Он вздохнул, думая о том, что и ему не помешало бы научиться читать. Или делать вид. Он устроился на полу, смотря в раскрытую перед ним бездну неизвестности. Жаркий день его разморил.
Есть в этом что-то прекрасное все-таки. Хоть чтение – занятие бесполезное. Эдуард закрыл глаза.
Ему снился сон, будто бы он научился читать. И всех теперь обучал грамоте. Даже Долли стала его уважать. Задавала вопросы. Спрашивала о делах, о том, что написано тут и тут, там и вон там, просила рассказать во всех подробностях, сознавшись, что не умеет читать и всю дорогу притворялась. А он рассказывал – все от первой строчки – до последней, без утайки и с удовольствием. Даже Том поразился его умениям!
– Эдуард, – воскликнул старик, – кажется, пора отправлять тебя в школу! Вместе с мальчишкой Шепардов, младшенький который, станете ходить в город! А потом, как выучишься всей-всей грамоте, возьмешься мне помогать с бумагами. Вот дела у нас на ферме пойдут в гору!
От грез его оторвал крик Долли. Нет, отнюдь не гневный, она иногда так покрикивала во время скандалов, когда что-то делалось не по ее указке.
– Том! Том! Том! – орала она – истошно, надрывно. Долли плакала, вроде бы. Плакала, кричала, звала Тома.
Эдуард бросил все – свои мечтания и открытую книгу, – помчался вниз, на кухню.
Долли услыхала его шаги. Занавесь зашуршала.
– Долли, что стряслось?!
– Том…
Глаза Эдуарда округлились, сердце бешено билось о ребра, пока он несся вниз, а теперь и вовсе готовилось выпорхнуть наружу.
Том лежал на кухонном полу. Эдуард ощутил запах лекарств и болезни – сладковато-приторный, травянистый, удушливый, смешивающийся с душком экскрементов, сальной кожи и пота – после их сегодняшних трудов. Он знал этот неприятный аромат. Как и то, что он сулил. Так разило от выпивох в городе – хворых, сварливых, медленно угасающих, купающихся в невыносимой вони пива и дыма… Но от Тома… От Тома никогда так не пахло.
– Он решил прилечь! Ну не на кухонном же полу! И совсем не реагирует на мои просьбы. – Долли поморщилась. Только что она в ужасе вопила, но при Эдуарде собралась. – Том, я голодна! Том! Вставай.
– Долли… – Эдуард так и стоял на месте, не в силах сдвинуться, подойти ближе. Старик лежал лицом вниз. На полу. Лежал и не шевелился. Рядом валялся стеклянный пузырек и россыпь какого-то порошка… Лекарство, которое тот так и не успел принять… Или принял… Вот откуда этот странный запах.
– Сделай же что-нибудь! Ты же его любимчик! Эдуард! Чего ты встал? – Она принялась трогать Тома, но куда такой малышке перевернуть тело взрослого мужчины? – Помоги!
– Долли… – снова повторил Эдуард.
– Ну помоги же, дуралей! Том холодный! – Долли расплакалась. Он еще никогда не видал, чтоб та плакала.
– Ты помнишь, что случилось у Шепардов, когда снег сошел?
– С чего я должна помнить, что там случилось у Шепардов?
– Тогда умерла Надин.
– Их там так много! Кто их разберет? – Долли трогала Тома и рыдала… Рыдала и рыдала в тщетной попытке привести старика в чувство. – Не говори так! Не смей! Подсоби лучше!
– Тогда они вызывали доктора, – продолжал Эдуард, он все же справился со страхом, кинулся помогать Долли. Куда уж ей? Куда уж ей – такой маленькой, такой жалкой перевернуть такого огромного Тома? Такого громадного, отяжелевшего, такого твердого и холодного. Такого бледного и беспомощного. Такого…