Гретель и ее бесы

За мессой следовала Городская Трапеза, по сути, большая тризна, где полагалось вспоминать покойных родственников. А потом горожане дружной толпой отправлялись на кладбище, чтобы привести в порядок могилы.

Считалось, что Праздник Урожая и Городскую Трапезу организует церковь, но вся грязная работа ложилась на плечи детей из воскресной школы. Они убирали и украшали собор, подметали огромный церковный двор, ставили столы, готовили традиционную поминальную кашу… Жители Марбаха приносили на празднество свою еду и напитки, но по заведенному порядку каждому доставалась небольшая плошка тыквенной каши из общего котла. В прошлом году Гретель стояла на раздаче и под конец Трапезы едва поднимала черпак. Обязанности распределяли сестры-монахини, но список дежурных мог в любой момент пополниться за счет провинившихся.

Девочки поднялись по ступенькам и вдвоем толкнули тяжелую дверь, ведущую на кухню. Помещение напоминало пещеру с прокопченным до черноты сводчатым потолком. В особые дни, такие, как Праздник Урожая, огонь пылал во всех печах и дым валил из каждой трубы. В будни же здесь готовилась еда для служителей городской церкви и сестер из монастыря Святой Агаты. Для этой цели хватало одной плиты, а многочисленные медные котлы, кастрюли и сковородки благополучно темнели и покрывались зелеными пятнами. Теперь всю эту коллекцию посуды предстояло начистить до блеска.

Глубокие каменные мойки располагались в дальнем конце кухни. Девочки-дежурные уже стаскивали туда громоздкую посуду, громыхавшую, подобно церковным колоколам. Эмма Бломертц – круглолицая, шумная и, как все прачки, довольно крупная – ворочала тяжеленные котлы. Одинаково тощие Клара и Мари снимали с полок многочисленные сковородки, кастрюли и черпаки.

– Ага, вот и помощь прибыла, – сказала Эмма, сдувая со лба белобрысую прядь. С гулким «бом!» опустив котел на каменный пол, она оглядела новоприбывших. – Знаете, я даже благодарна сестре Агнес. Теперь мы быстрее управимся с этой горой посуды!

– Да я знала, что без меня вы не справитесь, – отмахнулась Гретель. – И специально нарвалась!

Клара и Мари Шепард – сестры-близнецы и еще одни соседки Блоков – дружно захихикали. Эмма же рассмеялась так, что из-под каменных сводов кухни ответило эхо. Ее руки, лежавшие на дужке котелка, еще не стали такими же красными и опухшими, как у других девушек из прачечной, но все к тому шло.

Работа действительно предстояла немаленькая. Никому не хотелось торчать на кухне до вечера, поэтому дежурные сразу же взялись за дело – разложили потускневшую утварь на полу, натаскали воды, приготовили смесь уксуса и соли, от которой медь начинала сверкать как новенькая. Закончив приготовления, девочки расположились на полу и начали полировать посуду ветошью.

Время от времени кто-нибудь из монахинь заглядывал на кухню проверить, как идут дела. И каждая считала своим долгом сказать: «Старайтесь! Я хочу видеть свое отражение в этом котле, как в зеркале!» Когда третья по счету монахиня повторила ровно одно и то же, Алиса проворчала:

– Может, если мы скинемся им на зеркало, они от нас отстанут? А?

От уксуса щипало глаза и нос, соль разъедала пальцы, и все это вместе мешало сохранять уважительный тон.

– Зачем им зеркало? – фыркнула Эмма, в очередной раз сдувая прядь с широкого лба. – Они же тут все до одной ведьмы, а ведьмы не отражаются в зеркалах!

Гретель, Алиса и близняшки Шепард как по команде оглянулись на дверь, но там никого не было. Только тогда девочки позволили себе сдержанно похихикать.

– Ты путаешь, – сказала Алиса, чьи волосы почти не отличались цветом от медного ковша в ее руках. – В зеркалах не отражаются вампиры.

– Я слышала, если человек при жизни много грешил или занимался колдовством, есть шанс, что после смерти он станет вампиром… – прошептала то ли Клара, то ли Мари. Гретель вечно путала, кто из них кто.

– И как же этому помешать? – поинтересовалась Алиса.

– Надо отрубить колдуну голову, а в сердце забить осиновый кол, – сказала Эмма. – Это каждый знает!

– Не обязательно, – возразила то-ли-Клара-то-ли-Мари. – Достаточно завязать ему рот, а еще лучше засунуть туда камень.

– Если хотите узнать что-то про ведьм, спросите Нильса Дельбрука, – проворчала Гретель. – Он не расстается с «Трактатом о ересях», небось уже наизусть эту дурацкую книжку выучил.

– Интересно, он и про ведьму Пряничного домика знает? – Алиса оглядела подруг.

Девочки как-то разом позабыли про посуду. И только рука Эммы продолжила механически елозить по медному боку котла.

– А вы слышали, что еще один ребенок пропал? – спросила она.

– Да, – кивнула Алиса. – Мальчишка Браунов, портных. Наша семья иногда покупает у них одежду, поэтому я его знаю. Вернее, знала…

– Это уже который по счету? – уточнила Эмма.

– Тридцать девятый, – сказала Алиса. – И это только в этом году! А сколько всего – сказать страшно!

Повисла пауза. Уже несколько лет в Марбахе пропадали дети: сначала пять-шесть в год, потом больше. Полиция считала, что в окрестностях города завелся маньяк. В мае сюда даже приезжал детектив из столицы. Пробыл здесь две недели, опросил местных жителей и арестовал какого-то несчастного бродягу. Телеграфировав начальству, что дело сделано, детектив вернулся домой, а дети продолжили пропадать.

– Интересно, почему Святая инквизиция не схватит ведьму Пряничного домика? – спросила одна из близняшек. – Это же их работа – ловить и наказывать ведьм!

– Потому что ее не существует, – сказала Гретель. – И Пряничного домика тем более. Кто вообще выдумал эту страшилку?!

– А вот девчонки в прачечной другое рассказывали! – Эмма сделала круглые глаза.

– Что? – разом выдохнули Клара и Мари.

Эмма, кажется, только того и ждала. Отложив тряпку, она произнесла:

– Один дровосек заблудился в лесу. Наступила ночь, а он все не мог найти дорогу домой. Ходил он, значит, ходил, пока не заметил среди деревьев огонек. Это светились окна избушки! Подошел дровосек поближе и увидел, что ее стены сложены из пряников, а крыша крыта печеньем, как черепицей. Дровосек проголодался и хотел отломить кусочек, но случайно заглянул в окошко. И там увидел страшную косматую ведьму!

– Могу спорить, аппетит у него сразу пропал, – вставила Гретель.

– Ведьма посадила на лопату ребенка, – продолжила Эмма, – и засунула его прямо в печь! Понял тогда дровосек, что Пряничный домик ведьме нужен, чтобы заманивать голодных детей!

– И кто же это был, интересно? – хмыкнула Гретель. – Я лично знаю всех дровосеков Марбаха. Все они – друзья моего отца. И никто из них ничего такого не рассказывал!

– Правильно, – Эмма пожала мясистыми плечами, – кто же станет о таком трепаться направо и налево?

– Мои родители тоже считают, что это не маньяк виноват, – сказала Алиса. – Обычные убийцы оставляют улики – кровь, порванную одежду. За столько времени кто-нибудь обязательно наткнулся бы на мертвое тело или нашел бы в лесу безымянную могилу. А дети Марбаха исчезают, как будто их… съедают.

Из-за историй о ведьме Пряничного домика некоторые горожане уже начинали косо смотреть на тех, кто жил неподалеку от леса. Нильс Дельбрук не раз говорил, что Блоки спелись с ведьмой и даже помогают ей ловить детей. Когда кто-то начинал травить байки о Пряничном домике, Гретель старалась перевести разговор на другую тему или, как сейчас, давала понять, что не верит в подобные бредни.

– Хочешь сказать, твои родители считают, будто ведьма Пряничного домика действительно существует? – уточнила Гретель.

– Но ведь кто-то забрал этих детей, верно? – вопросом на вопрос ответила Алиса.

В этот момент дверь с грохотом распахнулась. От неожиданности Эмма вскрикнула, а то-ли-Клара-то-ли-Мари выронила медную крышку, которая покатилась через кухню, погромыхивая на выбоинах и стыках каменных плит.

– Фройляйн, за работу! – сказала заглянувшая на кухню монахиня. – Пока эти котлы не засияют, как зеркало, вы отсюда не выйдете!

* * *

Собор возвышался над Марбахом мрачной каменной громадиной. Сверху, прилепившись к водостокам, на жителей городка таращились горгульи. Их резко очерченные силуэты напоминали чернильные кляксы, случайно оставленные на сером небе. В детстве Гретель до чертиков боялась этих каменных чудищ. Сказать по правде, они до сих пор немного пугали ее. Направляясь к церковным воротам, девочка, как всегда, пересчитывала горгулий, которым еще в детстве дала имена.

– Карл… Фридрих… рогатый Юрген…

Это был ее способ очеловечить каменных монстров, сделав их не такими пугающими. Безымянная тварь, пялящая буркала с крыши собора, – это действительно страшно. А вот горгулья по имени Карл – тоже страшно, но уже не настолько.

– Отто… Густав… – бормотала Гретель, загибая пальцы.

Сейчас она точно знала, что горгульи не оживут, не спрыгнут с крыши собора и не утащат ее в преисподнюю. Но в шесть лет такой уверенности у нее не имелось. Только убедившись, что все химеры на месте, маленькая Гретель Блок могла заставить себя пересечь церковный двор и зайти в школу. С годами привычка пересчитывать горгулий никуда не делась.

– Себастьян… – Назвав последнюю горгулью, Гретель миновала кованые ворота и очутилась на городской площади – Марбах-плац.

Кроме собора и монастыря Святой Агаты, здесь расположились полицейский участок, почта и городская ратуша. Часы на ее башенке показывали половину третьего. В центре площади возвышался чумной столб, похожий на каменный палец, указующий в пустое небо. Столб этот возвели уцелевшие после эпидемии жители Марбаха примерно сто лет тому назад. Чуму, как нетрудно догадаться, наслали на город ведьмы, среди которых оказались не только простолюдинки, но и уважаемые фрау, чьи мужья заседали в ратуше. Старики рассказывали, что в тот раз костры Святой инквизиции пылали три дня без остановки.

Между зданиями городских служб притулились многочисленные лавочки, мастерские и ателье. Гретель повернула направо и двинулась вдоль витрин, в которых стояла дорогая посуда, висели аппетитные колбасы и красовались просто-таки огромные головки сыра. Само собой, владельцы этих заведений не обслуживали оборванцев и жителей окраин, а значит, и семью Блок тоже. Гретель направлялась туда, где располагались магазины попроще. Сегодня у нее было поручение – после школы зайти в аптеку и забрать мамины порошки.

Аптека «Хофманн и сыновья» находилась на Торговой улице, той, что вливалась в Марбах-плац между полицейским участком и ратушей. Гретель могла пересечь площадь по диагонали и сэкономить несколько минут, но ей хотелось поглазеть на красивые платья и аппетитные кушанья. Она следовала от витрины к витрине, пока не оказалась напротив закоулка, разделявшего «Марбахские сласти» и магазин тканей фрау Вайс. Там Гретель и увидела Нильса. Он сидел на бочке, поджав под себя ногу, и сосредоточенно изучал содержимое пакета, сложенного из плотной коричневой бумаги. Йозеф и Курт расположились на ящиках, спиной к Марбах-плац.

Гретель застыла от неожиданности – она размышляла о том, сколько королевских марок может стоить атласное платье, выставленное в одной из витрин, а никак не о Дельбруке-младшем и его угрозах. Замешкавшись, она упустила шанс проскользнуть мимо проулка незамеченной. Нильс выбрал конфету и протянул пакет Йозефу… за спиной которого маячила Гретель.

– А там еще оставался грильяж? – пробасил юноша, заглядывая в пакет.

– Кажется, еще оставался. – Взгляд Нильса, устремленный на Гретель, был пугающе неживым. Совсем как у фарфоровых кукол с эмалевыми глазами, которые стояли в одной из витрин. – Поищи на дне.

Бывало, что, гуляя по лесу, Гретель замечала в траве ядовитую змею. В такие моменты ее сердце начинало биться чаще обычного, в животе холодело, а ладони делались липкими. Сейчас из проулка между «Марбахскими сластями» и магазином тканей на Гретель смотрела не змея, а сын местного священника. Но ощущения практически не различались.

– О, нашел одну, – обрадовался Йозеф.

Гретель услышала, как твердая конфета захрустела на его зубах.

– Приятного аппетита, – безо всякого выражения протянул Нильс.

Отец учил: змее хочется иметь с тобой дело не больше, чем тебе с ней. Увидел ее – просто обойди стороной. Жаль, с Нильсом Дельбруком этот принцип не работал. Девочка резко развернулась и поспешила через площадь. В груди стало тесно, и каждый удар сердца отдавался в ушах.

Приблизившись к чумному столбу, Гретель оглянулась. Нильс, Йозеф и Курт, к которому перекочевал коричневый пакет, покинули закоулок и теперь прогулочным шагом двигались через Марбах-плац. Разумеется, в ту же сторону, что и Гретель.

«Ничего они мне не сделают, – подумала девочка, подавляя желание перейти на бег. – Вокруг полно народу!»

Решив, что больше не станет оглядываться, она пошла в сторону Торговой улицы. Дельбрук не упускал случая припугнуть ее, оскорбить или унизить. Но Гретель как-то не верилось, что он перейдет от слов к делу.

«В конце концов, я фройляйн, – размышляла Гретель. – Не станет же он лупить меня, как мальчишку!»

Нильс Дельбрук был на год старше Гретель, которой недавно исполнилось четырнадцать. Они познакомились здесь, в воскресной школе. По какой-то неведомой причине сын пастора сразу же обратил внимание на светловолосую девочку, которая всюду таскала за собой младшего брата. Несколько лет он делился с ней игрушками, угощал сладостями и даже защищал от школьных задир. Гретель льстило, что она нравится Нильсу – красавчику, да еще и сыну священника. А потом что-то изменилось. Шутки Нильса стали злыми, он стал все чаще высмеивать Гретель, дочь неотесанного лесоруба.

Однажды Гретель пожаловалась отцу, что отношение Нильса к ней переменилось.

– А еще он говорит, что мы живем в лачуге и одеваемся как попрошайки.

– Дети не понимают сословий, – ответил отец, – и не делают различий между бедными и богатыми. Но вы становитесь старше. Тебе не по пути с Нильсом Дельбруком.

Детская дружба сначала дала трещину, а потом и вовсе рассыпалась. Сейчас Дельбрук-младший мечтал о том дне, когда закончит духовную семинарию и поступит на службу в Святую инквизицию. Времена оголтелой охоты на ведьм вроде бы остались в прошлом, но инквизиторы в Священном королевстве Рейнмарк по-прежнему пользовались огромным уважением. Нильс называл Гретель ведьмой, а всю ее семью – еретиками и чернокнижниками. Это немного пугало.

На Торговой улице было оживленнее, чем на городской площади, и куда шумнее. Хлопали двери лавочек и мастерских, грохотали по брусчатке колеса тележек, продавцы зазывали покупателей, а какая-то тетка во весь голос ругалась с лоточником. В воздухе висел запах свиных сосисок на гриле, свежеиспеченных брецелей и горячих булочек с корицей. Гретель не ела с раннего утра, и при других обстоятельствах у нее бы уже потекли слюнки. Однако встреча с Нильсом и его дрессированными троллями напрочь отбила аппетит.

Пройдя полквартала, Гретель решила убедиться, что Нильс действительно свернул на Торговую улицу, и юркнула за чей-то экипаж. Пару минут она следила за прохожими, присев на корточки и выглядывая из-за облепленного грязью колеса.

«Вроде отвязался», – с облегчением подумала Гретель. И уже хотела встать в полный рост, когда среди атласных котелков, кружевных чепцов и соломенных шляп мелькнула прилизанная голова Нильса. Неподалеку маячили серые кепки Йозефа и Курта. Гретель не понравилось, что приятели шли на некотором расстоянии друг от друга, словно загонщики лис, растянувшиеся цепью.

Девочка поспешила прочь, не глядя по сторонам и стараясь сделаться как можно менее заметной. Последний квартал до аптеки «Хофманн и сыновья» она попросту бежала, лавируя между прохожими.

Резко толкнув дверь, составленную из нескольких застекленных секций, Гретель нырнула в плотный аптечный запах. Над головой негодующе звякнул колокольчик. Даже не поискав глазами господина Хофманна, девочка развернулась обратно к двери. Прильнув к стеклянным окошкам, она смотрела на заполненную марбахцами улицу: не мелькнет ли в толпе Дельбрук с приятелями?

За спиной раздалось вежливое покашливание. Звук был негромкий, но Гретель все равно вздрогнула, а оглянувшись, увидела Бонифация Хофманна.

Девочка не знала, сколько лет владельцу единственной в Марбахе аптеки, но выглядел он ровесником ветхозаветных пророков: кожа как полупрозрачный пергамент, на лице и высохших кистях рук – коричневые старческие пятна. Аккуратно уложенные волосы Бонифация Хофманна цветом не отличались от его аптекарского халата.

– Чем могу быть полезен? – Сквозь круглые очки в тонкой проволочной оправе на Гретель смотрели бледно-голубые, почти бесцветные глаза.

В городке болтали, что, занимаясь лекарствами, Хофманн открыл секрет вечной жизни, но, к сожалению, не вечной молодости. «Он так и будет стареть, пока не превратится в ходячий скелет!» – школьники, которые начали первыми рассказывать эту байку, уже сами успели обзавестись внуками. Так что Гретель допускала, что в чем-то эта легенда не врет.

– Здравствуйте, господин Хофманн. – Девочка двинулась через зал, на ходу вытаскивая из кармана смятый рецепт.

Аптека была обшита потемневшими от времени деревянными панелями. Справа и слева на полках теснились баночки из коричневого стекла, флаконы с притертыми пробками, запечатанные сургучом бутылки с микстурами и коробочки с пилюлями. На одном конце полированного прилавка стоял кассовый аппарат; на другом возвышались весы, возле которых, подобно оловянным солдатикам, выстроились гирьки.

– Я за порошками для мамы, – сказала Гретель, протягивая Хофманну бумажку. – Для Марты Блок.

– Подожди здесь. – Аптекарь даже не взглянул на исписанный неразборчивым «докторским» почерком рецепт. – И, пожалуйста, ничего не трогай.

Ходил Хофманн без трости, но медленно, старческой семенящей походкой. Когда он скрылся в расположенной за прилавком конторе, Гретель метнулась обратно к двери. Одного взгляда хватило, чтобы заметить Нильса с компанией. Они подпирали стену бакалейной лавки напротив аптеки. Гретель попятилась, хоть и понимала, что прятаться бесполезно. Очевидно, Нильс Дельбрук видел, как она заходила в «Хофманн и сыновья», и теперь сторожил у входа.

Гретель вернулась к прилавку. Пару минут спустя вернулся Бонифаций Хофманн с пакетиком из вощеной бумаги.

– Рекомендации по приему – те же, что и раньше.

– Конечно.

Девочка забрала лекарство, положила на прилавок купюру в десять королевских марок и дождалась, когда аптекарь отсчитает сдачу. Звякнул, закрываясь, кассовый аппарат, но Гретель не торопилась прощаться.

– Что-то еще? – поинтересовался Хофманн.

– Сказать по правде, да, – кивнула Гретель и, набрав полную грудь воздуха, выдала скороговоркой: – После школы ко мне привязались хулиганы, сейчас они ждут снаружи. Когда я выйду отсюда, меня схватят и, наверное, побьют.

– Что-что? – Седые брови аптекаря приподнялись над проволочной оправой очков.

– Я подумала: наверняка же у вас в аптеке есть черный ход? Если бы вы позволили воспользоваться им… я была бы очень благодарна!

Некоторое время Хофманн изучающе смотрел на Гретель. А потом приподнял натертую воском крышку прилавка и все той же семенящей походкой направился к двери.

«Он ни за что не позволит мне пройти дальше этого прилавка, – подумала Гретель. – И не поверит в историю про хулиганов. Скорее, решит, будто я хочу что-нибудь украсть…»

Хофманн доковылял до двери и сквозь застекленную секцию посмотрел на улицу.

– Это, случайно, не сын преподобного Дельбрука? От него ты прячешься?

– Да, от него, – вздохнула Гретель, понимая, что теперь помощи от аптекаря можно не ждать. – И его дружков, Йозефа и Курта. Они меня все время донимают.

Хофманн вернулся к прилавку, снова приподнял крышку и произнес:

– Прошу.

– Спасибо! – Не веря своей удаче, Гретель юркнула за длинную тумбу, разделявшую зал на две части.

Миновав узкую дверь, Хофманн и его гостья очутились во внутренних помещениях аптеки. Витавший снаружи запах камфары, лакрицы, валерьянки и еще бог знает чего усилился и обогатился новыми оттенками.

Каменное здание, в котором располагалась аптека «Хофманн и сыновья», было одним из самых старых в Марбахе, не считая собора, монастыря и ратуши. Окошки здесь напоминали бойницы, а сводчатые потолки наводили на мысли о винных погребах. Чтобы жить в доме, похожем на рыцарский замок, надо было как минимум владеть единственной на всю округу аптекой. Впрочем, у Хофманнов даже имелся собственный автомобиль – по меркам Марбаха просто-таки невиданная роскошь. Это был черный канцлерваген, слишком хороший и дорогой для здешних дорог.

Проходя мимо какой-то двери, Гретель мельком увидела столы, на которых Хофманн и его наследники готовили микстуры и порошки, – на широких мраморных столешницах стояли дробилки, прессы, керамические ступки с пестиками, разнообразные весы и металлические формы для пилюль, в которых запросто можно было бы отливать пули.

– Сюда, фройляйн Блок, – произнес Хофманн, направляясь к тяжелой, окованной железом двери. За ней оказался длинный, уводивший в темноту коридор.

На мгновение Гретель сделалось не по себе. А вдруг аптекарь, которого подозревали в занятиях алхимией, решил воспользоваться случаем и получить для своих опытов юную девушку? Между тем старик взял со стола керосиновую лампу и шагнул в коридор.

Прогнав из головы дурацкие мысли, Гретель зашагала следом за Хофманном.

– А вы знаете семью пастора? – решилась спросить она.

– Преподобный Дельбрук иногда покупает у меня желудочную микстуру и мазь от… – Аптекарь сдержанно кашлянул. – И мазь. Каждый раз он рассказывает, что его сынок, этот Нильс, мечтает поступить на службу в Святую инквизицию. И ведь поступит, помяни мое слово.

– Ага, Нильс просто спит и видит, как однажды станет инквизитором, – проворчала Гретель. Тени от керосиновой лампы скользили по каменным стенам, и казалось, что старика и девочку сопровождают призрачные фигуры. – Он «Жернова ведьм» наизусть уже выучил…

– Да, «Жернова ведьм»… известная книжка, не то что трактаты по медицине или фармацевтике. Ты вот можешь назвать хоть один?

– Нет, – призналась Гретель. Ей почему-то сделалось неловко за собственное невежество, хотя дочь лесоруба, получавшая образование в воскресной школе, и не обязана знать такие вещи.

– Правильно, – кивнул Хофманн. – Зачем изучать медицину, если Святая инквизиция и так может остановить любую эпидемию. Помню я, как отцы-инквизиторы справились с чумой тысяча восемьсот седьмого года.

– А вот про это я слышала! – обрадовалась Гретель. – Чумной столб на площади поставили, когда болезнь отступила.

– Все верно. И всего-то нужно было сжечь сотню-другую ведьм… – пробормотал аптекарь. – А заодно и мою…

Последние слова старика Гретель почти не расслышала, но ей показалось, что он сказал «и мою дорогую Герду». А потом девочка вдруг сообразила – Хофманн сказал, что помнит чуму 1807 года. А ведь это произошло более ста лет назад! Точнее, сто два года назад! Так сколько же ему лет в самом деле?!

Коридор закончился очередной дверью. Аптекарь отодвинул засов и толкнул створку. Гретель увидела улицу, запряженные лошадьми повозки и спешащих мимо прохожих. С первого взгляда она поняла, что очутилась на Генеральской улице, которая шла параллельно Торговой. Теперь Нильс мог хоть до вечера караулить ее возле аптеки!

– Будьте осторожны, фройляйн Блок, – напутствовал ее Хофманн. – Не связывайтесь с хулиганами.

– Спасибо. – Гретель захотелось обнять старика, но она, конечно же, сдержалась. – Вы не представляете, как меня выручили!

Дверь захлопнулась, и Гретель поспешила прочь. Настроение у нее моментально улучшилось. Несмотря на мрачноватую погоду и серое небо, ей хотелось напевать, чем она и занялась, едва покинув оживленные районы города. Теперь путь ее лежал по кривым безлюдным улочкам и дальше, вдоль Сырого Погоста и Зальц-Ахена.

Гретель шла размашистым шагом, мурлыча старую солдатскую песенку:

 
– И плевать, что небогат, —
Песню громче пой, солдат!
 

Эти куплеты любил напевать за работой отец Гретель. Причем некоторые вовсе не предназначались для ушей юных фройляйн.

Слева тянулся покосившийся деревянный забор, справа – овраг, склоны которого сплошь заросли ежевикой. А за оврагом возвышалась полуразрушенная каменная ограда – все, что осталось от старого кладбища. Сейчас участок земли между оградой и правым берегом Зальц-Ахена назывался Сырым Погостом. Само собой, это место считалось нехорошим, и марбахцы старались обходить его стороной.

Старое кладбище смыло в 1870 году, весной, когда Зальц-Ахен вышел из берегов. От разлива пострадал почти весь город. Сестра Агнес утверждала, что вода не коснулась только собора и монастыря Святой Агаты.

– Ведьмы не могут нанести вред тому, что священно, – говорила монахиня, и ее голос подрагивал от праведных эмоций. – Бог отвел воды от наших стен, но не пощадил грешников!

В наводнении обвинили ведьм. Святая инквизиция провела расследование и осудила тринадцать женщин – в сравнении с процессом 1807 года не так уж много. Во время допроса ведьмы сознались, что хотели уничтожить Марбах, смыв его с лица земли. Для этого они принесли в жертву черного козла, утопив его в Зальц-Ахене. Вообще, река, бравшая начало в Альпах, разливалась каждую весну, когда в горах начинал таять снег. Сестру Агнес возмущало, что некоторые горожане до сих пор пытались оправдать ведьм, утверждая, что к наводнению 1870-го могли привести естественные причины.

– Их устами говорит дьявол. Ничего, рано или поздно Святая инквизиция доберется до каждого еретика в этом городе!

Гензель и Гретель Блок, как и все дети окраин, не раз бывали на Сыром Погосте. Из болотистой земли там торчали каменные кресты и верхушки надгробий, а в прибрежном песке ничего не стоило откопать человеческий череп. Все это одновременно и пугало, и притягивало.

Гензель всерьез верил, что где-то на Сыром Погосте есть могила, доверху набитая золотом. Городская легенда, популярная среди мальчишек, гласила, что первый бургомистр Марбаха был таким жадным, что завещал похоронить себя вместе со своим богатством. Но поскольку золото на тот свет не унесешь, его душа оказалась навсегда прикована к сокровищам. Самые отчаянные дети пытались увидеть призрак бургомистра, в сумерках гуляя по Сырому Погосту. Гензель и Гретель тоже лазили за каменную изгородь после заката, но встречали только диких собак и енотов.

В отличие от брата, Гретель никогда особо не верила в легенду о призраке бургомистра. Сейчас, при дневном свете, Сырой Погост и вовсе не казался таким уж страшным. Гретель напевала веселую песенку и как раз добралась до самых неприличных куплетов, где бравый солдат заглянул на огонек к веселой трактирщице:

 
Развяжи тугой корсет,
Раз уж мужа дома нет!
Кофту с фартуком долой —
И в атаку, рядовой!
 

В этот момент кто-то схватил Гретель за плечи и толкнул в овраг. Вскрикнув, она покатилась вниз, цепляясь одеждой за колючие кусты.

Овраг был неглубоким, но от удара о каменистое дно у Гретель перехватило дыхание. Она упала на спину и несколько секунд просто лежала, не шевелясь и защищая лицо ладонями. Откуда-то сверху послышался смех.

– Ловко ты ее! Раз – и в овраг!

– Ну да!.. Она и пикнуть не успела!

Гретель отняла руки от лица, но увидела над собой лишь неприветливое небо. По нему плыли облачка, похожие на клочья грязной пакли. Тогда Гретель приподнялась на одном локте и сквозь заросли разглядела две одинаковые серые кепки. На краю оврага стояли Йозеф и Курт.

Морщась от боли в ушибленных боках, девочка поднялась на ноги. Кисти, которыми она защищала лицо, покрылись красными росчерками, и каждый горел огнем. Чулки порвались, а на курточку нацепились колючки.

Йозеф и Курт смотрели на Гретель сверху вниз и лыбились, как два идиота. Нильс Дельбрук стоял чуть поодаль, на его лице застыло отсутствующее выражение.

– Что вам надо? – прокричала Гретель, надеясь, что ее услышит кто-нибудь еще, кроме этой троицы. – Чего вы ко мне привязались?

– Достаньте ее оттуда, – распорядился Нильс вместо ответа.

Йозеф и Курт начали спускаться по осыпающемуся склону. Не дожидаясь, когда до нее доберутся, Гретель бросилась в противоположную сторону, туда, где вздымался серо-коричневый кладбищенский забор. Она помогала себе руками, уже не обращая внимания на колючие кусты и острые камешки. Позади – совсем рядом – слышались сопение и неразборчивые ругательства. Гретель почти достигла верха, когда чьи-то жесткие пальцы скользнули по ее щиколотке. Затрещали, дорываясь, чулки. Девочка вскрикнула и не глядя лягнула того, кто находился за ее спиной. Каблук угодил во что-то мягкое, послышался хруст и дикий, полный злобы вопль.

– Эта сука сломала мне нос!.. Курт, она сломала его!

Гретель выбралась из оврага и бросилась налево, по узкой тропинке между каменной стеной и колючими зарослями. Йозеф и Курт немного отстали, но девочка понимала, что это ненадолго.

Овраг подходил все ближе к изгороди, и вскоре Гретель начала задевать локтем неровную кладку. Комья земли осыпались из-под ног, ветви ежевики цеплялись за порванные чулки и царапали лодыжки. А тропинка продолжала сужаться. В какой-то момент Гретель пришлось повернуться боком и идти, прижимаясь спиной к забору. Одно неосторожное движение, и она бы снова очутилась на дне оврага, в колючих зарослях.

Тропинка заканчивалась там, где овраг встречался с кладбищенской оградой. Фундамент в этом месте просел, и целый участок древней кладки обрушился. Там, где когда-то стоял забор, теперь возвышались груды замшелых камней, на которых уже выросли деревца.

Взбираясь по шаткому кургану, Гретель сделала вид, что споткнулась, а сама незаметно подобрала камень. Йозеф и Курт почти догнали ее, и дело неизбежно шло к драке. А если уж приходится драться, лучше бить первой – эту мудрость Гретель Блок, девочка, выросшая на городских окраинах, усвоила еще в раннем детстве.

– Сейчас ты у нас получишь!.. Ведьма!.. Вот мы тебя!..

Выждав пару секунд, Гретель развернулась и с гортанным выкриком швырнула камень. Курт, возглавлявший погоню, вжался спиной в забор, и увесистый булыжник пролетел мимо.

– Только попробуй кинуть в меня еще что-нибудь! Я закопаю тебя прямо за этим забором, поняла?!

Гретель потянулась за новым снарядом, когда на тропинке возник Йозеф. Его губы и подбородок заливала кровь из расквашенного носа, лицо перекосила страшная гримаса. Оставив на колючках обрывки штанов, он в считаные секунды очутился возле Гретель и повалил ее на камни. Уже второй раз за последние несколько минут у нее пресеклось дыхание, а перед глазами поплыло.

Гретель задергалась, но Йозеф навалился на нее всей массой.

– Мундир пестреет от заплат? Песню громче пой, солдат…

Девочка повернула голову на голос и увидела Нильса. Молодой человек взобрался на каменную груду, выставил одну ногу вперед, а руками облокотился на согнутое колено. Глядя на Гретель сверху вниз, он произнес: