать по жопе.
– Зачем?
Сонька не ответила.
– Ну а ты сама почему живёшь в общественном туалете, если такая умная?
– Это мой туалет.
– Ты любишь его?
– Кого?
– Своего Серёжку.
– Он импотент.
– Зато он прикольный!
– Да, – согласилась Сонька. И непонятно было, с чем она согласилась.
Ночь наступила тихая, светлая. Злой Барбос ворчал на луну, ронявшую на Коломну багровый отсвет американского солнышка. Сняв колготки, Юлька смотала со ступни бинт и опять легла, подложив ладони под щёку.
– Мне хорошо, – говорила Сонька, переместившись со стула на подоконник и сидя там среди чашек, – я не хочу никуда уходить отсюда. Здесь можно думать о чём угодно.
– Везде, наверное, можно думать о чём угодно.
Сонька вздохнула, и, помолчав, продолжила:
– Предположим, ты попадаешь в рай после смерти. А твоя мама – в ад. Согласно Евангелию, такое вполне возможно. Но я никак не могу понять, как может при этом рай быть для тебя раем?
– Должно быть, там изменяется представление обо всём. А может быть, Бог просто отключает способность думать.
– Так вот и я говорю об этом же! Думать можно только в аду!
– Разве туалет – ад? – лениво спросила Юлька и рассмеялась, заметив, что Сонька смотрит в упор на её ступню. Но Сонька, казалось, видела исключительно свою мысль.
– А почему нет? Что, в аду, по-твоему, жарят на сковородках? Я лично думаю, что там – пытка поизощрённее. Достоевский писал, что ад – это ощущение, что ты предал.
– Кого?
– Христа, который за тебя умер.
– Какая здесь аналогия с туалетом?
– Элементарная. Если я живу и работаю в туалете, значит – я предаю своего Создателя, потому что вряд ли он создавал меня для такой работы и такой жизни. Ведь микроскопом гвозди не забивают!
– А почему ты убеждена, что ты – микроскоп, а не молоток?
– Потому, что Гамлет не может быть молотком.
– Так ты у нас Гамлет?
Сонька, зевая, включила чайник. Он зашумел. Взгляд Соньки был злым.
– Я – Гамлет.
– Это не повод для гордости.
– А кто спорит? Но я могу объяснить, почему я Гамлет. Почувствуй логику! Гамлет был всегда во всём прав. Он прав был даже тогда, когда чуть не бросился с обнажённой шпагой на свою маму, хоть тень отца велела ему этого не делать. Тебе это никого не напоминает?
– Нет. И я хочу спать.
Сонька весьма долго сидела молча, не сводя глаз с проколотой ноги Юльки. Юлька усердно делала вид, что спит. Чайник закипел. Сонька аккуратно взяла его, и, соскочив на пол, подошла к Юльке. Та вмиг открыла глаза и приподнялась.
– Чего тебе надо?
– Лить кипяток на твоё лицо.
– Ты что, озверела, тварь? Поставь чайник!
– Ладно, как хочешь.
Эти слова были произнесены с такой интонацией, будто Юлька отвергла бокал вина. Опять сев на подоконник, Сонька прибавила:
– Извини. Я просто хотела тебя утешить.
– Чем? Кипятком?
– Нет, страхом. И избавлением от него. Зато уж теперь ты не сомневаешься, что я – Гамлет.
Юлька на всякий случай спорить не стала.
– Дай мне поспать, – сказала она.
– Да спи, – обиделась Сонька и заболтала ногами, уйдя в какие-то размышления. Не успела Юлька закрыть глаза, как в дверь застучали.
– Читать умеешь?
– Любимая, это я! – прозвучал за дверью вкрадчивый, хрипловатый тенор, – открой, пожалуйста!
– Пошёл вон, урод!
– Сонька, я замёрз! И я весь в крови! Меня обложили со всех сторон, и если поймают, то разорвут на мелкие части!
– Надеюсь, что эти мелкие части более никогда не соединятся, – сказала Сонька, и, соскочив с подоконника, подняла засов. Странный гость вошёл. Юлька сквозь ресницы глянула на него. Это был тот самый молодой человек, который шесть дней назад получил от Соньки по голове ботинком. То есть, Серёжка. Заперев дверь и поцеловав Соньку, он, в свою очередь, поглядел на Юльку и молча выразил неприятное удивление. Его вид говорил о том, что он за все эти дни ни разу не мылся, не раздевался, толком не ел и не ночевал в более уютном и чистом месте, чем теплотрасса или вокзал. Сонька с безразличным лицом вернулась на подоконник. Когда Серёжка сделал попытку к ней подойти, она взяла чайник, предупредив:
– Кипяток.
– Ты не очень рада, что я вернулся? – спросил Серёжка.
– Где кровь?
– Любимая! Моя кровь – на твоих губах. Ты хочешь ещё? Тогда лучше сразу возьми свой нож и пронзи им сердце, которое уже два с половиной года бьётся только ради тебя одной!
– Заткнись, идиот!
– Как скажешь.
– Что ты украл, дурак?
– Ничего. Хотел украсть булочку в супермаркете, чтоб продлить свою искалеченную несчастной любовью жизнь, но злые охранники…
– Жри, урод! – перебила Сонька и опять спрыгнула с подоконника, чтоб Серёжка мог взять лежавшие на нём булки и колбасу. Серёжка стал есть, пользуясь ножом. Сонька наблюдала. Юлька делала вид, что спит.
– Можно, я налью себе кофе? – спросил Серёжка с набитым ртом.
– Только при условии, что исчезнешь через минуту.
– Я не согласен, – сказал Серёжка, и, отхлебнув из чайника кипятку, бросился под стол, на рваный матрац. Свернувшись на нём калачиком, прошептал:
– Ой, как хорошо! Ложись со мной рядом, Сонечка!
– Ни за что! – заорала Сонька, двинув ногой по его ногам, обутым в истоптанные кроссовки, – а ну вали отсюда, подонок! Кому сказала, …? Быстро встал и свалил!
– Сонька, не ори! У меня болит голова. Посплю и уйду. Тебе чего, жалко?
Однако, Сонька не унималась.
– Ты мне противен! Пойми уже наконец, что ты мне противен! Мать твою драть! Когда ты это поймёшь, помойное рыло?
– Было всё хорошо, и вдруг стал противен? – не понимал Серёжка, – чем я тебе противен? Скажи, пожалуйста, чем?
– Тем, что ты похож на моего первого мужа! Но у него на меня, по крайней мере, стоял! А ты – полный ноль!
– Что ж, и у меня встанет когда-нибудь! Вот посплю, и встанет. Посмотришь!
– Да на колёса у тебя встанет! Ты без колёс – покойник! А под колёсами – идиот! Уходи отсюда!
– Сонька, пожалуйста! Полчаса!
Юльке этот разговор надоел. Спрыгнув со стола, она распахнула дверь, и, схватив незваного гостя за ноги, потащила его на улицу. Он ругался и вырывался. Матрац поволокся с ним, но Сонька прижала его ногой, и её дружок был в одну секунду вытащен за порог по скользкому полу. Дверь за ним заперли, и обратно он не просился.
– Ну, вот и всё, – объявила Юлька, отряхнув руки, – твоя Офелия – в озере.
– Вот и всё, – согласилась Сонька, и, упав на матрац, забилась в рыданиях. Юльку это нисколько не удивило. Она опять улеглась на стол и крепко уснула. Ближе к утру уснула и Сонька. А перед самой зарёй уснул и Барбос.
Глава десятая
Ленка с Танькой стали ломиться в дверь в начале девятого. Пока Сонька их материла, Юлька, не обуваясь, сварганила бутерброды и крепкий кофе. Сели за стол.
– Ну что, набили вам морды? – спросила Сонька. Танька, затолкав в рот кусок колбасы и булку, ответила:
– На трусы свои сраные полюбуйся и успокойся!
– А у вас что, не сраные? – задрожала голосом Сонька, чуя неладное. Ленка с Танькой, перебивая одна другую, очень подробно всё рассказали. Лишь о кредитках не было упомянуто. Завершив рассказ свой, налётчицы извлекли из сумки пакеты с нижним бельём. Но Сонька и Юлька были настолько потрясены рассказом, что на бельё даже не взглянули.
– А на хера ты сказала ей, что живёшь в Коломне? – спросила у Таньки Юлька, – дура ты, что ли?
– Она по номеру всё равно бы выяснила потом, куда я звонила! Номер остался в памяти телефона.
– Так телефон надо было взять и где-нибудь утопить!
– Я думаю, ничего она выяснять не будет, – сказала Ленка, – ради чего? Машина почти цела, а этих трусов у неё осталось в шкафу вагон и маленькая тележка! Так что, какого хрена ей дёргаться, по ментовкам бегать?
– Хотя бы лишь для того, чтоб меня найти, – вкрадчиво мяукнула Танька, – помните анекдот? «Не бойтесь, мадам, мы их всех найдём!» А она в ответ: «Да мне всех не надо, мне бы только второго, пятого и семнадцатого!»
– Ох, дура, – вздохнула Сонька. Ленке, наоборот, сделалось смешно.
– А ты чего ржёшь? – напала на неё Танька, как будто от анекдота нужно было заплакать, – она, как только при свете рожу твою увидела – сразу бросилась к сейфу, за пистолетом!
– Да за каким пистолетом? – вскричала Ленка, – в сейфе лежали деньги и бриллианты! Она хотела мне их отдать, чтоб я у неё осталась!
– Кобыла стрёмная, в сейфе был пистолет! Когда я его качала, в нём что-то сильно гремело! Что-то железное!
– Это были его железные яйца!
– Да вы затрахали выяснять, кто из вас тупее! – взорвалась Сонька, – пожрали – всё, валите отсюда! Я хочу спать! Убирайтесь вон!
– А я тоже тут лягу спать, – заявила Танька, – мне неохота домой тащиться.
– Тебя, шваль, никто не спрашивает, охота тебе тащиться домой или неохота! – грохнула Ленка по столу кулаком, – выметайся, живо! Чтоб духу твоего не было через три секунды!
Помыв посуду, Сонька и Юлька легли на стол. Вторая часть гоп-компании оприходовала матрац. Юльке не спалось. Некоторое время она прислушивалась, о чём непрерывно шепчутся под столом угонщицы «Хонды». Они шептались только о своих задницах. А ей нужно было узнать как можно скорее, что не успела сказать Альбина из-за проклятой кошки, прыгнувшей на машину. Под идиотский шёпот, смех и возню немыслимо было думать. Тихонько встав, Юлька обмотала ногу бинтом, оделась и вышла.
Мороз ослаб до нуля. Небо было серым и беспросветным. Юлька стояла около туалета, разглядывая людей, которые шли к платформе и от платформы. Дворники очищали от снега мост. Под ним грохотал в сторону Москвы товарный состав с углём. Вскоре он проехал. Барбос сидел на снегу. Вдруг из-за угла появилась Женька, самая несравненная бизнес-леди голутвинской привокзальной площади. Поручив соседкам следить за её прилавком с женским бельём, она с непонятной целью шлялась по станции.
– Привет, Юлечка!
– И тебе привет.
За несколько дней, проведённых Юлькой в общественном туалете, Женька туда наведывалась раз сто, и они легко находили темы для разговоров. Присев на корточки, продавщица начала гладить Барбоса. Она была намарихуанена до соплей. Её симпатичный нос громко хлюпал, большие кукольные глаза от ветра слезились.
– Юлечка, ты не знаешь, Ленка подумала над моим предложением?
– Над каким?
– Ну, я предложила ей познакомиться с одним парнем из Луховиц. Он там – второй человек. На джипе с охраной ездит. Короче, этот чувак на меня запал!
– Женька! Если так, мути с ним сама. При чём здесь, вообще, Ленка?
– Юлька, ты что? У меня есть парень! А Ленке – все карты в руки.
– Тогда зачем ей шестёрки? Впрочем, войди и поговори с ней самой. Она сейчас, правда, спит под столом. Но думаю, что она всё же соизволит проснуться и тебя выслушать.
Тонкая рука Женьки застыла между ушами Барбоса. Её большие кукольные глаза прищурились озадаченно.
– Под столом, а не на столе? Она накидалась с Танькой?
– Именно так.
Женька поспешила пройти вовнутрь туалета и провела там ровно минуту. Эта минута не оказалась самой очаровательной в её жизни, поскольку Ленкино благодушие шло на убыль. В ужасе выскочив и захлопнув за собой дверь, юная торговка бельём моментально скрылась среди идущих людей.
Людей было много. Они шли целыми толпами. Юльке почему-то казалось, что она всех их где-то встречала, и они просто делают вид, что не замечают её. Барбосу, видимо, также что-то казалось. Он глухо, злобно ворчал, взирая на проходящих. Вдруг он залаял. Причиной этому послужило то, что из-за киоска вдруг показалась женщина с догом. Дог был на поводке. На его плече белел пластырь. Разглядев этот пластырь, Юлька внезапно о чём-то вспомнила, и, шлепком усмирив Барбоса, крикнула женщине:
– Не подскажете, тут есть рядом ветеринарная клиника?
– За дорогой, около магазина, – отозвалась собачница, указав движением головы в сторону шоссе. Оскорблённый дог рванулся было к Барбосу, но был безжалостно остановлен мощной рукой хозяйки.
– А там хороший врач? – поинтересовалась Юлька.
– Нормальный.
Осталось, как представлялось Юльке, самое сложное – побудить Барбоса следовать за собою. Поводка не было. Но Барбос пошёл, едва лишь она его позвала.
Они пересекли площадь, где все цветочницы ласково окликали Барбоса и обращались к Юльке с вопросами, как ко старой знакомой, затем – шоссе. Клиника оказалась не около магазина, а далеко за ним. В тесном коридоре сидело человек семь – с собаками, кошками и зверьками. Спросив, кто из них последний, Юлька также уселась, держа Барбоса за холку. Рядом сидела женщина с пекинесом. Маленький пёс на руках у неё ворочался и стонал, закатывая глаза. Ему было плохо. Глядя на крошечного страдальца, Юлька задумалась. Пекинес почему-то ассоциировался у неё с Альбиной Лоховской, хотя она не была на него похожа. Тут вдруг открылась дверь кабинета, и вышла девушка с морской свинкой. За нею выглянул врач – молодой, в очках. Увидев Барбоса, он удивился и поздоровался с ним. Затем поглядел на съёжившуюся Юльку.
– Здравствуйте. Кто вы?
– Я… я подруга Сони, – пролепетала Юлька, густо краснея под цепким взглядом очень приятного и приличного человека, – она просила сделать ему прививку.
– Прививку? Комплексную?
– От бешенства.
– Наконец-то, – весело кивнул доктор, – а я уж хотел сам пойти, привить паразита этого! Проходите. Это одну минуту займёт.
Последняя фраза адресовалась всем остальным посетителям. Прежде чем вернуться в свой кабинет, ветеринар бегло осмотрел пекинеса и успокоил его хозяйку.
– Температуры нет. Скорее всего, это аллергическая реакция. Не волнуйтесь. Сейчас всё выясним и назначим лечение.
Наблюдая, как врач наполняет шприц, Барбос зарычал.
– Ну, что ты ворчишь? – удивился доктор, – на бультерьера давеча бросился, а шприца испугался? Ишь ты, дурак! А ну, держите его.
Крепко взяв Барбоса, Юлька вдруг вспомнила, как её саму много лет назад смазливый медбрат колол в одно место. Ей стало весело. Отпустив собаку по завершении процедуры, она спросила:
– Доктор, а можно задать вам один вопрос? Вы только не удивляйтесь.
– Это не обещаю, – заулыбался врач, – вы кажетесь мне весьма необычной девушкой. Я вас слушаю.
– Я хотела бы знать: вот если собака с какой-нибудь собачьей болезнью вдруг превратится каким-то образом в человека – точнее, в женщину – по каким медицинским признакам можно будет определить, что она когда-то была собакой?
Доктор молчал, внимательно глядя даже и не на Юльку, а на Барбоса, который рвался из кабинета. Юлька разволновалась.
– Короче, что может быть на морде собаки, чего не может быть на лице человека? Ну, я не знаю… ну, например, прыщи какие-нибудь особенные? Или особенный цвет роговицы глаза?
– Вы сумасшедшая? – спросил врач.
– Да не сумасшедшая я! Я книгу пишу про оборотней.
– Понятно. А Соня вам помогает?
Этот вопрос Юльку разозлил.
– Да, Соня мне помогает.
– А Таня с Леной?
– И Таня с Леной! И Женя!
– О! Если так – книга, безусловно, получится интересная. Почитать дадите?
Юлька молча ушла, таща за собой Барбоса, который вдруг заинтересовался шкафом с лекарствами. Следующим был пекинес. Когда его понесли, он шумно вздохнул.
Шагая к шоссе, Юлька вдруг заметила слева небольшой книжный магазинчик. Остановилась. Барбос, поняв, куда она хочет, поднялся по обледенелым ступенькам к двери.
– Нет, подожди на улице, – попросила Юлька, – я ненадолго.
Запах книгопечатной краски навеял на Юльку воспоминания о читальных залах, где она в юности провела немало часов, штудируя всякую дребедень.
– Вас что-то интересует? – спросил её продавец, повстречавшись с ней между стеллажами.
– У вас есть Гоголь?
– Да, полное собрание сочинений. Четыре тома.
– Мне нужен только один. Тот, в котором «Вий».
– Это первый том. Но мы его вам отдельно продать не можем.
Весь Гоголь, к счастью, стоил лишь шесть рублей. Уплатив их в кассу, Юлька взяла только первый том и вышла из магазина. На улице её ждал не только Барбос. Рядом с ним стояла, бросая по сторонам тревожные взгляды, Сонька.
– Ты что здесь делаешь, дура? – спросила Юлька, пихая книгу в карман.
– А ты что здесь делаешь?
– Я водила Барбоса в клинику. Его надо хоть иногда от бешенства прививать, он ведь постоянно дерётся со всеми кошками и собаками!
– Да, я слышала, как ты спрашивала, где клиника. Хотела с тобой пойти, да эти две твари ко мне пристали. Пока от них отвязалась, пока оделась – сорок минут прошло.
– А они там дверь за тобой закрыли?
– Закрыли.
Две туалетные жительницы и пёс побрели обратно к вокзалу. Барбос бежал впереди. Прохожие от него шарахались, потому что он вёл себя крайне нагло, зная умение Юльки давать отпор недоброжелателям и врагам. Матерные окрики Соньки он игнорировал. Перешли шоссе. Заметив их издали, две цветочницы дали знак им остановиться, после чего одна, подбежав, сказала:
– Сонька, назад! К тебе мусора приехали.
– Наши?
– Если бы наши! Из уголовки. Теймураз – с ними. Ленку и Таньку в браслетах вывели! В туалете – шмон.
– Держи пса, – прошептала Сонька и устремилась назад, к шоссе. Юлька побежала за нею. Барбос рванулся было, но девушка, наклонившись, стиснула его так, как стиснула бы богатого жениха, решившего её бросить.
Добежав до дороги, Сонька и Юлька стали махать руками. Остановился старый «Фольксваген». Юлька открыла дверь и сказала:
– Нам до Москвы.
– Восемьсот рублей, – объявил водитель – рослый, крепкий мужик с бандитским лицом.
– Семьсот пятьдесят!
– Садитесь.
Расположившись сзади, Сонька и Юлька плотно прижались одна к другой. Обеих трясло. Соньку, впрочем, меньше, поскольку ей не грозил пятнадцатилетний срок за убийство. Юлька, осознавая, что домотать такой срок у неё нет шансов, твёрдо решила при задержании напроситься на самый лучший исход. Она понимала, что это ох как непросто – её, особо опасную, будут брать куда более лихие ребята, чем Теймураз. Но эту задачу необходимо было решить, потому что мысль о самоубийстве внушала Юльке ещё более сильный страх, чем мысль о тюрьме.
«Фольксваген» был мощным. Таксист гнал лихо. Из четырёх динамиков грохотал шансон. Песни про овчарок на зоне были не тем, что могло настроить двух пассажирок на позитивный лад, и они вскоре попросили таксиста выключить радио. Таксист молча выполнил эту просьбу. Выехав из Коломны, он снизил скорость, так как дорога вне города была скользкая. Промелькнуло несколько деревень. За одной из них рязанскую трассу пересекала другая. На перекрёстке был пост ГАИ. «Фольксваген» остановили. Водитель, взяв документы, вышел к инспектору. Между ними возникла бурная перепалка по поводу техосмотра. Сонька и Юлька могли расслышать каждое слово, однако ещё отчётливее звучал у каждой из них в ушах неровный стук сердца.
– Значит, Лоховская написала всё-таки заявление, – прошептала Сонька, затравленно озираясь по сторонам, – вот дуры! Так вляпаться!
– Надо, чтобы она его забрала, – отозвалась Юлька, – иначе им лет по семь дадут за разбой.
– Но как на них вышли?
– Элементарно. По телефону вычислили квартиру, потом – звонок начальнику УВД Коломны, он сразу выяснил, кто кому её сдал, позвал участковых, и Теймураз ему дал все Ленкины связи.
– Слушай, мы до Москвы тогда не доедем!
– А мы им сильно нужны? Лоховская нас не видела. Ленка с Танькой если потянут нас за собой, то позже, когда на них хорошо надавят.
– На них уже надавили! Ленка – больная вся. Её взять на понт вообще ничего не стоит.
«Фольксваген» стоял на краю дороги. Машины просвистывали мимо него с такой скоростью, что он вздрагивал от воздушных волн. В открытую дав инспектору сто рублей, водитель вновь сел за руль и возобновил движение. С каждым оставшимся позади километром настроение Юльки, которой разговор с Сонькой помог вернуть хладнокровие и спокойно взвесить степень угрозы, менялось к лучшему. Ей нередко случалось ездить по загородным шоссе и стоять на них. Как обычно, её внимание привлекло обилие коммерческих предложений на деревенских обочинах. Продавали овощи, фрукты в банках, стройматериалы, свежезарезанных поросят и автомасла. Дома стояли кирпичные, в два и три этажа. Дальше простирались заснеженные поля, за ними – леса. «Эх, и хорошо жить на загородном шоссе!» – подумалось Юльке. Не в первый раз она так подумала. Она с малых лет мечтала продать квартиру и купить дом с яблоневым садом – на краю области, чтоб хватило денег на безмятежную жизнь. Начала мечтать и сейчас, прикидывать по деньгам. Но в Бронницах вспомнила, что квартиры давным-давно след простыл.
– Куда в Москве надо? – спросил водитель, когда въезжали на Люберецкий мост.
– Авиамоторная, если можно, – сказала Юлька. На немой вопрос Соньки шепнула ей, – мы дойдём оттуда до Госпитального. Там готовят к сносу пятиэтажки. Их уже расселили. Можно будет пожить недельку-другую.
– Но в них, наверное, нет ни воды, ни света!
– Конечно, нет! Но нам с тобой будет некогда лежать в ваннах и читать книги. Мы должны срочно вытащить Таньку с Ленкой.
На Кольцевой дороге движение было плотным, но без заторов. По ней доехали до Шоссе Энтузиастов, а по нему – до метро «Авиамоторная». Расплатившись с таксистом, беглянки вышли к автобусной остановке. У них осталось триста рублей.
– Я тут никогда не была, – промолвила Сонька, переводя глаза с шумного шоссе на кинотеатр «Факел» в кольце торговых палаток и павильонов, – долго идти-то нам?
– Полчаса шагать по такому месиву.
Снег, действительно, убирали плохо, и он всё сыпался. Но уже не такой, как давеча. Редкий. На тротуарах местами были сугробы, местами – грязь. Пешеходы старались двигаться по бордюрам, иногда становясь перед ними в очередь. Миновав Лефортовский рынок, Юлька и Сонька по Юрьевскому дошли до Ухтомской. Пейзаж начинал казаться Соньке провинциальным – благодаря обилию тихих улочек, на которых прохожих почти уж не было, и невзрачных серых домов. С Ухтомской свернули в узенький переулок, дальним концом примыкавший к трамвайной линии. Кроме пары пятиэтажек, готовых к сносу, в нём было несколько менее обветшалых жилых строений и одно вовсе даже не ветхое, хоть и очень старинное, лет на сто старше остальных. Это был двухэтажный жёлтый особнячок с двустворчатой стальной дверью и зарешёченными оконцами. Он стоял на углу.
– Я не понимаю, откуда здесь двадцать пять домов? – замедлила шаги Сонька, прочтя на особнячке надпись «Княжекозловский переулок, дом 25», – я вижу их всего пять. А, нет, вон шестой стоит за деревьями, ближе к рельсам! Ну, и напротив него – седьмой. И на этом – всё.
– Значит, остальные снесли. А тихое место, правда?
– Да, очень тихое. Слишком тихое! Я не думала, что в Москве такие остались ещё.
Из жёлтого домика вдруг донёсся стук молотка.
– Там делают гробики, – объяснила Юлька.
– Гробики?
– Да. Я месяц назад тут шла и видела, как их грузят.
Сонька, остановившись, стала разглядывать жёлтый домик. Остановилась и Юлька. Стук молотка, тем временем, прекратился. Дверь вскоре лязгнула, и одна из створок её открылась. На порог вышел парень лет восемнадцати-девятнадцати, чуть повыше среднего роста, худенький, симпатичный. При виде двух симпатичных девушек он панически покраснел, и, как бы желая что-то внизу рассмотреть, опустил глаза.
– Покурить решил? – окликнула его Юлька. Мальчишка, глядя на выщербленные ступеньки у себя под ногами, хрипло сказал:
– Нет, я не курю. Так, воздухом подышать.
– А что ты там делаешь? Гробы?
– Да.
– Ты не знаешь, эти пятиэтажки скоро снесут? Ну, вот эти, слева?
– Я даже не знаю. Видимо, скоро. Всех уже расселили.
– Ясно. Ещё вопрос. Тебя как зовут?
Мальчишка, щёки которого начали остывать, опять засмущался. Сонька, боясь, что он убежит или упадёт в обморок, отвернулась и начала разглядывать дом напротив. Из окна первого этажа на неё весело смотрел бородач с грузинским лицом.