– РРРУКИ ФУ! РРРУ-КИ!!! – словно уж изворачивался Мини-Гера, когда его за ухо выводили на улицу.
Стеклянные двери автоматически закрылись за его спиной. Гера дотронулся до горевшего уха и посмотрел по сторонам. Встретивший его ночной город шумел полифонией шагов, голосов и моторов; Новый Арбат сиял неспящими окнами, ксеноновыми фарами и неоновыми вывесками. Вдоль обочин и на тротуарах стояли машины – одни приезжали, другие уезжали. Из них выплывали девушки, расфуфыренные как едва столкнувшиеся с цивилизацией дикарки, на высоченных каблучищах, с размашисто накрашенными губами. Их оценивающе рассматривали сомнительного вида юноши в наборах (квази-)дорогой одежды. Тем временем фиолетовый не спешил выходить – кто его знает, может, игра пошла.
Вдруг из-за угла явно с серьезными намерениями выбежал целый выводок чумазых чернявых детей четырех, пяти, шести, семи лет:
– Дядя, дай, денег! По-братски, дай денег, дядя! Дядя, кушать хочу! – обступили они Мини-Геру.
– Ай, гулять так гулять! – решил Геракл и кинул детям последний полтинник, чем вызвал их нескрываемое возмущение.
Едва вырвавшись из их толпы, Гера устремился в сторону Октября с твердым намерением тусануть во что бы то ни стало.
– Э, брат, куда ехать? – бросились ему наперерез таксисты.
– На кайфушки! – смешливо выкрикнул Гера и, подпрыгнув, пристукнул в воздухе каблуками.
Страшно хотелось по полной.
4
Ада была лучшим из того, что случалось со мной в жизни – злая богатая кокаиновая телка со склонностью к полноте – она очаровала меня моментально. Прежде я уже видел ее на Дамочке и пару раз в МГУ – теперь же она появилась в Опере. Крепкий зад и шикарный бюст, прикрытые коктейльным платьем стоимостью с половину моего гардероба, относились к категории тех самых, коими можно свершить революцию; блестящие черные волосы спадали на загорелые плечи, окаймляя красивое лицо, оттененное бархатом карих глаз, сражавших наповал холодным выражением акулы-людоеда. В этом взгляде читалось: есть только я. Других людей она воспринимала как топливо – нечто неодушевленное, пригодное лишь для того, чтобы служить компанией или обслугой. Я обожал таких.
– Бэбэ, ты одна? – нагло вклинившись между ней и ее замолчавшими на полуслове подругами, поинтересовался я.
Молниеносным взглядом Ада просканировала меня с ног до головы.
– Хочется ответить, что да, но со мной вон те красотки, – включив режим наибольшего благоприятствования, ответила она и кивнула на двух губастых невысоких брюнеток с танцевальными фигурами, недовольно косившихся на меня из-за спины.
– Привет! Красивое платье. Дай пять! Выпьете со мной? – повернувшись к телочкам, проговорил я с надменной улыбкой.
Телочек очень подкупает, когда один незнакомый юноша угощает сразу их всех. Поверив в образ славного молодого мажора, счастливо пребывающего в состоянии перманентного загула, они были рады простить мне мое дерзкое появление. На самом же деле я шел ва-банк, на последние гроши заказав все это пойло. Время близилось к утру и денег оставалось только на такси, а времени ровно столько, сколько требуется чтобы осушить стакан виски-колы, для того, чтобы позволить Аде убедиться – я именно тот классный парень, с которым она хочет провести ночь.
Бит рассекал воздух, мы обсуждали клубы и шмотки. Телочкам нравились мои суждения – непринужденные, но категоричные. Важно было сохранять баланс – не переборщить с понтами, но и не показаться слишком демократичным. Для них это значило бы, что я лузер, а для меня, что секса этим утром не будет.
«что делаешь? приедешь в блэк октобер?» – как птичье говно на рукав, упало мне на телефон сообщение от терпилы по имени Гриша – сам по себе, как и птичье говнона рукаве, он мне в хуй не упирался, но встреча с ним все же сулила удачу с этими телками.
«я в жопере. давай через полчаса в санрайзе позавтракаем! телок привезу» – потуже натянул я пружину медвежьего капкана.
Гриша действительно чем-то смахивал на старого Балу. Трапецевидный второкурсник с отменно некрасивым лицом и платиновой кредиткой – я выцепил его на каком-то дне рожденья и взял в оборот, всем своим видом, поведением и разговорами дав почувствовать, что вся моя жизнь – сплошной праздник с ту секси курочками, лучшими клубами и безудержным весельем, проходящий по формуле «там, где Шома – там кайфово», как написал в своем микро-блоге один мой приятель.
«заметано, жду там» – спустя полминуты ответил Гриша.
С холодным лязганьем метала капкан захлопнулся.
– Поехали в Санрайз, позавтракаем! – силясь перекричать изнывающий гул дрянной электронной композиции прокричал я в Адино ухо.
– Что? – не расслышала она.
– В Санрайз! Завтракать! Бери подруг, если хочешь!
Ада мельком взглянула на свои усыпанные бриллиантами часы – больше, чтобы я обратил на них внимание, чем, чтобы узнать время – и благосклонно кивнула.
Мы отправились на Новый Арбат.
Гриша всем своим необъятным пердаком уже растекся по двухместному дивану в лоснящемся полумраке этого неприлично дорогого и некогда модного заведения. С раскрасневшимся лицом он попивал виски и ковырялся в зубах, переваривая суп из акульих плавников.
– Здравствуйте, вчетвером будете? – белоснежной улыбкой, слишком искренней для пяти часов утра, встретила нас насоляренная хостесс.
– Здрасти, нас уже ждут, – ответил я, пропуская вперед телочек.
Гриша приветственно поднял руку.
– Оу, брацкое сердце! Как ты? – тепло приветствовал я его и с улыбкой добавил, – не помню, как кого зовут, сами познакомитесь.
– Тебя-то как зовут? – усаживаясь рядом со мной, поинтересовалась Ада.
– Зови меня Жано, – сделав бессмысленный реверанс кистью, попросил я.
– Окей, а я Ада.
– Айаада?
– Просто Ада.
– Окей, просто Ада. Тебе сегодня уже говорили, что ты просто прекрасна?
– Возможно, в Опере было довольно громко.
– Ладно, будем считать, что я первый, – бросил я и повернулся к ее подругам, – кстати, Гриша сказал, что он крабовый король с Камчатки?
Все уже наелись и напились, когда за одной из телочек приехал ее бойфренд, а я, оставив Гришу с другой и нашим общим счетом, похлопал его на прощанье по плечу и заговорщицки прошептал "ты мой должник, брат". После чего поспешил удалиться вместе с Адой, как бы невзначай обмолвившейся, что живет на Пречистинке, в трех минутах езды от Санрайза.
– Мы с мамой недавно вернулись из Нью-Йорка, два месяца там проторчали, – поделилась Ада, – теперь режим нафиг сбился, по ночам спать не можем.
– Сейчас мама тоже не спит?
– Неа. Я тоже спать не буду, с собакой гулять пойду.
Поняв, что в гости попасть не удастся, я все же решил проводить ее до подъезда с мраморной лестницей, украшенной всякой кованной хренью.
– Погуляешь со мной с собакой? – предложила Ада.
– А что мне за это будет?
– Думаю, тебе понравится.
Ротвейлер по имени Фридрих встретил меня радушно и сделал вид, что сразу же принял за своего, но по глазам было видно, что ревнует. Выгуляв его на Гоголевском бульваре, мы вернулись к дому.
– Ну, что же. Спокойно ночи, бэбэ, – устало проговорил я, передав Аде поводок.
– В смысле? – удивилась она, – ты не зайдешь?
– Хочешь познакомить меня с мамой?
– А она скоро уедет.
Извинившись за раннее вторжение и перекинувшись с силиконовой ту секси мамой парой фраз, я прошел в Адину комнату и дождался пока она вернется из душа.
Пышное, загорелое тело, завернутое в розовое полотенце немедленно пробудило меня к жизни.
– Это еще ничего не значит, – лукаво улыбнулась Ада в ответ на мою ухмылку.
– Конечно, ничего, – ответил я, подняв ее на руки и бросив на кровать – под звук захлопнувшейся входной двери.
5
Когда в МГУ запретили курить, а в первом гуме возвели специальные аквариумы с неработающими вытяжками (те самые, где иные завсегдатаи проводили по восемь часов в день), обделенные второгумовцы переместились с сачка в предбанник подземного бункера. За закрытыми дверьми из обшарпанного ДСП дребезжащий светильник кое-как освещал огороженный перилами пятачок в три квадратных метра и пролет бетонной лестницы, уходившей куда-то в темноту. В поисках укромного места, где можно было беспалевно дернуть шмали, мы спускались туда с пацанами. На потрескавшейся плитке неопределенного цвета неизменно валялся мусор – пластиковые бутылки, окурки, картонные тарелки из-под пиццы и подобное дерьмо. Дальнейший же проход в terra incognita преграждала железная дверь с нанесенными через трафарет запрещающими надписями. Иногда эта дверь со скрипом отворялась и изрыгала краснолицых пролетариев с остекленевшими глазами, одетых в пыльные темно-синие робы. С лютой ненавистью бросались они на щуплых первокурсников, крича благим матом и даже распуская руки.
– А чо они так кипишуют? – поинтересовался Муслим, когда мы оказались у входа в подземелье.
– Ну, так это стратегический объект, – объяснил Гнус, – там же где-то вход в Метро-2 спрятан.
– Да, я ебал, – скептично посмотрел на него Муслим, – это, братуха, все сказки венского леса.
– Ну, может и так, но я через эти катакомбы согнувшись в три погибели чуть ли не до метро Университет доходил.
– А что там нужно делать? – вмешался я.
– Дуть, – глупо хихикнул Гнус и достал из кармана пакетик гидропоники с пластиковой молнией – в какие обычно кладут запасные пуговицы.
– Ну, пойдем приколимся. Заодно и шабанем.
– Только идите строго за мной, – наказал Гнус, – пока на место не придем – не смеяться, разговаривать только шепотом.
– Базару нет, – согласился Муслим, но по глазам было видно – не без иронии.
Гнус открыл дверь и прислушался к сквозняку, доносившему запах пыли и плесени. Путь был свободен. По очереди переступив порог, мы оказались в длинном коридоре: налево дрожал блеклый свет лампы накаливания и слышались звуки радио – похоже, там располагалась каптерка. Нам же в любом случае надо было направо. Юркнув в темноту и стараясь не топать, мы пробирались между бетонных стен и бесконечных хитросплетений труб и проводов – где-то перешагивая через них, где-то нагибаясь, чтобы пролезть. То и дело из-за углов слышались голоса и звуки шагов – краснолицые могли наброситься на нас в любую секунду. Под землей кач Муслима не возымел бы никакого действия, а драться с этими тварями на их территории казалось безумием. Пришлось бы бежать. Но, к счастью до этого не дошло – преодолев метров триста или пятьсот, оставив позади многие развилки и повороты, мы оказались в помещении с высокими потолками и металлической лестницей, уходящей наверх – там, на высоте примерно четырех метров, по периметру комнаты проходил узкий балкончик с перилами из арматуры, а в темном углу между теплых труб были спрятаны водный и парашют.
– Ну что, через что покурим? – Гнус предоставил нам выбирать.
– Как в кайф, пацаны, – равнодушно ответил Муслим.
– Давайте для разнообразия через парашют, – решился я.
Гнус выпятил нижнюю губу и покорно кивнул. Парашют представлял собой верхнюю половину двухлитровой пластиковой бутылки с крышкой из кусочка фольги с несколькими проделанными иголкой дырочками, вдавленного в горлышко на пол фаланги. Снизу к бутылке герметично крепился пустой целлофановый пакет.
Гнус достал увесистую шишку и стал увлеченно измельчать ее гриндером, а когда закончил не справился с управлением и уронил все на пол.
– Блядь! – вскрикнул он, но, опомнившись, зажал себе рот ладонью.
– Все нормально, не просыпалось, – успокоил я его, подняв с пола гриндер – тот каким-то чудом не раскрылся, сохранив в себе все до последнего крапаля.
– Блин, не могу, все из рук валится, – посетовал наш проводник.
– Это тебя джинны подъебывают, – поставил диагноз Муслим.
– В плане?
– Ну, джинны – джинны, есть, – Муслик не знал как еще объяснить.
– Братан, я не понимаю все эти ваши рэпперские штучки. Что значит "джинны подъебывают"?
– Ну, джинны, хуй его, типа бесов, демонов.
– И че они?
– Ну, походу, поселились в тебе и нет-нет подъебывают, – очень спокойно объяснял Муслим, как будто говорил о чем-то само собой разумеющемся. Среди кавказцев вообще считалось очень приличным разбираться в таких вещах.
– Они, братан, попутаешь, иногда целыми семьями в человеке живут. Могут разрушать тебя и мешать всячески, могут наоборот помогать – в учебе или спорте или бизнесе или с телками. По-разному. Ты не затягивай главное – лучше на корню эти движения пресекать.
– А как это можно пресечь? – поинтересовался Гнус, засыпав размельченную шмаль в фольгу.
– Ну, есть ритуал, короче. Я один кон видел как мулла в Нальчике из типа джиннов изгонял. Тот, бедолага, весь трясся как в лихорадке и быстро-быстро говорил хуйню какую-то. Чуть не отъехал, но, слава богу, выжил и очистился.
– Есть зажигалка? Подожги, – попросил меня Гнус, а сам стал вытягивать пакет из бутылки, постепенно наполняя его дымом, – а если хорошие джинны, их не надо выгонять?
– Как не надо!? – оскорбился Муслим, – Даже если они кайф тебе поддерживают, все равно это нечисть.
Гнус снял пробку из фольги, наполненную выгоревшей шмалью, и подставил Муслим горлышко. Тот в свою очередь резко вдохнул дым, так, что пакет засосало внутрь бутылки.
– А как они в человека попадают? – уточнил я.
– Могут во сне в тебя поселиться, – выдохнув дым, проговорил Муслим и вернул парашют Гнусу, – ко мне один кон приходил джинн. После первого курса поехал на хату, а у нас в Нальчике дом, и я на втором этаже живу. Короче, жаркая ночь, пиздец, выдалась! Я ворочаюсь, в каком-то полубреду. И, значит, среди ночи просыпаюсь от какого-то рыка – как будто, хуй его, аллигатор в окно ломится.
Хапнув больше чем нужно, я проглотил часть дыма не в то горло. Заметив это, Муслим любезно прервался и прикурил сигарету, дав мне придти в себя.
– И чо, и чо? – спросил я откашлявшись.
– Ну, в окно смотрю – нет никого. Лег опять на кровать, только засыпать начинаю – опять звуки. Я встал, думаю, закрою лучше, чтоб не мешало, а тут передо мной – ебанный свет – восьмирукое уебище с рогами – и как в глотку мне вцепится, как начнет душить. Я, бля того рот ебал, уже синеть начал. Изо всех сил пытаюсь его оттолкнуть, вырваться, но вообще не вариант. И тогда я начал аяты читать (из Корана стихи, жи есть) и, чувствую, у джинна хватка ослабевает. И я тогда вырвался, на балкон выбежал и во двор спрыгнул.
– Жесть, – прохрипел Гнус с набранным в легкие дымом.
– А куда джинн делся?
– Исчез. Там уже проснулись все – пахан, матушка – гай, гуй, сынок, чо случилось… Но прикол в том, чо у меня на шее синяки остались.
– Да ну хуй! Стремно было?
– Ну, как тебе сказать? Прикинь, чо тебя рогатая тварь с восьмиэтажный дом душит… Охуеешь, братуха, с такой темы? – спросил Муслим и тут же, дабы не оставлять недосказанности, сам же ответил, – Охуеешь.
Скурив еще по паре парашютов, мы отправились назад. Даже будучи убитым в хлам, я не боялся пролетариев.
6
– Э, поручик! – позвал Хусик официанта, – еще вазу с фруктами сделай – чтоб на столе пусто не было. Напитки скоро будут?
– Бармен уже готовит,– учтиво склонил голову загорелый холуй с идеальным маникюром, – что-нибудь еще?
– Еще кальян на вине в чашке из яблока принесите, – попросил Боря, бессмысленный квадратный мажор, которого невесть зачем притащил с собой Алишер.
Тем теплым апрельским вечером парни – Ислам, Хусик, Алишер и Боря – сидели в кальянной во втором этаже столь модного среди неистовствующих нацменов кинотеатра Ноябрь и неторопливо тянули двенадцатилетний виски с бодрящей Кока-колой. Восточная музыка и персидские ковры на полу и стенах создавали подходящую атмосферу, а две проходившие мимо грязнухи с копнами платиновых волос и глубокими декольте, не устояв перед добродушным исламовским «иди сюда, туда-сюда», присоединились к компании и теперь с аппетитом ели одинаковые салаты, улыбаясь шире, чем могли раздвинуть ноги. Впрочем, интересны они были только Исламу – остальные не обращали на них никакого внимания.
– Братан, сам кто по нации? – поинтересовался Алишер у оперативно сработавшего кальянщика.
– Араб, – не отрываясь от своего ремесла, отрекоммендовался тот.
– Уаай, братское сердце! – обрадовался Ислам, – асаламу алейкум!
– Вуалейкум салам, – смущенно отозвался кальянщик, пожимая протянутую руку.
– Меня Ислам зовут.
– Саид.
– Откуда сам, Саид?
– Из Сирии.
– Я с Ингушетии.
Саид понимающе закивал, а все присутствующие за столом, кроме телочек (у которых были заняты рты), последовали примеру Ислама, представившись, сообщив откуда они и непременно поручкавшись с кальянщиком. А Боря, приехавший в Москву из Норильска, даже упомянул, что его семья занимается никелем.
– Ты муджахид, Саид? – поинтересовался Алишер.
– Да, – добродушно улыбнулся тот, решив, что над ним подтрунивают.
– Красавчик! – обрадовался Алишер, – давай телефонами обменяемся? Как-нибудь вместе покайфуем.
– Номерами? Давай… – немного настороженно согласился кальянщик.
Пока Алишер записывал номер нового знакомого за столом повисла неловкая пауза. Впрочем, неловкой она была только для телок, не понимавших в чем прикол, и, в глубине души, для Бори, которого происходящее привело в некоторое недоумение – но, желая быть в теме, он не подал вида.
Когда Саид по казенным надобностям скрылся в подсобке, Ислам лениво вытащил из внутреннего кармана кожаного пиджака золотой, инкрустированный бриллиантами Нокиа Сирокко.
– Кайф, Марку позвоним? – предложил он.
– Да, я ему набирал уже, этому ебанату, – раздраженно отмахнулся Хусик, – говорит с телками какими-то обедает – часов шесть уже – цену себе, бля, набивает.
– Оу, Марк! – не дослушав Хуссейна, уже приветствовал меня Ислам, – здарова, братан! Че, делаешь? – не смотря на то, что музыка в кафе играла еле слышно, он зажимал одно ухо пальцем и кричал, как будто говорил по межгороду.
– Здарова, Ислам! Да вот из кабака выхожу, – тяжелой поступью поднимаясь по ступенькам, ответил я. Чинно оттрапезничав с Фросей и Мирой в Black November баре, расположенном в том же здании, что и кальянная, я прикидывал планы на грядущую ночь.
– А с кем ты?
– Да тут с девчонками, они уезжают уже, – не желая афишировать, что ужинал с Мирой, напустил я тумана, – а ты что делаешь?
– В Ноябре – с пацанами, кальянчик, чота-чота, – обрисовал Ислам, – кайф, подтягивайся.
– Давай, я рядом – скоро буду.
Распрощавшись с подругами у металлоискателя, что возле парадного входа, я, лавируя между группками прогуливавшихся по кинотеатру патлатых молодых людей в черных кожаных куртках, поднялся в кальянную и присоединился к парням.
– GTA Vice City игра, есть, – сходу начал я объяснять, – там в зависимости от района, на пятаках разные банды тусуются, толпишками по три-четыре человека – японцы, гаитяне, итальянцы, кубинцы – вот в Ноябрь заходишь – и, пиздец, одна чернота куда ни глянь, как будто в гетто попал, я ебу!
– И при чем все разных национальностей, – подхватил Хусик, – щас Гера со своими кентами подходил салам закинуть – один грек, один аварец, два осетина, чеченец…
– У нас, братан, тоже ассорти, – поддежрал Ислам, – ингуш, таджик, еврей, азербайджанец, русский. Сейчас со своими не модно тусоваться…
С четверть часа послушав о национальных коллизиях, блондинки, пообещав увидеться с нами ночью в клубе, упорхнули. После себя они оставили лишь номера телефонов и приличный счет. Следом стали собираться Боря и Алишер, строившие наполеоновские планы на ночь, в которых нам места не было.
– Да, мы и сами скоро пойдем, – сказал Ислам, – давайте тогда счет попросим.
– Эу, поручик! – привычно позвал Хуссейн, – посчитай нас, ну!
Загорелый послушно засеменил к кассе.
– Твой Верту, братан? – обратил я внимание на Борин телефон, пока мы дожидались счета, – восемь грина он, да, новый стоит?
– Да, – безразлично кивнул мажор.
– У меня, просто, тип один знакомый – Джафар – поехал один кон на Рублевку продавать такой какому-то деду. Приезжает, короче, видит там замок неебаться – башни, не башни, хуй его. Звонит в ворота – ему, прикинь, открывает накачанный негр в леопардовой шкуре. А Джафар шабанул перед тем как ехать – ну, думает, хуй с ним, мало ли кто, как время проводит. Так и так, объяснил: вот, привез телефон продавать. Ну негр ведет его в дом и заводит в такую комнату, типа зал тронный. Там сидит дед в мантии из чернобурки, в короне – понял, да – как положено все. И такой, зачем, говорит, ты пришел ко мне, черный мальчик? Джафар – ну, чота-мёта, вот там созванивались с вами по поводу Верту, я привез – че, будете покупать, не будете? Дед его такой послушал и говорит: "Черный мальчик! Я велю спустить на тебя собак!"
– Да ну нахуй! – всплеснул руками Хусик.
– Ну, по крайней мере, так он мне сам прикалывал.
– Ох, нихуя себе! – мгновенно забыв про мою историю, воскликнул Ислам, заглянув в едва принесенный счет.
– Что там?
– Да тут, пиздец, какой ценник, оказывается. Мы на шестнадцать штук посидели. С тебя, Боря, с твоим кальяном и выпивкой вообще десять штук получается.
– Блин, а у меня всего десять, – расстроился Боря, который последний час только и думал о том, как классно поедет тусоваться.
– Кальян – восемь, две виски-колы по касарю, – безапелляционным тоном произнес Ислам.
В компаниях вроде нашей не принято было считать кто сколько должен – все кидали в общий счет с запасом – немного больше, чем за себя – или сразу за всех, если у других не было денег, а у тебя их было слишком много. О тратах и счетах не принято было говорить, но в данной ситуации это правило работало только для Бори, смиренно принявшего вердикт. Лишь на какое-то мгновенье его умаляющий взгляд вцепился в Алишера, но тот лишь равнодушно отвернулся – он был за рулем и за весь вечер выпил стакан газировки. Делать было нечего – вытащив из портмоне последние девять тысяч семьсот рублей, он, чуть не плача, протянул их Исламу.
– Ладно, пару бумаг себе оставь, раз последние – я за тебя докину, – махнул рукой Ислам.
Боря благодарно посмотрел на Ислама. «Вот это красавчик!» – прочел я в его взгляде. Едва знакомый парень не допустил, чтобы он остался совсем без копейки, отдав за него свои двести рублей! "Это потому что все мы братья – я хоть и не черный, но меня приняли как своего и проявили заботу обо мне. Поэтому за этих ребят я порву!" – промелькнуло в голове у Бори.
– Спасибо, – смущенно промямлил он, прощаясь с Исламом.
– Ладно, – подмигнул Ислам и, придержав Борину руку, серьезно добавил, – в следующий раз рассчитывай свои возможности, пацан за свои слова отвечает.
– Да… просто не знал, что тут такой ценник ненормальный, – расшаркиваясь промямлил бедолага.
– Нормально делай – нормально будет, братан, – Ислам похлопал его по плечу.
Тучные фигуры Бори и Алишера понуро спускались по широкой мраморной лестнице, отсвечивая оголенными копчиками, как-то очень по-доброму выглядывавшими из щели между курткой и джинсами. Было видно, что магия пятничного вечера для этих парней уже улетучилась вместе с Бориной десяткой.
– И чо, и чо? – спросил я мнения друзей.
– Я на дальняк схожу, – сообщил Хусик.
– Да давай еще здесь посидим, – предложил Ислам.
Решив, что он шутит, я все же поднялся и одел пиджак. Однако Ислам не пошевелился. Вместо этого он вопросительно смотрел мне в глаза.
– Ну, тебе охота по касарю за стакан платить? – не выдержав, бросил я.
– А! – лукаво улыбнулся он, – так они по пятихатке! А кальян за двушку. Можем здесь еще покайфовать. Есть масть?
"Ох уж этот Исламка! – расслабленно падая на диван, подумал я, – вечно что-нибудь придумает!"
7
Среди ночи мы вышли из безымянного кафе и решили не ехать по клубам. За себя и телок я еще был уверен, а вот пацанов – Геру, Ислама и Хусика – вполне могли не пустить. Вместо этого мы отправились в МГУ, благо тачки было сразу две, а ночь выдалась теплой – к тому же весь этот сталинский ампир в свете ксенона должен был расположить белгородских девчонок к романтике.
Когда мы припарковались у подножия главного здания, Гера включил песню «Мой путь» – дуэт эстрадного исполнителя Тимати и безвременно почившего Ратмира Шишкова. Признаться, она нравилась всем, кроме Геры –онс нее просто кончал. Душа маленького грека, распаленная виски-колой, выдавалась далеко за пределы тщедушного тельца. Он отдавался песне, словно любимой женщине, его выкручивало наизнанку и рвало на части.
– Ратмир, нахуй ты такой красавчик!? – вырывалось из его груди –он был на грани катарсиса.
Мы же, сидя на пыльных капотах представительских лимузинов, – брата Геры и отца Ислама – обжимались с телочками. Сохраняя равнодушные мины, в глубине души все радовались свежему ветру, теплой ночи и намечавшемуся гэнг-бэнгу.
– Гера, поехали, братан, – позвал я устало, когда трэк закончился.
Он оглянулся не сразу. А когда оглянулся, показался каким-то потерянным и опустошенным – святой мракобес, голодный до кайфа и шальной копейки, рудимент девяностых, обреченный на вымирание или судьбу Дон Кихота под мутным московским небом. Он закурил сигарету, взглянул на меня и грустно повторил:
– Нахуй он такой красавчик…
Впрочем, спустя полминуты, сорвавшись с места в нарушение всех мыслимых правил, Гера оставил свою меланхолию на той самой улице – вместе с доброй половиной протектора.
Мы неслись по освещенному фонарями Кутузовскому, унося ноги от предвосходного неба, розовевшего за спиной, будто желая продлить ночь еще ненадолго. Два черных до блеска напидарашенных S-класса летели ноздря в ноздрю – в одном ехали мы с Исламом, в другом – Гера с Хусиком. Поделенные поровну телки болтались на задних сиденьях, как собранная сумка для фитнеса или верхняя одежда или что там еще возят сзади. Едва мы достигли Парка победы, на горизонте пустынной дороги замаячила милицейская Лада, до отказа набитая краснорылыми старлеями и сержантами.
– Ислам, давай прикольнемся! – вдруг предложил Гера по телефону, выведенному на громкую связь.
– Давай! – с готовностью поддержал Ислам, – как?
– Мусоров видишь?
– Над мусорами что ли прикольнемся?
– Да! – дебильным смешком отозвался Мини-Гера, – на скорости давай их подрежем – ты справа, я слева!
– Братан, это ж мусора, – на секунду усомнился Ислам.
– Да похую, зато хаха половим!
– Ладно! Тогда – раз, два, три – поехали!
Как будто на закиси азота, обе тачки рванули со ста пятидесяти до двухсот пятидесяти километров в час и в миг настигли белую с синей полоской машину. Судя по сонным харям пассажиры ехали с дежурства. По замыслу их должно было сдуть в кювет, словно с горкой груженый домашней утварью грузовичек цветного семейства из классической американской комедии. По крайней мере, так я себе представлял.
– УАААА! – кричал Ислам.
– ОНАСЕКИИИИИИМ! – заливался Мини-Гера.
Вжавшись в сиденья, телки от страха и восторга включили ультразвук – на подобии того, что издают чуваки, призывающие верующих на молитву с вершин минаретов; а я успел разгядеть в окно лишь ошалевшие глаза мусоров – размером с чайные блюдца – когда мы со свистом пронеслись мимо них и с металлическим скрежетом ударились бортами друг о друга прямо перед их носом.
К счатью никто не пострадал – сработал АБС. Каким-то чудом затормозив, мы высыпали из машин.
– Вы че, совсем ебанулись? – недоумевали, простившиеся было с жизнью, мусора. Получив бычью дозу адреналина, они уже не выглядели такими вялыми.
– Прикольнуться хотели, – отмахнулся Мини-Гера.
***
В разборках, протоколах и телефонных звонках наступило утро. Телок мы отправили домой. Мини-Гера и Хусик объяснялись с подоспевшими дэпсами, а Ислам с мобильным в руках разгуливал по частично перекрытому из-за аварии Кутузовскому. Выслушивая ругань разъяренного отца, он с недовольным видом пинал по асфальту смятую жестяную банку.
Покасуть да дело, я прогулялся до ближайшей палатки, купил вафельный рожок и, откусывая от него большие куски (облизывать мужчине не престало), неторопливо брел назад.
Тем временем, Ислам, узнав о себе много нового, повесил трубку и направился к обочине, когда путь ему преградил трогавшийся с остановки автобус.
– КУДА ПРЕШЬ, БЛЯ!? – рявкнул водитель.
– ЧО, НАХУЙ?! – с полоборота завелся Ислам, счастливый предоставленному шансу отвести душу. Глаза его мгновенно налились кровью.
Малочисленные утренние пассажиры в ожидании назревающего скандала припали к окнам, оживленно моргая слипшимися со сна глазами. Гера и Хусик тут же навострили уши, а на головах милиционеров сжались пилотки.
Водитель же, вдруг осознав, что сейчас его будут калечить, сменил гнев на милость.
– Не видишь, автобус едет, людей везет? – детским голосом пояснил он.
В ответ разящие удары настоящих костяных кулаков один за другим содрогнули стальной кузов.
– А-ну, выходи, пидарас! – прокричал Ислам в открытое окошко кабины. -Хуй нюхать будешь!
Отпрянув в сторону, водитель решил не испытывать судьбу и, резко надавив на газ, с ветерком понесся к следующей остановке – подальше от греха.
8
Июнь в университете – мертвый месяц – занятия уже не идут, дети приезжают только на экзамены и консультации. Из тех, кто приезжает, примерно половина не курит, а из тех кто курит, процентов девяносто предпочитает делать это на улице. Первогумовские курилки стоят пустыми и даже завсегдатаи, весь год торчавшие в них безвылазно, куда-то испаряются. Именно в такую курилку-призрак я заглянул, сдав последний гос. Прикусив мундштук своего экстра-легкого Парламента, я попытался осмыслить прошедшие годы – что я вынес, чему научился. Итоги огорчали меня. Я узнал процентов десять из того, что мог, пристрастился к наркотикам и алкоголю, постоянно огорчал маму, а круг моего общения замыкался в основном на немыслимых нацменах, точно знавших, что по жизни они хотят кайфовать в кальянных и сверкать туфлями в торговых центрах. Сам я слабо представлял, чем займусь дальше. Ясно было одно – хиповать мне уже хватит. У меня не было ни работы, ни профессии, ни желания учиться дальше. Я стоял, опершись о стену, и затяжка за затяжкой переводил на пепел свою последнюю сигарету, когда мои размышления нарушила Мира:
– Эй, пончик, ты что такой задумчивый? – весело спросила она.
– Шаурмой траванулся, – ответил я первое, что пришло в голову.
Поцеловав меня, Мира стала рядом и насуплено уставилась в окно. Мы молчали. Наконец, я заглянул ей в глаза – там явно шел какой-то мыслительный процесс. Прикусив губу, она смотрела в точку и не обращала на меня никакого внимания. Испугавшись, что из ушей у нее сейчас пойдет пар, я несколько раз провел ладонью перед ее красивым лицом.
– Что? – опомнилась она.
– Сегодня последний гос сдал.
– Пончик, какой молодец! – вернулась она в свой обычный режим, – надеюсь, на «пятерку»?
– Ну, почти – главное, что сдал.
– Чем теперь будешь заниматься?
– Не знаю, хочу в Европу поехать, расслабиться, мозги проветрить.
– Про меня теперь забудешь и больше мы с тобой не увидимся, – грустно перевела она услышанное.