Если мы возьмем, для сравнения, иероглиф цзы («сын», «ребенок»), который нам уже хорошо знаком, и поместим его внутрь такого же квадрата («ограды»), то такой новый иероглиф будет иметь те же самые словарные значения, что и без «ограды» – «ребенок», «мальчик», «девочка», т. е. сегодня он свое значение не меняет. Хотя когда-то раньше между этими двумя иероглифами различие, несомненно, было: если цзы – это просто «ребенок», то «цзы заключенное в «квадрат» – это, возможно, ребенок перед своим рождением (пребывающий в «ограждении»). А, например, иероглиф «человек» (жэнь), заключенный в такой же «квадрат» («ограду») – это, по Словарю, «арестовывать», «заключать в тюрьму», т. е. фактически «ограничить в пространстве». В общем случае это и есть «беременность», т. е. отражение такого состояния, когда нечто пребывает в замкнутом пространстве, из которого со временем должно выйти.
А следовательно, комплексный иероглиф гу из нашего суждения можно трактовать как состояние Цзюнь цзы, пребывающего в «беременности» этой «древностью», – с учетом того факта, что сама «беременность» уже определена иероглифом чжун. Речь здесь идет о Цзюнь цзы – именно это заявлено сначала, – а затем показана «древность в ограде», т. е. «древность» пребывающая в «ограде» внутреннего мира того, о ком заявлено ранее.
Мы намеренно очень подробно расписали логику рассуждений «разглядывателя» этого текста, потому что именно она – основа для понимания смысла древнего иероглифического послания. И именно такой логикой руководствовался сам Конфуций и все его современники. Другого способа «прочтения текста» – просто быть не могло, исходя из стадии развития письменности и менталитета древнего китайца. Жаль, что мы не в состоянии воссоздать в полной мере первоначальный «рисунчатый» текст всех высказываний Конфуция, а имеем перед глазами только «обрывки» древних живых картинок (большинство сегодняшнего текста представляет собой что-то наподобие «новояза»).
В этом суждении хорошо прослеживается еще одна зримая «графическая рифма». Если рассмотреть резюмирующую часть – «Главное (чжу) для этого – искренность (чжун) и вера (синь)», – то на языке перевода она выглядит несколько не связанной с самым первым постулатом смыслового абзаца, в котором заявлено о «беременности» (чжун). Давайте поразмышляем о том, что такое «главное» для нас, носителей русского языка? Русское слово «главное» берет свое начало от слова «глава», «голова», т. е. самой важной части человеческого тела. Так у нас. А как это обстоит у древних китайцев? – что́ именно является «главным» для них?
Как правило, мы оперируем более поздними значениями иероглифа чжу – «хозяин», «владелец», «глава (семьи)», «господин» и даже – но уже еще позднее – «Господь», «Аллах». Все эти слова берут начало от исходного древнего значения этого иероглифа: «ритуальная табличка предка (с именем умершего)». То есть понятие «главное» у китайцев проистекает от того вещественного заменителя (или «заместителя») «духа предка», который был для китайца важнее нашей русской «головы». «Духа предка» увидеть нельзя, а «табличку» – можно, она и является «главной».
При похоронах эту «табличку» везли на повозке, и выражение «экипаж с табличкой» – это чжу чэ, в котором чэ – «одноосная повозка». На рисунке иероглифа эта повозка схематично изображена в виде колесной пары с соединяющей ее осью. То есть фактически, если пребывать в контексте нашего суждения, то чжу чэ – это то же самое, что «главное на повозке». Но «главный» иероглиф нашего суждения – чжун, который переводится как «тяжелый», «беременный», – графически отличается от рисунка такой «повозки» только двумя дополнительными штрихами, которые расположены симметрично колесам, «снаружи» – по обеим сторонам и перпендикулярно ее оси.
И возникает естественная зрительная ассоциация: для того, чтобы эта «беременность древностью» состоялась, такая «псевдоповозка» этой беременности должна «везти на себе» две дополнительные «линии» или два качества – «искренность» (чжун) и «веру» (синь). Это и есть «главное» для «повозки беременности». Обратим также внимание читателя на похожесть звучания обоих иероглифов: чжун и фонетически близкого к нему иероглифа чжу (вполне возможно, что во время Конфуция эти иероглифы произносились одинаково).
Из рассматриваемого нами суждения читатель уже видит, что «дружба» в бытовом смысле – это ю, а не пэн. Представляет интерес и последняя фраза этого суждения. Стандартный перевод иероглифа го как «ошибка» – это уже его позднее значение, подогнанное под необходимый для комментатора смысл. Даже в суждении 14.39 того же Лунь юя этот иероглиф переведен всеми переводчиками уже правильно, и, конечно же, совсем по-другому: «Мимо ворот Конфуция проходил человек, несший корзину [на спине]», т. е. как и у нас в этом суждении – «проходить мимо».
Итак, что же это за такое странное предупреждение Учителя, адресованное тому человеку, который преодолеет весь этот трудный путь, предназначенный для Цзюнь цзы? При ответе на этот вопрос исходить следует из такого предположения, что Конфуций дает все эти советы, опираясь на свой собственный опыт. И другого решения этого вопроса быть не может. А значит, в его жизни было что-то такое, что его самого очень напугало, но потом он понял, что пугаться этого не следует. Отсюда – такой совет своему теоретически успешному ученику. Ясно также и то, что подобный «страх» может встретить только тот, кто идет тем же самым Дао, а не какой-то другой человек, живущий обычной жизнью. Конфуций назвал этот «страх» словом «изменение» (гай), но такое слово вряд ли способно что-то подсказать или что-то конкретизировать читателю. Этот совет намеренно сформулирован таким образом, чтобы читатель понял, о чем здесь идет речь только в том случае, если с ним самим такой «страх» произойдет.
Если мы более внимательно исследуем иероглиф гай, то с некоторым удивлением обнаружим, что иероглифов с подобным звучанием – и это огромная редкость для китайского языка! – в древности вообще не существовало. Мы хотим сказать, что у иероглифа гай не было «братьев-омонимов», а те иероглифы-омонимы, которые мы видим сейчас в Словаре – это уже средневековое (и даже более позднее) словотворчество.
Но все-таки единственный омоним, причем, именно древний, существовал, и он даже встречается в тексте Лунь юй. Это иероглиф гай (БКРС № 1177), который означает «прикрывать», «закрывать», «*прикрываться (чем-л.)»; а также «засыпа́ть (яму)», «сравнивать» – эти его последние значения используются при описании особенностей китайских похорон.
И если предположить – и это выглядит логически вполне обоснованным, – что главный смысл последней фразы содержится в этом омониме, значит, «страх» может возникнуть от встречи ученика с чем-то «сокрытым» и даже тем «преисподним», которое вдруг становится видимым этому человеку. И в таком случае уже не может быть никаких сомнений в том, что Конфуций здесь говорит о каком-то «духовном опыте», о каком-то «видении», которое может очень напугать ученика. Что же это за «видение»?
И опять – уже в который раз! – мы и в этом вопросе тоже можем основываться только на общечеловеческом опыте постижения «потустороннего мира». Вспомним вишвару́пу, – знаменитую главу Бхагавад Гиты, в которой описывается, как Бог Кришна показал устрашенному кша́трию Арджуне свой «Вселенский образ». Это – образ непередаваемого Ужаса, когда всесильный владыка Земли и Рая на глазах остолбеневшего от увиденного Арджуны пожирает своей огромной пастью, своими окровавленными клыками Зверя, все огромное войско противников Арджуны вместе с его оружием, доспехами, конями, слонами и колесницами. И в огромной пасти этого Зверя исчезает все войско, которое Арджуна только что видел своими глазами, и которое по-прежнему стоит на этом поле в ожидании предстоящей битвы. И это действительно так, потому что этот Владыка – это Время (именно так себя Кришна и называет), которое поглощает в своей бездне всё, и которое не щадит даже египетские пирамиды.
В древнем Китае существовал свой собственный аналог этого Ужаса – это так называемая «маска тао-тэ», другое название которой – «обжора». Ее изображали в виде головы (или просто двух глаз) с огромной пастью, часто без нижней челюсти, и именно с таким «орнаментом» регулярно отливались ритуальные бронзовые сосуды во время династии Шан-Инь. Эти сосуды были предназначены для принесения жертвоприношений (в том числе, человеческих) этому «неведомому» и безжалостному монстру. «Неведомому» – для нашего сегодняшнего мира, но прекрасно известному всему древнему миру, т. к. древний человек неоднократно с ним «встречался» – так же, как славный Арджуна или Конфуций. И если даже у такого смелого воина-кшатрия – у Арджуны – «волосы на голове встали дыбом», то становится понятно, почему Конфуций счел необходимым предупредить об этом своего вероятного ученика.
И это – не фантазии, как может вообразить себе читатель. Человек, встретившийся с подобным явлением в своей жизни, испытывает непреодолимый и запредельный ужас, – он становится беззащитным парализованным «кроликом», оказавшимся перед раскрытой пастью огромного удава, – каким бы безрассудно смелым и отчаянным он ни был в своей земной жизни. Это – маска «медузы Горгоны» Древней Греции, взгляд которой убивает любое живое существо. Тот человек, который идет по жизни Дао Конфуция, обязательно встретит это на своем пути после получения опыта «просветления сердца».
Изображение маски тао-тэ на китайских изделиях полностью исчезло в период Раннего Чжоу. Это произошло только по той причине, что чжоусцы в своем духовном опыте переросли иньцев: они получили опыт «раскрывшегося Неба-Тянь», которое и уберегло их от повторяющейся встречи с этим космическим «ледяным Монстром». И любой человек, который получит опыт «раскрывшегося Неба», будет избавлен в своей жизни от повторной встречи с этим Ужасом. У всех народов и во все века этот описанный в древних текстах Ужас – это один и тот же Принцип или тот же самый Закон для всех существ – «видимых и невидимых (райских)», – который скрыто правит в нашем земном мире.
Читатель может задать законный вопрос: почему современный человек избавлен от всех этих «страхов», и почему ему никогда ничего подобное «не мерещится». Ответ простой. «Образ» является только тем, кто в своем поиске пытается преодолеть этот Принцип, т. е. тому, кто «нарушает земной Закон». Возможно, это какой-то знак или встроенный в наше подсознание «инстинкт» устрашения, – чтобы «не повадно было». Если человек живет своей обычной земной жизнью и ничего в ней не «ищет» (главная евангельская заповедь), он тем самым выполняет извечные требования этого Принципа. Пока «заключенные» не пытаются совершить побег из тюрьмы, – их никто не трогает. Стреляют в тех, – кто стремится из тюрьмы вырваться «на волю», и тем самым показать пример другим. Пока «овцы» в загоне, к ним претензий нет и «волк» их не ест, т. к. «шерсть и мясо» этот Принцип расходует по своему усмотрению. А если вдруг начнут все разбегаться? Пока такой «эксперимент» в нашем земном мире еще не зафиксирован.
Создается такое не очень благоприятное впечатление, что этот всесильный Принцип «питается» нашими жизнями, нашей кровью, нашими страданиями, сокрушенными чувствами, страхами и другими отрицательными эмоциями. Поэтому все древние Боги так любят войну, – когда человеческое страдание достигает своего апогея. И этот Кришна – один из тех Всесильных, кто любит «повоевать чужими руками». В Илиаде Гомера излюбленное занятие Олимпийцев – наблюдать за военными баталиями, разворачивающимися у стен Трои и подстрекать тех героев, на которых они «сделали ставки». Но и Бог Ветхого Завета в описанных там войнах также безжалостен, как и Кришна и все подобные ему. Ясно и то, что все они – это не какие-то «живые» Боги, с «руками и ногами»: это – всеобщий единый Закон «мясной» жизни нашей планеты, в соответствии с которым «один поедает другого». И если человек следует этому Закону, – он у такого Бога, «как у Христа за пазухой». И никакой Монстр, о котором предупреждает Конфуций, ему никогда не привидется.
Его необходимо преодолеть, этот Закон нашего существования, используя свое собственное «мясо» для того, чтобы то, что находится внутри нас, вручить «другому миру». Вручить – для совершенно иного бытия, уже никак не связанного с базовой «двоицей» нашего земного существования: жизнь – смерть, мужчина – женщина, добро – зло, свет – тьма. Вручить тому бытию, которое открывается человеку в духовном опыте. Кто этого не знает – тот все равно ничего в таком разговоре не поймет. Сначала – в человеке должно проснуться его подлинное сердце, а это тот опыт, о котором весь Лунь юй. Но при этом и Иисус, и Конфуций говорят так, чтобы им не задавали глупых вопросов и не спорили с ними о тех предметах, о которых окружающие люди не имеют ни малейшего представления. И подтверждением этому служит как евангельский притчевый текст, так и концовка разбираемого нами суждения.
И все-таки: неужели все эти «Боги» главного земного Принципа такие злые, такие бессердечные и такие бесчеловечные по отношению к нам, людям? Можно сказать немного точнее: неужели мать так безжалостна к выношенному ей плоду, что насильно «выталкивает» его в холодный и сложный земной мир? Ведь если бы не было этих «родовых схваток», ребенок бы всю долгую жизнь матери преспокойно просуществовал в ее укромном животике. Но по высшим законам развитие плода таково, что он должен, наконец, родиться в иной мир. При этом он сам, по собственному желанию, этого никогда не сделает. И тем не менее, это неоспоримый факт, что то, что он получает после своего рождения, гораздо интереснее, разумнее и многообразнее. Но самое главное, – для родившегося человека открывается перспектива дальнейшей эволюции. Всего этого зародыш не знает до тех пор, пока не родится и не начнет взрослеть. «До́лжно вам родиться свыше!» – этот евангельский призыв Христа наш «плод» пока не понимает. Поэтому никакое подлинное рождение не осуществляется без материнских «схваток».
Все главные Боги религий – это и есть одновременно любящая нас земная «мать», но и те ее «безжалостные схватки», которые выталкивают нас в мир более высокого Принципа. Без зложенной в человеческом существе эволюции человек навсегда бы застрял в состоянии животного и вечно был бы «обезьяной обыкновенной». Так что, спасибо тао-тэ, спасибо вишварупе Кришны, спасибо египетскому фараону у́насу из «Гимна каннибала», спасибо греческой «медузе-Горгоне», спасибо Богу Яхве – спасибо им всем. Это и есть те духовные «схватки», которые помогают нам родиться в новый мир. И уже кажется – да и Конфуций это подтверждает, – что «родовые схватки» – это только пугающий нас обман: думаем, что вот уже самый конец наступил, придушили окончательно, ан нет, – плод выкарабкивается «на свет Божий». А акушеры-то кто? – Духи верха.
Суждение 1.9
1.9. Цзэн-цзы сказал (юэ): «[Если] быть серьезным в отношении (шэнь, т.ж. «быть внимательным», «считать важным», «уважать») конца жизни (чжун, т.ж. «кончина», «смерть», «конец», «окончание»), [если] равняться на (чжуй, т.ж. «следовать за», «*вызывать», «*привлечь») давнопрошедшее (юань, т.ж. «далекий», «отдаленный»), – благодать (Дэ) народа (минь) обильно (хоу, т.ж. «щедрый», «богатый») возвратится (гуй, т.ж. «*преподносить», «*дарить», «*выдать», «*вверить», «*вручить»)».
Мы привели буквальный перевод традиционного текста, и как это уже прекрасно понимает сам читатель, смысл суждения быть таким не может в принципе. Почему? – Потому что это совершенно нереально, – такое положение дел, когда сразу весь народ (минь) получил бы ту благодать Дэ, которая является труднодостижимым духовным даром даже для самого Конфуция. Это всё равно, что утверждать, что все люди могут вдруг одновременно измениться и стать – по своему внутреннему миру и моральным качествам – «Конфуциями» или «Христами».
Дэ – это тот духовный дар Неба или «духов верха», который пытались стяжать все древние ваны Раннего Чжоу, и именно через это Дэ человек фактически получает опыт Вэнь. И неужели эта высшая драгоценность древнего Чжоу вот так «оптом» может быть выдана всему «непросвещенному» народу? Даже если этот народ – в лице каждого своего представителя – серьезно станет относиться (вдруг проникшись осознанием!) к тому факту, что он когда-то умрет, как и все «ныне и присно» живущие, и обратится своими мыслями к «давнопрошедшему»? Да и может ли весь народ – букв. «массы», «простолюдины» – всерьез задуматься о том, что каждого поджидает смерть? В этом случае в Поднебесной произошла бы психологическая (правильнее, «душевнопсихическая») катастрофа.
И именно эти рассуждения о «народе» как раз и означают, что мы здесь в чем-то ошибаемся. Ясно, что речь здесь не может идти обо всем народе сразу, а только о том конкретном последователе Учения Конфуция, который хочет достичь цели и «стяжать Дэ», – ту «благодать», о которой говорится в этом суждении. Ведь относительно понимания этого иероглифа Дэ у нас сомнений быть уже не может никаких. Вот этому-то ученику и рекомендуется почаще задумываться о собственной смерти. В христианском монашестве такая духовная практика тоже существует и носит специальное название: «памятование смерти».
Итак, если ученик соблюдает это указание – часто думает о собственной будущей смерти и «равняется на давнопрошедшее», т. е. на духовный опыт Чжоу… Причем, это страшное для сегодняшнего человека слово «смерть» имело совсем иное понимание у современников Конфуция. Смерть – это та невидимая «дверь», через которую проходит дух человека, когда оказывается в «ином мире». С иероглифом «давнопрошедшее» мы уже встречались в суждении 1.1. Он переводится и как «далекий», «удаленный», и в данном случае может также означать «далеких [предков]» династии Чжоу, т. к. именно с них – с Вэнь-вана и Чжоу-гуна – ученик берет пример в своем духовном пути. И далее исследователь этого суждения совершенно неожиданно «утыкается» в этот совсем некстати появившийся иероглиф минь («народ»). Потому что реальный порядок следования иероглифов в тексте – это минь Дэ, а не Дэ минь, как это выглядит в представленном нами переводе.
Откуда мог здесь взяться этот «народ»? Объяснение очень простое. Абсолютно ясно, что изначально его не было. Но после того как Учение Конфуция было переведено на «социальные рельсы» и Дэ вместо «духовной благодати» стало восприниматься как «земная добродетель» (т. е. «хорошее поведение», в том числе и «народа»), – после этого то слово, которое у Конфуция стояло перед Дэ, потеряло свое прежнее значение и полностью утратило актуальность. И оно (что вполне естественно в китайских условиях!) было заменено на близкий по звучанию иероглиф (омоним), – каким и оказался «пришедшийся кстати» иероглиф минь («народ»).
Найти это «утраченное» слово не представляет никакого труда. Основываясь на работах В. М. Крюкова можно сказать, что главным духовным лозунгом всего Раннего Чжоу было выражение мин синь чжэ Дэ – «просветлить сердце, постичь благодать» («Текст и ритуал», стр. 223, 224). Это и есть «формула» получения опыта Вэнь. И далее В. М. Крюков пишет:
Типологически сходная фраза – «овладеть (бин) изначальностью (юань), просветлить (мин) благодать (Дэ)».
А далее он продолжает:
Иероглиф юань приобрел в надписях на бронзе значение религиозного символа семантически близкого к понятию Дэ. Его можно перевести как «изначальность».
И если читатель еще раз взглянет на иероглифы, присутствующие в этом суждении, он сразу же поймет, что здесь как раз и идет речь о мин Дэ, т. е. о «просветлении благодати», а не о минь Дэ – «народной благодати». И как бы в качестве «печати» удостоверяющей правоту именно такого понимания текста, мы видим здесь и омоним юань – «давнопрошедшее», который «семантически близок» к этой самой «изначальности», – к тому древнему акту, когда легендарный Вэнь-ван впервые в истории стяжал «совершенное Дэ». Итак, правильный перевод этого суждения будет следующим:
1.9. Цзэн-цзы сказал (юэ): «[Если] быть серьезным в отношении (шэнь) конца [своей] жизни (чжун); [если] равняться (чжуй) на [чжоускую] изначальность (юань), тогда просветленная (мин) благодать (Дэ) будет дана в дар (гуй) щедро (хоу)».
Или, в другом порядке: «Просветленная благодать будет щедро (изобильно) дана в дар». Л. С. Переломов в комментариях к своему переводу этого суждения пишет («Конфуций. Лунь юй», 1998, стр. 302):
Все переводчики и комментаторы едины в том, что Цзэн-цзы говорит о соблюдении траурных церемоний в отношении родителей и предков, но вопрос о том, к кому обращено суждение, остается открытым.
Читатель уже видит, что ни о каких «похоронных церемониях» в этом суждении речь не идет, причем, совершенно ясно, что это суждение обращено к духовному ученику Конфуция. И более того, Цзэн-цзы не сам «выдумал» это суждение, а он буквально передает слова Учителя, которые когда-то от него слышал. Только по этой причине данное суждение, как и многие другие подобные этому и сказанные одним из учеников, попало в Лунь юй. Для того чтобы сформулировать подобное суждение, надо быть Конфуцием, а не Цзэн-цзы.