Шкала жизненных ценностей

По мнению апостола Павла к примеру, заповеди ветхозаветного закона: «не убивай», «не прелюбодействуй», «не кради», «не лжесвидетельствуй», «не пожелай чужого» и другие заключаются в одной-единственной заповеди – заповеди любви, в сем слове: «люби ближнего, как самого себя». И значит любые запреты на совершение зла в «зоне любви» совершенно излишни, ибо в принципе «любовь не делает ближнему зла» (Рим. 13,9). Как бы мы ни совершенствовали юридическую базу, сколько бы мы ни плодили законов и ни подгоняли их под все случаи жизни, преступности в человеческом обществе с зоологической нравственностью – не изжить даже частично. Нет у нас веры ни в Бога, ни в людей, ни в самих себя. Нет у нас, наконец, и «веры как доверия к бытию» [17], с. 23, что просматривается невооруженным глазом на лицах и в поведении наших вечно брюзжащих верующих. Один безбожник говорил: «Если посмотреть на лица этих христиан, то нельзя подумать, что они верят в такие чудесные вещи». Как говорил преподобный Серафим: «Нет у нас пути унывать, а мы в этом сидим» [18], с. 29.

«Священная» частная собственность изолировала высоконравственные ориентиры, утвердила примат материального благополучия над духовными идеалами. Люди, не ведая того, превратились в жалких пожизненных пленников земных, чувственных благ. «Кто мучается земными вопросами, тот ответа о Небесном не получит», – писал Николай Рерих («Листы Сада Мории»). Безверие и страсть – вот краеугольные понятия, характеризующие нижнюю зону ценностной шкалы, засосавшую обывателя. Все остальное многоцветье пороков, «зло во всякое время», – лишь огромное потомство этих плодовитых прародителей.

Однако небесное не может быть уничтожено земным; на святое человек может только замахнуться (и замахивался!), но не разрушить его; верхняя зона ценностной шкалы, зона добра, может быть только временно заблокирована зоной равнодушия и эгоизма, но не стерта ею.

Что же является доминантой высших ценностей? Так сказать, добром из добра? При всем многообразии формулировок и определений применительно к разным временам и эпохам (достаточно заглянуть в соответствующие словари по философии и этике) структурообразующим центром понятия «добро» является самоотверженность: «…если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя» (Мф. 16,24).

Если одной из специфических сущностей, отличающих человека от животного, является любовь, то исключительной сущностью, отличающей Человека от человека, является Любовь самоотверженная: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15,13). Естественно, это апогей – деяние, совершаемое даже в экстремальных ситуациях далеко не каждым. Отвержение себя на уровне собственной жизни – удел героев-одиночек. И это – не насилие над собой, не изнуряющий выбор. Это – естественный для них акт обретения высшего счастья и душевного блаженства, соседствующего с телесными муками. Видимо, это имеет ввиду пушкинский персонаж из «Мы проводили вечер на даче…», когда вопрошает: «Разве жизнь уж такое сокровище, что ее ценою жаль и счастия купить?».

Такие люди относятся к категории пассионариев. По определению Л. Н. Гумилева, это люди, «пассионарный импульс у которых превышает импульс инстинкта самосохранения». Под пассионарным импульсом понимается «поведенческий импульс, имеющий направленность, противоположную инстинкту личного и видового сохранения» [37], с. 345.

Жертвенную сущность Любви с позиции Евангелия раскрывает А. Мень. Он пишет: «Любовь Христа стала любовью самоотдающей, поэтому Он говорит "кто хочет идти за Мною, пусть отвергнет себя". То есть своей самости – не своей личности, отнюдь, личность святое, а своего ложного самоутверждения, самости» [17], с. 20. Иными словами, приняв за доминанту зоны добра способность к самопожертвованию во имя, мы должны признать, что в качестве жертвенного тельца, по смыслу и независимо от формы конкретной жертвы, всегда будет выступать человеческая самость.

Мерилом добра служит жертвенность. Делать добро, не принося в жертву чего-то от себя, в принципе невозможно. В исключительных случаях, как уже говорилось, этим будет собственная жизнь, а на повседневном уровне – что угодно: здоровье, душевный комфорт, благополучие, внимание, время, деньги, личная собственность или личное желание (разумеется, все это в разной степени); даже – свобода, честь и авторитет, принесенные во имя более высокой ценности (в представлении жертвователя, конечно).

Оказать человеку мало-мальски значительную помощь, казалось бы, немыслимо без хотя бы какого-то ущерба для себя: принципы сохранения материи и энергии обойти нельзя. Однако подобный вывод – это заключение извне, «третьей стороны»: сами же эгоисты и альтруисты таковыми себя не считают. И те и другие устремлены к одной и той же цели: комфортному, умиротворенному состоянию души. Только одни достигают его за счет присвоения (сохранения) ценностей, а другие – их отдачи (самоотречения). Это две стороны одной медали: эгоизм есть альтруизм наизнанку.

Реакция же самости на добрые дела вполне очевидна: независимо от масштаба последних, она всегда будет их врагом. Так что вторая часть апостольской формулы самосовершенствования: «делай добро» (1 Пет. 3,11), по существу, сводится к призыву: «укрощай свою самость». А вот первую часть заповеди: «уклоняйся от зла» – самость может в зависимости от ситуации дополнить и зловещим «разумным» предупреждением: «иначе – будешь отвечать». Включив инстинкт самосохранения, мгновенно сопоставив все «за» и «против», она может спасти злоумышленника, упредив его от тяжелых для него последствий. Двойственная роль самости вполне очевидна: она способна как побудить человека к злодеянию, так и удержать от него – налицо все признаки поведения животного с его обостренным инстинктом самосохранения.

* * *

Опорная поведенческая заповедь из 1 Пет. 3, 11, по существу, двухполярна. Между ее «полюсами», принципами: «уклоняйся от зла» и «делай добро», ощущается пробел, в котором, в силу троичного восприятия мира, первый и второй принципы должны были бы как-то сочетаться в третьем (подобно душе человека, соединяющей и одновременно разделяющей его животную и духовную ипостаси). Да, в апостольской формуле действительно пропущен ее средний член. Он, вероятно, должен бы формулироваться следующим образом: «Борись со злом во имя добра».

Борьба со злом – это особая категория деяний, отличная как от пассивного уклонения от зла, так и от активного сотворения добра. В отношении последнего, это, образно говоря, есть и его предтеча, и его защита. К примеру, факторы, совершенствующие здоровье человека: физкультура, режим дня, правильное питание, профилактическое лечение и т. д. (добро) – могут быть эффективными лишь при жестком предварительном подавлении факторов, разрушающих его, то есть при защите его от алкоголя, наркотиков, курения и т. д. (борьба со злом). (Кстати, рекомендация: «Уклоняйся от зла» допускает разночтение, в чем я убедился лично. В первом значении – «уклоняйся от причинения зла другому человеку»; во втором – «уклоняйся от зла, причиняемого другим человеком, как от отравленной стрелы». Я считаю, что контекст заповеди подразумевает все-таки первый вариант.)

Думается, что среднее звено в житейском наставлении апостола опущено не случайно. Поскольку Петр наставляет отдельно взятую личность, постольку его рекомендации носят индивидуальный характер. Действительно, в одиночку можно творить и добро, и зло. Но в одиночку нельзя бороться со злом, здесь – «один в поле не воин». Силы зла многогранны, хотя и фокусируются в точку. Зло по своей сути является векторной величиной, оно всегда целенаправленно, оно никогда не бывает «вообще». Его сила всегда обращена на кого-то или против чего-то. Поэтому бороться со злом может только – антизло: встречное действие, сила которого равна силе зла или превышает ее. Вспомним, к примеру, какие жесткие физически и словесно методы (антизло) применял Христос в борьбе со злом, изгоняя торгующих из иерусалимского храма (Ин. 2,15)!

Но это – Богочеловек! Простому же смертному, даже если с помощью единомышленников он и свершит нечто подобное, аналогичные действия будут инкриминированы как самосуд, естественно, со всеми вытекающими последствиями. Если вы, к примеру, внутри своей квартиры или дачи установите на ночь капкан на вора, и последний, залетев туда, получит увечье, не совместимое в дальнейшем с его «профессией», то вас накажут по закону едва ли мягче, нежели преступника. Хотя следовало бы поощрить: во-первых, благодаря вашей изобретательности одним ворюгой становится меньше и, во-вторых, создается тревожный резонанс в преступной среде пока еще не изуродованных его сотоварищей.

Кстати, Ветхий Завет, с его жестким законом талиона, объективнее подходил к индивидуальным борцам со злом, нежели наш «самый гуманный суд в мире». Так, в книге Исход (гл. 22, ст. 2) Господь Бог освящает следующую правовую норму: «Если кто застанет вора подкапывающего и ударит его так, что он умрет, то кровь не вменится ему. Но если взошло над ним солнце, то вменится ему». Как видим, уничтожение носителей зла, хотя бы в ночное время, было в прямом смысле святым делом.

Сегодня же это опасно: активная борьба один на один со злом приравнивается к неуклонению от зла. Так что терпите и дальше, уважаемые потерпевшие, или пытайтесь подключить к единоборству со злом громоздкую, тихоходную правоохранительную машину, которой государство доверило преследование зла. Сами же – упаси вас Бог! Иначе вы рискуете получить двойной ответный удар: один – в отместку от растревоженного зла, другой – по закону: пресловутая степень необходимой обороны – норма, не бесспорно защищающая вас.

Отдельные критические выпады против зла малоэффективны еще и по той причине, что слишком уж различен порог восприятия зла, как различными людьми, так и единым законом. «Процент содержания зла» в одном и том же событии они будут исчислять по-разному. К примеру, так называемая любительская охота на диких животных. Закон и люди, охочие до убийств «братьев наших меньших», вообще не относят ее к злодеянию. Но есть и полярно противоположная точка зрения, с которой люди, чувствительные к злу, воспринимают это любительство как нравственное извращение. «Ведь на его (любителя охоты, – Г. М.) стороне классики: и Тургенев, и Хемингуэй и многие другие певцы бессмысленного убийства, поэтизировавшие и превратившие его в утонченное романтическое и извращенное удовольствие» [27], с. 153. Справедливости ради, следует заметить, что и чувствительность к добру лежит так же в весьма широком диапазоне: от холодной бесчувственности до слезной растроганности.

Ходульные заявления о том, что зло побеждается исключительно добром, к сожалению, реализуются только в сказках и произведениях, где:

…при конце последней части

Всегда наказан был порок,

Добру достойный был венок.

(А. Пушкин. «Евгений Онегин»)

Практически же этого не может быть, поскольку добро по отношению к злу является питательной средой последнего. Зло существует и развивается только за счет добра. Мягкотелое, беспомощное добро, в отличие от жесткого антизла, не может эффективно противостоять злу еще и в силу того, что работает оно в плоскости, параллельной действию зла. Поэтому старания добра как борца со злом не пересекаются с последним, не достигают цели. А если косвенно и воздействуют на зло, то этим лишь раздражают его и побуждают к еще большим злодеяниям. Примеров тысячи, возьмем два разномасштабных.

Один добрый человек пенсионного возраста делает по-доброму замечание за что-то группе недобрых (это выяснилось позже) детишек. Думается, «воспитательный эффект» в общем случае вполне предсказуем: дай Бог этому доброму борцу со злом подобру-поздорову унести ноги. Зато юные вершители зла, естественно, укрепились в вере, что – все можно.

«Чтобы чиновник не брал взяток, ему надо хорошо платить», – директивно убеждают нас и законодатели, и исполнительная власть. Этот добрый метод борьбы со злом уже привел к тому, что «государевы люди» не только не отказались от взяток, но и повысили их минимальный размер пропорционально повышению своей зарплаты.

Зло экспансивно и неуемно в своих амбициях, оно бесцеремонно расширяет свой ареал, особенно в зоне равнодушия, когда молчит антизло. К примеру (весьма наглядному), компания отпетых мерзавцев не придет пировать на ранее изгаженную ими полянку, а будет искать для очередного уик-энда новое местечко. И так до тех пор, пока всю «зону отдыха» они не превратят в сплошной человеческий свинарник. Подбирать же экскременты, оставленные злом, естественно, терпеливая миссия покладистого добра. Правда, иногда в воспитательных целях оно прибегает к методам убеждения, увещевания зла. Подчас – весьма оригинальным.

Так, много лет назад в Паланге, у центрального входа в приморский парк, вместо привычных табличек с призывами: «По газонам не ходить!», «Цветы не рвать!» – красовался стенд с отдельными сценками из «парковой» жизни. К примеру, симпатичная самодовольная свинья с многочисленным потомством беззаботно разлеглась на клумбе; козлы играют в бадминтон на цветочном газоне, а баран, забравшись в розарий, составляет букет для своей возлюбленной овцы.

Комментарии, разумеется, излишни. Но каков же «воспитательный» эффект? Нулевой! Ибо людям эти более чем прозрачные картинки-намеки просто не нужны, но и для человека‑свиньи, человека‑козла и человека‑барана они также излишни, поскольку эту категорию диковинных гибридов такие «деликатные» намеки просто не «прошибают»: с этими уродами следует изъясняться только на языке силы – сурового антизла, одной из форм которого являются жесточайшие запреты.

Утверждения некоторых телевизорных болтунов-любителей, что запретами-де бороться со злом невозможно, – есть или заблуждение, или лукавство. Естественно, уничтожить зло запретами, как, впрочем, и другими способами, нельзя: оно неистребимо по природе своей «во всякое время». Но снизить его уровень, обуздать его – под силу только запретам, подкрепленным крайне болезненным и практически неотвратимым наказанием за их нарушение. На оскотинившуюся личность, содеявшую зло, должно быть наложено взыскание, адекватное ее нравственному уровню.

Расширение зоны зла – непременное условие его развития. Но это, как ни парадоксально, и его ахиллесова пята. Простейший заслон в виде неприятия, отторжения зла (даже не борьбы с ним!) уже приводит последнее к усыханию на корню. Локализованное, неразделенное зло угасает само в себе.

В силу всеобщего закона действительности на определенной стадии развития зла в его недрах вызревает до состояния боевой готовности имманентное антизло, снижающее уровень активности зла до равновесного с добром значения. Самоуничтожение зла образно выражается известным символом (одна из трактовок последнего): змея, свернувшаяся кольцом, кусает собственный хвост. В целом этот символ можно выразить фразой: «В моем начале заложен мой конец» или «Конец находится в начале» [38], с. 326.

Таким образом, уже с момента своего зарождения зло живет в постоянной зависимости, не всегда осознанной или прочувствованной, от своего антипода – «догоняющего» антизла. К примеру, поголовье волков в ареале (зло), количественно достигая своего максимума, закономерно идет на убыль и в конце концов скатывается к минимуму вследствие усиления голода (антизло), вызванного неминуемым сокращением стада зайцев. Теперь рождение каждого волка есть же и причина смерти, как его собственной, так и его сородичей.

Это в дикой природе. Но и в среде цивилизованных дикарей, в силу их близорукости и беспредельного эгоизма, закономерности те же. Так, устремившись к массовому комфорту бытия, люди произвели и купили столько автомобилей, что теперь очередной приобретенный «четырехколесный друг» становится реальным недругом себе и, главное, другим, о чем свидетельствует рост пробок и аварий, сокращающих естественным образом количество машин на дорогах до некоторого равновесного значения.

Разумеется, мыслящая категория людей не ждет самоуничтожения зла, естественного начала его конца, а вступает в единоборство со злом на ранних стадиях, пытаясь снизить его уровень, приблизить его конец. Однако, вмешиваясь с благими намерениями в природные закономерности, люди рискуют, в силу неглубокого их знания, усугубить зло или создать новые его разновидности.

Человеку, намеревающемуся вступить в единоборство со злом или воздать его носителям адекватным антизлом, следует иметь ввиду, что все это прерогатива Бога: «Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь» (Рим. 12,19). Или прерогатива власти: «Ибо нет власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению» (Рим. 13,1). Причем не только власти закона, но и власти стихии, и власти толпы. Необходимым условием успешной борьбы со злом в одиночку является поощрение к действию (санкция и поддержка), полученное человеком‑борцом свыше. (Вспомним, что даже Геракл, популярнейший из древнегреческих героев-одиночек, совершал подвиги, имея неизменной своей покровительницей богиню Афину). В противном случае, в единоборстве со злом человек неизбежно будет положен на лопатки, а весь комплекс героических «антизлодеяний» будет квалифицирован как самосуд. Со всеми негативными последствиями, конечно.

Борьба зла и антизла происходит с попеременным успехом для обеих сторон, но в пределах круга, очерченного телом змеи в рассматриваемом выше символе. Иными словами, явленное зло не безгранично во времени и пространстве, но практически бесконечен арсенал его форм.

* * *

Итак, круг замкнулся. Остается только подтвердить, что в заповеди 1 Пет. 3,11 столь необходимое по смыслу соединительное звено, где противление злу приравнивалось бы к предтече добра, отсутствует не случайно: индивидуально противоборствовать злу по меньшей мере бесполезно. Поэтому в поведенческой формуле апостола Петра, предназначенной конкретной личности, средний ее член исключен. Крайние же звенья, уклонение от зла и делание добра, разделены как деяния, хотя и независимые, но вполне совмещаемые (через союз «и») в сознании человека. Именно осознание себя как личности делает возможным и уклонение от зла, и делание добра. Более того, отточенное самосознание делает безнравственным уклонение от добра, что вещает уже другой апостол, Иаков: «Итак, кто разумеет делать добро и не делает, тому грех» (Иак. 4,17). Здесь, как видим, грехом считается уже не содеяние зла, а сознательное уклонение от делания добра.

Да, высока планка, устанавливаемая Иаковом! Но это, если хотите, есть нравственный пропуск в новую эпоху – эпоху Водолея. Пока же делающие добро – скорее исключение из общей массы живущих. Зато они ярче высвечиваются на фоне массы равнодушных и творящих зло и беззаконие. (В событиях, связанных со страшными стихийными трагедиями к примеру, участвуют не только привычные нам воры, мародеры и эгоисты, но и яркие фигуры самоотверженных спасателей и спасителей.)

Суд божий, то есть жесткая критическая оценка Творцом результатов Своего эксперимента, безусловно, выявит людей, как достойных перехода на очередной виток эволюции, так и не достойных этого. Однако по мысли патриарха Кирилла, суд Божий не страшен тому, кто вершит суд над собой при жизни, кто раскаивается и заставляет себя исправляться (ТВ 06.02.2010), то есть становится лучше, чем он есть, совершенствуясь всесторонне. А главное – нравственно и духовно. «Человек в гораздо большей степени, чем в эволюции тела, нуждается в эволюции и совершенствовании духа» [27], с. 182.

А. Ельчанинов, православный иерей, чей духовно-просветительский опыт дает право на рекомендации, предлагает предельно доходчивый повседневный совет: «А в обычное время нужен труд и некоторое насилие над собой (курсив мой. – Г. М.), чтобы разбудить свою косность. И будьте уверены, эти усилия принесут свой плод, и невидимое пока для Вас накопление духовных богатств проявится в нужную минуту, может быть спасет Вас в настоящей беде» [23], с. 155. Как видим, труд нелегкий, регулярный, но благодарный, на перспективу.

Неделание добра, сознательное или в силу устойчивой привычки, чревато иной перспективой: вымиранием ближнего. Сперва – как явления, а со временем – и как понятия. Ведь только сделавший адресное добро становится ближним адресату – такова мораль притчи Христа о милосердном самарянине (Лк. 10). Сокращение же числа ближних, естественно, приведет к пропорциональному сокращению категории «возлюбивших ближнего, как самого себя». Любить-то такой любовью скоро будет практически некого!

Но когда разрушается любовь, соединяющая пары взаимно ближних (особенно близких) людей, то какие душевные качества неизбежно всходят на ее развалинах? Разумеется, ядовитые сорняки – самовлюбленность и ненависть. Да, «от любви до ненависти – один шаг» (тонко подмечено!), и мы его уже сделали. Включите телевизор, и вы убедитесь в этом. Я же, глядя в этот жуткий калейдоскоп, убеждаюсь все более в правоте М. Карпенко, автора книги «Вселенная разумная»: «Основное качество, которое отличает человека от животных, – пишет он, – это его злоба. Злоба чаще всего беспричинная, злоба, круто замешанная на самовлюбленности и эгоизме. Превосходство – одна из основных причин, порождающих бессмысленную злобу и жестокость человека» [27], с. 150. Да, в стремлении превзойти рождаются не только призовые места, рекорды, высокие достижения и показатели (в чем-то и чего-то), но и низменные до отвращения мысли, слова, поступки. В сущности, это одна из ярких интерпретаций божественного откровения, что помышления сердца человеческого зло во всякое время (Быт. 6,5). Что же, за все надо платить! Только жаль, что за материально-чувственное приходится расплачиваться духовно-нравственным. Здесь явно игра не стоит свеч! Тем не менее…

Мы пришли к тому, что первопричиной злого начала в каждом человеке является опять же… его самость! Точнее, сама самость и есть злое начало. Никуда от нее не деться: эта ехидна способна отложить яйца в любой сфере человеческой жизни, а «порождения ехиднины» (Мф. 23,33) – «успешно» испоганить ее. Самость неискоренима по природе своей. Однако сильный духовный план человеческой триады способен воздействовать на нее, укрощать ее и управлять ею, что и утверждает, по сути, А. Ельчанинов, говоря о необходимости накопления духовного богатства.

В моем представлении, к последнему относится все то, что способствует эволюции души человека. В частности, – духовные знания, активно воздействующие на мировоззрение человека, его нравственную ориентацию. Их резерв – не копилка с беспорядочным наслоением разношерстной информации, а работающая система знаний, питающих душу и разум человека. Эти знания формируют и корректируют нравственные критерии, с позиции которых человек оценивает действительность и себя в ней. Они являются нравственным поводырем человека во всех жизненных ситуациях: простых и сложных. Все другие знания, в том числе и называемые энциклопедическими, конечно, полезны, нужны, а подчас и просто необходимы, но в иных, «узкополосных» целях. Вообще говоря, многознание не есть мудрость, хотя многие и ставят между этими понятиями знак равенства.

Особенности «помышления сердца человеческого» индивидуальны и неповторимы. «В каждой душе живет свой, такой изменчивый и эгоистичный моральный закон» [27], с. 185. Иными словами, каждая избираемая человеком система нравственных ценностей имеет индивидуальную окраску и, разумеется, носит для него характер категорического императива. В действительности же истинна она только в той степени, в какой соответствует вечным нравственным ценностям, провозглашенным Христом. Но только вот путь к ценностям этим открыт лишь тому, кто способен выложить его личными накоплениями духовных богатств – сокровищ, которые «ни моль, ни ржа не истребляют, и где воры не подкапывают и не крадут» (Мф. 6,19).

Возникает естественный вопрос: «Возможно ли сегодня получить информацию, смыкающуюся с понятием «духовное знание»? Да, но при исполнении двух условий, каждое из которых связано с преодолением самого себя. А именно: удерживать себя «от» и принуждать себя «к».

Во-первых, необходимо заставить себя уклоняться от заманчивой информации, заведомо бесполезной или вредоносной. «Худые сообщества развращают добрые нравы», – резюмирует апостол Павел (1 Кор. 15,33). Видимо, этим объясняется массовая безнравственность и безграмотность наших современников, находящихся в тесном информационном сообществе с телевизором, компьютером и конъюнктурными газетами. Так называемая массовая культура – из той же категории сообществ, ибо «сознательно ориентирует распространяемые ею духовные и материальные ценности на усредненный уровень развития массовых потребителей» [51], c. 194, который в настоящее время значительно ниже пояса. Естественно, на такой «высоте» безнравственность можно только культивировать, но не бичевать (чтобы не повредить…), что и делается успешно по всему «культурному» фронту. Итак, первое условие: защититься от растленного влияния дурных сообществ всех мастей, дабы не растерять ценных качеств духовного плана, поскольку «кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет» (Мф. 13,12). В общем, следует жестко исполнять обращенное к себе требование – не навреди.

Во-вторых, в освободившееся время заставлять себя… читать, ибо это основной способ извлечения духовных богатств. Тесное общение с «худыми сообществами» вытеснило интерес к чтению как духовному процессу. Мысль перестала напрягаться, а душа – трудиться «и день и ночь», впав в наркотическую зависимость от развлечений. Необходимо повторно учиться осмысленно читать и глубоко вчитываться в источники духовных знаний.

Главным из них, как уже говорилось, является Библия, Книга книг, где духовные богатства располагаются на разных уровнях: от лежащих на поверхности до глубоко сокрытых, например, в притчах Христа. Выбор же других источников зависит от индивидуальных вкусов и потребностей. Здесь нельзя что-либо предлагать, а тем более – навязывать. Важно только, на мой взгляд, чтобы чтение было работой ума и души, а не их отдыхом и развлечением. Этому требованию в большей степени способствует, на мой взгляд, обращение к добрым «архаичным» бумажным книгам, а не к современным электронным источникам знаний. Впрочем, это дело вкуса и привычки.

Вообще говоря, все эти «во-первых» и «во-вторых» весьма условны и не являются чем-то новым или забытым старым. Это скорее комментарии к рекомендациям А. Ельчанинова, наставления которого можно было бы считать панацеей, если бы не одно «но».

Здесь мы подходим к коренному условию, вне которого любые рекомендации по нравственному и духовному самосовершенствованию, горы книг с наставлениями, как и для чего надо стать «лучше, чем я есть», – всего лишь благие пожелания и кучи макулатуры. Таким условием является положительный ответ на простой и одновременно сложный вопрос, обращенный к себе: «А нужно ли мне все это?».

Добровольно «трудиться и совершать некоторое насилие над собой», конечно, можно, но лишь во имя того, что человек воспринимает как ценность (в широком смысле этого понятия). Тогда – это цель, оправдывающая средство. В противном же случае любые приходящие извне душеполезные рекомендации, советы или доводы есть не что иное, как «слону – дробина», как бесполезный залп по окаменевшей оболочке живого духовного плана человека. Тем не менее следует и дальше терпеливо «обстреливать» и его дух, и его душу, выражаясь словами опять же апостола Павла, «поучениями, обличениями, наставлениями в праведности».

Ведь вполне возможно, что в триаде человека существует точка, уязвимая хотя бы для одной из множества духовных стрел, микротрещина в казалось бы непробиваемом панцире его души. Проникнув через эту ахиллесову пяту, личинка духовности, этот дар Божий, начнет развиваться, разъедать самость и очищать от нее, как от старой коррозии, душевный план, пробуждая его к жизни человека. «Первой обретенной благодатью бывает дар отрезвления», – утверждает Франсуа Мориак, французский писатель, академик, нобелевский лауреат [44], с. 61. Самосознание, освобождающееся от гнета самости, приведет человека и к поиску собственных путей нравственного восхождения, и к творческому восприятию рекомендаций извне.

Реконструкция духовного плана, изменение направления мыслительной деятельности способны изменить представление человека о счастье, ибо «качество Ваших мыслей определяет степень Вашего счастья» [10], с. 9. Так что попытка воздействовать на душевный план человека через план духовный есть делание добра по большому счету. Результативность этой акции сегодня хотя и близка к нулю, но все же не равна ему, и это обнадеживает. А надежда, как известно, умирает последней. В общем, «стучите, и отворят вам» (Мф. 7,7).

* * *

Подтолкнуть человека к осознанию необходимости нравственного исправления невозможно, не вскрыв степени его безнравственности, и делать это надо так, как хирург вскрывает гнойник: бескомпромиссно и безжалостно, и честно называть вещи своими именами. Иначе человеческая самость уцепится за любое «смягчающее» обстоятельство, за малейший намек на оправдание, за ложный оптимизм и тем испортит все дело. «Есть много людей, которые врут из жалости. Ложь – религия рабов и хозяев. Правда – бог свободного человека», – произносит Сатин, герой пьесы Горького «На дне». Конечно, по форме – это лозунг, но по смыслу – нравственный ориентир на все времена.

Разбуженное самосознание должно вызвать у человека ощущение физиологической неприязни к тому, какой я есть, нравственной ущербности (вспомним еще раз пушкинское: «И с отвращением читая жизнь мою, я трепещу и проклинаю») и, как следствие, твердое намерение стать лучше, чем я есть: оставаясь самим собой, «господствовать над влекущим к себе грехом» (Быт. 4,7). Такова в общих чертах цель и спасительная схема действия злых по форме, но доброжелательных по замыслу нравственных обличений: «Злое наказание – уклоняющемуся от пути, и ненавидящий обличение погибнет» (Притчи Соломона 15,10).

Тем не менее далеко не все согласны с такой парадигмой. И в первую очередь – те самые «уклоняющиеся» и «ненавидящие», многие из которых видят в резких обличениях своих минусов не благие намерения, а целенаправленную обиду, враждебные выпады в свой адрес. Естественно, предполагать, что эти недотроги станут, в свете заповеди Христовой (Мф. 5,44), благотворить ненавидящим их и молиться за обижающих их, вряд ли стоит. Так что стремясь с позитивной целью и добрыми намерениями сделать человека временно противным самому себе, мы станем, вероятнее всего, противными ему и на все времена. Неприятно? Да, но не более, ибо это вполне ожидаемо, а значит – и не слишком болезненно.