Неправильно было вот так оставлять ее лежать в своей комнате. Нужно было что-то делать. Но ему было просто необходимо перевести дыхание и хоть немного успокоиться.

Выведя дрожащую, словно осенний лист на сильном ветру Нику из комнаты и захлопнув дверь, Саймон отвел сестру на кухню. Пытаясь придумать, как успокоить девочку, подростку не пришло в голову ничего лучше, кроме того, чтобы сделать какао. Оно всегда помогало улучшить настроение им обоим.

Достав две объемные кружки, он поставил их на стол, кое-как насыпал по несколько чайных ложек растворимого порошка с сахаром и налил молока, расплескав при этом малую часть по столу. Совладать с дрожью в руках никак не удавалось.

Поставив кружки в микроволновую печь, Саймон решил, что так дело не пойдет и вытащил из буфета упаковку с трубочками. Выбрав из них две штуки – зеленую в красную полоску и синюю в желтую полоску, он положил их на обеденный стол, а остальные убрал на свое место.

Когда послышались сигналы, уведомляющие о конце разогревания, Саймон вытащил обе кружки и поставил их перед сестрой на стол. Пододвинув к себе одну, подросток сел на свободный стул.

– Пей, – сказал он Нике, и та вопреки его ожиданиям даже не стала сопротивляться.

Осушив их примерно за десять минут и даже не потрудившись убрать грязную посуду со стола, Саймон вновь взял сестру на руки и отнес ее в комнату. Положив бедняжку на кровать, он посмотрел ей в ее глаза и увидел в них боль. Юноша не знал, ее ли это была боль, или его, отражающаяся у нее в глазах, или все это вкупе, но это однозначно и неоспоримо была самая настоящая боль.

– Ника, – прохрипел он, стараясь сделать свой голос как можно более спокойным. – Я скоро вернусь. Пожалуйста, пока не приду, не выходи из комнаты, хорошо? Ты слышишь меня?

– Да, – ответила она непонятно на какой из поставленных вопросов и, взяв и обняв свою плюшевую игрушку, полуметрового плюшевого волчонка, отвернулась от брата и замерла.

Дальше все прошло как в тумане. Вернувшись в комнату к Клариссе, Саймон тщательно завернул ее в простыни и направился в прачечную, где рядом со стиральной машиной стояла лопата и небольшая тележка, которыми мама пользовалась один единственный раз, когда хоронила своего мужа.

С трудом загрузив в нее Клариссу, подросток повез тело через коридор и остановил тележку рядом с дверью бункера. Теперь ему предстояло сделать свое первое важное дело. Сначала он подумал о том, чтобы отложить это на потом, но ему так хотелось, чтобы этот ужас скорее кончился, поэтому подросток отринул навязчивую мысль.

Войдя в комнату управления, подросток вздохнул и приблизился к ТОЙ САМОЙ панели, расположенной напротив стены, на которой висели телевизоры. Он прекрасно знал, что нужно делать. Это было очень страшно и тяжело.

Всего несколько дней назад он мечтал об этом, грезил и видел во снах, как выберется из осточертевшего ему бункера, а теперь боялся. Но это нужно было сделать несмотря ни на что.

Перед открытием дверей он сперва подошел к панели управления и проверил изображения с камер. Все было как обычно, дикая природа без какого-либо намека на присутствие монстров, которыми всю жизнь их пугала мать. Она видела их еще до того, как спряталась вместе с его отцом в бункере, когда бежала из одной небольшой, разрушенной этими самыми чудовищами общины. По крайней мере, Кларисса так рассказывала ему, а последний год еще и Нике, которая тоже начала проявлять интерес к внешнему миру и задаваться вопросом «Что же находится снаружи этих дверей, которые я постоянно вижу с самого дня своего рождения?».

Закончив, удовлетворенный (насколько это возможно) осмотром Саймон вновь подошел к стене и открыл пластмассовую прозрачную дверцу, защищающую от случайного нажатия две кнопки красного и зеленого цветов. Вдохнув и выдохнув, он убедился в том, что нож, взятый с кухни, все еще при нем, а затем решительно нажал всей ладонью на зеленую кнопку.

Послышался сигнал, а за ним последовал щелчок и звуки множества механических поворотов. Выйдя из комнаты, Саймон застал тот момент, когда похожая на руль парусного корабля ручка двери делала свой последний оборот.

Подойдя к ней почти вплотную, подросток нажал на еще одну кнопку с подписью «открыть». Услышав последний щелчок, он увидел, как дверь автоматически начала отворяться, и почувствовал, как все внутренние органы стали переворачиваться, выкручивая всевозможные тошнотворные сальто-мортале.

В глаза ударил яркий свет. Чуть прищурившись и ощущая, как его сердце вновь начало переходить на конский галоп, он судорожно сжал чуть зашарпанный черный черенок лопаты. Только в тот момент юноша понял, как на самом деле боится неизвестности.

Теперь ему казалось, что едва он перешагнет через порог, на него сразу же свалятся всевозможные угрозы и опасности, существующие там, во внешнем мире, в чужой враждебной вселенной, в которой слова «мир» и «добро» считаются ругательскими словами.

Постояв вот так какое-то время, Саймон все же пересилил обуявший его сердце страх и выкатил тележку наружу, отправляясь к своему первому испытанию воли и выдержки. Так себе, если честно. Это было лишь самое начало, а подросток уже чувствовал себя обессиленным и подавленным, будто выжатый лимон.

Жизнь каждого героя наполнена всевозможными подвигами, трудностями, трагедиями, и красива лишь в словах поэтов, в глазах изнывающих от скуки и однообразности собственной жизни людей, и воображении малых детей. На самом же деле по большей части это потери, кровь и страдания, которые вытерпеть способен далеко не каждый.

Кругом были лишь деревья.

Увидев издалека три креста, Саймон вдруг вспомнил, что совсем забыл его сделать. Отложив это на какое-то время, подросток подвез тележку к «кладбищу» и остановился с правой стороны от могилы отца. Присев рядом с ней на корточки, он прочитал надпись, криво вырезанную на деревянной поверхности.

«Грегори Бьянко, любимый муж и отец»

Левее располагались могилы супругов Рожковски, которые жили в бункере в тот момент, когда в него попали родители Саймона. Мама рассказывала, что когда они с отцом бежали из разрушенной общины, то случайно набрели на убежище этих пожилых людей. Те же не слишком беспокоились за свои почти прожитые жизни и пустили их к себе.

Саймон этих стариков практически не помнил. Время стерло почти все воспоминания, оставив в памяти лишь несколько моментов. Одним из них был случай, когда господин Рожковски показал ему тот самый меч, который лежал у него в комнате под матрасом. Еще подросток помнил, как он водил его на самый нижний этаж стрелять в тир. Когда мама узнала об этом, то настоятельно попросила господина Рожковски больше никогда не водить туда Саймона и не давать ему в руки оружие, не вняв советам ни старика, ни даже своего мужа.

Вздохнув и вытерев глаза пальцами, юноша взял лопату и, отмерив метр от могилы отца, вонзил ее в мягкую землю.

Покончив со всем, Саймон с трудом вернулся в бункер и запер за собой дверь. Чувствуя усталость в каждой клеточке своего тела, он, проведя ладонью по потному и испачканному землей лицу, заглянул в комнату Ники. Сестра лежала к нему спиной и, продолжая обнимать своего любимого плюшевого волка, размеренно посапывала во сне. Единственное эффективное лекарство в подобной ситуации.

Прикрыв за собой дверь, Саймон принял быстрый душ, переоделся, а затем направился в подвал. Подросток чудовищно устал, но спасть нисколько не хотелось, а просто лежать он не мог, так как пока голова юноши была чем-то занята, «другие мысли» в его мозг не просачивались.

Спустившись на три этажа под землю, он включил свет и прошел вперед, размышляя над тем, из чего ему смастерить крест. Остановил свой выбор юноша на старой скамейке, которая раньше стояла у бассейна, но пару лет назад пришла в непригодность и была убрана.

Взяв нужные инструменты, Саймон отпилил две деревяшки от спинки, а затем взял наждачную бумагу и принялся очищать их от облупившейся малиновой краски. Закончив с этим, он заточил конец одной из них так, чтобы его можно было вколотить в землю.

Прибив несколькими гвоздями обе деревяшки друг к другу, он взял стамеску и вырезал острием надпись на горизонтальной доске, припомнив при этом формулировку. «Кларисса Бьянко, любимая жена и мать».

Закончив, Саймон думал поставить его сразу, но, подойдя к двери, понял, что совсем обессилел, и решил отложить это дело на какое-то время.

Пройдя на кухню, истощенный подросток заварил для себя черный чай и решил дать хоть немного отдыха своим ноющим от перегрузки мышцам. И тогда пришло время для раздумий, чего он так боялся. Сколько ни беги и не прячься, подобное тебя все равно настигнет.

Прогоняя последние события в своем разуме, он вновь почувствовал отступившую за прошедшее время боль. Хорошо хоть она стала слабее, потому как теперь, когда все кончилось, случившееся ранее не казалось таким реальным.

Ему вспомнился этот взгляд, наполовину скрытый ночной тьмой… и упоминание о шкатулке, что сразу показалось юноше каким-то подозрительным.

Эта была очень странная история для Саймона и началась она три года назад, спустя приблизительно неделю после смерти отца. Сокрушенная тогда горем мать все это время почти не разговаривала с детьми, но потом, видимо, более-менее оправившись, вечером, когда Ника уже спала, пришла к Саймону в его комнату. Была она в той же ночнушке, что и вчера, только тогда в ее волосах еще не было тех редких седых прядей, которые так сильно запали в ее образ, сформировывающийся в голове у юноши.

Войдя тихо, словно приведение, она села на кровать сына.

– Сынок, – сказала Кларисса чуть севшим голосом, – мне нужно с тобой поговорить.

– О чем?

– Обо… обо всем, Саймон, – она некоторое время промолчала. – То, что случилось с твоим отцом… это должно было случиться, рано или поздно, – по ее щеке покатилась одинокая слеза. – Просто я не ожидала, что это будет так рано, но смерть не ждет приглашения, она приходит тогда, когда сочтет нужным, и зачастую в самый неподходящий момент. И… даже тот факт, что мы знаем, что наши близкие уйдут… от этого не становиться легче ни на грамм, и через это придется пройти каждому человеку.

– Ты о папе? – спросил Саймон, хотя и так знал, что о нем. Просто ему было необходимо, чтобы это подтвердил взрослый человек.

– Да, – кивнула она. – Я совсем недавно кое-что поняла, хотя… скорее приняла и осознала, и написала письмо, – она продемонстрировала сыну небольшую шкатулку для украшений. – Я хочу, чтобы ты его прочитал, но не сейчас. Когда придет время, открой коробочку и сделай это.

– Придет время? – не понял Саймон. – Какое? Для чего?

– Ты сам поймешь, когда оно придет, – кивнула Кларисса. – И когда это время настанет… просто делай, что нужно, и не бойся.

– Хорошо, – кивнул совсем сбитый с толку мальчик. То, что говорила мама, для него было полной ерундой. – Только, по правде, я ничего не понимаю.

– И не должен. Пока это все, – кивнула она и, отойдя к двери, посмотрела на него, и взгляд этот был точь-в-точь таким же, как вчера. И Саймон осознал это только тогда, сидя в одиночестве на холодной и опустевшей кухне. – Я люблю тебя.

Обратив на то внимание, юноша осмотрелся и понял, что она действительно стала пуста, казалась помрачневшей, а от стен тянуло безжизненным холодом.

Быстро поднявшись и не замечая, как колени подгибаются от усталости, Саймон торопливо прошел в спальню мамы и распахнул верхнюю часть прикроватной тумбы, рядом с которой она спала.

Увидев знакомую деревянную шкатулку, Саймон почувствовал, как в груди разлилось приятное тепло. Это чувство было, словно временное болеутоляющее.

Взяв завещанный ему предмет, подросток вернулся с ним на кухню и, усевшись обратно на стул, открыл ее и увидел на подстилке из темно-бордового бархата обручальное кольцо Клариссы, которое пропало с пальца матери после смерти его отца, и одинокий кусок чуть потемневшей от прошедшего времени бумаги.

Посмотрев немного на кольцо с бриллиантиком в виде звездочки, Саймон отложил его в сторону и вытащил сложенное много раз письмо. Развернув его, он увидел аккуратный почерк матери.

Положив письмо рядом с кольцом, Саймон встал со стула и походил какое-то время взад-вперед по кухне, настраиваясь и собираясь с силами. Вновь сев, юноша взял кусок бумаги и, тяжело вздохнув и хлебнув чая, принялся читать.

«Саймон

Понимаю, звучит глупо, но если ты читаешь эти строки, то это значит, что сейчас меня уже нет в живых. Не знаю, как вы с сестрой к этому отнесетесь, но пожалуйста, не переживайте. Где бы я сейчас ни была, я в безопасности. Чего нельзя сказать о вас.

Я всегда оберегала вас обоих, особенно после смерти вашего отца. Прости меня, если слишком переусердствовала, но по-другому у меня не получалось. Все, что твориться за дверью, до смерти пугает меня до сих пор. Как я тебе рассказывала, мы вместе с твоим папой бежали после того, как наша община была разрушена. Но в одном месте я тебе соврала. Я сказала, что ее уничтожили монстры, и это правда, но не те, которых я тебе описывала. Ходячие мертвецы действительно существуют, мы их видели множество раз, но наш дом разрушили другие чудовища – люди.

Наша группа была настолько многочисленной, что ее можно назвать общиной, в ней состояло около ста человек. Мы тогда жили на территории бывшей военной базы. Там была почва, чтобы выращивать еду, можно было разводить скот, и вообще жить в спокойствии (насколько это возможно в такие времена), что мы и делали. Но твой отец назойливо продолжал мне твердить о больших резервациях, мегаполисах, так хорошо спрятанных и охраняемых, что их никто и никогда не найдет и не разрушит. Конечно, я слышала подобное и раньше из уст моих товарищей. Этот план создавался еще с момента катастрофы, которая началась после нахождения пригодной для переезда планеты. Первые космические корабли забрали около полумиллиарда людей и улетели с ними в космос и так и не вернулись за остальными, оставив погибать нас от завезенной ими же чумы.

Насколько мне известно, проект по созданию резерваций так и не состоялся, но твой отец это безоговорочно отрицал. Я постоянно отговаривала его, аргументируя свое мнение поговоркой «лучше синица в руках, чем журавль в небе», и ради меня он все же оставался в лагере. Да и, к тому же, мы прожили в нашей общине всю жизнь, так что уйти и все бросить просто не могли.

Но однажды это все же пришлось сделать. К нам на базу забрели трое мужчин. Они были избиты и в изорванных одеждах. Мы пустили их, отогрели и накормили. Пришельцы рассказали, что их прошлую общину, приблизительно такую же, как у нас, разорили Гнилые (так мы называли тех монстров), и наши командиры приняли их. Джейкоба, Николая и Маркуса.

Они прожили среди нас около месяца, работали, общались, и вели себя как друзья и как все мы, но однажды ночью перестали притворяться. Один из них зарезал Ройа (это был наш командир, заведовавший всем поселением), а другие двое разобрались с дозорными, открыли ворота и впустили целую толпу до зубов вооруженных солдат, устроивших настоящую бойню. Они убили всех мужчин и почти всех женщин и детей, разорили все. Лишь мы с отцом (насколько мне известно) сумели сбежать.

Так, к чему я тебе все это рассказываю. Хочу, чтобы ты знал. Многие люди, особенно в это время, ничуть не хуже Гнилых, – и кто там еще сейчас существует, – поэтому НЕ ДОВЕРЯЙ СЕБЯ И СЕСТРУ КОМУ ПОПАЛО!

Мне тяжело это говорить, но я хочу, чтобы ты вышел из бункера. Точнее, нет, не так. Я не хочу, чтобы ты из него выходил. Ты даже не представляешь, как меня начинает трясти только от одной мысли о том, что вы вместе с сестрой окажитесь снаружи. Будь моя воля, я бы оставила вас тут навсегда, в безопасности от того жестокого мира, который находиться за дверьми бункера, но я понимаю, что это неправильно. Как бы ни было тяжело, любой родитель должен отпустить своих детей несмотря ни на что. Я не хочу, чтобы вы всю жизнь вяли в этом месте, а потом хоронили друг друга, как меня. Так что выйдите наружу и найдите действительно безопасное место, где вы будете счастливы. Отыщите какую-нибудь резервацию, о которой так грезил ваш отец, и исполните то, на что нам… на что мне не хватило смелости. Раньше я не верила, но сейчас, спустя столько лет, верю. Правда.

P.S. 546A34F415R091 – это пароль от тира. Тот же пароль у оружейной комнаты и остальных комнат. Не смей уходить безоружным! И не забудь свой меч. Да, я случайно нашла его, когда меняла твою постель. У меня выпала из уха сережка и завалилась за матрас. Ты правда думал, что я не узнаю?

Передай Нике, что я сильно ее люблю. Как и тебя.

Мама»

Дочитав до конца, Саймон перечитал письмо еще несколько раз, а затем сложил исписанный лист и сжал его в кулаке. Хотелось заплакать, но юноша уже исчерпал весь свой запас слез.

Посидев немного, пока не стало легче, подросток одним махом допил чай. Убрав записку в задний карман, а кольцо в шкатулку, и пройдя в свою комнату, он вытащил лист бумаги и первый попавшийся под руку пишущий наперсток, после чего накарябал короткую записку.

«Ника, я на последнем этаже. Не пугайся и, если хочешь, приходи»

Зайдя в комнату к сестре, он положил записку на самое видное место – журнальный столик, и направился туда, куда написал.

На последний этаж.

Спустившись впервые за долгое время на минус седьмой этаж, Саймон подошел к армированной двери стандартных размеров и, достав письмо мамы, прочел написанный пароль и медленно, стараясь не ошибиться, ввел указанную комбинацию. Лампочка на панели переключилась с красного цвета на зеленый и замок со щелчком открылся.

Надавив на изогнутую серебристую ручку, подросток толкнул дверь вперед и вошел в помещение, образ которого отдаленно сохранился в его памяти и, по-видимому, включатели были подключены к датчикам движения, так как спустя несколько секунд свет зажегся самостоятельно.

Помещение было средних размеров, длинный стол, разделенный на четыре части бортиками, протянулся вдоль меньшей стены и делил помещение так, что та часть комнаты, в которой находился Саймон, была одной третьей всего помещения. Подойдя к столам, он в каждой секции увидел подписи «пистолет», «штурмовая винтовка», и так далее вплоть до пулеметов.

С правой стороны располагалась следующая дверь. Приблизившись к ней, он прошел в другую комнату. Здесь находились маты, боксерские груши и всякие другие штуки для тренировок и отработки рукопашного боя. На подставках на столах Саймон увидел посохи, тяжелые и легкие мечи, саи, моргенштерны, кистени, и еще большое множество видов оружия самых разных культур. Заметив пустое место на одной из стоек, он догадался, что вещь, ранее ее занимавшая, находится у него под матрасом.

Закончив беглый осмотр и пройдя в следующую комнату, он сначала удивился, не поняв предназначение данного места. Саймон очутился большом помещении, которое по площади было намного больше остальных, и его не занимали никакие вещи или приспособления для тренировок, а на стенах и полу красовались черные отметины с неровными краями.

Прочитав висящую на стене табличку, он понял, что это полигон, предназначенный для тренировки бросков гранат, стрельбы из гранатометов, и обучению использования прочего подобного оружия.

Еще оставалась одна дверь, и по тому, что рядом с ней в стене располагалась дополнительная панель для ввода пароля, он догадался, что это оружейная.

Введя второй раз длинную комбинацию, он открыл дверь и попал в комнату. Подросток был, мягко скажем, впечатлен.

Она была заполнена оружием. Чего там только не присутствовало, у Саймона просто разбегались глаза. Некоторые немногие места на полках были свободны, а все остальные занимали всевозможные виды пистолетов, автоматов, дробовиков, пулеметов, гранатометов, ножей, кастетов, дубинок, ручных гранат разного назначения, и прочих вещей военного назначения.

Решив начать с простого, он взял первый попавшийся пистолет.

Стрелял юноша вплоть до самого вечера из всех орудий кроме гранатометов и пулеметов. Подросток решил, что они слишком опасны, да и ему ни к чему, но от чего-то взрывающегося он все же не смог удержаться и бросил несколько гранат.

Первая тренировка у Саймона вышла не очень удачной. Он стрелял, стрелял, стрелял, и еще раз стрелял, но большинство пуль летели мимо цели. Хорошо хоть припасов было столько, что можно было палить из всех стволов днями напролет. Оказалось, в оружейной были еще три двери, каждая из которых вела в отдельную комнату таких же размеров, занятую лишь боеприпасами.

Уже совсем перестав чувствовать свои руки, Саймон решил на сегодня закончить и, заперев двери, направился наверх. Поднявшись на нулевой этаж, он прошел к комнате сестры и по-тихому заглянул внутрь. Девочка сидела на полу и, не замечая его, передвигала игрушечных лошадок. Письмо так же лежало на маленьком столике, но в другом положении, так что Саймон догадался, что сестра читала его.

Он решил не тревожить ее, потому так же тихо отошел и направился на кухню. Подросток не знал, каким образом ей можно помочь. Он и себе-то толком не мог помочь.

Решив сделать ужин, Саймон разогрел две порции сосисок с макаронами и пошел звать Нику.

Зайдя к ней в спальню, он подошел к девочке и присел рядом с ней на колени. Она никак не отреагировала на него, словно не заметила, и, не выходя из состояния прострации, продолжила бездумно играть своими лошадками.

– Ника, – аккуратно позвал ее брат. Когда она не отозвалась, он повторил ее имя еще раз и потрогал девочку за плечо.

Только тогда она вырвалась из плена своих неизвестных брату мыслей и взглянула на него. Слегка растерянные глаза девочки будто только в тот момент заметили присутствие Саймона.

– Пошли, – позвал ее юноша, не говоря лишнего и понимая, что в данный момент это не нужно ни ему, ни ей. – Нужно поесть.

– Я не хочу, – ответила она.

– Я тоже не хочу, – кивнул Саймон. Говорить становилось тяжелее. – Но это не значит, что мы должны заморить себя голодом. Мы оба не ели весь день. Идем. Чем быстрее ты это сделаешь, тем быстрее я от тебя отстану.

Поднявшись на ноги, брат взял Нику за локоть и легонько потянул наверх. Она сдалась и, поднявшись, шаркающей походкой направилась за братом.

После затянувшегося почти на полчаса ужина они вернулись в комнату к девочке. Саймон поначалу хотел уйти к себе, но потом передумал и лег в кровать вместе с Никой. Укрывшись одеялом, он обнял сестру, и та спустя секунду обняла его, и подросток почти сразу уснул, чувствуя при этом невероятную усталость во всем теле и остаточную вибрацию в руках.