Яблоня лесная: Сказка о Пьянчужке, Яблоне и Смерти

– Растения заговорили с тобой?

– Ну я был того… немного выпивший, но я не думаю, что у меня крыша поехала.

– Я про то и не намекаю. Растения разговаривают. Редко, но говорят… когда сказанное фатально для слушающего. Только люди глупы на столько, чтобы болтать без умолку обо всем подряд.

– С тобой тоже разговаривают?

– Не так, как с тобой, я общаюсь с растениями на их языке, – Пьянчужка опять начал терять нитку повествования и готов уже было надкусить еще одно яблочко, но Андрей остановил его:

– Да, немногим ты просветлен… И как же ты узнал про Цветочную Гору?

– Так от яблони и узнал. Она меня отправила туда на поиски Бабы Яги… А страж станции сказал, что ты поможешь мне найти дорогу.

– Я расскажу, – и с этим словами он налил из кувшина на столе стакан воды и дал Пьянчужке. – Попей. Видно, что тебе нужно. – И Пьянчужка, не долго задаваясь размышлениями, выпил предложенное. На вкус это оказалось простой водой. А Андрей продолжил:

– Тебе нужно ехать в ту сторону, что упирается в восход Солнца. Проедешь 23 станции – там и сходи. Станция так и называется – ГоЭлРа. Люди думают, что это абревиатура, но нет. На самом деле, это Гора, та самая, Цветочная. Хотя никто ее там никогда не видел. Там есть холмы, есть овраги и ложбины, но никакой горы. А ты, как доедешь, сойди со станции вниз и найди ручей – он протекает под путями в большом каменном туннеле. Ручей совсем мелкий, питается несколькими ключами на той стороне путей. Вот туда тебе и нужно. Там будет ложбина меж холмов, заросшая соснами да редкими кустарниками. Иди по ней. Когда-то там сползал лед, теперь проложена тропинка. Долго нужно будет идти, не отклоняйся и в итоге ты выйдешь на Цветочную Гору.

– Спасибо тебе… А можно купить у тебя зелья, чтобы добраться до Горы. Кажется, того, что я припас, мне все-таки не хватит.

– Зелье тебе больше не нужно. Купи лучше билет, чтобы от строгих стражников спастись и направляйся прямо к горе. Когда ты поднимешься на гору, ты найдешь дом Бабы Яги. Ее саму ты там никогда не найдешь. Скорее всего, там вообще никого не будет, но он всегда открыт для тех, кто ищет Цветочную Гору. Ты можешь отдохнуть там и подождать ее. Она найдет тебя сама. И не бойся, если увидишь детей.

– Каких детей?

– В том доме часто бывают дети. Они приходят на зов Бабы Яги от своих неблагодарных родителей. Только она совсем не та, за кого ее выдают. Она любит детей. Впрочем, обычно, когда приходят гости, их там не бывает. Взрослые не должны мешать детям. Хоть это постоянно и происходит. А теперь иди.

– А ты не хочешь пойти со мной? Почему-то мне кажется, что эта дорога для нас двоих.

– Если это и так, то пройду я ее сам – в другой раз.

– Мне бы очень понадобилась твоя помощь. Проводи меня.

– Нет. Если ты пройдешь ее, ты обреешь спасение от своих недугов. Для меня спасения невозможно, и я останусь здесь: слишком много я натворил непростительного своими опытами с природой.

– Утверждая, что спасение невозможно, что ты не заслуживаешь спасения или грехи твои слишком велики, чтобы их простить – и все в таком роде – ты впадаешь в гордыню и грех высокомерия – не более того. Так ты ставишь себя выше того, у кого надеешься найти прощения… Это называется гордыней дьявола! – выпалил наш герой, сам не вполне понимая, что это значит и откуда он это взял. А потом ушел от алхимика в надежде найти свой путь на Цветочную Гору.

С тем и вернулся наш трезвеющий Пьянчужка с усиливающейся головной болью на станцию. Там он купил билет, обошел загадочного Сфинкса с пылающей грудью кормилицы и сел в поезд до станции ГоЭлРа. Там ему стало дурновато от трезвеющего ума и подступающей тошнотой реальности. Однако пить он больше не хотел. Пьянчужку вдруг одолели мысли…

«Мама с самого детства очень боялась что я стану алкоголиком или наркоманом. Не то, чтобы были предпосылки, однако перед ее глазами стоял хорошо изученный пример: мой отец. Видимо, она боялась, что я повторю его путь… Будто умереть алкоголиком или наркманом – самое страшное, что может случиться с человеком!!! По мне, так куда хуже умереть дураком! Когда смерть спросит меня, почему ты умер алкоголиком или наркоманом, я хотя бы смогу придумать этому оправдание. Оправдание это конечно не причина, и уж точно не оправдание вины. Но оно хотя бы что-то объясняет! Ау дурака нет даже этого объяснения. Нет ни одного обоснования, чтобы умереть дураком, и все-таки люди умирают и… все. Вот и я: не дурак ли? Еду черт знает куда и зачем. Не снится ли мне все это? Яблоня, Сфинксы, алхимик, Цветочная Гора – что за бред!?»

И тут он обратил внимание на девушку, сидящую напротив, с лицом знакомым до боли, а когда он понял, чье лицо она ему напоминает, вся эта боль взвалилась на него. Как же она напоминала ему его жену! Он оставил ее одну, в доме, наедине с горем. Он ушел, бросил, и даже сам теперь не способен ответить, вернется ли… Пьянчужка украдкой поглядывал на девушку, сердце его все более щемило от воспоминаний и поступков. Ее присутствие мучило его, как совесть, а потом она вышла, но и ему оставалось ехать не долго.

«Я рад, что ты вышла, перестала беспокоить мои мысли и будоражить чувства своим присутствием. В этот солнечный день в моем одиночестве и твоем присутствии, я думаю о том, что осталось позади, о той, которую ты мне напоминаешь, которую оставил в затянутом сумраком облаков городе. Но она все еще со мной, проецируется на тебе, и я начинаю вспоминать то, о чем хотел бы забыть, о том, что я зря ушел, о том, что я все еще ее люблю» – думал он, и за этими мыслями как-то незаметно подъехал к знаку «ГоЭлРа». Уйдя в свои мысли, он не слышал объявления остановки, чуть не проехал – хорошо еще, что сел удачно напротив знака, и надпись вырвала его из спутанных мыслей. Он встрепенулся и спешно покинул поезд. Слева лес, справа лес, какая-то дорога пересекает железнодорожные пути. И что? Куда идти-то?

Пройдя пару раз по платформе в обе стороны, он таки увидел рядом со станцией у самого основания железнодорожной насыпи большую грязную лужу. Вода в ней будто бы пребывала в движении, хотя не было ни дождей, ни ветра. Пьянчужка решил посмотреть, что там, и спустился. Он вышел к каменному туннелю, от которого растекалась эта лужа, а далее собиралась в узкий поток почти прозрачной воды, убегающей в соседний сосновый бор. Так он нашел ручей.

И в четвертый раз откусил он от яблочка. Тридцать три раза плюнул от его горького вкуса в воду протекающего ручья и обернулся неприкаянным, чтобы последовать на зов воды; а ручей истоком направлял его в туннель под ступенчато-арочным сводом, крайне необычном архитектурном решении для столь жалкого клочка воды, по пути идущего сквозь насыпь. Не слишком длинный, кстати, туннель: от входа виднелся выход и влажные осклизло-бетонные берега меж которых пролегала узкая канавка.

И так шел он шел, влекомый водой, да и дошел до потустороннего выхода: тут начиналась грунтовая дорога, змеисто поднимающаяся вправо меж зарослей кустарника и нескольких отдельно стоящих домов, по мостикам над оврагами под сенью деревьев и по ковру трав да мхов все вверх, и вверху – к небольшому городу, не городу даже, а поселку, и даже не поселку, а так, к группе многоквартирных домов, а только расположились они на крутых склонах холма. Там спускались молчаливые сумерки позднего лета.

Влево дорога пересекала ручей прямо по руслу и поднималась к стоящему особняком от всех прочих и совсем близко зданию – чутьем неприкаянного Пьянчужка ощутил, что это то самое место, о котором ему говорил алхимик. Дом Бабы Яги… Никогда бы не подумал, что так он может выглядеть. Скорее напоминает центр современного искусства, гостиницу или сдаваемое в аренду модное убежище для желающих отвлечься от череды обязательств, уединиться вдали от жизни и цивилизации. В общем, не дом, а куб из железа, стекла и бетона, слишком большой для жизни или смерти, окрашенный в черные, бурые и каменно-серые тона; две из четырех внешних стен казались полностью стеклянными, тонированными. Дом стоял на разровненном выступе холма с прекрасным видом со двора. Во дворе росла яблоня. Она молчала. Темнело.

Пьянчужка пересек ручей и подошел к черному дому. Двери были открыты, и не долго думая, он вошел внутрь, осмотрелся и понял, что внутри никого – все, как говорил алхимик. Сразу за дверью находился большой зал в два этажа высотой, и только по дальней стороне была проложена лестница, ведущая вверх, на галерею, которая и была вторым этажом здания, а в центре зала расположилось квадратное зеркало бассейна. Он был выложен темно-синей плиткой, а вода в нем казалась совершенно неподвижной. До удивительного и несвойственного воде спокойствия неподвижности. Окна в пол продолжали перспективу неподвижности, а безветрие завершало образ: ни листик на яблоне не шевельнется, ни травинка не качнется в наступившей темноте ночи. Освещение было не навязчивое, почти тусклое. И в этом свете он увидел, что вода из бассейна по узком желобу стекает под стеной прямо по склону ручьем в сторону ручья-речушки, от которой он поднялся. Единственная мысль беспокоила Пьянчужку: точно ли это тот дом, о котором говорил алхимик? Ведь он говорил, что дом находится на вершине горы. А гора вся в цветах. Он, кончено, поднялся вверх, но вряд ли это можно считать вершиной… В общем, все неясно. Так и не определившись, Пьянчужка прекратил свое восхождение к горе у самого ее подножья.