Буря мечей. Том 1

– Можете поблагодарить меня за то, что я убил вашего врага, – сказал наконец Джон, – и проклясть за то, что я убил вашего друга.

– Хар-р! – прогремел бородач. – Хорошо сказано!

– Согласен. – Манс поманил Джона к себе. – Если ты хочешь примкнуть к нам, тебе следует с нами познакомиться. Тот, кого ты принял за меня, – это Стир, магнар теннов. «Магнар» на древнем языке значит «лорд». – Безухий бросил на Джона холодный взгляд, а Манс между тем продолжал: – Этот свирепый пожиратель кур – мой верный Тормунд. Женщина…

– Погоди, – прервал его бородач. – Ты назвал титул Стира, назови и мой.

– Как скажешь, – засмеялся Манс Налетчик. – Джон Сноу, ты видишь перед собой Тормунда Великанью Смерть, он же Краснобай, он же Трубящий в Рог, он же Ледолом, а также Громовой Кулак, Медвежий Муж, Медовый Король Красных Палат, Собеседник Богов и Отец Тысяч.

– Вот это уже больше похоже на правду. Рад познакомиться, Джон Сноу. Против варгов я ничего не имею, хотя Старков не жалую.

– Эта славная женщина у жаровни – Далла, – продолжал Манс Налетчик. – Беременная женщина застенчиво улыбнулась Джону. – Обращайся с ней как с королевой, ибо она носит моего ребенка. Эта красавица – ее сестра Вель, а рядом с ней молодой Ярл, ее новая забава.

– Ничьей забавой не бывал и не буду, – огрызнулся Ярл.

– Зато с Вель позабавиться не прочь, а, парень? – хохотнул Тормунд.

– Ну вот и все мы тут, Джон Сноу, – сказал Манс. – Король за Стеной и его двор во всей своей красе. А теперь о тебе. Откуда ты?

– Из Винтерфелла, а после жил в Черном Замке.

– Но что привело тебя на Молочную, столь далеко от родных очагов? – Манс, не дожидаясь ответа, обратился к Гремучей Рубашке: – Сколько их было?

– Пятеро. Трое мертвы, четвертый перед тобой, пятый ушел в горы, где кони проехать не могли.

Манс снова перевел взгляд на Джона.

– Только пятеро? Или тут ошиваются и другие твои братья?

– Нас было четверо с Полуруким во главе. Куорен один стоил двадцати.

– Так думали многие, – улыбнулся Манс. – И все же… парень из Черного Замка с разведчиками из Сумеречной Башни? Как это вышло?

Джон приготовил ответ заранее.

– Лорд-командующий послал меня к Полурукому на выучку, а тот взял меня в разведку.

– В разведку, говоришь? – нахмурился магнар Стир. – Что было воронам разведывать на Воющем перевале?

– Деревни были покинуты, – не погрешив против правды, ответил Джон, – как будто весь вольный народ исчез куда-то.

– Верно, исчез, – сказал Манс, – и это случилось не с одним только вольным народом. Кто сказал вам, где нас искать, Джон Сноу?

– Если это не Крастер, то я робкая дева, – хмыкнул Тормунд. – Говорил я тебе, Манс, что его надо сделать на голову короче.

– Тормунд, ты бы думал, прежде чем говорить, – с раздражением бросил ему Манс. – Я знаю, что это Крастер. Я спросил об этом Джона, чтобы посмотреть, скажет он правду или нет.

– Хар-р, – сплюнул Тормунд. – Опять вляпался. Вот, парень, – с ухмылкой сказал он Джону, – потому он и король, а я нет. Я могу побить, перепить и перепеть его, и член у меня в три раза длиннее, зато Манс хитрый. Ты ж знаешь, он сам вырос у ворон, а ворона – башковитая птица.

– Я хочу поговорить с парнем наедине, Костяной Лорд, – сказал Манс. – Оставьте нас, все вы.

– Как, и я тоже? – вскричал Тормунд.

– Ты в первую очередь.

– Я не ем в тех чертогах, где мне не рады. Пошли отсюда, курочки. – Тормунд прихватил еще одну курицу с жаровни, сунул ее в карман на подкладке своего плаща, сказал «Хар-р» и вышел, облизывая пальцы. Все остальные, кроме Даллы, последовали за ним.

– Можешь сесть, если хочешь, – сказал Манс, когда они ушли. – Ты голоден? Двух птиц Тормунд нам все-таки оставил.

– Я охотно поем, ваша милость, благодарю вас.

– Ваша милость? – улыбнулся король. – От вольного народа такое обращение не часто услышишь. Для них я Манс. Меду хочешь?

– Спасибо, с удовольствием.

Король сам налил ему рог, а Далла разрезала аппетитно поджаренную курицу и подала каждому половину. Джон снял перчатки и стал есть прямо руками, обгладывая каждую косточку.

– Тормунд верно говорит, – сказал Манс, разламывая хлебную ковригу. – Черная ворона – хитрая птица, но я и сам был вороной, когда ты был не больше младенца в животе у Даллы, поэтому лучше со мной не хитри.

– Как скажете, ваше… Манс.

– Ну-ну, – засмеялся король. – Я обещал сказать тебе, откуда тебя знаю. Ты как, еще не догадался?

Джон покачал головой.

– Наверно, Гремучая Рубашка послал вам весть?

– Это как же, с ветром, что ли? У нас ученых воронов нет. Я знаю тебя в лицо. Я видел тебя прежде – дважды.

На первый взгляд это не имело смысла, но Джон пораздумал, и перед ним забрезжил свет.

– Когда вы были братом Дозора…

– Верно! Это был первый раз. Ты тогда был мальцом, а я, весь в черном, в числе дюжины других сопровождал старого лорда-командующего Кворгила в Винтерфелл к твоему отцу. Я прохаживался по стене, окружавшей двор, и наткнулся на тебя и твоего брата Робба. Ночью выпал снег, и вы нагородили над воротами целую снежную гору и ждали, когда кто-нибудь пройдет.

– Я помню, – засмеялся удивленный Джон. Молодой черный брат на стене, ну да… – Вы пообещали, что никому не скажете.

– И сдержал слово – по крайней мере в тот раз.

– Снег мы скинули на Толстого Тома, самого неповоротливого из отцовских стражников. – После Том долго гонялся за ними по двору, и все трое раскраснелись, как осенние яблоки. – Но вы сказали, что видели меня дважды. Когда же это было во второй раз?

– Когда король Роберт приехал в Винтерфелл, чтобы сделать твоего отца десницей, – небрежно промолвил Король за Стеной. Джон изумленно раскрыл глаза.

– Не может быть.

– Может. Узнав, что король приезжает, твой отец послал весть своему брату Бенджену на Стену, чтобы тот тоже приехал на пир. Черные братья общаются с вольным народом больше, чем ты думаешь, поэтому вскоре эта весть дошла и до меня. Против такого случая устоять я не мог. В лицо меня твой дядя не знал, так что с этой стороны я ничего не опасался, а отец твой вряд ли мог запомнить молодую ворону, виденную им столько лет назад. Я хотел поглядеть на этого Роберта своими глазами, как король на короля, а заодно прикинуть, чего стоит твой дядя Бенджен. Он тогда был первым разведчиком и бичом моего народа. Я оседлал самого резвого своего коня и отправился в путь.

– А как же Стена?

– Стена может остановить армию, но не одного человека. Я взял лютню и мешок с серебром, взобрался по льду около Бочонка, прошел пешком несколько лиг на юг от Нового Дара и купил себе другую лошадь. Если брать в целом, я двигался быстрее, чем Роберт, которого задерживала громоздкая колымага, где ехала его королева. В одном дне к югу от Винтерфелла я нагнал его и примкнул к его свите. Вольные всадники и межевые рыцари всегда увязываются за королевскими процессиями в надежде поступить к королю на службу, а моя лютня обеспечила мне хороший прием. – Манс засмеялся. – Я знаю все похабные песни, когда-либо сочинявшиеся к северу и к югу от Стены. Ну и вот. В ночь, когда твой отец задавал пир Роберту, я сидел на задах его чертога вместе с другими вольными всадниками и слушал, как Орланд из Староместа играет на высокой арфе и поет о покоящихся в море королях. Я отведал мясо и мед твоего отца, поглядел на Цареубийцу и Беса… а еще видел мельком детей лорда Эддарда и волчат, бегавших за ними по пятам.

– Баэль-Бард, – сказал Джон, вспомнив сказку, которую рассказала ему Игритт на Воющем перевале в ночь, когда он чуть ее не убил.

– Если бы. Не стану отрицать, что подвиг Баэля меня вдохновлял, но я, насколько помню, ни одной твоей сестры не похитил. Баэль сам сочинял свои песни и проживал их. Я пою лишь то, что сложили люди получше меня. Еще меду?

– Нет, благодарю. А что, если бы вас обнаружили… схватили…

– Тогда твой отец отрубил бы мне голову, – пожал плечами король. – Впрочем, я ел под его кровом, и меня защищали законы гостеприимства, древние, как Первые Люди, и священные, как сердце-дерево. – Он показал на стол, за которым они сидели, на разломленный хлеб и куриные кости. – Теперь ты мой гость, а значит, я не причиню тебе зла… по крайней мере этой ночью. Поэтому скажи мне правду, Джон Сноу. Кто ты – трус, вывернувший наизнанку свой плащ со страха, или какая-то другая причина привела тебя в мой шатер?

Несмотря на все законы гостеприимства, Джон Сноу знал, что ступает по тонкому льду. Один неверный шаг – и он провалится в воду, холод которой останавливает сердце. «Хорошенько взвешивай каждое слово», – сказал он себе, и хлебнул меду, чтобы выиграть время. Потом положил рог на стол и сказал:

– Скажите мне, почему вы сами вывернули свой плащ, и я скажу, почему вывернул свой.

Манс улыбнулся, как и надеялся Джон. Король явно любил послушать собственный голос.

– Ты, конечно, наслушался историй о моем дезертирстве.

– Одни говорят, что вы сделали это ради короны, другие – что ради женщины, третьи – что в вас течет кровь одичалых.

– Кровь одичалых – это кровь Первых Людей, та же, что течет в жилах Старков. Что до короны, где ты ее видишь?

– Я вижу женщину. – Джон взглянул на Даллу.

Манс взял ее за руку и привлек к себе.

– Моя леди тут ни при чем. Я встретил ее на обратном пути из замка твоего отца. Полурукий был вытесан из старого дуба, но я живой человек и не могу устоять перед женскими чарами… как и три четверти Ночного Дозора. Среди носящих черное есть такие, у кого женщин было вдесятеро больше, чем у меня, бедного короля. Попробуй угадать еще раз, Джон Сноу.

– Полурукий говорил, что вы страстно любили музыку одичалых…

– Верно, любил. И сейчас люблю. Это уже теплее, но не совсем горячо. – Манс встал, расстегнул свой плащ и бросил его на скамью. – Все произошло из-за него.

– Из-за плаща?

– Черный шерстяной плащ брата Ночного Дозора. Однажды в разведке нам встретился прекрасный большой лось. Когда мы стали его свежевать, запах крови выманил из логова сумеречного кота. Я прогнал его, но он успел изорвать мой плащ в клочья. Здесь, здесь и здесь – видишь? Кроме того, он разодрал мне руку и спину, из меня хлестало хуже, чем из лося. Братья, боясь, что я умру еще до того, как меня доставят к мейстеру Маллину в Сумеречную Башню, отвезли меня в деревню одичалых, где, по нашим сведениям, жила знахарка. Там мы узнали, что старушка умерла, но ее дочь позаботилась обо мне. Она промыла и зашила мои раны, а потом кормила меня овсянкой и отварами, пока я не окреп настолько, чтобы сесть на коня. Заодно она и мой плащ зашила, использовав красный асшайский шелк, который еще ее бабка нашла в выброшенном на Стылый Берег разбитом корабле. Это было самым большим ее сокровищем и ее подарком мне. – Манс снова накинул плащ себе на плечи. – Но в Сумеречной Башне мне выдали новый, сплошь черный, на черной подкладке, под цвет моим черным штанам, черным сапогам, черному дублету и черной кольчуге. В новом плаще не было прорех… и красных заплаток, конечно, тоже. Братья Ночного Дозора одеваются в черное, сурово напомнил мне сир Денис Маллистер – точно я мог об этом забыть. А мой старый плащ, сказал он, пойдет в огонь.

Я ушел на следующее утро… ушел туда, где поцелуй не считают преступлением и где человек может носить плащ, какой захочет. – Манс застегнул пряжку на груди и снова сел. – А ты, Джон Сноу?

Джон снова глотнул меда. «Есть только одно, во что Манс может поверить».

– Вы говорите, что были в Винтерфелле, когда мой отец давал пир королю Роберту.

– Верно, был.

– Значит, вы видели всех нас. Принцев Джоффри и Томмена, принцессу Мирцеллу, моих братьев Робба, Брана и Рикона, сестер Арью и Сансу. Вы видели, как они прошли по среднему проходу под устремленными на них взорами и заняли места под самым помостом, где сидели король с королевой.

– Да, я помню.

– А видели вы, где сидел я, Манс? – Джон подался вперед. – Видели, где поместили бастарда?

Манс Налетчик устремил на Джона долгий внимательный взгляд.

– Думаю, тебе надо будет подобрать новый плащ, – сказал наконец король и протянул Джону руку.

Дейенерис

Над тихой голубой водой разносился мерный бой барабанов и тихий шорох корабельных весел. Большая барка, скрипя, тащилась на толстых канатах за двумя галеями. Паруса «Балериона» праздно обвисли на мачтах. Но все равно Дейенерис Таргариен, стоя на баке и глядя, как ее драконы гоняются друг за дружкой в безоблачном небе, никогда еще на своей памяти не была так счастлива.

Ее дотракийцы называли море «дурной водой», не доверяя влаге, которую не могут пить лошади. Когда корабли подняли якоря в Кварте, можно было подумать, что они отплывают в преисподнюю, а не в Пентос. Ее молодые храбрые кровные всадники смотрели на удаляющийся берег выпученными белыми глазами. Каждый из них старался не выказывать страха перед двумя другими, зато служанки Ирри и Чхику отчаянно цеплялись за поручни и изливали за борт содержимое желудков даже при малейшей качке. Остальной крошечный кхаласар Дени сидел в трюмах, предпочитая общество своих беспокойных коней страшному безбрежному миру вокруг корабля. На шестой день путешествия внезапно налетел шквал, и Дени слышала через люки, как бьются и ржут лошади и молятся дрожащими голосами люди при каждом крене «Балериона».

Ее саму никакой шквал напугать не мог. Ее прозвали «Дейенерис Бурерожденная», ибо она явилась в этот мир на далеком Драконьем Камне во время самого сильного шторма в истории Вестероса; он посшибал со стен замка каменных горгулий и разнес в щепки флот ее отца.

В Узком море часто бывают штормы, а Дени в детстве пересекла его с полсотни раз, убегая из одного вольного города в другой от наемных убийц узурпатора. Она любила море, и свежий соленый воздух, и безмерность горизонтов, ограниченных только лазурным сводом неба. В море она чувствовала себя маленькой, однако свободной. Она любила дельфинов, сопровождавших иногда «Балерион» и сверкавших в воде серебряными копьями, любила мелькавших в воздухе летучих рыб. Даже матросы с их песнями и россказнями были милы ей. Однажды на пути в Браавос, глядя, как они спускают большой зеленый парус в преддверии шторма, она подумала даже, как хорошо было бы самой стать моряком. Но когда она рассказала об этом брату, он так оттаскал ее за волосы, что она расплакалась. «В тебе течет кровь дракона! – орал он при этом. – Дракона, а не какой-то вонючей рыбы».

«В этом он был столь же глуп, как и во многом другом, – думала Дени. – Будь он умнее и терпеливее, он сам плыл бы сейчас на запад, чтобы занять трон, принадлежащий ему по праву». Она хорошо понимала теперь всю степень глупости и порочности Визериса, но все равно порой по нему скучала. Не по тому слабому и жестокому человеку, каким он стал впоследствии, а по брату, к которому она забиралась в постель, по мальчику, который рассказывал ей о Семи Королевствах и говорил, как изменится их жизнь, когда он вернет себе корону.

К ней подошел капитан.

– Жаль, что «Балерион» не умеет летать, как его тезка, ваша милость, – сказал он на ломаном валирийском с сильным пентоским акцентом. – Тогда нам не понадобились бы ни весла, ни канаты и не пришлось бы молиться о ветре.

– Вы правы, капитан, – ответила Дени с улыбкой, радуясь, что завоевала доверие этого человека. Капитан Гролео, коренной пентошиец, как и его хозяин Иллирио Мопатис, всполошился, как старая дева, узнав, что повезет трех драконов на своем корабле. Полсотни ведер с морской водой все еще висели вдоль бортов на случай пожара. Поначалу Гролео настаивал на том, чтобы драконов держали в клетке, и Дени уступила ему, но дети были так несчастны, что она передумала и добилась их освобождения.

Теперь и сам капитан радовался этому. Пожар случился только один, совсем маленький, и его легко потушили, зато на «Балерионе» сильно поубавилось крыс против того времени, когда он еще плавал под названием «Садулеон». А матросы, на первых порах одолеваемые страхом не менее, чем любопытством, стали питать немалую гордость за «своих» драконов. Все на судне, от капитана до юнги, любили следить за их полетом, но никому это не приносило такой радости, как Дени.

«Они мои дети – единственные, которые у меня когда-либо будут, если мейега сказала правду».

У Визериона чешуя цвета свежих сливок, а рожки, маховые кости и хребет – из темного, сверкающего на солнце золота. Рейегаль сделан из летней зелени и осенней бронзы. Они парили над кораблем широкими кругами, поднимаясь все выше и выше, и каждый старался перещеголять другого.

Дени знала теперь, что драконы предпочитают всегда нападать сверху. И тот и другой, оказавшись между своим братом и солнцем, тут же складывал крылья, с криком кидался вниз, и оба падали, кувыркаясь, свившись в чешуйчатый клубок, лязгая зубами и молотя хвостами. Увидев это впервые, Дени испугалась, что они убьют друг друга, но они просто играли. Плюхнувшись в море, они сразу расцеплялись и опять взмывали вверх с шипением и криками, а соленая вода, дымясь, испарялась с их крыльев. Дрогона видно не было – он охотился, либо далеко опережая судно, либо отстав от него на несколько миль.

Он всегда голоден, ее Дрогон, и быстро растет. «Еще год-другой, и я смогу сесть на него верхом. Тогда мне больше не понадобятся корабли, чтобы пересекать великие соленые воды».

Но до этого еще далеко. Рейегаль и Визерион теперь величиной с мелких собак, Дрогон ненамного больше, и любая собака наверняка перевесила бы их: они все состоят из шеи, крыльев и хвоста и на вес гораздо легче, чем на вид. И поэтому Дейенерис Таргариен, чтобы попасть домой, должна пока полагаться на дерево, ветер и парусину.

Дерево и парусина служат ей исправно, а вот непостоянный ветер оказался предателем. Шесть дней и шесть ночей они остаются в полосе штиля, теперь идет седьмой, а в воздухе по-прежнему ни ветерка. К счастью, два корабля из трех, посланных ей магистром Иллирио, – это торговые галеи. У каждой на борту двести весел и команда сильных гребцов. Барка «Балерион» – иное дело: это громоздкая широкобортная лохань с громадными трюмами и большими парусами, беспомощная в безветренную погоду. «Вхагар» и «Мираксес» тащат ее на буксире, и все они при этом еле-еле ползут. Все три корабля везут тяжелый груз помимо находящихся на борту людей и коней.

– Я не вижу Дрогона, – сказал сир Джорах Мормонт, подойдя к ней. – Может, он опять заблудился?

– Скорее это мы заблудились, сир. Это черепашье плавание Дрогону по вкусу не больше, чем мне. – Ее черный дракон, смелее, чем двое других, первым попробовал свои крылья над водой, первым стал перелетать с корабля на корабль, первым заблудился в облаке… и первым убил. Он поражает своим огнем летучих рыб, как только они выпрыгивают из воды, хватает их и проглатывает.

– Ты не знаешь, какой величины он будет, когда вырастет? – спросила Дени.

– В Семи Королевствах рассказывают о драконах столь огромных, что они выхватывали гигантских кракенов^[1] из моря.

– Вот бы посмотреть, – засмеялась Дени.

– Это ведь только сказки, кхалиси, – ответил рыцарь-изгнанник. – Я слышал также о старых и мудрых драконах, которые жили тысячу лет.

– А сколько они обыкновенно живут? – Визерион пролетел над самым кораблем, медленно работая крыльями и шевеля поникшие паруса.

– Во много раз дольше человека, если, конечно, верить песням… – пожал плечами сир Джорах. – Но в Семи Королевствах лучше всего известны драконы дома Таргариенов. Их выращивали для войны, на войне они и погибли. Дракона убить нелегко, но все-таки возможно.

Белобородый, стоявший у носовой фигуры, опираясь на свой высокий посох, обернулся к ним и сказал:

– Балериону Черному Ужасу было двести лет, когда он умер – это случилось в царствование Джейехейриса Умиротворителя. Он был так велик, что мог проглотить зубра целиком. Дракон никогда не перестает расти, ваша милость, пока у него есть пища и воля.

Этого человека зовут Арстан, но Бельвас Силач прозвал его Белобородым, и теперь так называют его почти все. Он выше сира Джораха, хотя и не так крепок, у него бледно-голубые глаза и длинная борода, белая как снег и тонкая как шелк.

– Воля? – заинтересовалась Дени. – В каком смысле?

– Ваши предки построили в Королевской Гавани для своих драконов огромный, покрытый куполом замок, который назывался Драконьим Логовом. Он все еще стоит на холме Рейенис, но теперь это только руины. Там в стародавние времена и жили королевские драконы. Логово было столь просторным, что в его железные двери могли проехать в ряд тридцать конных рыцарей. Но при всем при том было замечено, что ни один из этих драконов не дорос до своих прародителей. Мейстеры говорят, что виной этому стены и потолок.

– Если бы стены могли сдерживать наш рост, все крестьяне были бы карликами, а короли великанами, – заметил сир Джорах. – Но я встречал великанов в хижинах и карликов в замках.

– Люди – это люди, а драконы – это драконы.

– Экая глубина мысли, – фыркнул сир Джорах. Рыцарь невзлюбил старика с самого начала и ничуть этого не скрывал. – Что ты можешь знать о драконах?

– Я знаю не так уж много, это так. Но я служил в Королевской Гавани, когда на Железном Троне сидел король Эйерис, и не раз проходил под драконьими черепами, украшавшими стены тронного зала.

– Визерис рассказывал мне об этих черепах, – сказала Дени. – Узурпатор снял их и спрятал куда-то – он не мог вынести того, как они смотрят на него, сидящего на украденном троне. – Она сделала Белобородому знак подойти поближе. – Скажи, ты знал моего отца? – Король Эйерис II не дожил до рождения своей дочери.

– Да, я имел эту великую честь, ваша милость.

– Как по-твоему, он был хороший человек, добрый?

Белобородый очень старался скрыть свои чувства, но они ясно отражались у него на лице.

– Его милость… часто бывал приветлив.

– Часто, но не всегда? – улыбнулась Дени.

– Он мог быть очень суров с теми, кого считал своими врагами.

– Умный человек не станет делать короля своим врагом. Ты знал и моего брата, Рейегара?

– У нас говорили, что принца Рейегара по-настоящему никто не знает. Но мне посчастливилось видеть его на турнире, и я нередко слышал, как он играет на своей арфе с серебряными струнами.

– Слышал заодно с тысячью других на каком-нибудь празднике урожая, – ввернул сир Джорах. – В следующий раз ты будешь утверждать, что был у него оруженосцем.

– Нет, сир, не буду. Оруженосцем принца Рейегара был Майлс Мутон, а после него Рикард Лонмаут. Когда они получили свои шпоры, он сам посвятил их в рыцари, и они были с ним неразлучны. Принц дорожил также молодым лордом Коннингтоном, но самым близким его другом был Эртур Дейн.

– Меч Зари, – восторженно молвила Дени. – Визерис говорил мне о его чудодейственном белом клинке. По его словам, один только сир Эртур во всем государстве мог соперничать с нашим братом.

Белобородый почтительно склонил голову.

– Мне не пристало оспаривать слова принца Визериса.

– Не принца – короля. Он был королем, хотя и не царствовал. Визерис Третий. Но почему «оспаривать»? – Она ожидала не такого ответа. – Сир Джорах как-то назвал Рейегара последним драконом – значит, он уж, наверное, был непревзойденным воином?

– Ваша милость, принц Драконьего Камня в самом деле был превосходным воином, но…

– Продолжай, – настояла она. – Со мной ты можешь говорить откровенно.

– Как прикажете. – Старик оперся на посох, наморщив лоб. – Непревзойденный воин – красивые слова, ваша милость, но словами битв не выигрывают.

– Битвы выигрывают мечами, – вмешался сир Джорах, – а меч принц Рейегар умел держать.

– Это так, сир, однако… Я видел сотню турниров и больше войн, чем мог бы желать, и как бы силен, проворен или искусен ни был тот или иной рыцарь, всегда найдутся другие под стать ему. Рыцарь выигрывает один турнир и терпит поражение в самом начале другого. Поскользнется на траве или съест что-нибудь не то за ужином накануне. На победу может повлиять что угодно: перемена ветра, – старик взглянул на сира Джораха, – или повязанный на руку знак отличия дамы.

Мормонт помрачнел.

– Поосторожнее со словами, старик.

Дени поняла, что Арстан видел сира Джораха на турнире в Ланниспорте. Тот сражался тогда с повязанной на руке лентой и завоевал не только победу, но и даму, Линессу из дома Хайтауэров, высокородную и прекрасную. Она стала его второй женой, но впоследствии разорила его и бросила. Он до сих пор вспоминал о ней с горечью.

– Не сердись, мой рыцарь. – Дени коснулась руки Джораха. – Арстан не хотел тебя обидеть, я уверена.

– Как вам угодно, кхалиси, – проворчал он.

– Я мало что знаю о Рейегаре, – сказала Дени Арстану. – Только то, что рассказывал Визерис, а он был ребенком, когда наш брат погиб. Каким он был на самом деле?

– Прежде всего одаренным, – подумав немного, сказал старик. – Решительным, целеустремленным, с сильным чувством долга. О нем рассказывают одну историю… сир Джорах тоже должен ее знать.

– Я хочу услышать ее от тебя.

– Как угодно. В детстве принц Рейегар был заядлым книгочеем. Он научился читать так рано, что все говорили, будто королева Рейелла не иначе как проглотила пару книг и свечку, когда носила его. Принц не любил играть с другими детьми. Мейстеры превозносили его ум, но рыцари его отца невесело пошучивали, говоря, что Бейелор Благословенный возродился снова. Но однажды принц вычитал в своих пергаментах нечто, вызвавшее в нем коренную перемену. Никто не знает, что это было, но как-то утром мальчик появился на дворе, где рыцари облачались в доспехи, подошел к сиру Виллему Дарри, мастеру над оружием, и сказал: «Мне понадобятся доспехи и меч. Видимо, я должен стать воином».

– И стал! – с восторгом воскликнула Дени.

– О да. Прошу прощения, ваша милость, – с поклоном сказал Белобородый. – К нашему разговору о воинах будто нарочно явился Бельвас Силач, и я должен позаботиться о нем.

Дени обернулась. В самом деле – евнух ловко, несмотря на свою тучность, вылез из трюма посреди корабля. Бельвас мал ростом, но широк, добрых пятнадцать стоунов жира и мускулов, мощное коричневое брюхо перечеркнуто поблекшими белыми шрамами. На нем мешковатые штаны с желтым шелковым кушаком и до смешного маленькая кожаная безрукавка с железными заклепками.

– Бельвас Силач проголодался! – громогласно заявил он, не обращаясь ни к кому в отдельности. – Бельвасу Силачу надо поесть! Эй, Белобородый, тащи еду Силачу Бельвасу! – прокричал он, заметив Арстана на баке.

– Можешь идти, – сказала Дени оруженосцу. Он снова поклонился и поспешил к человеку, которому служил.

Сир Джорах с хмурым выражением на своем простом, честном лице посмотрел ему вслед. Его, высокого, плечистого, с сильной челюстью, нельзя назвать красавцем, но более верного друга у Дени еще не было.

– Я бы посоветовал вам не принимать за чистую монету слова этого старика, – сказал он, когда Арстан отошел подальше.

– Королева должна выслушивать всех, – заметила Дени. – Знатных и простых, сильных и слабых, благородных и корыстных. Один голос может солгать, но из множества всегда добывается истина. – Она прочла это в одной книге.

– Выслушайте тогда и меня, ваша милость, – сказал изгнанник. – Арстан Белобородый вас обманывает. Он слишком стар для оруженосца и слишком красноречив, чтобы служить этому тупице-евнуху.

Дени не могла не признать, что это действительно странно. Бельвас Силач – бывший раб, выросший и обученный в бойцовых ямах Миэрина. Магистр Иллирио послал его охранять ее – так по крайней мере говорит сам Бельвас. Она и правда нуждается в охране. Узурпатор на Железном Троне обещал земли и титул лорда тому, кто убьет ее. Однажды ей уже подсунули чашу отравленного вина, и чем ближе она к Вестеросу, тем вероятнее новое покушение. А в Кварте колдун Пиат Прей подослал к ней Жалостливого, чтобы отомстить за Бессмертных, которых она сожгла в их Доме Праха. Говорят, что колдуны никогда не забывают сделанного им зла, а Жалостливые никогда не терпят неудач в своем ремесле. Многие дотракийцы тоже настроены против нее. Бывшие ко, старшины, кхала Дрого теперь водят свои кхаласары, и никто из них не поколеблется напасть на ее маленький караван, перебить или взять в рабство ее людей, а ее, Дени, увезти обратно в Ваэс Дотрак, чтобы она, как ей и положено, доживала свой век среди старух дош кхалина. Она надеялась, что хотя бы Ксаро Ксоан Даксос ей не враг, но этот квартийский купец положил глаз на ее драконов. И есть еще Куэйта из Края Теней, странная женщина в красной лакированной маске со своими загадочными советами. Кто она – тоже враг или опасный друг? Дени не знала ответа.

«Сир Джорах спас меня от отравителя, а Арстан Белобородый – от мантикора. Возможно, в следующий раз меня спасет Бельвас». Он могуч, ручищи у него, как молодые деревца, а за поясом большой кривой аракх, такой острый, что Бельвас мог бы им бриться, будь на его гладких коричневых щеках хоть какая-нибудь растительность. «Но при этом он – большой ребенок, и как защитник оставляет желать лучшего. К счастью, у меня есть сир Джорах и мои кровные всадники. И драконы – о них тоже нельзя забывать». Со временем драконы станут самой надежной ее охраной, как для Эйегона Завоевателя и его сестер триста лет назад. Но теперь они скорее угроза, нежели защита. Во всем мире существует только трое живых драконов, и они принадлежат ей. На них дивуются, они внушают ужас, и цены им нет.

Она обдумывала, что ей сказать дальше, когда в затылок ей подул прохладный бриз, шевельнув прядку серебристо-золотых волос на лбу. Снасти заскрипели, паруса затрепетали, и матросы подняли крик:

– Ветер! Ветер возвращается!

На глазах у Дени паруса «Балериона» надулись, снасти загудели – эту сладостную песнь никто не слышал целых шесть долгих суток. Капитан Гролео бросился на корму, выкрикивая команды. Пентошийцы с радостными криками полезли на мачты. Даже Силач Бельвас взревел и пустился в пляс.

– Боги милостивы к нам! – сказала Дени. – Видишь, Джорах? Мы опять плывем.

– Плывем, только вот куда, моя королева?

Ветер дул весь день – сначала ровный, с востока, потом порывистый. Закат был красен. «От Вестероса меня все еще отделяет полмира, – напомнила себе Дени, – но с каждым часом я приближаюсь к нему». Что-то она почувствует, впервые увидев издали землю, которой ей суждено править? «Должно быть, это будет самый прекрасный из всех берегов – как же иначе?»

Ночью, когда «Балерион» шел вперед во мраке, а Дени сидела, поджав ноги, на своей койке в капитанской каюте и кормила драконов (капитан Гролео в начале плавания любезно заявил ей, что даже на море королевы имеют преимущество перед капитанами), в ее дверь громко постучали.

Ирри спала на полу в ногах койки (постель была слишком узка для троих, и нынче мягкую перину со своей кхалиси делила Чхику), но на стук поднялась и пошла открывать. Дени завернулась под мышками в одеяло. Она была нагая и никого не ждала в такой час.