Помраченье и сон (фрагмент)
Traum und Umnachtung
В час вечерний превратился в старца отец; в потемневших комнатах лик матери окаменел и тяжесть проклятия обреченного рода пала на Отрока. Временами он вспоминал своё детство, наполненное болезнями, мраком и ужасом, потаенными играми в звёздном саду, а порою и то как в дворе в полумраке он вскармливал крыс. Из голубого зеркала проступал истонченный облик сестры и он замертво падал во тьму. По ночам его рот раскрывался подобно красному плоду и звезды сверкали над его онемелой тоской. Грёзы из снов его населяли старинный дом предков. По вечерам он любил побродить среди запустенья кладбищенского, или в полумраке мертвецкой с интересом рассматривать трупы, зеленые пятна истленья на их чудесных руках. У монастырских ворот он попросил кусок хлеба; тень вороного коня выпрыгнула из темноты и до смерти его перепугала. Когда он слег в прохладу постели, его переполняли несказанные слёзы. Но не нашлось никого, кто на чело его возложил бы свою руку. Когда наступала осень, он плыл, Ясновидящий, по бурым лугам. О, часы первобытного восхищения, вечера у зеленой реки, охотничьи зовы. О, душа, что нежно воспела песнь камыша пожелтевшего; огненность кротости. В тишине и подолгу созвездия он созерцал в глазах лягушонка, дрожащими руками нащупывал прохладу древних камней и заклиная нашептывал священные сказы голубого источника. О, серебристые рыбы и плоды, что с ветвей искалеченных пали. Аккорд его собственной поступи отдавался в нём гордостью и недоверием к роду людскому. По дороге домой ему повстречался покинутый замок. Боги низвергнутые стояли в саду, погруженные печально в закат. Но было ему озаренье: здесь я провёл позабытые годы. Органный хорал переполнял его содроганьем Господним. Но он проживал свои дни в потёмках пещеры, лгал и крал и скрывался, огненный волк, перед белым лицом материнским. О, в тот час, когда в звёздном саду он опрокинулся с каменным ртом, тень убийцы восстала над ним. С пурпурным челом он в трясину болота вошел и Божий гнев бичевал его по плечам металлическим; о, эти берёзы под натиском бури, тёмная тварь, что путь его омраченный обошла стороной. Ненависть поедала огнём его сердце, сладострастие, когда в зеленеющем летнем саду обезмолвленное дитя он насиловал, в лучистом сеянье которого он свой лик окутанный мраком узнал. О горе, тем вечером у окна, когда из пурпурных цветов, мощи седеющие, смерть проступила. О, эти башни и колокола; каменным градом на него тени ночи низвергнулись.
Откровение и закат (фрагмент)
Offenbarung und Untergang
Неизъяснимы ночные пути человека. Когда я шатаясь лунатиком вдоль каменных келий бродил, и в каждой из них горела лампадка покойная, медный подсвечник, и когда коченея от холода упадал я на ложе, у моего изголовья вновь восставал чёрный призрак Пришелицы и лик свой скрывал я в ладонях медлительных. И расцветал у окна гиацинт синим цветом и древний псалом воздвигался на пурпурных устах Воздыхающего, из под век его слёзы катились хрустальные горечь мира оплакивая. В этот час пребывал я в смертном покое отца моего белым сыном. В голубых содроганьях с холма сквозил ночной ветер, тёмный плач материнский, затихающий неумолимо, и в сердце своём созерцал я чернеющий ад; минута затишья мерцающего. Из под известки стены тихо лик несказанный являлся – умирающий отрок – красота уходящего рода на пути к истокам своим. Белой лунностью каменный хлад овевал висок пробужденный, на ступенях разрушенных поступь теней затихала, розовый хоровод среди сада.
Неразговорчивый я засиделся в трактире заброшенном под прокопчёнными брёвнами и одиноко мне было с вином; труп лучезарный склонённый над очертанием Тёмного и у ног моих мёртвый ягненок возлег. Из меркнущей сини проступил бледный образ сестры и кровью сочась уста её молвили: Вонзайся терние чёрное. Ах звенят до сих пор мои руки серебряные первобытной грозой. Кровь струись из под стоп моих лунных, расцветая на тропах ночных, по которым крыса с писком снуёт. Под сводом бровей моих вспыхните звезды; и чутко сердце звенит среди ночи. В обитель ворвалась красная тень с мечом полыхающим, обратилась в бегство со снежным челом. О горчайшая смерть.
И тёмный глас изошел из меня: в чащобе ночной я шею сломал своему вороному коню, когда из пурпурных очей его безумие вырвалось; на меня тени вязов обрушились, синий хохот ключа и чёрный холод ночной, когда снежную лань я дикий охотник вспугнул; омертвев лик мой в каменный ад погрузился.
И капля крови мерцая упала в вино Одинокого; и когда я испил от него, горше мака оно оказалось; и чернеющим облаком заволокло мою голову, проклятых ангелов слёзы хрустальные; и тихая кровь из серебряной раны сестры заструилась и на меня огненный ливень обрушился.