Вы уже в курсе, что в Вунг Тау находится совместное российско-вьетнамское предприятие по добыче нефти. Для русских специалистов выделили целый микрорайон, в котором есть культурный центр, школа, пекарня, магазин и больница. Причем с первых дней существования русского района, больницу снабдили прекрасным оборудованием и высококлассными специалистами. Там есть всё вплоть до современной операционной. Раз в три года наблюдается одна и та же удивительная картина. Как только приезжает новый главврач, он стучит себя в грудь и клянется, что выведет больницу на новый уровень. Но проходит месяц-два, и всё куда-то девается. Оберегая свою сытую и безмятежную жизнь, ни начальство, ни подчиненные, не хотят брать на себя ответственность, отправляя всех больных либо на родину, либо в платные вьетнамские госпитали.

Был случай, когда девушка из Москвы разбилась на мотобайке и её, истекающую кровью, привезли в русский микрорайон, но на проходной, бдительная женщина-цербер преградила путь. Быстро куда-то позвонив, она сообщила: «Не положено!». Я был рядом и видел, как девчонка захлебывалась кровью, теряла сознание, но ничего не мог сделать.

Через несколько месяцев, я стал свидетелем, когда та же «охранница» не пускала беременную русскую к врачам. Не удержавшись, я припомнил ей случай с покалеченной девушкой, сказав: «А если бы Ваша дочь попала в аварию и, вот такая «правильная» работница не пустила её в русскую больницу, чтобы вы сделали?». Уперевшись глазами и руками в казенный стол, она тихо произнесла: «Вы знаете, как тяжело здесь получить работу? Я не списочная, а тут пятьсот долларов каждый месяц».

Справедливости ради, замечу, что после русской больницы покалеченную девушку повезли в другие места, но ни один госпиталь в Вунг Тау её не принял. Ни хвалённый международный «International SOS», ни центральная больница города. Пришлось ехать в Сайгон, а это сто двадцать восемь километров пути. Там её прооперировали, но выставили астрономический счет.

– Это ты про Машу? – спросил Эрик.

– Да.

– Она ж тогда еще полгода здесь на костылях ходила, пока Сергей ей денег на обратный билет не дал.

– Да. Денег на возвращение в Россию не было. У нее мать пенсионерка и больше никаких родственников. Благо Романыч помог.

– У многих людей сердце окаменело, – с горечью в голосе отметил отец Александр. – В России недавно был случай… На перекрестке перед Храмом машина сбила женщину с ребенком. Вызвали полицию, «скорую». Зима, холод. Добрые люди помогли и занесли пострадавших в Церковь. А куда еще нести, если не в Храм Божий? Мать стонет, ребенок орет, а прихожане шикают и возмущаются, что им службу мешают слушать. Стыдно! Очень, очень стыдно. Прости нас Господи!

Почти одновременно, мы с отцом Александром перекрестились, и после небольшой паузы я продолжил.

– Я всё понимаю. Одно из врачебных правил: «не навреди», но ведь всё могло закончиться плохо. А вдруг у девушки был поломан позвоночник? Русские могли бы, если не прооперировать, то по крайней мере, осмотреть, и помочь правильно транспортировать, но они даже на порог не пустили. За все эти годы я не помню ни одного серьезного случая, когда российские врачи подтвердили своё назначение и квалификацию. Проще обратится к вьетнамцам. Грустно, но факт!

Конечно же, если отбросить морально-этическую сторону и взглянуть со стороны денег и карьеры, то главврачи поступали правильно. Любые осложнения и последующие разбирательства могли стоить им хорошо оплачиваемого места под пальмами. Но как можно так поступать, я просто отказываюсь понимать. Ты же врач! Ты же давал клятву. Причем, чтобы не было возможности случайно забежать в больницу, здесь организованная серьезная пропускная система.

– А что там вход только по пропускам? – удивился отец Александр.

– Да. Режимная территория. Чтобы зайти в микрорайон к друзьям или за булкой хлеба, нужно писать заявление на имя директора предприятия, а если разрешили, каждый месяц продлевать пропуск. Причем, далеко не всем разрешают и, не всем продлевают.

– Ну беременной женщине могли бы разрешить. Что за дикость?

– Это Россия, или правильнее сказать, «совок», который никуда не делся.

– А много русских живет здесь?

– В микрорайоне около тысячи, за пределами человек тридцать, может чуть больше. В сезон приезжают серферы, но обычно их немного! Основная масса наших туристов едет в Муйне. Над русской больницей смеются все, и те, кто живет внутри микрорайона, и те, кто живет за забором.

– Ну неужели все так плохо? – произнес расстроенный отец Александр. – Неужели все врачи такие и исключений не было?

– Исключения всегда есть. Был там один доктор, прекрасный человек, но о нем чуть позже. Честно говоря, я последнее время перестал быть патриотом и, не потому что перестал любить родину, а потому что сильно разочаровался в соотечественниках. Всей страной мы поносим Европу и Америку, а бревна в своем глазе не видим. И еще удивляемся, почему в мире русских не любят!? Живите по совести, делайте добро и все вас будут любить.

– Тут я Георгием полностью согласен, – подключился Эрик. – Как в библейской притче о добром самарянине, я частенько вижу, что на помощь готов прийти кто угодно, кроме твоего ближнего. Трудно представить, что американцу не помогли бы в американской больнице, находящейся в другой стране. У нас же национальная традиция бросать в беде соотечественников.

– Ну как тут быть патриотом в стране, где все боятся за свою задницу и за свое кресло, – продолжил я. – Жалко конечно, но наша жизнь и наша Родина – это то, что мы заслуживаем. Уже несколько лет на проходной висит пожелтевшая табличка «Дорогие соотечественники, за медицинской помощью обращайтесь во вьетнамский госпиталь по адресу ул. Ле Лой д.№ 5». Будете возвращаться, обратите внимание.

– Хорошо, посмотрю.

– Сейчас многие русские лечатся у французов.

– Почему именно у французов?

Глава 9. Французы

– За последние двадцать лет, вьетнамцы открыли множество совместных предприятий. Одно из самых прибыльных конечно «Русьвьетойл», но есть и другие. Продолжая многолетнюю традицию французского присутствия, в 2003 году в Сайгоне открылся «Фап-Вьет» – французско-вьетнамский госпиталь.

– А французы здесь опять имеют какие-то интересы? Или просто дружат? – поинтересовался отец Александр.

– Вьетнамцы «дружат» со всеми, у кого есть деньги. Время принципов прошло! С французами они волей-неволей общаются уже лет четыреста, и поэтому организовать совместный бизнес не сложно.

– А местные говорят по-французски?

– Удивительно, но после своего ухода французы оставили богатое наследие, но не оставили язык. Если в Тунисе и Алжире третья часть населения говорит на языке бывших колонизаторов, то во Вьетнаме я не встречал никого кто бы говорил по-французски.

– А какое наследие оставили французы?

– Все красивые здания в Вунг Тау построены в годы колонизации, кстати старый корпус «Русьвьетойл» – это бывшие конюшни французского легиона. Недавно произошел комичный случай. На имя генерального директора нефтяного гиганта пришло официальное письмо о том, что французская сторона уведомляет нынешних хозяев здания, что срок эксплуатации конюшен истек (прошло ровно сто лет со дня их постройки) и теперь, французы не несут ответственности за прочность строения. Помимо зданий и маяка, который стоит на ближайшей горе, от французов остался кофе, рыбный соус, багеты и йогурт.

– Здесь растет кофе?

– Да, очень вкусный. Выращивают в Далате – это высокогорье недалеко отсюда. Французам, привыкшим к умеренному климату, было не очень комфортно при такой влажности и температуре. Это здесь на побережье хорошо, обдувает океан, а в Сайгоне летом плюс сорок и влажная духота от соседних болот. Недолго думая захватчики снарядили экспедицию и пошли искать места для отдыха. На отметке в полторы тысячи метров над уровнем моря нашли удивительное место. Круглый год плюс двадцать четыре. Чистый воздух, горы, слоны, водопады. Одним словом, «Вьетнамская Швейцария». Посадили кофе, настроили вилл. Чтобы удобнее было добираться, проложили железную дорогу.

– Прям не колонизаторы, а доброделатели, – саркастически восхитился отец Александр. – А когда вообще во Вьетнаме появились французы? Я в молодости читал про колониальный Индокитай, но время появления французов не помню. В голове осталось только название индокитайской валюты – «Пиастры».

Не дожидаясь энциклопедической справки от Эрика, я, стараясь показать писательскую начитанность, опрокинул на отца Александра тележку знаний, приобретенных во время написания «Записок дауншифтера»:

– Французское присутствие в Индокитае началось в семнадцатом веке. Отправной точкой принято считать 1619 год. Именно в этом году монах-иезуит Александр де Род, прибыл во Вьетнам с целью популяризации христианства. За десять лет проведенных в Ханое, он написал Катехизис на вьетнамском, и создал местную письменность, основанную на латинском алфавите. В своём отчете «Обществу Иисуса Христа» Александр писал, что ему удалось обратить в христианство более шести тысяч местных жителей. В 1630 году за слишком ревностное проповедование, французского монаха выслали из страны. Через девять лет власть поменялась, и неутомимый иезуит опять направился ко вьетнамскому двору, но теперь уже в древнюю столицу Хюэ. Его приняли и, показывая открытость для европейского общества, разрешили миссионерствовать. Не жалея себя, французский католик опять понес Слово Божье буддистам. За несколько лет он добился прекрасных результатов, и даже построил несколько Церквей. Но успехи монаха никого не радовали. В царский дворец потекли реки жалоб. Очень быстро новый правитель Вьетнама пришел к тем же выводам, что и его предшественник – католицизм угроза власти. Сначала Александра хотели казнить, но потом передумали, приказав покинуть страну. На прощанье, иезуита предупредили, что следующее возвращение в страну Драконов и Фей будет стоить ему головы.

Но выдворение Александра не испугало других миссионеров, и они, не боясь смерти, поехали во Вьетнам. Кого-то вел долг, а кого-то политические интересы. Увы, но во все века и времена политика использовала религию, а религия политику. Так случилось и здесь. Именно носители Веры стали помощниками и поводом для иностранной интервенции.

Пока я смачивал пересохшие губы остатками чая, Эрик с нотками грусти произнес:

– Не зря говорят: «Благими намерениями вымощена дорога в ад!».

На этом вмешательство Эрика в мой исторический экскурс закончилось, и я продолжил:

– Первое военное вторжение французов чуть не произошло в конце восемнадцатого века. Во время восстания тэйшонов, была вырезана почти вся родовая знать династии Нгуенов. В живых остался только пятнадцатилетний Нгуен Фук Ань.

– А что за восстание тэйшонов? – заинтересовавшись вьетнамской историей произнес отец Александр.

– Типа нашего восстания Степана Разина, только там во главе был не казак-военачальник, а братья-крестьяне. Тэйшоны объявили себя освободителями простого народа и взяв в руки мотыги, начали крушить всё подряд. Но вернемся к колонизаторам. С помощью французского миссионера Пиньо де Беэна, последнему из рода Нгуенов удалось бежать в Сиам (современный Таиланд). Причем, хитрый француз сделал так, чтобы путь проходил морем и на какое-то время, они оказались на острове Тхотю (современный Фукок). Расчет был простой, оказавшись один на один с молодым парнем, у него появится возможность сблизиться и «втереться» в доверие. План сработал. Они подружились, причем настолько, что через семь лет, в 1784 году, Нгуен Фук Ань официально попросил Пиньо де Беэна стать посредником в деле получения военной помощи от Франции. Сам Фук Ань во Францию не поехал, но в составе дипломатической миссии, он отправил своего четырехлетнего сына, наследного принца Канья. В 1787 году епископ Адранский (Пиньо де Беэн), от имени последнего из Нгуенов подписал вьетнамо-французское соглашение, вошедшее в историю, как «Версальский договор». Согласно этому договору, Нгуен Фук Ань уступал Франции ряд территорий и даровал монополию на торговлю по всей стране. В случае войны Франции с кем-либо на Востоке, вьетнамцы обязаны были поставлять солдат и продовольствие. Французы же, должны были передать военный отряд в полторы тысячи человек и эскадру, состоящую из четырех кораблей.

– Немного за кусок страны.

– Согласен, но выполнению этого договора помешала Великая Французская революция и Фук Аню пришлось бороться за власть самостоятельно. Вступив в союз с королем Сиама, последний из Нгуенов смог не только вернуть себе земли, но и стал первым императором династии под именем Нгуен Тхе-то.

Следующий французский поход на Вьетнам начался в 1835 году, когда император Нгуен Тхань-то, знаменитый тем, что оставил после себя сто пятьдесят детей, издал указ строго запрещающий проповедь Христианства в стране. Антихристианская политика и гонения на миссионеров вызвали возмущение Франции. Разгневанный король Луи-Филипп «Первый» отказался принимать вьетнамское посольство и отдал приказ командующему морским флотом на Востоке начать военные действия если христианским миссионерам будет угрожать опасность. Но и в этот раз иностранного вмешательства не произошло. И только Наполеон «Третий» пошел дальше. В 1858 году он одобрил карательную экспедицию во Вьетнам. Поводом опять же был выбран конфликт местного руководства с миссионерами, которых к тому времени во Вьетнаме было очень много. Карательная экспедиция быстро переросла в полномасштабные военные действия. Племяннику Великого Императора очень хотелось показать всему миру свою значимость и, поэтому, он ревностно взялся за покорение новых земель. К 1862 году война закончилась. По Сайгонскому договору, помимо огромной контрибуции, французы получили несколько провинций на юге, три порта для торговли и свободный проход военных кораблей в Кампучию, которая стала следующей покорённой страной. Удивительно, но как только Франция получила кусок Вьетнама, ей сразу стала безразлична судьба католицизма в стране. Несмотря на то что миссионеры получили свободу деятельности, французские власти старались не вмешиваться в отношения буддистов и католиков. А отношения были более чем натянутые. Несмотря на массовые обращения миссионеров, французские власти закрывали глаза на тысячи убитых новообращенных христиан.

Лишь через сто лет французы ушли. Случилось это после освободительной войны. Причем не обошлось здесь без помощи СССР. Вьетнам официально перестал быть колонией, разделившись на Северный и Южный. Но вот что удивительно – Президент Южного Вьетнама чудесным образом оказался католиком. Очень может быть, что это проделки французов, а может и американцев, которые к тому времени хотели получить Вьетнам в качестве азиатского протектората. Новоиспеченный правитель Юга создал благоприятные условия для продвижения католиков по карьерной лестнице, как на госслужбе, так и на военном поприще. Работала простая схема: не стал католиком – не получил должность. Несмотря на протесты местного населения, католические священники целыми деревнями обращали народ в католичество, угрожая голодом или переселением. Причем, помощь из США распределялась преимущественно крестьянам католикам.

Через несколько лет такой политики, Римско-католическая Церковь стала крупнейшим землевладельцем на Юге Вьетнама. Бело-золотой ватиканский флаг стал чуть ли не национальным символом. В 1959 году Президент Южного Вьетнама объявил Деву Марию покровительницей страны.

Потихоньку, помаленьку народ закипал. Пик недовольства буддистов пришелся на весну 1963 года, когда в День Рождения Будды, власти запретили пронесение конфессионального флага в древнюю столицу Хюэ. Возмущенная толпа буддистов направилась к правительственной радиостанции. Солдаты открыли огонь. Девять человек погибли.

Через месяц американские корреспонденты получили сообщение о том, что вскоре, возле камбоджийского посольства, произойдет что-то очень важное. 11 июня 1963 года более трехсот монахов и монахинь вышли на улицу неся плакаты с обвинениями в адрес правительства на английском и вьетнамском языках. На глазах у всех, монах по имени Дык, совершил акт самосожжения. Говорят, тело сгорело, но сердце не пострадало.

Фотографии горящего буддиста облетели планету, вызвав бурное обсуждение на всех уровнях. Именно тогда, Джон Кеннеди произнес историческую фразу: «Еще никогда газетная фотография не вызывала столь сильного волнения по всему миру».

Сразу после этого события, вьетнамский президент пообещал восстановить в правах буддистов, но обещание своё не выполнил, и начал карательные операции. В том Храме где находилось сердце сгоревшего Дыка, солдаты убили всех монахов и унесли новую буддийскую реликвию. В ответ начались новые акты самосожжения.

Через полгода произошел госпереворот. Президента Южного Вьетнама убили. Лично я думаю, что это дело рук американцев. Он перестал контролировать ситуацию, за что и поплатился.

– Жуткая история. А сколько во Вьетнаме сейчас католиков? По дороге из аэропорта, я видел много Католических Церквей, – произнес отец Александр.

– Восемь-десять процентов населения. Это где-то под десять миллионов. Причем в отличии от наших соотечественников, все эти люди каждый день молятся и по воскресеньям ходят в церковь.

– Отец Александр, а какой процент Православных в России? – как бы невзначай поинтересовался Эрик.

– Официальная цифра семьдесят пять процентов.

– Это те, которые сами считают себя православными, а сколько реально верующих, воцекровлённых?

– Думаю один-два процента. Не более. У нас, к большому сожалению, люди не часто посещают Церковь. С