Марди и путешествие туда

Глава III
Король матросов

В то время, о котором я теперь пишу, мы, полагаю, находились более чем в шестидесяти градусах к западу от Галапагосов. И, достигнув желаемой долготы, мы держались далеко от севера и от Арктики: нас окружало одно широкое море.

Но на западе, за тысячи миль отсюда, на север и на юг простирался почти бесконечный Архипелаг, повсюду заселённый, но малоизвестный и, главным образом, нечасто посещаемый, даже китобоями, которые ходят всегда и везде. Начало этого Архипелага в южной части представляло собой большую цепь островов, известных как группа Эллайс; далее шли острова Королевская миля; далее – группы островов Радак и Мулгрейв. Эти острова являлись, по сути, коралловыми рифами, невысокими и плодородными и изобилующими множеством фруктов. Язык людей, населяющих эти острова, был очень похож на язык жителей Островов Навигатора, с которых их предки, как предполагается, и прибыли.

Вот и всё, что я тогда знал об упоминаемых островах. Главное, однако, было то, что они существовали вообще и что наш путь к ним лежал по приветливому морю, где дул попутный пассат. Расстояние, хотя и большое, было просто широкой водной гладью, очень спокойной, как раз для передвижения под парусом, хотя профессия моряка позволила бы справиться, как известно, с большой бурей. К тому же китобойное судно – вещь по-своему хитроумная в сравнении с другими судами, когда-либо созданными человеком, и справилось бы со многими препятствиями.

На один из островов Королевской мили я тогда и решил было высадиться и попросту сбежать. И я полагал, что меня возьмут на одну из шлюпок, отправляющихся на эти острова. Но я понятия не имел о пребывании на острове без компаньона. Это были бы утомительные часы, часы одиночества, с бесконечным созерцанием горизонта.

Там, среди членов команды, был один прекрасный старый моряк по имени Ярл. Какого он был возраста, никто не мог сказать, даже приблизительно, даже он сам. История его жизни являлась весьма неопределённой и неточной. «Мужчина и мальчик, – честно говорил о себе Ярл. – Я жил с тех пор, как себя помню». И действительно, кто из вас может вспомнить, когда он не существовал? Ощущая себя, все мы кажемся себе ровесниками с момента появления на свет. Поэтому мы считаем, что тяжело умирать, прежде чем положено.

Ярл был родом с острова Неба, одного из островов Гебридского архипелага. Поэтому мы часто называли его Небожителем. И хотя душа его была совсем не пиратская, он всё же был старым скандинавом не для того, чтобы просто предаваться созерцанию мира. Его руки были мускулистыми, как лапы медведя; его голос был хриплым, как штормовой рёв вокруг старого пика Мулл; и его длинные рыжие волосы развевались вокруг его головы, как пламя заката. Твоя суть в том, Ярл, что твои предки были викингами, которые много раз плавали по солёному немецкому морю и Балтике; они женились на Брунгильдах в Ютландии и теперь вкушают мёд в залах Валгаллы, а бубнами продолжают отбивать ритм скандинавских гимнов. Ах, как же старые саги пробирают меня!

Всё же Ярл, потомок героев и королей, был одиноким, в основном лишённым друзей моряком, верящим только в морскую жизнь, которой он жил. Так было, и так будет. Какой йомен должен поклясться в том, что он не происходит от короля Альфреда? Какой графоман скажет, что он не напишет лучше старого Гомера? Король Ноа, благослови его Бог! Отец наш всевышний! Тогда выше головы, о вы, рабы, чья благородная кровь течёт по вашим венам! У всех нас есть монархи и мудрецы среди родственников; нет, ангелы и архангелы для кузенов, – и с тех самых достопамятных времён, когда сыновья Бога вступили в брак с нашими матерями, кровными дочерями Евы. Все поколения смешались, и дети небес и земли, иерархии серафимов в предельных небесах; троны и княжества в зодиакальных созвездиях; тени, пересекающие пространство; нации и семьи, впадины и горы земли; один и все, братья в своей основе, – о, быть может, мы тогда братья действительно! Все вещи имеют разную форму, но являют собой одно целое; вселенная – Иудея, и Бог Иегова во главе её. Тогда больше не позволяйте появляться первобытному страху: например, теократии, что в ней страшного? Боязнь смерти представима как сон уставшего в седле всадника. Поприветствуем даже призраков, когда они появляются. Долой морщины и гримасы. Делающий татуировку новозеландец не является чудом, как и загадка пути китайца. Никакой обычай не является странным, нет понятия абсурда, нет врагов, но кто окажется другом? В небесах живёт, наконец, наш добрый старый отец с белыми волосами, Адам, любящий всех, в преобладающем большинстве. Христианин должен протянуть руку и язычнику, и еврею; забудьте мрачный дантовский Ад и смех толстого Рабле, и монаха Лютера, и за бутылкой старого нектара обсудите прежние времена с Папой Римским Львом. Затем мы сядем на одну скамью с мудрецами прошлого, что дали законы жителям Мидии и персам на солнце, командирами конницы в Персеусе, что кричали «По коням!», когда их будил рёв трубы, зовущий на последнюю битву, рядом с древними охотниками, кто несколько вечностей назад охотился на американского лося под созвездием Ориона, менестрелями, которые пели с Млечного Пути, когда родился Иисус, наш Спаситель. Тогда не будем мы причислять к мелким величинам Магелланов и Дрейков, но выслушаем путешественников, которые плавали вокруг света, кто обошёл вокруг Полярную звезду, как мыс Горн. Затем не забудем Стэджирайта и Канта и труды других мудрецов, и даже появившиеся сейчас фолианты с гороскопами, ещё пока не расшифрованными, о высших небесах небес. Итак, в малопонятном жаргоне старого Ярла никогда не было идиомы. Его терминология была слишком космополитична для этого. Долгие товарищеские отношения с моряками всех племён: манильцами, англосаксами, латиноамериканскими индейцами, бенгальцами и датчанами – стёрли вовремя все ваши родные языки, что вы знали и помнили. Вы утопили ваш народ; утонула ваша страна; вы теперь говорите на всемирном языке, весёлом бормотании лингва-франко.

Согласно своему прозвищу, Небожитель был совсем неграмотным, не знающим о Саламанке, Гейдельберге или Брозенносе. Окажись в Дели, он никогда бы не заинтересовался книгами брахманов. Знаний в географии, в которой моряки должны хорошо разбираться, поскольку много раз обогнули земной шар, бедному Ярлу печально недоставало. Согласно его взгляду, мир представлялся ему в образе пирога; земля являлась простой крайней коркой, в пределах которой находился весь водный мир. Такова была космографическая теория моего славного Викинга. Что же касается потусторонних миров, то он о них и не думал, всё же понимая мир так же хорошо, насколько понимал его Иоанн Златоуст.

Ах, Ярл! Честный, серьёзный добряк; столь верный и простой, что тайные движения его души были более непостижимыми, чем тонкие умозаключения Спинозы.

Пожалуй, я многое расскажу про Небожителя, поскольку он был чрезвычайно молчалив и редко говорил о себе.

Теперь, разбираясь в эмоциях, скажу, что я у Ярла был, по сути, в любимцах; он полюбил меня, прежде хорошо изучив. Иногда бывает так, что старый моряк как бы сильно привяжется душой к моряку молодому, своему товарищу по плаванию, привязанностью, совершенно необъяснимой, если она возникла в том сердечном одиночестве, которое настигает большинство моряков, когда они стареют; оно побуждает с кем-то подружиться. Но, однако, мой Викинг, твоя непрошеная привязанность являлась самым благородным уважением, какое когда-либо выказывалось мне. И, откровенно говоря, я более склонен думать, что источник его симпатии скорее исходил от его сердца, чем от уважения к моим познаниям в культуре и образованию.

Там, в море, в товариществе моряков, все мужские характеры проявляются на виду. Никакая школа не сравнится с кораблём в изучении человеческой натуры. Контакт одного человека с другим, который постоянно рядом, исключает и отвергает обман. Вы показываете свой характер так же свободно, как носите свои брюки. Тщетны все усилия, направленные на то, чтобы вы приняли не свои черты или скрыли те, которыми обладаете. Тайные, хотя и желательные, усилия вне рассмотрения. И, таким образом, на борту всех судов, на которых я проплавал, я вижу своего рода феномен под названием комнаты размораживания. Нет, «мне поспешно замечают», что я словно поместил руку в ведро смолы с брезгливым ароматом, будучи нежным и рафинированным, словно фарш из Честерфилда. Нет, нет, я никогда не был лучше, чем моё призвание; и я был один из многих. У меня загорелая грудь и столь же твёрдая рука, как у них у всех. И никогда мой товарищ по плаванию не бранил меня из-за благородной неспособности к исполнению моих обязанностей, хватая и неся меня к грузу грот-мачты или концу бума кливера во время волком воющего ветра, который когда-либо выл.

Откуда тогда это раздражающее слово «благородный»? Для его появления были причины. Это было из-за чего-то во мне, что нельзя было скрыть: уловка в случайной фразе, обдумывание обыденных понятий, отдалённые, неосторожные намёки на беллетристику и другие пустяки, которые излишне упоминать. Но хочу сказать, что во время этого путешествия в команде, в которой я числился, на меня смотрели как на человека, «благородного» во многих отношениях. Но Ярл в этом мнении, казалось, пошёл далее. Он будто держал меня за одного из членов Ганноверской династии или, как минимум, за члена семьи принца Чарльза Эдварда Претендента, который, словно Вечный Жид, вполне мог быть бродягой. Во всяком случае, его симпатия была чрезмерной. Он добровольно стал моим прачкой и портным, более того, самым опытным; когда приходило моё время приёма пищи, но приходилось одновременно смотреть на топ мачты или стоять за рулевым колесом, он с неутомимым усердием обслуживал меня среди «детей» на баке. Пример – хорошая глыба «варёного пудинга», которой я был обязан хорошей заботе моего славного Викинга обо мне. Был же фараон Сесострис I в своё время слугой монарха! Всё же в определённой степени обязательства были взаимными. Да будет известно, что, по-морскому говоря, мы были чаммисы.

Теперь этот чамминг среди моряков похож на существующее братство между собой студентов колледжа (корешей) при совместной аренде жилья. Это – друзья из гомеровских поэм, лига нападения и защиты, хозяева совместного гардероба, узы любви, хорошего чувства и взаимного соревнования. Правда, в моих морских воспоминаниях есть сведения о различных неудачных, неразумных и отвратительных чаммисах; чаммисах, где «старший» во времена еды не заботился о «младшем», когда неудачные партнёры оказывались лишними; чаммисах, когда один из товарищей якобы показывал «неумение» в шитье и бритье, да так, что его простоватый партнёр делал всю его работу, в то время как первый в это же самое время спал в его гамаке. Но таков чаммис!

Но я обращаюсь к тебе, честный Ярл, даже если бы я был чаммисом из хитрости. Не беспокойся, изготовлял ли ты действительно мои брезенты и с самаритянской благодетельностью перевязывал раны, втыкая иглу с нитью, зашивая их, мои страдающие несчастные нижние наружные покровы, которые ты называл «утками». Делая это, называл ли ты это великой услугой, и, более того, делал ли ты это для меня, несмотря на наличие у меня же своего собственного оригинального напёрстка, вырезанного из кости кита? Но мог ли я выдернуть из твоих настроенных уже на заданную работу рук мою рубашку, когда ты стирал её в сомнительном растворе в своём просторном чане, сделанном из бочки? Ты очень хорошо знаешь, Ярл, что это правда; и я обязан заявить, что должен был отказаться от всех привлекательных возможностей, исходящих от твоей широкой души.

Вспоминая этого Викинга и размышляя, кто же был моим товарищем на судне, я считаю, что им мог быть только мой Викинг.

Глава IV
Беседа в облаках

Небожитель казался настолько серьёзным и прямолинейным моряком для того, чтобы сказать ему правду напрямую, даже несмотря на его симпатию ко мне, что у меня было много сомнений относительно его готовности примкнуть к моему плану, который предусматривал нарушение моральных обязательств. Но, учитывая все обстоятельства, я принял своё собственное довольно простое решение; и что касается того, чтобы склонить кого-либо присоединиться ко мне, то это казалось предосторожностью столь обязательной, чтобы перевесить все другие соображения.

Поэтому я решил открыть ему настежь своё сердце, для чего навестил его, когда он, как некий старый альбатрос в воздухе, взгромоздился на верхушку фок-мачты, совершенно один, для наблюдения за китами, доселе не замеченными. Такое размещение на небольшом пятачке мачты на высоте ста футов в течение многих часов, в стремительном полёте над морем, очень походит на пересечение Ла-Манша на воздушном шаре. Подобно Манфреду, вы говорите с облаками: вы словно нащупываете солнце. И тогда Ярл и я затеяли там разговор, куря наши примитивные трубки, и любая чайка, проходящая мимо, словно получала энергию от нашего дыма, как воздушные шары Блэнчарда и Джеффриса, способную перенести её из Дувра через Кале через небеса в послеобеденный Багдад. Честный Ярл, я познакомил его со всем: с моей беседой с капитаном, с намёком, услышанным в его последних словах, с моим непреклонным решением покинуть судно в одной из его шлюпок и средствами, с помощью которых можно было осуществить наш план. Я тогда высказал немало аргументов в сильной надежде на то, чтобы повернуть направо по ветру к солнечным островам на нашем пути.

Он слушал внимательно, но так долго молчал, что уже я почти решил, что Ярл готовит нечто такое, что опровергнет слишком многое из моих аргументов и моего красноречия.

Наконец он напрямик объявил, что план мой безумный, он никогда о нём не подозревал, но трижды видел подобное, и в каждом случае о судьбе беглецов впоследствии никогда не слышали. Он упрашивал меня отказаться от моего намерения, не быть мальчиком, остановиться и поразмышлять, остаться на судне и идти на нём домой, по-человечески. Поистине, мой Викинг говорил обо всём, как мой дядюшка.

Но всё это я пропускал мимо ушей; в подтверждение того, что мой ум был выше сомнений, и поскольку Ярл отказывался сопровождать меня и я не представлял бы себе никого больше в качестве сотоварища, то я пошёл бы в одиночку. Однако, видя моё непоколебимое решение, он честно поклялся, что будет следовать за мной, несмотря ни на что.

Спасибо, Ярл! Ты воистину один из тех преданных товарищей, которым трудно будет доказать, что они ошибаются, но, осознав ошибки, немедленно поворачивают к борьбе за явившуюся истину.

Но теперь его возрастное благоразумие играло свою роль. Бросая взгляд на безграничное пространство под нашими ногами, он спрашивал, как далеко от нас находились рассматриваемые острова.

Тысяча миль, и не меньше.

С попутным ветром, да ещё и под парусом, мы сможем пройти этот путь за двенадцать дней, но штиль и течения в состоянии увеличить его до месяца, а возможно, и более. – Сказав, он покачал своей старой головой и тряхнул соломенными волосами.

Но, стараясь изо всех сил развеять эти предчувствия, он, наконец, прогнал их. Он уверил меня, что сделает всё, что в его силах.

Мой Викинг успокоился, и я почувствовал себя более непринуждённо; ведь хорошо составленный план способствовал бы успеху нашего предприятия.

Нельзя было терять времени. Каждый час нёс нас всё дальше и дальше от параллели, самой желанной для того, чтобы следовать по ней на запад по нашему маршруту. Поэтому, учитывая все возможности, я разработал план и сообщил о нём Ярлу, который немного подправил его несколькими замечаниями, учтя несколько скрытых деталей, выпавших из моего поля зрения.

Странно, но только мой Викинг, скорбно улыбнувшись, напомнил мне о факте, о котором я вспоминал впоследствии как об озадачившем меня и вызвавшем лёгкий румянец. Мы должны были продвигаться без карты или квадранта; хотя, кратко замечу, и потребность в компасе вообще не рассматривалась. Карта, в конце концов, не смогла бы сказать, как далеко мы продвинулись; но вот квадрант был более чем желателен. Однако он не был ни в коем случае обязательным. И по следующей причине. Когда мы начали путь, наша широта была точно известна. При нашем путешествии на запад мы дрейфовали бы на север или юг и не смогли бы – это было бы невозможно – добраться, как мы рассчитывали, до длинной цепи островов, которые раскинулись на большом расстоянии по обеим сторонам экватора, вдоль которого мы следовали.

По почти такой же причине имело мало значения, знали ли мы ежедневно нашу долготу, поскольку никакая известная земля не лежала между нами и местом, которого мы желали бы достигнуть. Что же могло стать более простым, чем это? Ведь если мы будем терпеливо держать наш путь на запад, то должны будем, в конечном счёте, достигнуть назначенного места.

Что касается ожидаемых мелководий или рифов, если их кто-либо там видел, то они вряд ли запугали бы нас. Для шлюпки, которая осаживалась всего лишь на несколько дюймов ниже уровня воды, учитывая постоянное наблюдение, вся опасность в этом отношении была бы исключена.

В конце концов, замысел казался достаточно выполнимым, несмотря на старое суеверное почтение Ярла перед навигационными инструментами и философские взгляды, которые, возможно, довлели над педантичным учеником Меркатора.

Очень часто старый принцип показывает, что самые простые устои дают наибольшую уверенность человеку и что, скорее всего, это происходит от самой их простоты. И потому, нисколько не тревожась, мы обратились к солнцу с просьбой:

«Будь, Старый Кормчий, нашим проводником!»

Глава V
Места заняты, и чемоданы собраны

Но мысли о квадрантах и картах занимали нас менее всего. Внимание глаз тридцати человек – капитана, помощников, команды на корабле – должно было быть отвлечено; они не должны были что-либо подозревать до тех пор, пока их подозрения не оказались бы бесполезными.

Знайте: в море шлюпки кораблей в южных широтах (их обычно четыре штуки, не считая запчастей) закреплены по верху инструментами к гнутым деревянным конструкциям, называемым шлюпбалками, вертикально установленными по сторонам судна.

Ни одна женщина не наводит свой лоск до такого полного изнеможения перед долгожданной ярмаркой, как это делается на стремительном китобойном корабле его командой. Любой его элемент кажется невероятно хрупким и оправдывающим предельную заботу. Словно прекрасная леди, китобойное судно кажется бесполезным, когда лишено такой работы, и выглядит как бесполезная тонкая щепка.

Помимо шлюпбалок, имеются другие элементы крепежа. Две маленьких подъёмных петли протянуты под килем, которые предотвращают опирание на середину шлюпки и свешивание её носа и кормы. Широкая плетёная пеньковая лента, со вкусом сплетённая в своеобразный узор, передаёт вращение вокруг обоих планширов и, обеспечивая защиту шлюпки, надёжно прикрепляет её к нужному месту. Будучи поднятыми выше борта судна, шлюпки находятся в подвешенном состоянии выше всех частей палубы. Далее, одна из этих шлюпок должна была быть с пробитым дном. Это действительно так. Чтоб было тяжелее, чем для любого стремительного молодого янычара удрать с женой султана из Большого Сераля. Всё, что могло быть сделано, ей-богу, было сделано.

Что говорить вам о хитростях днём и во время прихода ночи, отбрасывании дрожи и сомнений у кранов? Но как спрятать даже самой темной ночью более опасный звук, чем предсмертный хрип? Этого легко избежать! Смажьте канаты, и они весело пройдут через тонкие шкивы блоков.

Оценивая грядущий план, я понимал, что в нём была высокая степень риска, представление о которой, в конце концов, было от меня далеко. Созрел другой план, ещё более смелый; и, следовательно, более опасный. Каков он был, я ещё расскажу.

Разрабатывая способ для удачного путешествия, я охотно пересёк бы палубу и следил бы за шлюпками, как корнет, уводящий своего коня от красивой гвоздики. Но не вышло. И «дырявая шлюпка» была, ввиду необходимости, выбрана как самая отдалённая от квартердека, поля зрения острых глаз и неустанных забот.

Далее, наша кладовая должна была наполниться, и я лично занялся запасами воды; и, вспоминая случаи, когда в прошлом сам в ней особенно нуждался, решил обратить на неё должное внимание. Пока нас было всего лишь двое, однако, я решил создать достаточный запас и мяса, и питья на четверых; в то же самое время, когда дополнительная пара человек, пока планируемая, была ещё не определена. И если бы наступил смертельный момент, мы бы его не испугались, пожалуй, поскольку имели бы еду, и не только для одного Ярла.

Мы немного времени потеряли, готовя провизию для нашего побега. Булочки и говяжья солонина были нашим единственным ресурсом, и, благодаря щедрости владельцев «Арктуриона», у команды нашего судна было достаточно продуктов. Оба бочонка со снятыми во избежание стука крышками использовались как ёмкости. В сумках, которые мы сделали для наших целей, оказалось достаточно готовых булочек, спрятанных доселе в легкодоступном месте. Солёную говядину получить было труднее, но постепенно нам удалось заняться её контрабандой из бочки в таком масштабе, чтобы создать необходимый запас.

Что касается воды, то в один удачный день или два несколько специальных больших бочек с водой были подняты снизу для какого-то использования офицерами корабля. Эти были бочки с крышками, длинные и тонкие, но очень крепкие, различного диаметра. Их поставили словно нарочно, задвинув в пространства между огромными рёбрами корпуса судна.

Самые большие из тех, что мы могли найти, были отобраны и сначала тщательно исследованы на предмет обнаружения возможных утечек. Используя какие-то отговорки для остальных членов экипажа, мы затем прокатили их по всей той стороне судна, где находилась выбранная нами шлюпка, и разместили их поблизости от неё.

Наши маленькие рундучки были аккуратно упакованы, увязаны и отложены до поры в сторону. И, наконец, ради предосторожности, у нас каждая вещь была расположена применительно к самому ответственному моменту. Позвольте мне, ничего не умаляя, добавить к достоинствам Ярла, что всякий раз, когда стратегия наша требовала усыпить внимание экипажа, он умел выглядеть неловким, и по большей части это делалось ради меня. То, что он делал, было правильно; демонстрируя несвоевременную прямоту, он раз или два проверил на прочность каждую вещь. Иногда он казался настолько несвоевременно тупым, что я почти подозревал его в равнодушии к нашему замыслу, подобно тому филантропу, который, использовав все способы для осуществления провального проекта, спасает его от закрытия и ведёт к неуклюжему одобрению. Но не стоило сомневаться: Ярл был викингом, таким же, как его предки, хотя совсем и не разбойником.