StarСraft. Я – Менгск

– Десять миллионов на «усиление мер безопасности», чтобы защитить сыновей и дочерей Корхала от нападений повстанцев, – покачав головой, подытожил Ангус, когда лицо Старого Алкаша с тупой ухмылкой уплыло прочь, и машина въехала на территорию академии. – Дорогая, ты помнишь тот благотворительный бал, что устроила академия, чтобы собрать деньги на улучшение этих самых мер безопасности?

– Да, помню, – сказала мать Арктура с ноткой отвращения. – Этот мерзкий директор Стигман вел себя как скользкий торгаш, всеми способами выклянчивая эти деньги. Весьма неприятный был вечер.

Ангус кивнул:

– Я пожертвовал полмиллиона с лишним в тот фонд и теперь вижу, какую безопасность они на них купили: пара деревянных досок и несколько дорожных конусов, перетаскиваемые неподобающе одетым толстяком. Держу пари, большая часть тех средств ушла Стигману в карман.

Арктур запомнил на будущее эту деталь и уставился на громаду Стирлингской академии, возвышающейся над ухоженным лесом и обширными газонами пышной зеленой травы. Лужайки украшали лучшие образцы фигурной стрижки, а молодежь уже практиковалась с рапирами под бдительным надзором мастера Миямото.

– Если бы не уровень здешних преподавателей, я бы предпочел учить мальчика сам, – продолжил Ангус, и Арктур едва удержался, чтоб не засмеяться во весь голос от подобной идеи.

Вековое здание построили из шлифованного серого гранита; от него просто веяло роскошью. Величественная галерея с колоннами прикрывала вход, а треугольный фронтон украшали изображения героических личностей и знаки академического и военного отличия.

В красиво оформленных нишах по всей длине стояли скульптуры, а замысловато вырезанные орнаменты заполняли пространство между высокими узкими окнами. Несмотря на древность здания – одного из старейших на Корхале, – его карнизы и крышу оснастили сложными системами наблюдения и прослушивания. Хотя зачем профессорам следить за студентами, оставалось для Арктура загадкой.

Прохрустев по гравию, «Терра-Кугуар» остановился у широкой каменной лестницы парадного входа в академию. Одетый в ливрею швейцар спустился по ступенькам и открыл заднюю дверь машины.

– Тебе пора, дорогой, – сказала Кэтрин Арктуру.

Тот кивнул и посмотрел на Дороти.

– Скоро увидимся, малышка! – попрощался он с сестрой. – Я напишу тебе кучу писем, и мамочка прочитает их тебе.

– Я умею читать, глупый, – Дороти надула губки. – Сама прочитаю.

– Ну разве не умница! – засмеялся Арктур.

Дороти бросилась к нему на шею и крепко обняла.

– Я буду скучать по тебе, Арктур!

Парень захлопал глазами от удивления. Обычно Дороти с трудом выговаривала его имя, коверкая звуки и называя его то «Актур», то «Артрур». Но сейчас она произнесла имя без ошибок.

Арктур освободился от объятий Дороти и передал сестру матери. Кэтрин тепло улыбнулась ему.

– Остался всего один семестр, дорогой, – сказала она Арктуру, – и затем все дороги в мир будут для тебя открыты. Я обещаю. Постарайся, если не ради себя, то ради меня. Хорошо?

Арктур глубоко вздохнул и кивнул. Он без угрызений совести мог обмануть надежды отца, но когда чувствовал, что подводит мать, это задевало его за живое.

– Все в порядке, – ответил Арктур. – Я закончу обучение.

– Лучше чтоб так и было, – проворчал Ангус. – Потому что я не хочу тебя видеть раньше твоего выпускного. Понятно?

Арктур не потрудился ответить. Он вышел из машины, слегка злорадствуя, заметив каким испепеляющим взглядом мать наградила отца.

Хотя утешение было слабым. На сердце все равно остался неприятный осадок.

Однако, как только он получит образование, то сможет отправиться куда угодно.

Куда-нибудь подальше от Ангуса Менгска. Так далеко, насколько это возможно.

Через три месяца обязательство торчать в академии утратит силу.

* * *

Директор Стигман недвусмысленно дал понять Арктуру, что он до сих пор студент лишь благодаря отцу, ибо Менгск-старший взял шефство над многими учебными заведениями. Арктур то и дело слышал в свой адрес предупреждения: что он ступил на тонкий лед, балансирует на лезвии ножа, ходит по краю пропасти и другие избитые фразы.

Занятия шли как обычно, если не считать дополнительного внимания к Арктуру со стороны персонала академии. В том, что и тут приложил руку отец, парень не сомневался. Из-за этого внимания он лишился возможности исчезать по вечерам в город, чтобы развеять невыносимую скуку. Арктуру казалось, что вся академия следит за его персоной, и что даже бывшие дружки-единомышленники предупреждены об опасности общения с ним.

Таким образом, в последний семестр большую часть свободного времени Менгск-младший провел в библиотеке академии, читая и перечитывая все медиакниги, какие только попадались под руку: о политике, о геологии, о психологии или о войне. Многие он практически выучил наизусть, но каждое перечитывание позволяло глубже проникнуть в смысл и суть произведения.

Арктур, как и обещал, писал письма Дороти. Получаемые ответы служили ему поддержкой и одной из немногих маленьких радостей. В этих письмах мама сообщала ему, как обстоят дела в мире за стенами академии. Арктур удивился откровенности, с которой она писала о бунтах в колониях и пограничных мирах. Их число неуклонно возрастало. Помимо этого мать рассказывала о последних сплетнях в обществе, однако тем, связанных с отцом, старалась не задевать. Но Арктуру не требовалось писем из дома, чтобы знать все о делах отца.

Передачи UNN изобиловали репортажами об его пламенных выступлениях, осуждающих коррупцию Старых Семей и Совета Тарсониса. Одновременно с этим Ангус публично осуждал нарастающую волну беспорядков и волнений на Корхале. Но, несмотря на это, Арктур знал, что за смертью сотен солдат Конфедерации – в результате взрывов и террористических нападений – стоит он, его отец. И это он подбрасывает уголь в топку.

Подходя к вопросу беспристрастно, Арктур действительно восхищался умением Ангуса демонстрировать непричастность к беспорядкам. В то же время сенатор тонко намекал, что беспорядки – это неизбежные последствия притеснений Конфедерации. Что, в свою очередь, способствовало росту симпатий к делу Сопротивления.

Поскольку Арктур находился в академии на положении изгоя, теперь ничто не мешало однокурсникам высказывать ему все, что они думают об Ангусе. Многие из них происходили из состоятельных семей, имеющих тесные связи с Конфедерацией, и не находили себе места из-за изобличающих выступлений Ангуса Менгска.

Хотя Арктур не хотел иметь ничего общего с политикой отца, у него хватало здравого смысла признать, что речи Ангуса наполнены глубоким смыслом. Тем не менее, устроенная сокурсниками травля лишь подогревала обиду на главу семьи Менгск.

Что позволяло Арктуру легче переживать горечь обид, так это предвкушение приятного времяпрепровождения в обществе Юлианы Пастер.

В тот день, когда Арктур приехал в академию, он получил от девушки письмо. В нем Юлиана деликатно поинтересовалась об его здоровье и о возможности встречи в один из дней, когда ему разрешат выйти за пределы кампуса. С хирургической точностью Арктур вычислил скрытый смысл, заложенный в письме девушки, – за ширмой банальностей чувствовался неприкрытый интерес к его персоне.

Очевидно, чувство симпатии, возникшее между ними за то короткое время, что они провели в убежище, окрепло, несмотря на нынешнее «заточение» Арктура. Или, пожалуй, благодаря ему.

Арктур написал девушке ответ. Содержание письма пестрело описаниями недостатков однокурсников, глупости преподавателей и тягот тюремного заточения в стенах академии. Каждая фраза в письме была тщательно продумана, снабжена вкраплениями остроумия и эрудиции с достаточной долей самокритики, чтобы не допустить толкования его слов, как бахвальства. Ничего такого, что выставило бы его воображалой. То, что самокритика совершенно надуманная, не казалось Арктуру враньем. В любом случае, получаемые в ответ бурные письма служили лишь подтверждением того, что его писанина имеет успех.

В течение всего срока переписки Арктур все больше убеждался, что окончательно очаровал Юлиану. Он не мог не отметить контраста относительно их первой встречи в бункере. Как будто только сейчас Юлиана оценила его личные качества и уже присматривается к нему, как к потенциальному жениху.

Однако Арктур не забыл ее пьянящей красоты, и в его памяти девушка занимала особое место. Письма к ней стали для него отдушиной, возможностью поспорить или лишний раз поделиться грандиозными планами на будущее. С другой стороны, желание поддерживать дружеские отношения начало потихоньку угасать. Но Арктур продолжал переписываться с Юлианой, с надеждой, в конечном счете, затащить ее в постель.

Это станет финалом поставленной задачи. Когда-то она казалась невыполнимой, но, как выяснилось, оказалась достаточно простой.

* * *

Недели и месяцы проходили, как в тумане. Арктур слушал скучные лекции, без всяких усилий выполнял до неприличия простые задания. Конец всему этому забрезжил лишь за две недели до каникул, когда директор Стигман собрал выпускной курс в главном актовом зале центрального корпуса академии.

То была величественная палата с крестообразным сводом, облицованная панелями из кедрового дерева (на каждой – портрет известных бывших студентов в золоченой раме), с высоким потолком и дубовыми балками. Каждое утро Стигман приносил сюда подставку, устанавливал ее у трибуны, чтобы быть повыше, и обращался к старшим курсам с объявлениями по поводу спортивных достижений академии и с высосанными из пальца замечаниями. Иногда актовый зал использовался для проведения безупречных балов для учителей или для приема сановников, рассказывающих студентам о преимуществах гражданской службы, или об иных аналогично скучных вещах.

Студенты в одинаковой униформе с тоскою входили в зал, и Арктур на мгновение задумался, как и чем их сегодня «порадуют». Приблизившись к двери, он услышал из актового зала взволнованные голоса и понял, что внутри его ждет что-то непривычное и из ряда вон выходящее.

Арктур прошел в зал под арочным входом с девизом академии «αἰὲν ἀριστεύειν», что на одном из мертвых языков Старой Земли означало «всегда быть лучшим».

Огромное пространство перед сценой было заполнено множеством неудобных стульев, на которых сидели взволнованные студенты. Директор Стигман стоял за кафедрой, по-видимому, очень довольный собой. Внимание Арктура привлекли три громадные фигуры, стоящие по стойке «смирно» позади директора.

Они возвышались над Стигманом чуть ли не на метр с лишним, словно аршин проглотили, и выглядели просто огромными из-за тяжелой брони из неостали.

Благодаря прочитанной в библиотеке технической литературе, Арктур узнал тип брони.

Это были боевые бронескафандры МПК‐300 – новейшая модель, приходящая на смену серии МПК‐200.

Боевые бронескафандры…

Какие носят солдаты Корпуса морской пехоты Конфедерации.

Глава 4

Директор Стигман не стал тратить времени даром и поспешил начать. Как только все старшеклассники уселись, он уперся в кафедру руками и наклонился вперед. Арктур знал, что директор считает эту позу авторитетной. На самом деле, подобная поза только подчеркивала невысокий рост Стигмана, но кроме Арктура никто либо не замечал этого, либо никто не спешил намекнуть об этом директору.

– Нам, вне всяких сомнений, повезло, – таким гнусавым голосом, что Арктура аж покоробило, обратился к студентам Стигман, – принимать у себя представителей бравого Корпуса морской пехоты Конфедерации, которые пришли пообщаться с вами. Их визит для нас великая честь, и я уверен, что вы горячо их поприветствуете, как положено в Стирлингской академии.

Безусловно, последнее замечание было приказом, и юнцы с энтузиазмом принялись аплодировать. Под гром аплодисментов Стигман покинул кафедру, а один из солдат вышел вперед и, прогрохотав тяжелой поступью по деревянному полу сцены, занял место директора.

Остановившись за кафедрой, морпех снял шлем.

Тут-то и выяснилось, что на самом деле он – она!

И удивительно хорошенькая она!

Женщина-морпех положила шлем на кафедру и улыбнулась юношам, которые теперь вполне предсказуемо проявляли куда бо́льший интерес к утренней беседе. За спинами бойцов поднялся занавес, открывая большой экран с проекцией красно-голубого флага Конфедерации, энергично развевающегося на ветру на фоне золотого заката. Видеоряд сопровождался энергичной музыкой, идущей из акустической системы актового зала.

– Доброе утро. Разрешите представиться – Ангелина Эмилиан, – поздоровалась девушка. – Я капитан Тридцать третьей наземной штурмовой дивизии армии Конфедерации, и сегодня пришла сюда по просьбе вашего директора, чтобы провести беседу по поводу карьеры в Корпусе морской пехоты Конфедерации.

Капитан Эмилиан подошла к краю сцены и уперлась руками в бедра.

– Знаю, о чем вы подумали.

По залу пробежал нервный смешок, намекающий на то, что Эмилиан лучше не знать, о чем в тот момент подумало большинство парней.

– Вы подумали: «Какого-такого пресвятого черта я захочу вступить в ряды армии?». Верно? Тем более, как выпускники академии, вы, вне всяких сомнений, ожидаете получить приятную и хорошо оплачиваемую работу. Кроме того, армия – это ведь опасно. Вас могут убить. Ведь наш корпус – для неудачников, у которых нет других вариантов.

Арктур увидел, как округлились от удивления глаза директора Стигмана. Очевидно, презентация капитана Эмилиан началась совсем не так, как он себе представлял, и только по этой причине отношение Арктура к симпатичному капитану слегка потеплело.

– Ну, если вы так думаете, у меня есть для вас одна новость, ребятки. Вы глубоко заблуждаетесь, – капитан Эмилиан окинула пристальным взглядом актовый зал.

Уверенность и суровое поведение девушки привлекли всеобщее внимание.

– В основе Корпуса морской пехоты Конфедерации лежат три принципа, – сказала Эмилиан, ударяя кулаком в ладонь, чтобы выделить каждый. – Сила. Честь. Дисциплина. Эти идеалы предоставили возможность армии и Колониальному флоту защищать интересы Конфедерации на окраинах галактики в течение полутора столетий. Сейчас вы думаете, что морпехи – это сплошь ресоциализированные дуболомы? Так вот я здесь для того, чтобы уведомить вас – это не так. Морпехами становятся люди из всех слоев населения, всех уровней общества, и всех их объединяет одно – преданное служение во благо сохранения нашего образа жизни.

Эмилиан говорила, а на экране появлялись смеющиеся солдаты, спускающиеся на веревках по отвесным скалам берега моря, играющие в пэдбол или катающиеся на лыжах по заснеженным горным склонам. Арктуру казалось, что раз они так классно проводят время, то просто удивительно, как они успевают еще и служить.

– Наша армия предлагает бесчисленное множество возможностей для молодых мужчин и женщин увидеть сектор Копрулу и получить бесценный жизненный опыт. Мы будем вас тренировать. Мы будем вас обучать. Мы превратим вас в эффективных воинов, которых уважают и которыми восхищаются ваши сверстники. Во время службы вы можете выбирать, где и что вы будете учить. Служба пролетит в одно мгновение. Но за этот срок вы обретете такую силу характера, какую вам больше нигде в себе не воспитать.

В этот момент на экране появились проходящие полосу препятствий бойцы – мужчины и женщины с рельефными мышцами и привлекательной внешностью кинозвезд. И снова они были веселы, несмотря на суровость физических упражнений. Арктур не без удовольствия отметил, что тот, кто снял рекламный ролик, бесспорно, любит визуальные преувеличения.

– В нашем корпусе чтят и блюдут традиции, а попадающих к нам новобранцев ждут многочисленные привилегии. Оплата и условия несения службы постоянно улучшаются, и только примерно пятидесяти процентам рекрутов доводится увидеть настоящее сражение. Впрочем, вооруженный и экипированный по последним технологиям морпех может не опасаться людей, которые хотят нарваться на драку. И не забывайте, что ваша служба фиксируется в личном деле. В сочетании с репутацией этого замечательного учреждения у вас будет ключ от любой желаемой двери, как только вы закончите службу. Жизнь в Корпусе, это жизнь без границ, жизнь во благо Конфедерации и всех проживающих в ней. Вы можете стать частью этого, ребятки. Вы можете внести свой вклад. Вы можете полностью проявить себя и стать, кем хотите.

К собственному удивлению Арктур почувствовал, как наполняющая зал атмосфера энтузиазма охватывает и его. Сочетание бесконечно повторяющихся изображений красивых зрелых солдат с безупречной подачей информации, приправленной харизмой Эмилиан, дало нужный эффект. Поразмыслив, юноша пришел к выводу, что армейская жизнь, может быть, не такой уж и плохой вариант.

Капитан Эмилиан отошла немного назад и отдала воинское приветствие присутствующим юношам. Два морпеха за ее спиной повторили жест. Последовали оглушительные аплодисменты, и Арктур вдруг осознал, что стоит на ногах, как и все остальные, для того чтобы искупать капитана Эмилиан в овациях.

Девушка улыбнулась и, повернувшись, наклонилась, чтобы пожать руку директору Стигману. Арктуру захотелось рассмеяться от увиденной картины – так нелепо и незначительно выглядел тщедушный человечек рядом с морпехом в боевом бронескафандре.

Стигман вернулся к кафедре и поднял руки, прося тишины, но аплодисменты и свист не смолкали еще несколько минут. Когда разгоряченные юноши, наконец, опустились на свои места, директор сказал:

– Спасибо за столь вдохновляющие слова, капитан Эмилиан. Я уверен, что вы дали нашим старшеклассникам обильную пищу для размышлений.

Среди присутствующих снова послышались сдавленные смешки.

– А сейчас, – продолжил Стигман, не обращая внимания на произведенный его словами эффект, – я хочу, чтобы вы уделили немного времени изучению литературы, любезно предоставленной нам Корпусом морской пехоты Конфедерации. Занятия возобновятся через час, поэтому у вас будет достаточно времени ознакомиться со всеми буклетами, которые вас заинтересуют, и поговорить с сержантами-вербовщиками.

Арктур проследил за взглядом Стигмана и увидел, что вдоль стены актового зала стоят столы с разложенными на них брошюрами и книгами. До этого он их не заметил, всецело увлеченный капитаном Эмилиан и ее шоу-пропагандой. Высокие симпатичные солдаты, как мужчины, так и женщины, в безукоризненно отглаженных мундирах темно-синего цвета с поблескивающими нашивками, стояли за каждым столом, заложив руки за спины.

– Разойдись! – скомандовал директор Стигман, после чего в зале воцарилась суета, так как юноши повскакивали с мест и с нетерпением бросились к столам.

Арктур последовал за толпой. Ему тоже стало любопытно взглянуть на то, что же там предлагают.

* * *

– Постой спокойно, пожалуйста, – сказала Кэтрин Менгск, закрепляя бронзовой застежкой красную тогу на плече мужа. – И так тяжело, да еще ты дергаешься все время.

– От этой штуки начинает чертовски болеть шея, – сказал Ангус. – Напомни-ка, почему я должен это носить?

– Традиция, – ответила жена.

– Традиция… – фыркнул Ангус, словно произнес самое мерзкое слово, которое знал.

– Дорогой, ну ты же не можешь произнести речь на закрытии сессии в Сенате в повседневном костюме.

– Ладно, – согласился Ангус. – Но почему я должен надевать это сейчас? До выступления целых два месяца!

Эктон Фелд еле сдерживал смех, слушая жалобы и ворчание Ангуса, в то время как Кэтрин поворачивала мужа так и сяк, переделывая покрой и фасон церемониальных мантий сенатора Корхала. Облачение было тяжелым и неудобным, но правительственный аппарат Корхала имел старинный обычай проведения церемонии с максимальной помпезностью.

– Потому что, дорогой, – терпеливо сказала Кэтрин, – тут требуется некоторая корректировка. С тех пор, как ты надевал ее в последний раз, прошло несколько лет, и ты уже не такой стройный, как раньше.

– То есть ты хочешь сказать, что я толстый, – сказал Ангус.

– Вовсе нет, – с улыбкой ответила Кэтрин. – Просто более государственный.

Ангуса слова супруги не слишком убедили. Поймав пристальный взгляд шефа, Эктон Фелд поднялся со стула и направился к балконному окну «Небесного шпиля», чтобы скрыть факт того, что он осмелился подсмеиваться над неудобным положением сенатора.

У окна Фелд поправил кобуру под пиджаком, вздрагивая при каждом движении плеча, из которого доктора извлекли шесть шипов. Сказали, что ему повезло остаться в живых – сантиметров пять-десять в сторону, и он получил бы дырявое легкое. Месяцы мучительных пересадок кожи и операций по восстановлению кости предоставили ему массу возможностей проклинать эту удачу – когда переставали действовать обезболивающие, он оставался один на один с невыносимой болью, которую не мог заглушить даже виски.

Кэтрин все суетилась вокруг Ангуса, и Фелд оставил их наедине, активировав силовое поле, защищающее балкон и верхнюю наружную часть здания. Энергетический щит влетел в кругленькую сумму и не только защищал балкон от артиллерийских снарядов, энергетического оружия и электронного наблюдения, но и спасал от завывающего вокруг конструкций ветра.

Начальник службы безопасности подошел к металлическому, ручной ковки ограждению по краю балкона. Осторожно облокотившись, мужчина подался чуть вперед, чтобы полюбоваться открывающимся сверху видом.

Насколько хватало взгляда, вид везде был отличный.

Последний балкон башни Менгск располагался на сто шестидесятом этаже здания, около восьмисот метров над уровнем улицы. На севере возвышались горы, напоминающие крепостной вал гигантского замка. К югу пейзаж постепенно становился все зеленее и зеленее, пока не обрывался у лазурной линии океана.

В такой ясный день далекая береговая линия четко просматривалась, а при помощи установленного на краю балкона биноскопа можно было разглядеть белый прямоугольник летней виллы.

Стирлинг раскинулся перед Фелдом серебряной сетью с устремленными ввысь башнями, возвышающимися по обеим сторонам «Небесного шпиля», как сталагмиты из стали и стекла. Отсюда просматривался масштаб и жизнь города, и эта громадная агломерация, построенная в течение такого краткого периода времени, была доказательством мастерства и самоотдачи людей Корхала.

Более всего впечатляло то, что такие прекрасные результаты были достигнуты в условиях безудержного упадка Конфедерации в целом. Фелд любил Стирлинг: отсюда он мог видеть зеленый лоскут Марсового поля – места, где Корхал однажды признали членом коалиции миров Конфедерации. Тот давно минувший день сулил многообещающие перспективы, но сейчас, когда Марсово поле превратилось в тренировочный плац солдат Конфедерации, оно стало горьким напоминанием того, как все изменилось в худшую сторону.

Как раз напротив Марсового поля находился Палатинский форум, дом Сената Корхала. Его бронзовая крыша светилась, как сигнальный маяк, мерцая на солнце, словно кипящее золото.

– Воодушевляет, да? – сказал Ангус, неожиданно появившись рядом с Фелдом. – Живой пример того, к чему нужно стремиться.

Ангус Менгск, когда хотел, мог двигаться удивительно бесшумно для достаточно тучного человека. Фелд не услышал, как он подошел.

– Да, вид стоящий, – согласился Фелд.

– Жемчужина в короне Конфедерации, как они называют нашу планету.

– Так и есть. А теперь ты хочешь умыкнуть эту жемчужину?

– Прямо у них из-под носа, – улыбаясь, сказал Ангус. – Эта жемчужина им не принадлежит. Больше не принадлежит.

– И что будем с ней делать, если победим? – спросил Фелд.

– Если победим? – спросил Ангус. – Ты думаешь, что мы не сможем одержать победу над конфедератами?

– Меня это мало волнует, – сказал Фелд, выпрямившись и расправив плечи. – Я просто хочу ударить по ним, как следует.

– Ну, без этого точно не обойдется, друг мой. Даже не сомневайся, – пообещал Ангус.

– Ты действительно думаешь, что мы одолеем их?

– Конечно, одолеем, – подтвердил Ангус, кивая. – Я не занимался бы всем этим, если бы не верил в плачевный для них исход. Может быть, мы не успеем этого увидеть, но то, что мы сейчас затеяли, станет основой чего-то исключительного. Даже лавина начинается с падения одного камешка.

– Это верно, – признал Фелд.

– Сфера влияния Конфедерации растет, – продолжил Ангус, распаляясь все больше, что происходило с ним всегда, когда в разговорах задевалась тема столь ненавистной им коррупции, – но люди, способные как-то влиять на это, до сих пор не осознают, что верхушка этой власти – злокачественная опухоль.

– Почему ты думаешь, что дела обстоят именно так? Неужели все настолько очевидно?

– Ну конечно, очевидно. Только вот осознание проблемы принуждает брать на себя моральное обязательство что-то с этим делать, что-то предпринимать. – Ангус поморщился. – Однако слишком многие совершенно не желают во что-то влезать.

– Но не ты?

– Согласен, Старые Семьи и Совет могут поставить меня в затруднительное положение, но все дела Менгсков вполне автономны. Нам принадлежат все процессы на моих предприятиях, начиная от заводов ховеркаров и заканчивая производственными линиями рекламного искусственного интеллекта. У них нет лазеек, чтобы нас прижать.

– Легальных лазеек.

– Не сомневаюсь, что конфедераты потратят деньги на любое количество пиратских шаек или наемных группировок, чтобы доставить нам неприятности по всему сектору, но мы уже зашли слишком далеко, чтобы сдаваться. Очень скоро мы сможем организовать кое-что помасштабнее, чем закладка бомбы или засада на отряд солдат. Скоро мы сможем объявить настоящую войну.

Фелд услышал в голосе Ангуса нескрываемое наслаждение и подумал о том, действительно ли сенатор понимает, что поставлено на карту в борьбе с ужасающим могуществом Конфедерации. Уже понесены человеческие потери, а войска Конфедерации действуют все решительнее по всему Корхалу.

Ранние утренние рейды к тем, кого конфедераты подозревали в террористической деятельности, стали обычным делом. Недавно сформированное движение Сопротивления сохраняло живучесть только благодаря тому, что Фелд настоял на средствах защиты от утечки информации и изоляции друг от друга активных ячеек.

Пока еще Корхал не находился на военном положении, но вряд ли Конфедерации потребуется много времени для форсирования событий.

– Чтобы научиться бегать, научись сперва ходить, – предостерег Фелд. – Если мы будем торопить события, то рискуем лишиться всего.

– Ты прав, конечно, – согласился Ангус. – Но близится время, когда чаша весов склонится на нашу сторону, и если мы не начнем действовать к этому моменту, то упустим его. Этот момент наступит уже скоро, Эктон. Оружие и технологии Умоджи делают нас сильнее с каждым днем. Наши люди практически так же хорошо экипированы, как и армия Конфедерации.

«Это действительно так», – подумал Фелд. Каждый день с Умоджи прибывали поставки «промышленных деталей», которые проходили через ряд фиктивных корпораций и по обходным торговым маршрутам. Промаркированные как безопасные, сопровождаемые всеми положенными документами, грузовые контейнеры были набиты оружием, боеприпасами, взрывчаткой, скафандрами и гаджетами. Всем тем, что позволит борцам за свободу Корхала посеять хаос среди конфедератов, – если будет на то воля Ангуса Менгска.

– Никогда не думал, что Айлин Пастер отважится нам помочь.

– Айлин хороший человек. Не надо его недооценивать, – сказал Ангус. – Уверен, что он нам помогает, преследуя выгоду Умоджи, а не нашу личную. Но я принимаю любую помощь.

– Он все еще намерен вернуться на Корхал к твоему выступлению на закрытии сессии в Сенате?

– Конечно. Они с Юлианой возвращаются сюда в конце недели.

– И дочь его будет? – не скрывая раздражения, спросил Фелд. – В задачах службы безопасности это не учитывалось. Могут быть осложнения. Почему мне не сообщили?

– Я узнал об этом сегодня утром, – безразличным тоном произнес Ангус. – Скорее всего, это мой сын пригласил дочь Айлина сопровождать его на выпускном балу. И, как ни прискорбно, она согласилась.

Фелд отвернулся, проклиная Арктура за добавление лишней работы и так перегруженной службе безопасности. Помимо мероприятий, обеспечивающих сверхбезопасность, организованных им после нападения на летнюю виллу, Фелд закрепил отдельного человека за каждым членом семьи Менгск.

Кэтрин было относительно легко защитить, так как она постоянно находилась с Ангусом, а Дороти сопровождали по дороге в дошкольную группу и обратно. Но Арктур, похоже, только рад усложнить жизнь Фелду и тут же нашел очередной способ испытать терпение начальника службы безопасности.

– Отлично, – вздохнул Фелд. – Еще одна проблема, без которой я вполне мог обойтись. Как будто ты недостаточно все усложняешь.

– Знаю, что ты собираешь сказать, Эктон, и ответ по-прежнему «нет».

Фелд знал, что спорить с Ангусом безнадежно, но это его не остановило.

– Послушай, – сказал он. – Тебе необходима усиленная охрана по дороге в Форум. Ты слишком уязвим, и если не позволишь мне увеличить количество телохранителей, я не смогу гарантировать твою безопасность.

– Я уже говорил, – сказал Ангус таким тоном, словно ему надоело уже это повторять, – я не пойду в Сенат в окружении вооруженных солдат. Я не могу выглядеть, как путешествующий военный вождь. На нынешний момент я должен олицетворять мир.

– Но…

– Никаких «но», – отрезал Ангус. – Закроем эту тему. Я и так согласился раскошелиться на дорогущее индивидуальное силовое поле, которое меня не очень устраивает. Солдаты меня окружать не будут. Форум – место демократии и дебатов. Леннокс Крейвен назовет меня тираном или узурпатором, если я войду туда с вооруженными людьми за спиной.

– Это твои похороны, – сказал Фелд. – Я просто говорю, что думаю. О, а ты знаешь, что я мог устроиться на непыльную высокооплачиваемую работенку на Бронтсе? Следил бы там за богатенькими детьми.

– Так что ж не устроился?

Фелд вздохнул.

– Черт, я бы там со скуки сдох, и ты это знаешь.

– Ты человек действия, – согласился Ангус. – И ты мой друг. Для меня много значит то, что ты волнуешься о моей безопасности.

– Просто не забывай, что силовое поле сможет защищать лишь несколько минут. Думаю, этого хватит, чтобы успеть доставить тебя внутрь Форума.

– Да, ты говорил мне об этом уже тысячу раз.

С грустной улыбкой Фелд покачал головой:

– Мне же выплатят положенное, если ты умрешь?

– Честное слово, Фелд, ты еще хуже моей матери!

– Она была здравомыслящей женщиной, твоя мать, – сказал Фелд.

– Да брось, Фелд, не о чем волноваться, – сказал Ангус. – Ты просто гоняешься за призраками и ничего более.

Начальник службы безопасности ничего не ответил.

* * *

Толпа перед столами рассеялась, и Арктур взял одну из брошюр. Анимированное изображение флага Конфедерации колыхалось под словами: «Корпус морской пехоты Конфедерации – дом для героев».