Глава 24
Прошло еще несколько месяцев, прежде чем мы двинулись дальше. Путь наш лежал через освобожденные города
и села. Все та же картина встречала нас. Разруха и фиаско немецкой армии. Мы видели целые роты солдат, держащих руки за головой и идущих строем. Они думали, что их ждёт благородный плен и возвращение домой. Нет, пусть сначала восстановят разрушенное. Мы проезжали безумно страшные места. Мне рассказывали, что в них держали пленных в нечеловеческих условиях и сжигали, как мусор, бесчеловечно и беспощадно.
Однажды, прорываясь к очередному городу, мы вступили в очередной бой, где абсолютно обессиленный противник яростно и отчаянно боролся за крупицы утекающего сквозь пальцы времени. Выйдя из танка на пустое поле, усеянное трупами, я услышал еле уловимый стон. Я обернулся и увидел
немецкого танкиста, прислонившегося к траку танка.
– Русский. Да ты подойди.
Я хотел помочь ему. Он тяжело дышал и был серьезно ранен.
– Не стоит, русский. Я готов принять смерть. Я не хотел вступать в эту борьбу. И я раскаиваюсь в том, что убивал твоих братьев. Я раскаиваюсь в том, что яростно ненавидел вас. Он протянул мне руку, и я пожал ее.
Он захлебнулся собственной кровью.
Я испытывал нечеловеческую неприязнь к врагу, но мне было искренне жаль этого танкиста. Он раскаялся, он не боялся смерти, но он хотел жить. Мне больно. Я шёл сквозь дым и огонь к танкам. Почему по моим щекам катятся слезы? Он убивал солдат, он убивал моих соотечественников. Но он раскаялся в последние секунды своей жизни, он раскаялся.
Лишь одно меня поражало: откуда в людях такая жестокость? Откуда? Откуда такое желание отнять жизнь? За что? Ресурсы? Деньги? А не дороже ли человеческая жизнь, или она лишь игрушка в руках кукловодов? За что желание причинить боль? Не суждено мне это понять. Я всегда мечтал помогать людям, а случилось так, что я их убивал. Говорят, что время лечит раны, но нет, от времени только больнее. Время лишь… стирает оттенки боли из памяти, но прошло столько лет, и я помню эти страшные дни.
Глава 25
Утром к нам пришли с красным знаменем и криками «Победа!». Это было 9 мая 1945 года.
Уже позже мы поехали в Берлин, чтобы увидеть своими глазами то, с чем мы воевали. Мы видели пленных, тонны техники, нищих людей, печальных и несчастливых.
Мы были счастливы, я же думал о судьбе немцев. Я знал, что их зверства не забудут и будет суд, долгий и мучительный, где самопровозглашенные судьи будут судить и без того несчастных людей, на глазах которых рассыпались их империя, их эпоха, их рейх, который должен был стоять тысячу лет. Они уже получили свое наказание, они видели закат своей истории.
Мы ехали по абсолютно пустому разрушенному Берлину. Мы остановились недалеко от огромного здания, стоящего в огне. Его огромные своды и колонны гордо и нерушимо держали на себе тяжёлый груз. Мы шли мимо разбитой мебели, гильз, камней. Пройдя чуть дальше, я наткнулся
на разбитое зеркало. Его тёмная почерневшая оправа есть отражение самого времени и его скоротечный ход, но страшнее всего было то, что было в этой оправе. Мои тёмные глаза, худое лицо, шрамы и ссадины, боль и только боль была в моих глазах. Мои руки задрожали. Дыхание стало тяжелее, а сердце бешено колотилось внутри. Четыре года я видел войну, четыре года я чувствовал страх, и вот теперь наступил покой, но какой ценой? Какой? Я из простого паренька превратился в убийцу. Я не хочу в это верить. Ко мне пришло ужасное осознание того, что я наделал. Я потерял человечность, я потерял самого себя. Я не хочу в это верить. Какой ценой я подарил своим потомкам жизнь и мир? Может, для других я герой, но для себя я самый подлый трус, я должен был умереть там, в окопе под Москвой, когда моих братьев просто раздавило пулеметным огнем.
Как тяжело теперь мне вспоминать эти дни войны. Как мне теперь жить с безумными кошмарами и страхом опять услышать взрывы. Я убивал людей, и нет мне прощения. Я подошёл к огромному зданию и поднялся по его холодным ступеням. Тяжёлые капли дождя били по моему лицу, теплый ветер мягко обнимал меня, мои мысли и слезы растворились в розовом небе мая. Я пал на колени на холодные плиты самого сердца этой войны. И поднял свое уставшее худое лицо к небесам и открыл глаза. Надо мной гордо реяло кроваво-красное знамя. От самой Москвы и до Берлина я шёл четыре года. По моим щекам стекали слезы. Я устал от вечных кошмаров и страхов. Я устал от этой жизни с вечным и тяжёлым грузом. Я получил свое наказание. Если когда-нибудь бомбы опять упадут на наши столицы, мы воскреснем из книг и фильмов о героях. И опять трус, выживший в первом бою, доведет эту войну до победного конца.
Эпилог
– Доброго утра, Серег! Все сидишь?
– Привет, сижу!
– Скажи мне, Серег, зачем ты его отпустил в Афганистан? При твоем положение в партаппарате, этого можно было избежать.
– Можно! Но понимаешь, у Андрея в голове какая-то каша была. С самого детства фильмы про войну, портреты пионеров-героев в школе, «Зарница», потом ДОСААФ. Он и в военное училище пошел из-за этого. Ему все подвиги снились. Танки любил до безумия. Я ему постоянно модели привозил, даже из загранкомандировок. В школе так и дразнили
– Андрюха-Танкист. Он так и расписывался потом «Танкист».
– И все же ты помог ему улететь туда. Почему?
– Володя, мне казалось, что ему нужно было немного хлебнуть реальности. Проснуться от книжного героизма. Повзрослеть, что ли.
– И ты его отправил на войну?
– Да. Часть недалеко от Кабула. Он танкист. Танкистам там работы немного. Пол года, и я его верну домой. А тут фугас. Там в БМП почти все погибли. Андрею повезло. Повезло, что жив, повезло, что рядом с Кабулом, повезло, что борт в Москву улетал, повезло, что друг у меня начальник военного госпиталя. Он ведь не обязан был ехать в первой машине. Переживал за ребят. Писал в письмах, что он офицер, старший товарищ, должен их сберечь. Старший?! Ему только по паспорту было 25, а так пятнадцатилетний пацан.
– Как он? Третий день уже в коме.
– Ничего. Врачи говорят, ему уже лучше.
.
– А как Дашка твоя?
– Плачет, говорить со мной не хочет.
– А как ты думаешь, что ему снится?
– Все те же танки и все те же солдаты, о которых он так много читал. Может, проснется когда-нибудь от этих снов.
– Да, конечно, когда-нибудь мы все проснемся