Племя – исток, племя – исход

И уж, конечно, Шиста, в отличие от Цзары, ни при каких обстоятельствах не полез бы за словом в карман.

– Вождь, – обратился Шиста к пожилому, но нисколько не согнутому годами могучему туаму, когда они вошли в его арду. – Этого юношу зовут Цзара. Он пришёл к нам аж из самого племени Дождей. Я встретил его в Клыкаменной равнине и забрал у черепуглов, которые тащат в свой холм всё без разбору. Ему нужен арду, он хороший охотник, позавчера они с Пте убили твердошкура, я им почти не помогал.

Вождь, занятый какими-то своими мыслями, оглядел Цзару, задал несколько совершенно не касающихся дела вопросов, типа: «что значит татуировка, у нас таких не делают?», затем окликнул кого-то на улице, коротко отдал поручение и велел подождать где-нибудь неподалёку. Путники не успели отойти и десяти шагов от арду вождя, как к ним подбежал юный охотник и сообщил, что одна из женщин племени, ставшая прошлым годом вдовой, согласна принять у себя чужака. Шиста хитро подмигнул Цзаре, велев немедленно предать «уставшего воина» царству тишины и покоя, а сам немедленно удалился куда-то с Пте, который всё это время был рядом с ними. Юноша привёл Цзару к небольшому арду, стоявшему у самого леса и тут же исчез.

– Я постараюсь надолго не задерживаться, – угрюмо произнёс он женщине средних лет, чуть помладше Шисты и на порядок старше его самого. В едва заметных морщинах её стояла тёплая печаль, а в волосах запутались белые семена каких-то неведомых лесных растений, что странным образом украшало её голову.

– Ну, на ночь-то, я надеюсь, задержишься? – спросила она и внезапно, словно не удержавшись, прыснула, причём так заразительно засмеялись её глаза, что и Цзара, давно уже переставший выражать какие-либо эмоции, растянулся в глупой улыбке.

Близился год тёплых дождей, несущих лесам и полям жизнь из небесных недр. Правда здесь, в нескольких десятках дневных переходов к северу от тех мест, где охотились соплеменники Цзары, порой чувствовалось в этих дождях что-то от того холодного моря, которое было не так далеко, за полосой вирсинкского леса. Да и прошедший мёртвый год, какие невзгоды бы он не свалил на плечи Цзары, был здесь всё-таки не таким горячим, как в центре Хааска, который считался даже жарче чем южные земли за Желтоварой.

Шиста, Цзара и Пте возвращались с большой охоты, во время которой они дошли почти до первых возвышенностей южного хребта гор Облаков по землям, лежащим восточнее Хааска и севернее территорий, принадлежащих Мергалону. Теперь они двигались на северо-запад, рассчитывая за три-четыре дневных перехода лёгким бегом добраться до стоянки своего племени. Половину из добытого ими завяленного мяса они уже съели, зайдя так далеко на восток, поэтому за эти дни в вирсинкском предлесье им нужно было раздобыть что-то и для племени. Из охоты втроём они приспособились извлекать такую выгоду, что могли не переживать о возвращении в становище с пустыми руками. Пте на своих шести лапах бесшумно заходил сзади замеченного животного и начинал гнать его на затаившегося с луком Цзару. Тот в определённый момент стрелял в зверя и, порой, успевал выпустить не одну стрелу, прежде чем добыча поворачивала или падала. Если же она, раненная не смертельно, двигалась дальше, они вдвоём продолжали направлять её бег в нужную сторону, держась по обе стороны, чуть сзади и в итоге, пригоняли прямиком к засаде Шисты, который добивал её обычно одним верным ударом длинного клинка или из лука.

В разгар этого запомнившегося больше всего за всю охоту дня, они наткнулись на небольшого нивура (некоторые из них здесь встречались порой в одиночку), и, применив свой отточенный приём, с лёгкостью убили его. Теперь нужно было как-то унести наибольшее количество мяса этого грузного животного и Цзара с Шистой принялись немедля разделывать тушу, пока Пте разводил огонь.

– Гляди, – внезапно сказал Шиста, смотревший на восток.

Цзара обернулся. Этот день был самым ясным из дней проведённых им здесь в этом году: солнце стояло в самом зените, на небе не виднелось ни единого облачка, а воздух был настолько прозрачным, что над горизонтом, в той стороне, откуда они пришли были заметны очертания какого-то шпиля, Цзара сначала не понял что это, а когда догадался, даже рот раскрыл от удивления. Этого предмета они не видели и на возвышенностях, от которых пришли добрых девять дней назад, хотя оттуда до него должно было быть намного ближе. Полупрозрачный, едва заметный тонкий пик, казалось, парил в воздухе, так как его основания, которое должно было начинаться от ровной линии горизонта, не было вовсе – он постепенно вырастал прямо из яркой синевы неба. Совершенно невозможно было рассмотреть его подробностей, настолько маленьким он казался, но при этом, зная КАК далеко он находится, Цзара с некоторым холодком в груди представлял, насколько он огромен.

– Башня, – тихо сказал Шиста. Она стоит к северо-востоку от гор Облаков. Чтобы дойти до неё, нужно сделать столько же шагов, сколько бы потребовалось для пересечения половины всего Хааска. Я, правда, не проходил пол Хааска, но вот, почти у Башни однажды побывал, у подножия самого северного пика гор Облаков – Валку́дры, дальше которой уже начинаются какие-то другие горы и холмы. Оттуда к Башне ведёт дорога, по которой изредка проходят путники, может эти твои, суэтарр… молги, не знаю, я вниз не спускался.

– А она высокая?

– О да. Вот отсюда ты не видишь её основания, поскольку оно в какой-то поволоке – кто их знает этих магов, посохом им по хребту, так вот близ неё не видно вершины. Стоишь вроде так далеко – наверное, ещё два дня шагать, а вверх смотришь – как будто вплотную – сама себя загораживает, и вершина даже в ясный день будто полупрозрачная, знаешь, как будто из-за самого воздуха не видать. В общем, представить это себе, мой друг, невозможно – надо видеть. Такие вот дела… тень на темень падала́.

Шиста продолжил дальше снимать шкуру с туши, не обращая больше внимания на далёкий пик, а Цзара надолго задумался, забыв о работе.

– Я не могу больше сидеть на месте, – сказал неожиданно он.

– А что же ты собираешься делать? – спросил Шиста, не отрываясь от занятия.

– Пойду к башне, быть может, маги действительно смогут дать мне какой-нибудь совет, о том, где мне искать союзников.

– А что тебя здесь не устраивает?

– Да как ты не понимаешь? Моё племя, которое меня вырастило и дало всё, что у меня есть и было, там терпит прихоти Мергалона, с каждым концом дождливого года наглеющего всё больше. Я и так просидел здесь уже несколько недель, сколько ещё можно? Не могу я так, Шиста. Не могу сидеть и ждать непонятно чего.

– Слушай, Цзара, – вздохнул Шиста. – Ты же сам рассказывал о своём племени. Здесь ты встретил хоть одного туама, похожего на того вашего кладовщика? Да и вообще, хоть кто-нибудь отнёсся к тебе неподобающим образом? Здесь тебя уважают и ценят, несмотря на то, что ты чужак, и, не смотря на слухи о туаме, убившем двух скварнов, дошедшие даже досюда…

– Вы свободны. Вы не знаете ни голода под конец мёртвого года, ни унижения, ни стыда перед своими женщинами в те минуты, когда приходят воины Мергалона… да и о чём речь? Ты хочешь уговорить меня остаться?

Шиста опустил голову и, как будто разозлившись, бросил:

– Я просто не хочу, чтобы ты уходил неизвестно ради чего. Один.

– Я пойду с тобой, – внезапно проговорил Пте, нарушая своё многодневное молчание, и Цзара уставился на него с диким удивлением, в то время как Шиста невесело усмехнулся, махнув рукой:

– А! У вас всю жизнь одно на уме. Кстати, будь осторожен, Цзара, если всё же решишься идти. Если Вывернутый собрался с тобой, значит, он уверен, что вы не вернётесь.

– В каком смысле?

– Ну, понимаешь… черепуглы видят смысл своей жизни в красивой, правильной смерти. Они всю жизнь себя готовят к тому, чтобы умереть с достоинством, живут ради этого. Они верят, что после смерти вернутся к тем, кого считают своими покровителями – к вальхаларам. Валаров-то они почему-то не очень жалуют. Кажется, думают, что это валары их сюда и притащили с лун, что были до Стужевечной Ночи. Они не боятся смерти, как не может ни один из самых отчаянных возрекающих, они живут одной только мыслью о ней, поэтому, как я думаю, у них нет ни государств, ни мудрёных приспособлений. Дико, правда? Именно поэтому те черепуглы, что живут к западу от Клыкаменной равнины, на самом дальнем Дальнем Западе, постоянно воюют с племенами других инодумов.

– А наши не воюют? – перебил Цзара.

– Нашим места не хватает, – усмехнулся Шиста.

– А ещё о них что-нибудь известно? – Цзара, знавший Пте уже порядочное количество времени так поразился подробностями о его расе, что забыл даже, с чего вообще начался разговор.

– Ну, например, то, что они ровным счётом ничего не чувствуют, из того что чувствуем мы, возрекающие, кроме боли, конечно. Хотя… – В этот момент его лицо приобрело такое выражение, что принять его сразу, согласиться с тем, что это лицо на такие выражения способно, было трудно. Шиста ушёл, зарылся куда-то в глубины своей памяти и долго не возвращался обратно, а когда вернулся, то сказал как-то неожиданно печально:

– Бывают порой у них такие номера, что даже не знаешь, что и думать, и как понимать. А порой вообще мурашки пробирают от их поступков. Ладно, дружище, – он снова оживился, – Давай-ка уже делом займёмся, нам ещё бо́льшую часть на себе тащить из этого.

– А почему мы твоего тавта не взяли? – спросил Цзара, решив, что окончательное решение вынесет в становище и принимаясь за нож.

– Ты… – Шиста сначала нахмурился, обдумывая вопрос, и сразу же усмехнулся. – Ты думаешь, тавта можно бы было навьючить?

Цзара ничего не ответил.

На подходе к селению, всех троих что-то насторожило, и по мере приближения к нему продолжало настораживать всё больше и больше. Они шли вдоль самого вирсинкского предлесья, которое порой становилось довольно размытой границей между двумя средами обитания, так как, то и дело край равнины оказывался заросшим мелкой порослью самых различных деревьев. Поэтому ни по каким признакам невозможно было понять, что же всё-таки не так, даже когда уже начали появляться чёрные деревья с Дальнего Запада. Быть может, какое-то самостоятельное чутьё охотников успело определить по невидимым признакам близкую опасность? Так или иначе, все трое, не сговариваясь, стали двигаться крадучись, до тех пор, пока не подошли к небольшому холму, за которым уже было видно становище. Шиста напряжённо сбросил со своих плеч тяжёлый мешок, знаком велел Цзаре и Пте оставаться на месте, а сам, пригнувшись с наивозможнейшей в такой позе скоростью, ринулся вперёд. Не прошло и нескольких минут, а он, весь запыхавшись (хоть и пробежал-то всего-ничего) примчался обратно. По правде говоря, ему даже рот открывать было не нужно – всё читалось по лицу.

– Скварны, – выдохнул он. – Штук сто, – это только которых я успел заметить. Похоже, застали племя врасплох, и уже давно, – бой почти затих, но туамов что-то маловато, скорее всего, кто-то успел уйти в лес. Нужно что-то немедленно решать! – последнюю фразу он произнёс уже в нервном нетерпении, буквально вскипев на глазах.

– Что решать? Вступим в бой – вот и всё, – бросил Цзара, вытаскивая из-за спины лук.

– Умрём напрасно, – нервно ответил Шиста, – Хоть и убьём несколько этих пэжвуа вуфсле.

– Не напрасно, – коротко прошипел Пте, надевая на каждый из пальцев своих передних лап острый, как осколок горного хрусталя накогтник, из тех, что в великом множестве были прикреплены к его загривку. Цзара в тот момент впервые увидел, каким неприятным огнём разгораются глаза черепугла в предвкушении боя, а кончики раздвоенного хвоста начинают трястись, словно хлипкие листья на сильном ветру.

– Пте, – с нажимом, словно едва сдерживаясь, проговорил Шиста. – Это, конечно, для тебя БОЛЬШОЙ шанс, но сейчас давай немного подумаем и подождём для наших судеб ещё более героический конец, а не попахивающий идиотизмом!

– Давайте подойдём поближе, понаблюдаем, – предложил Цзара.

Они короткими но быстрыми шагами добрались до того места, где останавливался Шиста и затаились в траве меж редких тонких деревьев на вершине земляного бугра, откуда им было видно всю стоянку. Битва уже давно отшумела и большинство скварнов восседало молча на своих свирепых тавтах, смотря, как туамы подтаскивают к их сборищу убитых воинов Мергалона (а их, кстати, было немало), собирают из потрёпанных арду припасы и оружие и грузят всё это на повозки, которые им предстоит, вероятно, тащить на себе. Прошло немного времени, и бо́льшая часть скварнов-наездников, разделившись на два отряда, между которыми расположились пленные мужчины племени, отправилась на юг, покинув окраину вирсинкского леса. В селении осталось около трёх десятков пеших воинов Мергалона, туамские женщины, дети, приближённые к вождю и всего около пятнадцати охотников племени.

– Что же они остались? – спросил вполголоса Шиста. – Хотят дождаться что ли, когда те, что успели уйти в лес, вернутся?

Никто ему не ответил, и они молча продолжили наблюдать.

– Какого демона они тут ждут? – заговорил снова Шиста сквозь зубы, когда через несколько минут ничего не произошло.

– Жаль, что только начало года и в племени почти нет вина, а то, что было, скорее всего, забрали с собой всадники, – медленно проговорил Цзара. – Иначе бы они все давно перепились.

– Интересно, а где их тавты? – спросил Шиста.

– Охотятся, – ответил Цзара.

– А, может, они приехали на некоторых по-двое? Поэтому и остались здесь. Может тавты устают нести двух скварнов за раз?

– Наладонников нет, – задумчиво произнёс Цзара.

– Что? – Не понял Шиста.

– Скварны-наездники носят на ладонях специальные кожаные пластины, иначе им трудно держаться за гриву, – пальцы слишком толстые и короткие, не как у нас. Это не всадники, и, соответственно, не собираются уезжать отсюда верхом. У них нет тавтов.

– Это хорошо… – начал было Шиста, но Цзара не дал ему договорить.

– Мы сможем перебить их, – коротко сказал он, и при этих словах Пте, который сидел по левую руку от него, с непонятными словами «пушш-хасарр!» рванулся было вперёд, но Цзара успел схватить его за один из кончиков хвоста.

– Подожди. У тебя есть трубка. У нас с Шистой – луки. Начнём атаковать издалека, и пока они поспешат сюда, кого-нибудь да успеем убить. А когда они оставят селение, я уверен, наши сообразят что к чему, и помогут. Пте, беги вон туда, – он указал налево, – Ну примерно вон к тому дереву. А ты, Шиста, наоборот – на север, примерно на такое же расстояние. Я останусь здесь, и начну атаковать, как только вы добежите. Вы тут же подхватите.

Пте, даже не дослушав до конца и пожелав, почему-то, голодной смерти, умчался прочь а Шиста слегка замешкался.

– Что? – спросил Цзара. Ему вдруг стало неловко, оттого, что он неожиданно для себя отдал поручение туаму, который был на много лет старше его, и до сих пор сам принимал решения в охоте, да и в остальных действиях, требующих принятия каких-либо решений. Но только вот Шиста вряд ли часто сталкивался со скварнами, а Цзара почти что жил с ними с детства, и кому как ни ему было знать о том, как они себя поведут и о том, как нужно вести себя с ними. Да и в тот момент, честно говоря, его охватило страшное нетерпение оттого, что они уже битый час торчали в траве и смотрели на разграбленное и взятое в плен селение.

Но Шиста, словно сразу поняв его мысли, не стал пускаться в разговоры и, ничего не ответив, засеменил туда, куда ему указали.

Цзара взялся за лук. «Далековато», – с досадой подумал он, но всё же, что есть сил, натянул тетиву и выстрелил. Он особо и не надеялся попасть, однако стрела угодила-таки в одного из воинов, расположившихся у крайнего арду, правда не убила, а, похоже, лишь ранила. И тут же слева едва уловимый звук звонкого духового плевка сопроводил значительных размеров отравленную иглу из того места, где затаился Пте. И игла достигла своей цели, заставив в ужасе метаться ещё одного. Через мгновение выстрелил и Шиста, и его стрела на раз свалила здоровенного скварна. Прежде чем скварны опомнились и поняли, откуда ведётся стрельба, Цзара успел натянуть тетиву дважды. Враги почти всей сворой кинулись к ним. Цзара стрелял ещё и ещё, но несколько раз промахнулся, да и не все его стрелы валили врагов намертво. Зато Шиста, опытнейший из охотников, стрелял без промаха и почти каждого, в кого попадал, убивал на месте. Как обстояли дела у Пте, Цзара не видел и не слышал из-за воплей приближающихся врагов, которым до их засады оставалось уже шагов двадцать. Цзара откинул лук, прижался к земле и вытащил меч, подаренный ему племенем Голого Солнца. Кровь так стучала в ушах, что, казалось, должна была вот-вот из них политься.

Скварны рассеялись, приближаясь цепочкой, и когда двое из них по обе стороны от Цзары почти пробежали мимо, не заметив туама, песочный цвет кожи которого был весьма схожим с цветом травы, он в одно мгновение поднялся на ноги и, выхватив из набедренного футляра нож, запустил его в бок ближайшему из врагов. Второй рванулся к нему, но в этот момент позади него раздался неистовый вопль «хасаррр!», и он на секунду замешкался. Цзаре не составило большого труда увернуться от тяжелого топора и вонзить узкое лезвие своего меча в грудь скварну. Туам огляделся. Слева Пте расправлялся один с двумя скварнами – они могучие, тяжелые ничего не могли сделать против его молниеносных движений и уже истекали кровью, истыканные и изрезанные страшными когтями-напёрстками. И тут же, слева и спереди, к Цзаре неслось самое большое количество противников – четверо, здоровенные, освирепевшие от злобы. Ему ещё кое-как удалось отразить удар ближайшего и рубануть ему по ногам, но вот против остальных, что держались вместе, идти было невозможно, и Цзара что есть сил рванулся в сторону леса. Пробежав несколько шагов, он заметил Шисту, который спешил навстречу, но оценив ситуацию, остановился, выдернул из-за спины лук и прицелился. Цзара как можно ниже пригнулся к земле, и почувствовал дуновение от пролетевшей над ним стрелы. Обернувшись на мгновение, он понял, что вокруг осталось всего три скварна, и вдалеке в дикой пляске полосовали друг друга черепугл и особо проворный из них. Но те двое, что гнались за Цзарой, были уже так близко, что один из них в следующий миг всё-таки до него дотянулся.

Мощный удар в бок не-то кулаком, не-то палицей свалил Цзару на землю и заставил прокатиться по ней ещё шагов семь. Тут же на него всей своей махиной взгромоздился скварн и приставил нож к горлу. Ещё одна стрела Шисты, освободила молодого туама от этой тяжести, но на его место вскочил второй. Цзара, чьи руки оказались придавленными к земле намертво, с отчаянием осознал, что Шиста не успеет выхватить новую стрелу, и почувствовал уже, как под кожу проникает холодное острие всё того же ножа, как вдруг скварн с противным воплем соскочил с него и начал извиваться в нескольких шагах на земле.

– Пте! – закричал вдруг Шиста и кинулся куда-то мимо Цзары.

Когда Цзара поднялся и, с трудом переходя на бег, приблизился к Шисте, склонившемуся над черепуглом, всё уже было кончено.

– Что случилось? – скривившись, спросил он, ещё даже не увидев Пте целиком из-за спины Шисты.

– Ничего, – прошипел инодум, с трудом поднимаясь. – Ногу сломал.

Оказывается, когда жизнь Цзары висела на волоске, а Шиста только накладывал стрелу на лук, Пте, который всё никак не мог расправиться со своим противником, вдруг бросил его, повернувшись спиной, и снова достал духовую трубку, чтобы помочь. Единственный оставшийся скварн ударил его по ногам палицей, повалив на землю, и почти уже нанёс решающий удар, но вовремя подоспел Шиста.

– Ты мог умереть, – сказал тихо Цзара, осознав что выжил благодаря черепуглу.

Секунду длилось молчание, а затем Шиста, из брови и рта которого текла кровь, засмеялся так, будто услышал самую смешную в своей жизни байку, правда настоящего веселья в его смехе не было – это выглядело как попытка выдохнуть запредельное напряжение.

– Пошли, – сказал он, отсмеявшись. – Сюда прибежали не все, штук пять точно осталось в становище.

Цзара помог подняться Пте, у коего было серьёзно повреждено определённо больше одной лапы и, пытаясь его поддерживать, последовал вслед за Шистой, умчавшимся вперёд.

Как они и надеялись, тех скварнов, что в небольшом количестве остались в становище, перебили, быстрее врагов оценив ситуацию, пленённые охотники. Когда Цзара, Шиста и Пте вошли в селение, они тесной кучкой стояли среди трупов врагов и своих сородичей и смотрели на них в нерешительном изумлении.

– Вас только трое? – спросил кто-то негромко.

– А вы думали пятьдесят? – усмехнулся Шиста, присаживаясь на валяющуюся бесхозно жердину. – Что эти скварны остались?

– Они нам не сообщали, – ответил вождь, устало присаживаясь рядом. Всю его голую грудь пересекал большущий рубец, кровь от которого уже запеклась. – Не хотели, чтобы успевшие уйти вернулись и помогли нам перекочевать. Судя по их действиям и разговорам, они хотели обобрать нас начисто – до последней рыбьей кости, только вот увезти зараз им всё не удалось. Они были уверены, что ушедшие не станут атаковать, и совершенно не ожидали опасности с востока. Вы молодцы, – он покивал с уважением в глазах, – Втроём убили двенадцать воинов Мергалона. Два туама и черепугл! Теперь спасти сможем хоть что-то, если отправимся вслед за уцелевшими в лес, не медля.

– Тавтов не поубивали? – спросил Шиста.

– Нет. Благодаря им многие и смогли уйти. Твой Полосатый тоже жив, не волнуйся. Слава валарам, ушли почти все женщины и дети.

– А как они сумели вообще напасть? Раньше же мы всегда засекали их отряды.

– Так то – отряды, – вздохнул вождь, – Делегации. А тут почти две сотни, одновременно ударившие с трёх сторон. Сильно зол был Маур на нас – столько лет плевали на его власть. Теперь, после побоища он и вовсе нас не оставит, хоть целый год будет весь лес осаждать, до самой засухи.

– Мергалон, по слухам, воюет с кем-то, – сказал Шиста. Он мрачно смотрел на остатки бывшего становища и Цзара мог только догадываться, что чувствовал этот опытный воин, жизнь которого тоже теперь изменилась навсегда. Все их жизни теперь изменились. Не осталось в окрамирье туамов, пренебрегающих силой Мергалона.

– Готовится к войне, – ответил спустя какое-то время вождь. – И сейчас ему нужны воины, как никогда. Да что говорить, – Вождь поднялся. – Надо как можно скорей уходить в чащу. Друзья, – он обвёл взглядом Шисту, Цзару и Пте, – Вы славно сражались, таких битв я не видел уже столько, сколько вы ещё не прожили. Вы заслужили почёт и отдых, но сейчас нам нужна помощь каждого воина, и я прошу вас о помощи – нужно уйти и унести как можно больше до темноты.

– Да какие отдыхания, вождь! – поднялся и Шиста. – Я хребет надорву, а этим мерзавцам ничего не оставлю. И пусть Маур хоть собственный язык проглотит от злости!

Мужчины племени (всего, если считать Цзару с Шистой, их было двадцать два), а также несколько женщин, не успевших или не желавших уйти без детей, собрали всё самое необходимое из оставшегося в стоянке провианта и уже через несколько часов двинулись на север – к стене Вирсинкского леса.

Шли молча, никому, понятное дело было не до разговоров, даже детям. Цзара, уже давно познавший, что значит внимание подданных Мергалона, был, тем не менее, подавлен не меньше остальных. Он сильно привязался к племени Голого Солнца и порой почти до конца пропитывался их относительной беззаботностью, однако в глубине души всегда знал, что рано или поздно она должна закончиться. А в придачу начала подмывать дурацкая, на первый взгляд, мысль, что его присутствие в их племени сыграло не последнюю роль в том, что произошло. И, может быть, не он один мог так подумать?

Пытаясь как-то отодвинуть всё больше гнетущее настроение, Цзара начал усердно оглядываться по сторонам. Он впервые оказался в лесу, о котором в его родном племени никогда не ходило добрых слухов, и он бы мысленно готовился к самым неожиданным и неприятным встречам, если бы не был знаком с Птахом, чью кровь уже давно выпили корни рухи. Пришедший от луноглазых однажды бывал здесь, и, когда друзья с некоторым придыханием, словно в ожидании чего-то таинственного, спрашивали об этом, он со снисходительной улыбкой развеивал их тёмные представления. Да, водились здесь совершенно иные звери и птицы, нежели на равнине, и некоторые из них были и сильны и коварны, но всё же они не имели ничего общего с теми кошмарами, о которых толковали беззубые старики по вечерам у костра. Взаправду существовали и пауки, величиной превосходящие даже скварнов и плетущие не паутины – а огромные сети меж исполинских деревьев, но не было, например, глиняной ведьмы, утягивающей всё встречаемое ей в болото бродящее, словно живое, по всему лесу. По крайней мере, Птах был уверен, что её не было и быть не могло. Не встречал он ни разу также и Утопленного Царя, разрывающего на части заблудившихся, и Летающие Поляны, попав на которые можно было, по слухам, умереть от страха. А вот двенадцатиногих он видел воочию и соглашался, что от них нужно держаться подальше. Но в целом, Птах всегда подытоживал, что и в лесу и в степи нет никого опаснее и сильнее возрекающих, как ни страшны казались бы те, рядом с кем они жили.

Цзара молча перебирал в памяти всё то, что он слышал о Вирсинкском лесе, пока они шли меж огромных сплошь замшелых невероятно древних деревьев, по которым скакали какие-то мелкие зверьки, внимательно разглядывающие их из гущи крон. Справа шёл Шиста, который, по всей видимости, не мог долго молчать, и время от времени просвещал Цзару короткими фразами относительно их пути.

– Тропы почти не видно, – в очередной раз сказал он. – Давно мы по ней не хаживали.

Шедший позади всех Пте что-то прошипел в ответ на своём языке, наверное, не важное, а может и совершенно непонятное, так как Шиста не обратил на это внимание. Цзара молчал, оглядываясь по сторонам. Всё-таки ему в диковинку было отсутствие горизонта и простора степи.

– До места становища не так уж много осталось, – вставил опять Шиста, когда шедшие впереди туамы вдруг остановились по очереди, начиная с головы процессии, оттого, что первый из них – следопыт вдруг резко поднял руку.

– С тропы! – шёпотом крикнул он через плечо. – Спрячьтесь за деревьями!

Сам впередиидущий, пригнувшись, просеменил на несколько шагов вперёд и за мелкой порослью потерялся из виду. Прошло немало времени, прежде чем он вернулся обратно и стал что-то возбуждённо объяснять вождю. Стало понятно, что прятаться больше не нужно, так как говорили они довольно громко, и туамы постепенно стали возвращаться на тропу из своих укрытий. Шиста быстро направился к вождю, и Цзара неспешно последовал его примеру.

– …Он был ранен, – говорил следопыт, когда его услышал Цзара. – Весь исколот и искромсан. Быть может, на гнездо камнеедов напал, да не справился, а дотуда смог добраться. Вот здесь оно его и сцапало. И, похоже, давно – он уже гнить стал… заживо.

– В общем, опасности нет? – спросил вождь.

– Нет. Они сцепились, как два корня, переплетённые между собой. Да если бы и не это, он всё равно бы не представлял опасности.

– Тогда пошли дальше, – скомандовал вождь.

Шиста, который услышал больше чем Цзара, взял его за локоть, и с энтузиазмом повёл вперёд, чуть отклоняясь вправо от тропы.

– Мы догоним, – сообщил он остальным, что последовали за вождём. – Пошли, посмотришь на кой-чего, – добавил он Цзаре.

Через несколько шагов они остановились на краю небольшой проплешины, в центре которой возвышалось огромное разлапистое дерево с тысячей стволов, ветвей и корневых ответвлений, выходящих на поверхность и стелящихся по ней, словно толстые верёвки. Цзара невольно открыл рот, смотря на него, ибо с деревом происходило что-то непонятное, что именно – он понял не сразу, а когда понял, то изумился до крайней степени. Вся конструкция гигантского растения словно ходила ходуном, раскачивалась, извивалась и ежеминутно преобразовывалась. Из общего переплетения подвижных стволов вываливались наружу новые, поглощались обратно и старались всем своим количеством оплести существо, намертво связанное с деревом. В какое-то мгновение животное, почти неподвижное доселе, собрав все силы, извернулось, вынырнуло из этого хаоса гибких ветвей и стеблей, и Шиста с Цзарой невольно отпрянули, хотя стояли весьма далеко. Животное стало одерживать верх над растением, разрывая в клочья его всепоглощающие щупальца своими страшными двенадцатью лапами, и всё это происходило настолько медленно, что можно было в совершенстве рассмотреть каждое движение.

– Это двенадцатиногий, – сообщил едва слышно Шиста, в то время как Цзара не мог оторвать взгляда от огромного, длинного, словно у змеи, туловища, которое уже вновь начали опутывать кровожадные стебли. – А это дерево-стоствольник. Оно питается всякими неповоротливыми животными, и другими растениями, если сможет дотянуться. Но чтобы сцепиться с двенадцатиногим… – он замолчал, покачав головой.

– Пошли, – с трудом отрываясь от зрелища, сказал Цзара и они вернулись на тропу. А два невероятно далёких друг от друга, но в чём-то и очень схожих исполина всё также хватали, кромсали, душили, рвали, ломали друг друга, продолжая неизвестно когда начатую страшную схватку, и словно олицетворяя этим два неразрывно связанных между собой природных начала животного и растительного миров.

Далее путь туамов и Вывернутого Пте не прерывался, и к темноте они вышли к костру, горевшему на краю небольшого колодца, образованного в чаще отсутствием деревьев. Здесь находилось около пятидесяти туамов – в основном женщины, дети, старухи. Почти не было стариков. Около пятнадцати воинов несли караул по всему периметру лесной проплешины, которая уже не первый раз служила временным убежищем племени Голого Солнца. Вот только во все другие разы здесь было куда тесней.

Охотники, пришедшие с вождём разбили к прочим ещё один большой арду, что принесли с собой, отнесли пищу и необходимые вещи во временный склад и в большинстве своём улеглись спать после общего ужина. Цзара, Пте, Шиста, вождь, один из уцелевших шаманов и ещё несколько зрелых мужчин, которых Цзара почти не знал, остались у костра. Костёр заполыхал алым пламенем, словно забился в горячем желании к действиям. Яркие всполохи его каким-то таинственным образом стали притягивать взгляды всех присутствующих, чьи лица окрасились багровым воинственным светом, а тени, лёгшие на стены древесного колодца, принялись плясать по стволам огромных деревьев завораживающе и пугающе. Шаман встал, высыпал из мешочка, одного из множества висевших на его поясе, какое-то неизвестное вещество, похожее на перемолотый мох, и кинул его в огонь. Костёр мгновенно рванулся вверх, вытягиваясь, словно ствол молодого дерева, из оранжевого превратился в жёлтый, зелёный, затем осел, сделавшись шире, выплеснул в разные стороны яркие языки, похожие на капли разбрызганной воды, и снова неохотно стал прежним. Пока с огнём происходили эти странные действия и все, завороженные моментом, смотрели только на него, шаман уже раскурил трубку, набив её зельем какого-то необычного аромата, и передал её вождю.