Если клиент всегда мертв. Гробовщик про самые странные похороны из своей практики

In vino veritas^[16]

Алкоголь – это бич. Во всяком случае, для печени этой дамы, постоянно испытывавшей потребность выпить. Пристрастие к зеленому змию привело ее от винных лавок прямо в морг. Итак, мы везли покойницу на кладбище, где ей предстояло воссоединиться с супругом, с которым она при жизни разделяла порочную страсть к спиртным напиткам. Церемониймейстер знал семью, поскольку, как распорядитель похорон, участвовал в погребении большинства ее членов. Ни один мускул не дрогнул на его лице при контакте с винными парами, исходившими из гроба, куда он укладывал покойницу.

Ну а я следовал по пятам за церемониймейстером как верный щенок, потому что зарекомендовал себя с хорошей стороны и добился от погребальных дел мастера права получить необходимые знания, которые позволили бы достойно занять его место.

Я сомневался при положении в гроб, потом – при входе в церковь.

Внимательно рассматривая сыновей покойной дамы при выходе из церкви – обоих сопровождали супруги вместе с детьми, – я шепотом спросил у своего инструктора:

– Поправь меня, если я ошибаюсь, но мне кажется, что оба чертовски пьяны…

Тот невозмутимо повернулся ко мне, посмотрел заговорщическим взглядом и ответил:

– Мне тоже так кажется…

Последние сомнения развеялись, когда мы на какое-то время задержались: обоим мужчинам удавалось сохранять равновесие только потому, что, когда качка и крен становились слишком сильными, каждого из них с одной стороны поддерживала степенная и невозмутимая супруга, а с другой – старший отпрыск.

Мы стали готовиться к перемещению на кладбище, до которого было около трехсот метров.

Один из братьев подошел к церемониймейстеру, тот неопределенно кивнул головой, и мужчина удалился. Когда мы были в катафалке, я спросил у церемониймейстера, о чем он его спрашивал. Коллега спокойно ответил:

– Они сказали, что подойдут через несколько минут. Им жарко, и мучит жажда, поэтому они зайдут в соседнее бистро выпить по стакану воды.

Мы ждали сыновей покойной четверть часа. Дожидались их и скептически настроенные супруги, и отпрыски.

Наконец, поддерживая друг друга под руку и рассчитывая на взаимную помощь, чтобы добраться до могилы, оба брата присоединились к траурной церемонии. Траектория их движения угадывалась по запаху алкоголя, который по мере приближения становился все сильнее.

Я настолько был загипнотизирован зрелищем сложной хореографии братьев, что почти не обращал внимания на распорядителя похорон в течение всей траурной церемонии.

Я пытался угадать, кто из них упадет первым. Им стал старший. Неожиданно качнувшись назад и рухнув на живую изгородь за спиной, он дал знак сыну, уже спешившему на помощь, что все в порядке, и продолжал удерживать равновесие благодаря этой импровизированной растительной подпорке. Теперь он пытался сосредоточиться, чтобы понять слова выступавших на траурной церемонии.

Под стать похоронам было и благословение после псалмов. Каждый из братьев, по-прежнему в сопровождении супруг и отпрысков, подошел к гробу, тщательно прицелился кропилом и обозначил водой фигуру из креста, как это принято не только на похоронах, но и на крестинах. Одному брату этот обряд удался только наполовину. Другой окропил церемониймейстера, стоицизм которого вызвал бы восхищение у самого невозмутимого наблюдателя.

Наступил тот самый момент, которого мы опасались больше всего.

После благословения мы опустили гроб в могилу. Это момент последнего прощания, когда близкие поочередно проходят рядом с краем могилы, чтобы проститься с усопшим. Этот обычай сопровождается довольно распространенным обрядом – олимпийским метанием цветов: принято кидать розу или другой цветок в попытке попасть на крышку гроба.

Для этого необходимо подойти к краю ямы, что чревато последствиями даже для трезвых.

Первый брат кинул розу, не прицеливаясь. Она упала у края могилы. Судя по всему, его посетило желание наклониться над ямой, чтобы подобрать цветок и попытаться попасть им снова на гроб, но его сын, почувствовав приближение драмы, опередил отца, подобрал розу и сам бросил ее в могилу. Мужчина поблагодарил его кивком головы, уступил место брату и рухнул на каменное распятие Христа на соседней могиле.

Второй брат, смутно осознавая, что окропление гроба ему не удалось, собрал в кулак всю свою волю, чтобы справиться с новым вызовом. Закрыв один глаз, он тщательно прицелился и метнул розу, которая упала на крышку гроба. Явно гордясь собой, он произнес:

– Ну ладно… Пока, мама!

Добро пожаловать

Я приехал в больничный морг заранее. Парковка пуста. Жду перед дверью. Одна рука в кармане, а другой держу стаканчик с кофе. В зубах сигарета. Довольно прохладно.

А вот и шеф, один в катафалке. Другой коллега паркуется сразу за ним.

Втроем мы заходим в морг. Сотрудник открывает холодильную камеру и рассказывает о том, что произошло без нас на работе.

На носилках, завернутое в простыню, испачканную кровью и выделениями, покоится тело. Я открываю ее – предпочитаю знать, с кем имею дело. У женщины раздутое красное лицо, а рот и нос заполнены свернувшейся кровью.

Работник морга объясняет, что заморозил ее накануне, чтобы паразиты не расползлись по холодильным камерам.

Мы укладываем ее в гроб и загружаем его в катафалк. Едем на кладбище. Каждый садится в свою машину, чтобы сразу после похорон вернуться домой.

Мы на месте. Едва удостоив нас взгляда, охранник показывает дорогу к кварталу, расположенному в дальней части кладбища.

На месте нас ждут трое могильщиков. Мы удивлены, что их столько. Они объясняют: это для того, чтобы закопать могилу как можно быстрее, до закрытия кладбища. Обычно подобные захоронения делают рано утром или поздно вечером, когда никого нет.

Выгружаем гроб из катафалка. Устанавливаем его над ямой на деревянной платформе. Приподнимаем гроб, один из могильщиков убирает платформу, опускаем. Он встал на место. Вытягиваем веревки.

Отходим от могилы и в двух метрах от нее закуриваем. У кого-то родился спонтанный каламбур. Все грустно усмехаются.

Нам немного не по себе. Один из нас говорит:

– Ну вот, еще одни социальные похороны.

Другой вторит:

– Все-таки тяжело, когда жизнь заканчивается таким образом.

Кто-то добавляет:

– Так хоронят все чаще и чаще.

Нам не по себе. Кто-то должен что-то сказать, но никто не знает, что именно.

Могильщики очень быстро зарывают яму: мы не успели дойти до выхода с огромного кладбища, как они уже закончили работу.

В машине я смотрю на часы – семь минут.

Сейчас мы выпьем кофе, заедем в офис еще немного поработать и поговорим о чем-нибудь другом. Мы уже обо всем забыли.

Добро пожаловать в братскую могилу.

Время – деньги

Однажды на бретонском кладбище я хоронил пожилую даму. По реакции близких покойной создавалось впечатление, что они не придавали смерти родственницы особого значения. Мы установили роскошный гроб из красного дерева, который она выбрала себе по договору оказания ритуальных услуг (дама была очень богата), среди букетов дешевых цветов. Их привезли члены семьи, приехавшие на премиальных «ауди».

Я привлек к себе внимание классическими для похорон словами:

– Дамы и господа, можете подойти ближе, чтобы почтить память госпожи Х.

Они подошли с выражением откровенной скуки на лицах.

– Сначала мы прочитаем несколько молитв, чтобы попрощаться с вашей мамой. Затем почтим ее память минутой молчания. Наконец, мы приступим к погребению и опустим живые цветы в могилу.

Около двадцати человек – дочери, сыновья, зятья, невестки и внуки – смотрели на меня так, как если бы я сообщил им о предстоящем прилете летающей тарелки.

Старший сын подошел ко мне и сказал громко и очень разборчиво:

– Не могли бы вы провести траурную церемонию по укороченной версии? Дело в том, что нотариус назначил нам встречу в связи с вступлением в наследство сразу же после похорон.

Долг прежде всего

– Дорогой, – спрашивает супруга служащего похоронного бюро, – мне очень нравится, что ты ведешь машину очень осторожно, но не мог бы ты ехать чуть быстрее? Иначе я могу опоздать на поезд и не успею вовремя приехать к матери.

– Нет, это невозможно, сегодня дежурю я.

– Ну и что?

– Как это ну и что? Если мы попадем в аварию и погибнем, жандармы будут звонить мне, чтобы забрать тела.

Ох уж этот шуруповерт!

Это произошло в момент, когда закрывали крышку гроба. Родственники пошли вперед и уже находились недалеко от церкви, так как припарковаться в этом районе было сложно. Служащие похоронного агентства накрыли покойного саваном, закрыли гроб крышкой и закрутили винты – теперь он был полностью готов к дальнейшей транспортировке.

Но ритуальщики в отчаянии искали повсюду шуруповерт.

– Да где же он?

– Но он был у тебя!

– Мы не можем уехать без него – на меня и так уже косо смотрят, – добавил церемониймейстер.

За неделю до этого он забыл на кладбище подставки под гроб, а еще ранее потерял кропильницу.

Кто-то сказал:

– Так, давайте начнем с начала: кто что делал?

– Шуруповерт принес я.

– Хорошо, что дальше?

– Повсюду были цветы, и поэтому я положил его в гроб.

Слов было много, но все они оказались бесполезны. Тогда было решено сходить в катафалк за запасной отверткой, которую нашли с большим трудом, потому что она хранилась в старом ящике под сиденьем, и открыть ею гроб, чтобы посмотреть, нет ли там шуруповерта. Винты были закручены очень туго, открутить их стоило немалых усилий, но все-таки они поддались. Крышку гроба сняли. Шуруповерт был там.

Гробовщики сдержанно поздравили друг друга – из уважения к покойному. Затем они закрыли ящик и уже готовились уходить, как вдруг заметили, что один из них сидит в углу с крайне озабоченным видом. Они поинтересовались, что его так обеспокоило, и тот спросил, кто закрывал гроб в первый раз. Никто точно не помнил. Гробовщики спросили его, почему он задал им этот вопрос.

– Почему? Да просто потому, что мне хотелось знать, как он сумел закрутить винты без этого чертового шуруповерта!

P. S. После того как я рассказал эту историю нескольким близким, мне кажется важным обратить внимание на два момента. Во-первых, это случилось на самом деле – я не придумал. Во-вторых, произошедшее так и осталось для меня загадкой.

Миротворец

Родственники в полном смысле этого слова разделились на два лагеря – сына и дочери покойного – и никогда не приближались друг к другу ближе чем на десять метров. Это была буферная зона, которую церемониймейстер и команда носильщиков во избежание кровопролития предпочли бы видеть заполненной как минимум двумя или тремя подразделениями полицейского спецназа.

Ненависть бурлила в каждой из групп, члены которых бросали на врагов взгляды, полные злобы. Это чувство было гораздо сильнее раздражения по отношению к нахалу, осмелившемуся припарковать машину не там, где надо, – нет, речь идет свинцовой ненависти в кристально чистой форме. Например, это мог бы чувствовать убежденный вегетарианец при виде корриды.

Итак, лидерами группировок потенциальных боевиков были брат и сестра. Их сходство было тем более поразительным, что они обменивались одинаково испепеляющими взглядами и были готовы убить друг друга.

Если время от времени, оторвавшись от своих групп, кто-нибудь осмеливался нарушить личное пространство других, тотчас же сыпался град оскорблений:

– Да что он/она здесь делает?! Пусть идет куда подальше и не отравляет воздух своим присутствием!

Да, это были действительно высокие и утонченные отношения.

Положение в гроб стало для церемониймейстера стратегической игрой, так как все хотели присутствовать при этой процедуре, что, впрочем, было скорее исключением из правил. Но ни один из членов племени не допускал возможности находиться в комнате одновременно с кем-нибудь из противников. Приходилось искать компромисс, как и в случае с закрытием крышки гроба. В итоге от каждого из детей был только один представитель в отдельном углу комнаты, становшейся от этого разграничения еще теснее, который старался во что бы то ни стало не встречаться взглядом с членом противоборствующей группировки. Во время самой процедуры они внимательно следили за происходящим и фиксировали малейшие жесты служащих похоронного бюро, которые чувствовали себя крайне дискомфортно, хоть и привыкли к напряженным ситуациям. Церемониймейстер стоял между двумя представителями, прилагая колоссальные усилия, чтобы скрыть братские взгляды, которые могли бы выглядеть оскорбительными и вызвать кровавую битву. Сначала вышел первый представитель, и только потом за ним последовал второй, убедившись, что тот удалился на достаточное расстояние.

Каждый отправился в церковь отдельным маршрутом. Брат в сопровождении своего клана вошел в нее первым. Они сразу же попытались занять места в первых рядах по обе стороны гроба, но церемониймейстер, воспользовавшись полномочиями, усадил их слева. Затем пришла сестра со своим племенем. Поскольку левые ряды были заняты братским враждебным кланом, им оставалось сесть по правую сторону от гроба.

Траурная церемония была довольно короткой: каждый из детей пожелал перед уходом отдать дань памяти отцу в качестве его самого любимого ребенка. Умудренному жизненным опытом кюре пришлось принимать родственников в два приема, которые привели его к противоречащим друг другу выводам, и он принял соломоново решение: руководить траурной церемонией будет он, а выступать на ней получат право только друзья, не участвующие в конфликте. Так что с речью выступил друг детства покойного, благородный старик, сумевший поочередно развеселить и тронуть до слез всех присутствующих, рассказав забавные истории. Он говорил уверенно, но в конце выступления, судя по всему, захотел сказать что-то другое, немного замялся, потом передумал и закончил речь очень эмоциональным прощанием.

Позднее он признался церемониймейстеру, что ему хотелось произнести несколько слов о детях покойного, который любил обоих и всей душой желал их примирения, но, увидев выражения их лиц, счел благоразумным отказаться от этого намерения. По прошествии времени он понял, что поступил правильно.

Затем все встали, чтобы попрощаться с покойным. Процедура была простой: те, кто сидел справа, поочередно вставали, брали кропило в кропильнице, находившейся справа от гроба, огибали свой ряд и направлялись к выходу; располагавшиеся слева делали то же самое.

Предстояла кремация. В этом случае родственники проводили благословление и в церкви.

Как обычно бывает при большом стечении людей, вокруг гроба царил некоторый беспорядок, и последние поднявшиеся со своих мест смешивались с уже стоявшими родственниками и теми, кто припоздал с выражением соболезнований. Слышался легкий шум, и вдруг он внезапно прервался. Церемониймейстер понял, что сейчас случится драма, которой так опасались.

Брат и сестра очутились друг напротив друга, каждый со своей стороны гроба. Казалось, что речь идет об искажающих изображение кривых зеркалах, обладавших способностью менять пол на противоположный для тех, кто посмотрел бы в них. Тот же цвет волос и глаз, те же искаженные злобой черты лица, та же звериная ненависть и даже тот же взгляд.

Откровенно говоря, сегодня никто не смог бы с полной уверенностью сказать, кто первым начал оскорблять и плюнул в другого, отпустил оплеуху и получил в ответ. С искаженными злобой лицами они вцепились друг другу в воротники, по всей видимости угрожая задушить. Для них больше не существовало никого: ни людей, ни гроба, в котором лежал труп их отца.

Присутствующие оцепенели, старый священник бросал дикие взгляды, без умолку повторяя:

– Только не в храме Господнем! Только не в храме Господнем!

Напрасно. Те ничего не слышали и не видели, хватая друг друга за все, во что только могли вцепиться, и обмениваясь ударами прямо посреди церкви.

В драку решительно вмешался церемониймейстер, но ничего не смог сделать. Он властно приказал членам семьи разнять дерущихся. После некоторых физических усилий и увещеваний родственникам все-таки удалось развести их в стороны.

Хотелось бы верить, что, придя в себя, воинствующие брат и сестра будут иметь жалкий, сконфуженный и пристыженный вид. Ничего подобного. Им пришлось выйти из церкви (каждому через отдельную дверь), так и не попрощавшись с отцом.

Теперь церемониймейстер переживал за старого священника. Сидя на стуле, тот, мертвенно-бледный, постоянно повторял:

– На похоронах собственного отца, в храме Господнем!

Он пребывал в состоянии шока, и его госпитализировали из-за легкого недомогания, но вскоре он удалился в дом престарелых: проводить мессу после увиденного казалось ему уже бессмысленным.

Что касается работников крематория, те не стали разводить сантименты: их предупредили заранее, и родственников они встречали вшестером. Они разделили драчунов еще перед траурным залом и сообщили, что при малейшем поползновении к скандалу сразу же вызовут полицию. Запугивание гневом божьим оказалось неэффективным, а вот угроза применения полицейского электрошокера возымела действие.

Тема для медитации

День был действительно ужасным. Произошло необъяснимое искажение статистики похоронного бюро, и все самые сложные вопросы приходилось решать одновременно. В тот вечер сотрудник ритуального агентства вернулся домой поздно, обессиленный и мечтавший растянуться на диване и насладиться более чем заслуженным отдыхом. Но он недооценил свою супругу: она яростно осыпала его упреками, припомнив какую-то основательно забытую историю с немытой посудой, неубранным мусором и прочими мелкими обидами повседневной жизни.

Похоронных дел мастер уже собирался было дать достойный ответ, но тут в его голове всплыл прожитый день. Сбитый машиной подросток, скончавшаяся от скоротечного рака молодая женщина и еще одна, ровесница его жены, умершая в ванне от кровоизлияния в мозг, пока ее муж играл с их двумя детьми, – все трое даже не подозревали о происходившей в это время трагедии.

И тогда он не нашел других слов, кроме как «Я люблю тебя, дорогая».

Благодарность за Баха

Это была гражданская панихида, простая и без прикрас: вступительная музыка, обращение к собравшимся, небольшая поэма, еще один музыкальный пассаж, краткий текст, заключительное слово и прощание с усопшим на третьем музыкальном отрывке. Такая церемония без подготовки была под силу любому распорядителю похорон. К тому же в панихиде участвовали только самые близкие родственники.

Провести подобную траурную церемонию был способен и наш церемониймейстер. Он бросил взгляд на распечатанные тексты: «Я завтра на заре, когда светлеют дали, отправлюсь в путь…» Да, классическое стихотворение Виктора Гюго. Что дальше? «Смерть – ничто. Я просто перешел в комнату за стеной». Шарль Пеги^[17]… Еще одно классическое произведение. Он отложил ксерокопию и стал читать текст наизусть без всякого повода, ради развлечения. Затем он направился к холлу, готовясь встречать родственников, которые должны были скоро прийти, что и произошло в назначенный час. Церемониймейстер любил пунктуальных людей, тем более что прошлая неделя выдалась тяжелой, да и сейчас работы хватало с лихвой.

Итак, служба началась. Церемониймейстер был крайне сосредоточен и собран, читал тексты мягким спокойным голосом. Затем он включил музыку. Концерт Баха.

Он отошел на шаг и осторожно прислонился к стене спиной. Зная, что отрывок будет довольно продолжительным, стал слушать сам. Сначала рассеянно, потом все внимательнее. Музыка Баха ему нравилась: одновременно спокойная и глубокая, грустная, но вместе с тем заряжающая энергией и такая умиротворяющая в самом разгаре этой напряженной недели.

Он услышал шепот. Люди говорили между собой – очень тихо, иногда поглядывая на него. Что-то было не так? Кстати, почему музыка внезапно остановилась?

Пазл сложился очень быстро. Вначале ему не хотелось в это верить, но спорить с очевидным было бесполезно: он просто заснул стоя во время траурной церемонии. Как долго он спал? Он не мог сказать. Молясь про себя, чтобы его сон был не слишком долгим, он прочитал стихотворение «Смерть – ничто. Я просто перешел в комнату за стеной», затем произнес заключительное слово и пригласил родственников попрощаться с покойным.

Когда траурная церемония закончилась, он встретился с родственниками в приемном холле. Церемониймейстер чувствовал себя неловко, но на помощь к нему неожиданно пришла вдова:

– Мы очень благодарны и признательны за внимание, которое вы любезно уделили нам: обычно минута молчания проходит очень быстро, но на этот раз все было как надо.