Последнее лето Клингзора

Обожаю Гессе, может быть, даже немного боготворю. Каждая его вещь – всякий раз откровение для меня. Безупречная проза.

Эти повести читала впервые.

Первая – два дня из жизни ребенка, душевные метания мальчика, укравшего сладости. Казалось бы, ничего особенного, но дети всё воспринимают гипертрофированно, разрываясь между величайшем горем и величайшим восторгом, автору здорово удалось передать состояние мальчика, его маленькую трагедию. И бездну между мирами детей и взрослых.

"Клейн и Вагнер" – история зрелого мужчины, круто изменившего свою жизнь, порвавшего с прошлым, его попытки обрести себя заново. Мне показалось, что эта история по настроению, атмосфере ближе к «Степному волку». Гессе изумительно точно описывает душевные порывы, очень тонким психологом он предстаёт в этой книге.

Третья повесть – последнее лето художника, яркие, пьянящие, полные красоты и жизни картины рисует автор, показывая, что жизнь и смерть – лишь часть вечного круговорота мироздания.

Все три повести очень понравились, но «Лето Клингзора» особенно.

Понимаете, преступник − это так говорится, а имеется в виду, что человек делает что-то такое, что другие запретили ему делать. Но ведь сам-то он, преступник, делает только то, что в нем есть... «Клейн и Вагнер»

Читая эту книгу, можно очень живо представить себе, как нелегко жилось временами моему любимому писателю Герману Гессе. «Степной волк» по сравнению с ранним «Клейном и Вагнером» − собственно, та же повесть, но структурированная и изрядно обогащенная погружением в психоанализ. «Клейн и Вагнер» по сравнению со «Степным волком»... чистое погружение в душевную смуту. Не в вотчину грациозной поданной Тени с «Герминой в аду», оргиями/танцами в рамках познания своей подчиненной функции/чувственной природы, комнатками в магическом театре и звонким хохотом Моцарта в небесах, а именно натуральный неприукрашенный ад навязчивого мышления. Убивать, быть убитым или славить Бога? Все сразу, можно в один вечер. Конечно, анима, танцы и секс тут тоже есть, ненависть/вожделение к женщине, проклятущее мещанство и внутренний злодей, которому все моральные заповеди как веревка на шею, куда без этого, но... здесь изначально нет ни рацио, ни структуры; у набросков есть это преимущество полного погружения без оглядки на публику. И стремительности развития темы, конечно

Что-то случилось, потому что случилось. Добропорядочный служащий Клейн похитил служебные деньги, бросил жену и детей и уехал в Италию познавать настоящего себя. Назад дороги нет, впереди его тоже, собственно, никто не ждет. Теперь, выскользнув из доброго и привычного мира, сковавшего его душу железной цепью, он либо научится летать, либо разобьется.

«И я тоже не знал этого, я говорил, думал, делал только чужое, только заученное, только хорошее и правильное, я жил такой заученной жизнью, пока в один прекрасный день это не кончилось. Я больше не мог, я должен был уйти прочь, хорошее перестало быть хорошим, правильное − правильным, жизнь сделалась нестерпимой».

Смелость чередуется с трусостью, экстазы полноты жизни − с желанием избавиться от тела как можно быстрее, оценки происходящего расшатаны, в зеркале каждый раз новое лицо, вдохновенно живописуются южные пейзажи и одушевленный женский ботинок, напряжение нарастает, чувственные удовольствия после снятия внутреннего запрета теряют свой искусительный характер... в конечном итоге, наступает полная недвойственность, и это прекрасно, но я всем искренне желаю, чтоб это случалось не на таких условиях. Хотя, наверное, во мне говорит мещанин; как известно, за столь глобальными истинами человек, у которого «все хорошо», не потянется никогда. Совершить квантовый скачок с одного берега на другой куда как проще, когда все мосты сожжены и любая мысль причиняет боль. По Клейну это очень понятно. Что я могу сказать по поводу скорости развития событий... если вы чувствуете, что ваша жизнь встала на якорь, путешествуйте, господа! :)

Что особо интересно в «Клейне...» (равно как и в «Степном волке») − главный враг предельно ясен: твой разум играет против тебя. А почему разум изначально сходит с рельсов − потому что твою машину ведет кто-то другой. Это единственное, что я запомнила из «Клейна...», когда читала его на заре юности (кроме особо красочных фантазий главгероя): если твою машину ведет кто-то другой, лучше пнуть его в живот, сбить пару прохожих и встретить дерево, чем комфортно ехать всю жизнь по чужой указке. То есть «лучше», наверное, не совсем то слово; в «Клейне...» замечательно описаны все эти вихляния на дороге и незабываемые ощущения от встречи с препятствиями; но иначе ты не вырастешь. Разве можно подняться до ферзя, если ходить только по белым полям? Но законы души, законы природы, страх перед грехом... ах, все эти прелести интеграции Тени в душу добропорядочного существа.

О «Душе» и «Клингзоре»

«Душа ребенка» − рассказ про маленького «Клейна», страдающего от комплекса вины и страха перед отцом. «Врожденная порочность», тяга к свободе путем разрушения себя и мира, пусть даже еще символическом (вспомним более позднее, из «Демиана»: «Яйцо − это мир, и кто хочет родиться, должен разрушить мир»), − судя по рецензиям, знакомая многим читателям тема. Откуда в психике берется вот этот концепт наказания − неужели это неотъемлемое наследие западной культуры? Но если взять и Восток, в каких исторических обществах этого не было? В общем, вот такие первые раны, требующие исцеления появляются в душе ребенка, которого любящие родители как первые представители общества воспитывают через «хорошо» и «плохо». У Гессе явно хорошая память, и практически уверена, что это реальный эпизод из его жизни.

«Последнее лето Клингзора» − всё, забыли про внутренние конфликты старых и юных, ЗАБЫЛИ, говорю; воцаряется неистовый гедонизм, плавно переходящий в пир во время чумы! Гессе ведь очень любит жизнь: она доставляет столько удовольствия, если отключить мозг. Последнее лето Клингзора − cгорание художника в пламени безустанного творчества и любвеобилия. Герой, что интересно, не очень даже и похож на обычного лирического героя Гессе (первый случай на моей памяти после «Сиддхартхи», но там понятно почему), хотя наследует некоторые его черты вроде особой душевной подвижности. Насколько помню, повесть тоже частично основана на реальных событиях; в частности, Гессе снимал часть итальянского замка для занятий художественным творчеством. Клингзор живет по принципу «лучше сгореть за день, чем тлеть тысячу лет», он живет и дышит за всех, но в конечном итоге наступает перегрузка, повозка срывается со скалы и летит в пропасть и... появляется замечательный персонаж, маг, который дискутирует с Клингзором относительно его мировосприятия, относительно главного человеческого страха − страха смерти, который отчасти (полярности) лежит в основе столь неистового желания брать от жизни все, что она может дать, срывать все ее плоды. На этом месте я с удивлением поняла, что их диалог, точнее, последние слова мага помнила все эти годы.

По мне так, это самая важная частичка книги. Фрагмент, который действительно может выдернуть из темных глубин и заставить сильно поменять жизнь (если вы вообще склонны доверять книжкам в таких тонких вопросах, конечно). Так что в довершение рецензии процитирую всю страничку, пусть в моей рецензии хоть что-то будет прекрасно.

Но сначала - про образ «горящего дома». Это классическая восточная метафора для мира сансары, но − что такое, в сущности, мир сансары? Реальность неукрощенного ума. И − микрокосм сопрягается с макрокосмом − что такое «горящий дом» для человека? Опять-таки, его собственный разум с концепцией «я (таков)». Определенный договор с миром и самим собой, программа, дарующая блага и беды, порождающая причины и следствия, в конечном итоге, приводящая к... да, ведь Клингзор все-таки не послушался мага. Потому что творчество, истовое воплощение жизни, стояло для него рядом со смертью; страстная воля жить подпитывалась из страха перед ней. Маг доволен жизнью совсем по-другому: он понял, что она имеет природу сна. Творчество, действительно, несколько теряет в значимости при такой позиции. Очень интересный диалог.

— Ты великий художник, — шептал звездочет Клингзору, наполняя его чашку. — Ты один из величайших художников этой эпохи. Ты вправе называться Ли Тай Пе. Но ты, Ли Тай, ты затравленный, жалкий, замученный и запуганный человек. Ты затянул песнь гибели, ты поешь ее, сидя в своем горящем доме, который ты сам и поджег, и тебе при этом нехорошо, Ли Тай Пе, хотя ты каждый день осушаешь три сотни чаш и чокаешься с луной. Тебе при этом нехорошо, тебе очень больно при этом, певец гибели, — не хочется ли тебе перестать? Не хочется ли тебе жить? Не хочется ли тебе пребывать на свете? Клингзор выпил и зашептал в ответ своим хрипловатым голосом: — Разве можно повернуть судьбу? Разве существует свобода воли? Разве ты, звездочет, можешь направить мои звезды иначе? — Направить — нет, я могу их только толковать. Направить себя можешь только ты сам. Свобода воли существует. Она называется магией. — Почему я должен заниматься магией, если я могу заниматься искусством? Разве искусство не так же хорошо? — Все хорошо. Ничто не хорошо. Магия уничтожает иллюзии. Магия уничтожает ту худшую иллюзию, которую мы называем «время». — А разве искусство — нет? — Оно пытается. Тебе достаточно твоего нарисованного июля, который ты носишь в своих папках? Ты уничтожил время? Тебе не страшна осень, не страшна зима? Клингзор вздохнул и промолчал, он молча выпил, молча наполнил маг его чашку. Бесновалась, сорвавшись с цепи, фортепьянная машина, среди танцующих ангельски парило лицо Ту Фу. Июль кончился. Клингзор поиграл пустыми бутылками на столе, выстроил их в круг. — Это наши пушки, — воскликнул он, — этими пушками мы расстреляем время, расстреляем смерть, расстреляем беду. Красками тоже я стрелял в смерть, огненной зеленой, взрывчатой киноварью, очаровательным гераневым лаком. Я не раз попадал ей в голову. Белую и синюю я всаживал ей в глаз. Не раз я обращал ее в бегство. Еще не раз я в нее попаду, одержу над ней верх, перехитрю ее. Смотрите на этого армянина, он опять открывает старую бутылку, и закупоренное солнце минувших лет бросается нам в кровь. Этот армянин тоже помогает нам стрелять в смерть, армянин тоже не знает другого оружия против смерти. Маг отломил кусок хлеба и стал есть. — Против смерти мне не нужно оружия, потому что смерти нет. А есть одно — страх смерти. Его можно побороть, против него есть оружие. Это дело одного часа — преодолеть страх. Но Ли Тай Пе не хочет. Ведь Ли Тай Пе любит смерть, ведь он любит свой страх смерти, свою печаль, свою беду, ведь только страх научил его всему, что он умеет и за что мы его любим.

С удовольствием перечитала эту небольшую книжку, многие темы которой развиваются в дальнейших произведениях Гессе. Игра света с тенью продолжится в «Степном волке» и «Демиане»; «горящий дом» внезапно появится в письме магистра Кнехта руководству Касталии, да и конец «Игры в бисер», как основного повествования, так и третьей легенды кажется расщепленным (на фактический и метафизический) концом «Клейна и Вагнера», сыгранным, конечно, уже не мрачноватым ноктюрном, а симфонией окончательного, абсолютного торжества человеческого духа над временем и пространством.

В общем, когда Гессе говорит, что жизнь прекрасна и ужасна, я верю ему, как никому иному.

P. S. А вот несколько акварелей Гессе; может быть, кто-то не знает, что он был еще и замечательным художником. Как он говорил, очень радует, когда твои руки перепачканы красками, а не только чернилами...

Viva la vita! :)

Это мое знакомство с Гессе. И оно прошло прекрасно! Я сознательно не бралась за "Игру в бисер" или "Степного волка" - хотелось начать с чего-то менее известного. В книге три повести. "Душа ребенка", как справедливо замечено в предисловии, напоминает местами Толстого - скажем, то же "Отрочество". "Клейн и Вагнер" впечатлила меня куда меньше. С одной стороны, ассоциативно всплыли в памяти горячо любимые Достоевский и Набоков, с другой - есть в немецкой прозе некоторая шероховатость, которая порой портит впечатление. И в полный восторг привела меня третья повесть - "Последнее лето Клингзора". Несмотря на не слишком оптимистичное название и сюжет, она буквально пропитана гедонизмом такой силы и мощи, что радость от каждого прожитого мгновения буквально брызжет со страниц книги. Прочитать ее и не оценить само счастье "Я живу!" невозможно!

Предполагаю, всегда интересно наблюдать переосмысление взглядов других людей, а в этом небольшом сборнике подобного в избытке. Герои трех коротких рассказов проходят весьма впечатляющий путь, на мой взгляд, неважно, изменит ли это озарение всю их последующую жизнь или знаменует собой последний ее миг. Наиболее впечатляющим для меня стал "Клейн и Вагнер", рассказ, который наталкивает на мысль "возможно, все не так, как мы думаем и смотрим на это". Не стану спорить, что фабула не нова, но дело-то и не в этом. Есть еще множество произведений, где герой, так сказать, наконец отважился решиться, но мало таких, где мотивация героя была бы такой отчетливой, как по мне.

Я была заинтересована этим автором после прочтения «Степного волка». На сей раз моё внимание остановилось на книге с тремя повестями Гессе. Первая, о которой я расскажу – повесть «Душа ребенка». Рассказ идет от первого лица, рассказчик вспоминает несколько не самых лучших дней из своей жизни, того времени, когда ему было одиннадцать. Мальчик пошел в кабинет к отцу, он искал утешение, но отца там не было. И маленький хулиган (пусть в данном случае это слово не несет очень плохого оттенка) стал копаться в вещах отца, нашел винные ягоды, инжир, и зачем-то утянул к себе в комнату несколько из них. Мальчик не мог объяснить, почему он так поступил, эти ягоды были ему не нужны, он закинул их на полку, за книги. Но неприглядный поступок не давал ему покоя. Мальчик ввязался в драку с одноклассником, была нехилая потасовка, герой надеялся, что этим поступком он избежал наказания, а возможно, отец и не заметит пропажи. Но на следующий день… На следующий день отец пришел узнать, откуда у мальчика появились эти винные ягоды. И вдруг маленький герой начал врать, что он их купил. Обман все равно раскрылся бы, т.к. отец повел его к продавцу, где сын якобы купил эти несчастные ягоды. Мальчик толком не мог вымолвить слова, про себя же он думал: «Я украл потому, что пришел за утешением в отцовскую комнату и застал ее, к своему разочарованию, пустой. Я не хотел красть. Я хотел только, раз уж отца не оказалось на месте, пошпионить, порыться в его вещах, подслушать его секреты, узнать о нем что-нибудь. Вот как было. Потом попались винные ягоды, и я украл. И тут же раскаялся в этом, и весь вчерашний день мучился и отчаивался, хотел умереть, осуждал себя, проникался новыми, благими намерениями. А сегодня - да, сегодня все было иначе. Это раскаянье и все прочее я уже испил до дна, я был сейчас трезвее, я чувствовал в себе необъяснимое, но огромное сопротивление отцу и всему, чего он ждал от меня и добивался». «Если бы я мог сказать ему это, он бы понял меня. Но и дети, как ни превосходят они взрослых умом, одиноки и беспомощны перед судьбой». Фраза, где герой говорит о превосходстве детей над взрослыми (по уму) меня очень позабавила, я вспомнила, что читала где-то, что ученые смогли доказать – даже самые маленькие дети считают, что они всё делают намного лучше взрослых. :) Мальчику было тяжело, он ведь и правда чувствовал, что он виноват, что его отец совершенно правильно отчитывает его, но из упрямства маленький герой молчал: «Окаменев от упрямства и затаенной боли, я продолжал молчать, я не прерывал его умных речей, с болью, но и со странным злорадством видя, как все идет кувырком, становится хуже и еще хуже, как он страдает, как разочарован, как напрасно взывает ко всему, что есть во мне лучшего. Когда он спросил: "Значит, ты украл винные ягоды?" - я смог только кивнуть головой. Лишь слабо кивнуть удалось мне и тогда, когда он пожелал узнать, жаль ли мне, что так вышло... Как мог он, большой, умный человек, задавать такие дурацкие вопросы! Неужели мне могло быть не жаль! Неужели ему не видно было, какую мне все это причиняет боль, как надрывает сердце! Неужели я мог еще радоваться своему поступку и этому несчастному инжиру!». Герман Гессе хорошо передал «душу ребенка», его переживания, чаяния, надежды. Я думаю, едва ли не каждый взрослый найдет часть, а если не часть, то небольшую долю того в повести, что было в его детстве. Это будет, разумеется, другое детство с другими событиями, но переживания, страхи будут примерно те же. По крайней мере, какое-нибудь из размышлений мальчика, наверняка, найдет отклик в душе читающего эту повесть взрослого. Мне интересно находить и во взрослых героях черты характера, привычки, которые близки мне. Как правило, герои, которые близки мне по духу, и становятся одними из любимых. Но вдвойне интересно взглянуть в героя, как в зеркало, если этому герою ещё совсем мало лет. При этом я не хочу сказать, что поступки и мысли маленького героя повести Гессе во всем мне близки. Кое-что из его поступков мне сначала было непонятно, я даже думала, что маленький ребенок вряд ли может так рассуждать. А потом я поняла, у нас большое отличие, герой Гессе – мальчик, мальчики почти всегда взбалмошнее девочек, поэтому мне было не все понятно сразу. Когда понимаешь, что всё дело в том, что герой мальчик, всё встает на свои места. Ниже я помещу отрывок из повести, который мне кажется лучшим. Часто ты понимаешь, что в этом случае, например, был не прав, но нет сил сознаться в этом перед оппонентом. Наверное, способность признавать свои ошибки есть один из признаков взросления…

«Наверно, впервые за свою детскую жизнь я почувствовал, я почти отчетливо осознал, как ужасно могут не понимать, мучить, терзать друг друга два родных, полных взаимной доброжелательности человека и как тогда любые речи, любое умничанье, любые разумные доводы лишь подливают яду, приводят лишь к новым мукам, новым уколам, новым промахам. Как это так получалось? Но так получалось, так выходило. Это было нелепо, это было безумно, хоть смейся, хоть плачь - но было именно так».

В воспитательных целях за свою провинность наш маленький герой понес наказание. Но вечером он и отец помирились, конечно же, сложно ведь долго ссориться... Заканчивается повесть так: «Я лег в постель с уверенностью, что он меня целиком и полностью простил - полнее, чем я его».

«Клейн и Вагнер» Герой этой повести, Фридрих Клейн, тоже совершил кражу, но в более серьезных размерах, он украл большую сумму денег. Есть произведения, которые интересно читать, есть книги, которые весело читать, есть те, которые затрагивают душу, есть такие, которые наталкивают на размышления. А есть и те, которые проходят несколько мимо. Повесть «Клейн и Вагнер» для меня такой и оказалась, я ничего для себя в ней не нашла. Это не значит, что она плохая, скорее, я не её читатель. У героя книги была семья, жена, двое детей. Но ему чего-то не хватало, жену он уже не любил, и он решил сбежать, предварительно прихватив с собой с работы крупную сумму денег, присвоил её незаконно. Отныне Фридрих Клейн – беглец, живущий в постоянном страхе, изгнанник, который больше никогда не увидит своих детей. Он вспоминает, как смотрел на них спящих в последний раз: «Как это было больно – видеть лицо спящего ребенка, слышать его дыхание и знать: никогда больше не видеть открытыми этих дорогих глаз, не видеть, как смеется и ест этот открытый ротик, не ждать, что он поцелует тебя. Как это было больно!» В чужих краях Клейн вел бестолковую жизнь, ничем не занимался, бродил по незнакомым местам, основным его занятием было копание в себе, он без конца думал, анализировал свои поступки, почему он стал таким, сделал то… Клейн вспоминал жену, винил её во всех своих бедах, что ему пришлось бежать от семейной жизни, потом перестал винить… Вспоминал молодость счастливую, когда у него были «сильные простые чувства, доверчивая готовность к счастью». При этом детей вспоминал редко, вернуться даже и не думал, радовался, когда считал, что ему в голову пришла чудесная мысль… И всё время боялся, полиции, чего угодно. Плохо спал, просыпался среди ночи и чувствовал, что «снова вернулись муки, снова было ему суждено одиноко лежать час за часом с болью и страхом в сердце, страдать напрасным страданием, думая напрасные думы, тревожась напрасной тревогой». Но тревоги и страха было не избежать, редко наступали для Фридриха минуты, когда он чувствовал единение с природой, умиротворение, покой. Он бросился с лодки в море, на короткие последние мгновения в жизни осознал, что победил страх, и всё закончилось.

«Последнее лето Клингзора» Эта повесть понравилась мне больше двух предыдущих! Мне было приятно её читать. Повесть о художнике Клинзоре, о том, как он проводит лето в трудах и встречах с друзьями. Эта повесть разворачивалась передо мною как картина, некий старинный холст, длинный и свернутый в трубочку, а я медленно его разворачивала, листая книгу страница за страницей… Это ощущение сложилось из самого произведения, повесть написана ярко, красочно, в ней много цветов, смотрите сами: «Лето дышало жаром на гору. Свет стекал отвесно, сотни красок, дымясь, поднимались из глубины. Над ближайшими горами зеленых и красных тонов с белыми деревнями виднелись синеватые гряды гор, а за ними, все светлей и синей, новые и новые гряды, и совсем далеко и неправдоподобно хрустальные вершины в вечном снегу». Это описание мне нравится ещё больше: «Был поздний, золотой час, везде ещё горел свет дня, но луна уже поблескивала, и первые летучие мыши плавали в зеленом мерцающем воздухе. Опушка стояла в мягких последних лучах, светлые стволы каштанов перед черными тенями, желтая хижина тихо испускала вобранный за день свет, мягко пылая, как желтый топаз, розовые и фиолетовые тропинки тянулись через луга, лозы и лес, кое-где виднелись желтые уже ветки акаций, небо на западе, над бархатно-синими горами, было золотым и зеленым». Конечно, не только за эти красочные зарисовки мне понравилась книга. И даже сложно объяснить, за что именно. Я думала, что это будет что-то грустное, т.к. лето в заголовке «последнее». Но повесть негрустная, это тоже хорошо. Правда, герои много говорят о смерти, но больше в поэтическом ключе, как о том, что неизбежно, одновременно восхваляя жизнь и призывая наслаждаться ею, пока возможно. Так, Герман, поэт, цитирует Ли Тай Пе:

«Утром кудри, словно черный шелк, блестели, Вечером они белеют сединой. Чтобы не страдать, пока есть силы в теле, Чашу поднимай и чокайся с луной».

Повесть написана красиво. И хотя с некоторыми мыслями можно соглашаться лишь отчасти, но и они так живописно выражены, что их хочется цитировать. Например, в следующем отрывке мне нравится сравнение человеческих чувств со звездами: «Только никакое движение не называй мелким, не называй недостатком! Хорошо, очень хорошо любое, и ненависть тоже, и зависть, и ревность, и жестокость. Ничем другим мы и не живем, кроме как нашими бедными, прекрасными, великолепными чувствами, и каждое, которое мы обижаем, - это звезда, которую мы гасим» (из письма Клингзора к Эдит). И не только сравнение мне нравится, Клингзор говорит, что не стоит бояться, отказываться от движений своей души, хотя, разумеется, как сказал один из семи мудрецов, «ничего слишком», то есть всё хорошо в меру. Больше ничего не пишется, так что, закругляюсь. :) До встречи с Германом Гессе в следующий раз. :)