Итак, сравнительный подход к общей оценке добра, вдруг сошедшего на нас подобно библейской манне, случись такое, неизбежно привел бы к постепенному зарождению и накоплению зла в недрах этого всеобъемлющего добра. (Кстати, по свидетельству Библии, древнееврейское людское стадо неохотно приняло небесную пищу, божественную манну, возроптало на Творца, который заменил ею мясо, рыбу и овощи, получаемые, да еще и даром, избранным народом в египетском плену.)
Однако в реальных земных условиях, где «добро должно быть с кулаками», проблема заключается не только в достижении определенного превосходства над злом, но и в удержании этого завоевания, в его развитии. При должной активности сил, противостоящих злу, временная победа над ним вполне реальна, но не менее реальны, как уже говорилось, ее откат и реставрация зла. Достижения любого уровня, в том числе и личные, в любой сфере, в том числе и нравственной, не могут сохраняться, а уж тем более расти сами по себе, без должного энергетического обеспечения. Даже обитатели нового рая, «те, которые написаны у Агнца в книге жизни» (Отк. 21,27), то есть достигшие уровня бессмертия, не могут удержать его без ежемесячной энергетической подпитки от древа жизни (Отк. 22,2). Почему? Ведь, казалось бы, зло уже уничтожено в озере огненном (Отк. 20,10)? Да, но уничтожены только внешние силы зла, олицетворяемые диаволом, зверем и лжепророком, а зло внутреннее, зло «от юности» и «во всякое время», именуемое самостью, остается в придонном слое души и в сердцах людей, даже «претерпевших до конца» и удостоившихся жизни вечной, так же навечно.
Так что же, борьба со злом как продуктом самости совершенно бесперспективна и бесполезна? И да и нет: в зависимости от того, что мы вкладываем в понятие «польза». Впрочем, этой темы я еще коснусь.
* * *
Согласно одному из религиозно-философских взглядов на характер взаимоотношений Бога и мира, Творец, создав последний, предоставил его самому себе, отдал во власть его собственных, мирских законов, а Сам устранился от вмешательства в жизнь природы и общества. Согласно второму, Бог не оставил сотворенный им мир: Он таинственным образом воздействует на жизнь Своего творения, на все материальные и духовные процессы. Вот такие полярно расходящиеся взгляды.
Но истина, в силу троичной структуры сотворенного мира, лежит посередине. Бог не теряет связи с ним, не изолируется от него, но и не воздействует на него активно, не участвует непосредственно в мировых событиях, не принуждает людей к тем или иным поступкам. Творец обновляет лишь общие условия эксперимента на каждой из его фаз и закрепляет за человеком индивидуальную жизненную программу в рамках этих условий, но с достаточно широким выбором вариантов ее исполнения. Информация о том, каким образом творение реализует эту программу, систематически поступает к Творцу. Подробнее об этом говорилось в предыдущей работе. Сейчас хотелось бы в общих чертах обрисовать одну из моделей этого процесса.
Представим, что Творец владеет неиссякаемым источником сигналов, постоянно излучаемых в мир. Отражаясь от людей, они возвращаются к Богу, неся на себе информацию о состоянии, мыслях, словах и делах человека (модуляция). Эта информация отделяется от несущих сигналов (демодуляция) и в «чистом виде» поступает в божественный компьютер, где обрабатывается, систематизируется и заносится в его память. Таким образом, осуществляется постоянный контроль со стороны Творца за жизнью Своего творения. Экспериментатор имеет возможность судить о деятельности триады каждого экспериментируемого и выносить Свой вердикт. Это в какой-то степени ассоциируется с «книгой жизни» в откровении Иоанна Богослова: «И судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими» (Откр. 20,12).
В этом смысле справедливо утверждать: «Бог не оставляет человека!» Более того, Он защищает от непоправимых бед и спасает от гибели человека, необходимого Ему для продолжения эксперимента, человека, который, по промыслу Творца, еще не исчерпал своих творческих возможностей на пройденных этапах индивидуальной программы и способен отработать ее в полном объеме, явив нечто новое. Отсюда – и чудеса спасения, свершающиеся в ситуациях, когда спасти человека могло, действительно, только чудо, когда какая-то неведомая и невидимая рука, казалось, подхватывала его на краю пропасти, хотя внешне все происходило как бы по воле случая. Однако чудеса эти носят адресный характер. Даже в одной и той же катастрофической ситуации чудом спасены бывают далеко не все ее участники, а некоторых людей невидимый заслон останавливает еще на дальних подступах (к примеру, вовремя вышел из рухнувшего дома или опоздал на обреченный поезд). «Так уж им на роду написано», – принято говорить в таких случаях и в отношении жертв, и в отношении спасенных. В какой-то степени это верно, ибо подразумевается, что «на все воля Господня».
Однако спасенный человек, возблагодарив Бога, должен бы серьезно задуматься над фактом своего спасения и пересмотреть взаимоотношения с Ним. Личное спасение в форс-мажорных обстоятельствах нередко инициирует в людях веру в Бога. Возможно, это аванс, выданный Творцом для осознанного участия данного человека в божественном эксперименте. И тогда перст Божий, а не счастливую случайность должен усмотреть он в своем спасении.
Признаком нравственного взросления служит понимание того, что жизнь на Земле люди выстраивают по своим представлениям о правильном и неправильном, отвергая подчас нравственные ориентиры, данные им Богом. «И когда мне говорят, что вот – война, что же смотрел Бог? Друзья мои, Он вовсе не смотрел. Он уже давно предупреждал, к чему все это приведет. Если бы люди открыли Священное Писание, они увидели бы, к чему шло попрание человечности, бездуховность, материализм. И когда все здесь случилось по Писанию, говорят: "Где же был Бог?". Там же, где всегда, он всегда предупреждал человека. Другое дело – когда человек не несет ответственности…» [17], с. 10. Это до боли знакомый нам мотив потребительского отношения к Всемогущему Богу: пусть Он сделает всех нас, причем без нашего участия, и даже при нашем противлении Ему, безмерно счастливыми, беззаботно улыбающимися, утопающими в благах земных! И конечно – красивыми, во всяком случае, не хуже самодовольных красавцев и красавиц, изображаемых на сусальных картинках журналов «Сторожевая башня» и «Пробудись!» (церковь Свидетелей Иеговы). Вот когда наступит всеобщий мир и благоденствие, тогда мы и признаем Бога! А пока…
Ясно, что золотой век – несбыточная мечта человечества. Однако сейчас идет речь не об иллюзии, а о реальном спасении в ныне существующих условиях эксперимента. Похоже, что даже физически существуем мы на земле лишь благодаря тем людям, которые, если уж и не достигли нравственных высот, то по крайней мере и не скатились в безнравственную пропасть. Идею спасения нечестивого большинства праведным меньшинством развивает Сам Господь в ветхозаветном эпизоде с Содомом и Гоморрой (Быт. 18, 20-32). Вкратце напомню сюжет. Господь вознамерился уничтожить город Содом из-за крайней распущенности нравов его жителей. Сердобольный Авраам, праотец еврейского народа, просит Господа пощадить город, если «есть в этом городе пятьдесят праведников». Господь соглашается. Авраам же, вовремя смекнув, что в столь развратном городе не найти такого числа праведников, мягко торгуется с Богом и постепенно снижает его до… десяти. Господь соглашается даже на такую заявку! Но, к сожалению, содомляне дискредитировали себя богомерзким поступком полностью и окончательно, поэтому Содом был уничтожен «серой и огнем с неба». Та же участь постигла и Гоморру.
Итак, в библейские времена десять праведников, найдись такие, могли бы спасти от уничтожения целый город нечестивых. В наше время для подобной цели потребовалось бы неизмеримо большее число спасателей (наши города неизмеримо больше ветхозаветных, а плотность грешников в них – та же). Да и те были бы, конечно, не из праведников, которых сегодня на земле практически нет, а из тех, кто еще «на плаву». Последние же сохраняются лишь живущей в людях энергией памяти о праведниках, давно покинувших этот мир. Но, как это ни печально, энергии той явно не хватает: из ежедневных сообщений СМИ мы узнаем, что «тонут», расставаясь полностью с человеческим обличьем, не только одиночки, но и целые коллективы: предприятия, компании, семьи.
* * *
Можно ли спасти утопающих? Или это дело рук только самих утопающих? Прежде чем пытаться ответить, необходимо договориться о том, что в данном случае понимается под спасением.
Обычно мы связываем его лишь с физическим или материально-бытовым аспектом нашей жизни; реже – с морально-этической ее сферой (спасение авторитета, приоритета, идеи, и т. д.). Но в любом случае – с проявленным планом бытия в пределах короткой земной жизни. Практически – в масштабе «здесь и сейчас». Но именно сейчас речь пойдет о другом понятии – «спасение», которое Александр Мень формулирует следующим образом: «А что значит спастись? Это значит соединить свою эфемерную временную жизнь с бессмертием и Богом» [17], с. 27. Спасение – это жизненная цель, которая через призму божественного эксперимента видится как гарантия дальнейшего участия в нем человека. Это Высочайшее разрешение на эволюционное восхождение, которое человек самостоятельно, без божественной помощи, совершить не может, поскольку «греховность в человеке есть… глубокая порча или растление природы, получаемое человеком вместе с бытием, с душой и телом, и усиливаемое личною греховностию» [28], с. 2101.
Однако спасительная рука свыше подается именно тем, кто терпеливо, до конца своих дней усмиряет эту самую личную греховность. Насколько трудна даже для апостола эта осознанная, целенаправленная работа следует из Послания апостола Павла к римлянам: «Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех… Бедный я человек!» (Рим. 7, 19-20,24). Насколько же тогда труднее простому смертному «духом умерщвлять дела плотские» (Рим. 8,13), не сделаться «пленником закона греховного» (Рим. 7,23)!
Стать на путь сохранения себя от самого себя никогда не поздно, но чем это случится раньше, тем в большем можно преуспеть. Спасение человека – это предмет заботы самого человека (не Бога!) и во имя Человека. Бог лишь оценивает усилия и выбирает достойного благодати – «силы Божией, которой совершается спасение человека» [28], с. 337. И чем больше будет таковых, тем меньше вероятность гибели современных Содома и Гоморры. Это и есть ответ на вопрос, поставленный в начале параграфа.
Однако в зоне равнодушия, где по циничному выражению ее обитателей, «каждый – за себя, один Бог – за всех», именно каждый и пилит сук, на котором сидит. Всеобъемлющий закон энтропии, действуя в ней, автоматически смещает общий уровень нравственности к скотоподобию, к зоне зла.
Чтобы удержать моральную планку на уровне, соотносящемся с человеческим обликом человека, необходимо каждому индивидууму излучать «кванты» добра, жертвовать долей эгоистических интересов и потребностей. Эти тонкие ручейки, сливаясь в единый энергетический поток, должны сформировать глобальную силу, способную не только скомпенсировать угнетающее действие энтропии, но и превозмочь его, повысив степень нравственности общества в целом. Но человек – первейший враг самому себе, а первейший враг человека – его самость. Поскольку по природе своей любое добро, независимо от его масштабов, делается человеком только за свой собственный счет, постольку его эгоистичная самость всегда отчаянно противится любому добродеянию, любой жертвенной акции.
В зоне равнодушия не признается приоритет общего над личным, поскольку общего как понятия здесь не существует. Поэтому общественная система, раздробленная человеческой самостью на бесчисленное множество эгоцентрических крупиц, сползает, подобно песчинкам без цементирующих связей, к низшему типу бытия. Причем, со всеми последствиями, не исключая и самоистребления. Так, говоря о причинах гибели легендарной Атлантиды, Д.С. Мережковский, автор художественного исследования «Атлантида – Европа», подчеркивает: «Физическая гибель эта была не случайной, бессмысленной, а предрешенной чем-то в самих гибнущих (курсив мой. – Г. М.), казнью за что-то» [52], с. 125.
Какие уж тут виды на спасение человека человеком, когда здесь немыслимо даже элементарное самосохранение! Ведь последнее люди видят лишь в бесконечном укреплении материальных основ жизни, решении проблем физического здоровья и полном отрешении от таких «ненужных и обременительных» духовно-мыслительных проблем. А это – путь в никуда: по сути, они всю жизнь укрепляют фундамент, ничего не выстраивая на нем.
Но ведь благодаря синтезу именно духовных знаний и разума, называемому в Библии мудростью, человек способен справиться с многими осязаемыми им проблемами. Например, с проблемой здорового физического долголетия, поскольку в человеческой троичной природе физический, душевный и духовный планы энергетически взаимосвязаны. Так, благодаря своей вере, питавшей их духовной энергией, основатели русских монастырей проживали долгую физическую жизнь в диких, голодных условиях, усугубляемых трудами и добровольным постом. (К примеру, Антоний Печерский – 90 лет, Сергий Радонежский – 78, Кирилл Белозерский – 77, Нил Сорский – 75). Библейская Книга притчей Соломона содержит прекрасный монолог мудрости – главного действующего лица произведения, подтверждающий важность духовного начала в физической жизни человека. Фрагмент его вполне уместно процитировать: «И скудоумному она (мудрость. – Г. М.) сказала: «чрез меня умножатся дни твои и прибавится тебе лет жизни» (Притч. 9, 4,11). Правда, мы не знаем, внял ли мудрому наставлению тот, библейский, скудоумный. Современный же недоумок просто отмахнулся бы от подобного назидания, сочтя его неверно адресованным.
Даже если бы люди все вдруг стали праведными, то все равно не нашлось бы «человека праведного на земле, который делал бы добро и не нагрешил» (Еккл. 7,20). Но это не умаляет роли сотворенного добра. Значит, не только и не столько святые и безгрешные, но каждый человек способен противостоять натиску энтропии, замедлять процесс общей деградации и повышать вероятность личного спасения. Конечно, это возможно, лишь при осознании необходимости подобных действий. В общем, от каждого – по способностям, каждому – по вердикту Небесного Судьи. Естественно, такой подход потребует тотального пересмотра шкалы жизненных ценностей в пользу расширения ее духовной составляющей, что на сегодняшнем этапе божественного эксперимента маловероятно.
* * *
Сегодня люди предпочитают копить иные сокровища, которые «моль и ржа истребляют и где подкапывают и крадут» (Мф. 6,19). Сегодня живут лишь сегодняшним днем, не видя в нем переходного моста в день завтрашний. А потому так легко и прожигают настоящее, отрезая себе путь в будущее. «Бери от жизни все!» – этот бездумный агонизирующий клич, брошенный людьми без будущего и подхваченный ими же, звучит сегодня с телеэкранов, маячит на огромных рекламных щитах, соседствуя с тупыми самодовольными физиономиями этих самых берущих. Подразумевается, конечно, что брать надо здесь, сейчас, без отдачи, не считаясь ни с кем и ни с чем. Рекламных же призывов давать все (или хотя бы что-нибудь) этой жизни, обогащать ее своим трудом я нигде не читал.
Однако если предположить, что рекламируемые «ценности» и есть то самое «все», что только и может дать жизнь, если допустить, что из нее будет выхолощен начисто духовно-нравственный компонент, то она, эта жизнь, станет не более ценной, нежели жизнь ординарного козла или свиньи. В общем, хорошая реклама, с самораскрывающимся подтекстом! Но поскольку ее рыночный замысел безошибочно ориентирован на воспрявшую ото сна людскую зависть и ослепляющее желание «красивой» жизни, постольку приторные рекламные физиономии гипнотически действуют на воображение, воспринимаются как неподдельно счастливые лица людей, уже живущих этой жизнью. Вредоносный же подтекст рекламы в целом при этом уходит в тень. Интересно, видят ли его авторы «шедевра»? Если – нет, то это свидетельство откровенного, «честного» убожества их жизненной позиции; если же – да, то это «волк в овечьей шкуре». Но в любом случае, реклама издевается над человеческим достоинством и культивирует примитивные животные наслаждения. Как не согласиться с Саади в том, что:
И зверь быть нами должен предпочтен
Тому, чья жизнь еда, питье и сон.
(Из «Бустана»)
Понятно, что персидский поэт тринадцатого века не мог охватить букета пикантных наслаждений нашей эпохи и поэтому ограничился набором простейших, стабильных зоологических радостей.
Однако следует помнить, что такой «содержательный» образ земной жизни чреват роковыми последствиями: «Смотрите же за собою, чтобы сердца ваши не отягчались объядением и пьянством и заботами житейскими, и чтобы день тот (судный день. – Г. М.) не постиг вас внезапно», – предупреждает Христос Своих учеников.
Парадоксально! Но именно «объядение» возведено сегодня в культ: ТВ-картинки, навязчиво рекламирующие изготовление пищи телесной и особенно ее поглощение в неприглядно– отталкивающих формах, буквально заполонили все программы.
* * *
Как уже говорилось, самость действует в тесном союзе «со священной» частной собственностью. Последствия этих контактов самые разные, но все – негативные. По сути, любой «минус», присущий самости как данность, развивается в результате такого содружества в нравственный порок. Нередко – в социально-опасный. К примеру, зависть, которая, как бы ни пытались ее порой обелить, всегда черная. И обращена всегда к темно-серому, животному началу в человеке. Белой же может быть только словесная ширмочка, прикрывающая ее при необходимости. Когда человек остро переживает недостаток плюсов и достоинств, которыми в избытке владеют или которых достигли другие люди (внешние данные, качества характера, деньги, талант, карьера, творческие достижения, связи и др.), и при этом сетует на несправедливость судьбы, то можете быть уверены, что его эмоции окрашены не в цвет ангельских одежд.
Христианская этика возвела зависть в ранг смертного греха. Последняя табуируется и десятой ветхозаветной заповедью: «Не желай ничего, что у ближнего твоего» (Исх. 20,17). Христос, развивая монолог Творца из Быт. 8,21 о врожденных пороках сердца человеческого, называет в их числе и зависть: «Далее сказал: исходящее из человека оскверняет человека; ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство» (Мк. 7, 20-23). Да, неплохой букет черноголовых махровых цветов, оказывается, можно собрать в сердце человеческом!
По утверждению святителя Дмитрия Ростовского, «зависть побеждается любовью» [35], с. 192. Однако в зоне равнодушия, где любви реально не существует, не может быть и речи о победе над завистью. Здесь реальным является лишь удержание себя от поступков, провоцируемых завистью, и не более того. Если мы вспомним историю первого библейского убийства, то, конечно, вспомним и его мотив – зависть, и строгое божественное назидание – властвовать над преступным желанием, порождаемым завистью (Быт. 4).
Зависть способна пробить брешь в сдерживающем сознании человека, даже усиленном жесткими нравственными императивами. А уж когда сняты практически все моральные и правовые ограничения, то противостоять желаниям и намерениям, возбуждаемым завистью, чрезвычайно трудно. Зато легко заработать комплекс неполноценности, когда потребности превышают предел возможностей, и уныло страдать от него всю оставшуюся жизнь.
Сегодня скромный материальный достаток цинично приравнен к серьезному физическому недостатку, почти к уродству. А деньги, разумеется большие, являются неотъемлемым, если не единственным критерием стоящей жизни. Но кто же согласится расписаться в своей неполноценности? Кто не хочет «красиво» жить? Разумеется, никто! И вот влекомые завистью к состоятельным и удачливым, многие, очертя голову, хватаются за принцип: «цель оправдывает средства». К таким средствам может относится и преступление против личности: как чужой, так и собственной. Зависть беспощадно терзает душу своего владельца, если успехи постороннего оцениваются выше собственных, даже тогда, когда последние не так уж и низки. (Как-то по радио я услышал, что служащих некоторых британских фирм нервирует не столько низкий размер зарплаты, сколько его неодинаковость в среде работников одинакового уровня. Так что психологически «уравниловка» не столь уж однозначно негативна.)
В болезненном соревновании, становящемся самоцелью, все средства допустимы. Об одном из них говорится в старом еврейском анекдоте. Так, некий бедный еврей поймал золотую рыбку, которая пообещала ему в обмен на ее освобождение исполнить любое его желание, правда, с единственной оговоркой: все желаемое получает не только он, но автоматически и его сосед, причем – в удвоенном количестве. Еврей, прикинув, что в этой жизни ему важна именно своя жизнь, а не соседская, легкомысленно согласился на условие волшебной пленницы. Отпустив рыбку, он тот час же заказал себе загородный дом со всеми удобствами, доступными его фантазии. Но когда он приехал в желаемую местность, то увидел рядом со своим шикарным дворцом два таких же, но принадлежащих соседу, человеку, который и рыбку-то никогда не ловил и вообще не имеет никаких заслуг и права на эту недвижимость! Скрепя сердце, он смирился с этим фактом и заказал рыбке «крутую» иномарку. Результат тот же, столь же болезненный. И так при исполнении каждого нового желания. Еврей уже боится о чем-либо просить рыбку, ему уже ничего не надо, «жаба» душит его. Наконец, спасительная мысль посетила беднягу: «Рыбка, – взмолился он, – сделай так, чтобы мне оторвало одно… (предположим) око!».
Вряд ли стоит уточнять, чего и сколько в этом случае лишится сосед, и комментировать анекдот в целом. Тем более что такой вариант поведения заказчика, если и возможен, то, действительно, лишь в анекдоте. В реальности же «вокруг нас» тот самый герой анекдота, думается, поступил бы иначе. Он вряд ли стал бы калечить себя, а попросив рыбку на время стать киллером, просто заказал бы ей своего соседа. Вариант отвратительный, но сегодня вполне имеющий место быть.
Зависть правит бал во всякого рода соревнованиях (в том числе – и в среде коммерсантов), состязаниях, первенствах, конкурсах. Ее рука тайно или явно действует в большинстве «несчастных» случаев в ситуациях, пропитанных духом соперничества и конкуренции. В этом плане весьма интересно замечание Пушкина: «Зависть – сестра соревнования, следственно из хорошего роду» [47], с. 301. Тонкая ирония!
Но если наша зависть всегда имеет причину и адрес (мы точно знаем, кому и в чем завидуем), то с обидой, подругой зависти, не все так однозначно: она может быть и необоснованной, и направленной не в ту сторону. Так, в притче Христа о хозяине виноградника работодатель, в полном соответствии с предварительным договором, расплачивается с каждым из работников равной суммой денег за их неравный по объему труд, но тем не менее возбуждает в них совершенно неправомочную обиду в свой адрес. Поскольку ситуации, схожие с евангельской, нередки и в современных «виноградниках», то я настоятельно советую как их хозяевам, так и работникам вникнуть в суть притчи из гл. 20 Евангелия от Матфея.
* * *
Разбирать по лепесткам каждый цветок из отвратительного сердечного букета, собранного в Мк. 7, 20‑23, желания нет, как, впрочем, и необходимости. Я выбрал из него лишь одну скверну – завистливое око. Развернуть же остальные или найти еще кое-что сверх того, безусловно, может каждый. Но поскольку «все это зло извнутрь исходит и оскверняет человека» (Мк. 7,23), постольку глубинно анализировать себя, копаясь в собственных моральных сквернах, возжелают далеко не многие. Гораздо легче и, главное, интереснее высвечивать душевные изъяны других людей.
Великий святитель Тихон Задонский сказал однажды: «Какие грехи мы видим в людях, те и в нас есть» (Цит. по [36], с. 71). Более того, мы только потому и видим в людях грехи, что сами в совершенстве владеем ими. (Можем ли мы, к примеру, понять речь другого человека, если сами в достаточной степени не владеем языком говорящего?) Тем не менее следует заметить, что вторая половина постулата, сформулированного святителем, для нас глубоко зарыта, первая же – как на ладони. Мы – крупные специалисты в области детального исследования сучков «в глазе брата твоего», однако при этом не чувствуем (да и не желаем того!) бревна в собственном глазе (Мф. 7, 3‑5).
«И когда мы видим проявление зла или нечистоты в людях, то должны заглянуть в собственное сердце и спросить себя: «Нет ли во мне греха, который я вижу в брате моем?» [36], с. 72. Эта прекрасная рекомендация замечательного архипастыря Луки (знаменитого хирурга, ученого с мировым именем, профессора В. Ф. Войно‑Ясенецкого) идет значительно дальше идеи «Золотого правила», которое, как известно, предписывает воздерживаться лишь от того, что тебе не нравится в других. Наставление же архиепископа-врача рекомендует подавлять и то, что тебе не нравится в самом себе! Но, к сожалению, в самом себе нам нравится все, включая и минусы. Для нас они святы, а для других – это «не твое собачье дело!». Ведь «мы все глядим в Наполеоны» (А. Пушкин), ведь мое мнение – это истина в последней инстанции, и если оно паче чаяния расходится с твоим, то ты – дурак. Вот так: коротко, ясно и даже с чувством собственного достоинства, хотя и ложного. Подобный высокомерный примитив подчас даже возводится в достоинство, выдается за отличительный признак индивидуальности.
Не то, чтобы люди в большинстве своем ставили себя на пьедестал. Нет, они способны наедине с собой признавать и даже порицать свои слабости и пороки. Но вместе с тем они не видят необходимости подавлять их. Зачем, по их мнению, терзать себя каким-то личным самосовершенствованием, если это не вызвано объективной необходимостью и не дает скорой и ощутимой выгоды или удобств? Однако люди не только легко мирятся со своими душевными изъянами и охотно прощают их себе. Нет! Они требуют большего: чтобы к их грехам с пониманием относилось и окружение! «Пусть принимает меня такой (таким), какая (какой) я есть!»
Это надменно-снисходительное, но весьма опрометчивое заявление нередко звучит в ежедневной низкопробной телепередаче, где цинично подбирают (подходит – не подходит) по определенным параметрам взаимоприемлемый живой товар – женихов и невест. Но ведь даже любовь, и та «покрывает множество грехов» (1 Пет. 48) лишь на непродолжительное время и в ограниченном множестве. А на какую, простите, терпимость к прогрессирующим с возрастом грехам партнера можно уповать в союзе, где любовь не подразумевается изначально? Впрочем, это уже другая тема.
Мы защищаем свои душевные пороки и нравственные изъяны, как слепо любящая мать защищает своих детей: от всех и каждого, кто, не дай Бог, приблизится к ним с критикой или замечанием. При этом в качестве средств активной защиты наших минусов пользуемся глуповатыми, но как бы вполне естественными, а потому и весьма устойчивыми, обобщениями. Приведу лишь два примера.
Первый. «Но ведь всего знать невозможно! И Вы ведь всего не знаете», – говорят нередко в оправдание своей неосведомленности люди с так называемым высшим образованием (и даже – с «двумя»!), причем в случаях, не требующих знаний выше уровня пятого-шестого классов средней школы. До чего же мы, право, склонны цепляться за крайности, как утопающий за соломинку! Но поскольку я и себя не исключаю из этого самого «мы», постольку позволю себе также прибегнуть к крайности, правда, полярно противоположной. Да, бесспорно, всего знать невозможно. Однако верно и другое: не знать ничего – тоже нельзя. Но если, не зная ничего, еще и не пытаться изменить ситуацию к лучшему, значит, не сопротивляясь действию энтропии, погрузиться в безнадежное скотоподобие. Ведь до сих пор стремление к познанию, в отличие от тупого животного потребительства, считалось безусловной прерогативой человека.
Еще пример. Видимо, не только мне приходилось слышать оправдание: «Но ведь я живой человек! И мне, естественно, ничто человеческое не чуждо!». На первый взгляд, заявление кажется убедительным. Но если вдуматься в смысл сказанного, то нетрудно заметить, что все здесь поставлено с ног на голову, все здесь с точностью до наоборот. Верным было бы иное обобщение: «Хотя я и человек, но ничто звериное мне не чуждо». Как ни парадоксально, но чаще всего человек апеллирует к человеческому и напоминает всем, что он-де человек, в ситуациях, где проявлял себя именно как животное, «сиречь животина-скот, а не человек». Этот «человечный человек» не только не сопротивляется своим физиологическим позывам, не пытается истинно по-человечески «властвовать собой», но еще и пытается придать скотским по своей природе качествам статус человеческих слабостей. Можно ли, допустим, отнести к последним жадность, гнев, подавление слабого, сексуальную бесцеремонность, которым лукаво ищут (и находят!) «человеческие» оправдания? Не слишком ли? Да ведь у человечества хватает и своих, «специфически человеческих» грехов, названных Христом в Евангелии от Марка (Мк. 7, 21-23).
Безусловно, неслабая защита человеком своих «слабостей» снижает коэффициент полезного воздействия литературы и иных источников, формирующих духовно-нравственную составляющую ценностной шкалы, еще на дальних подступах к человеку. Однако «глухая защита» самостью своих порождений не может свести к нулю благотворное влияние извне. Поэтому ставить перед человеком нравственное зеркало (в любом обрамлении), где бы отражалось «бревно в собственном глазе его» (Мф. 7,3), нужно, и как можно чаще. Остается только пожелать, чтобы человек заметил его там. А заметив, понял, что это – инородное тело, с которым жить дальше нельзя.
* * *
Снижение нравственных параметров человека во временных рамках Нового Завета началось еще при жизни апостолов – современников Христа. Достаточно прочитать только первые главы Откровения Иоанна Богослова, чтобы убедиться в появлении первых признаков отхода первых церковных общин от «новой заповеди», данной Христом (Ин. 13,34), и Его реакции на эти отклонения.