Графиня Шатобриан

– Почему ты не допускаешь возможности удачи? Все удивляются странному поведению императора! После битвы при Павии он не извлек никаких выгод из своей победы, хлопочет только о том, чтобы вынудить у тебя тяжелые жертвы, и за полтора года не завоевал во Франции ни одной деревушки, так что твоя умная мать успела в это время обеспечить свои границы мирными договорами с разными европейскими государствами и собрать новое войско. Таким образом, если только тебе удастся переступить испанскую границу, не связав себя никакими условиями с императором, то он лишится всех преимуществ, приобретенных им при Павии!

– Давно ли ты начала заниматься политикой, Франциска?

– С тех пор как ты оставил меня, потому что я умирала от скуки. Однако не будем терять времени. Пойдем к твоей сестре и переговорим с ней.

Король поцеловал Франциску и встал со своего места, но в эту минуту отворилась дверь в глубине комнаты и он увидел на пороге ту таинственную даму, которая так занимала его в последнее время. Он тотчас же узнал ее по ее изящной фигуре, одетой в белое платье. Франциска, которую он вел под руку и за минуту перед тем любил всем сердцем, была забыта. Душа его стремилась к прекрасному молодому существу с большими темными глазами, легким румянцем на щеках, густыми бровями и блестящими черными волосами, которые развевались длинными локонами по ее плечам. Он едва узнал ту Химену, которую видел в Фонтенбло в день своего отъезда. Девочка превратилась в женщину: серьезные глаза выражали энергию, шея и плечи округлились; сохранилась только прежняя грустная улыбка. Она оказалась лучше идеала, созданного его фантазией; звучные низкие ноты знакомого голоса, который он услышал вблизи, приятно поразили его слух.

– Простите мою невольную нескромность, – сказала она. – Помимо моего желания я слышала ваш разговор и вполне разделяю мнение графини Шатобриан. Спасайтесь бегством, король Франциск!

– Надеюсь, вы отправитесь вместе с нами?

– Я узнала, что сказал император после своего визита в Альказар, – продолжала она краснея и делая вид, что не слышит сделанного ей вопроса. – Судя по его словам, он не намерен щадить вас и не согласится ни на какие уступки. Поэтому вы имеете полное право отрешиться от своих рыцарских понятий, по которым вы считаете себя обязанным оставаться его пленником до заключения мира.

– Сделай одолжение, Химена, расскажи, что сказал император, – попросила графиня Шатобриан, видя, что король настолько занят созерцанием молодой девушки, что не обратил никакого внимания на ее слова.

– Император приказал моему отцу удвоить караул и сказал при этом, что у французского короля составились какие-то странные иллюзии! Вероятно, с прибытием герцогини Алансонской, когда придется говорить о деле без уверток, он почувствует себя разочарованным и сделает какую-нибудь отчаянную попытку освободить себя… Боже мой, что это? – воскликнула она, оглядываясь и быстро отворяя дверь.

– Что с вами? – спросил с живостью король. – Разве вы хотите уйти от нас?

– Нет, но мне послышался шорох за дверью. Эта часть замка вся искрещена потаенными ходами, так что здесь трудно уберечься от подслушиванья. Я заметила сегодня вечером несколько новых лиц, которые, вероятно, посланы сюда императором. Пойдемте к герцогине Алансонской; там мы будем в безопасности.

Химена была права. Ее отец, который с ее детских лет относился к ней недоверчиво, заметил ее сношения с Альказаром и, узнав от Бурбона, что французский король прошел в эту часть замка, отправился туда же потаенным ходом. Но Химена вовремя услышала шорох и поспешила увести своих гостей. Когда они вышли, в стене отворилось круглое отверстие, полузакрытое портретом Химены, и желтое, исхудалое лицо испанца выглянуло с высоты; он окинул внимательным взглядом всю комнату, как будто хотел убедиться, не остался ли тут кто-нибудь. Через минуту он исчез бесследно вместе с отверстием в стене.

Герцог Инфантадо по своему характеру вовсе не был склонен разыгрывать роль тюремщика или шпиона. Ему было неприятно следить за каждым шагом французского короля; и даже когда император Карл заявил Инфантадо о своем желании поместить пленника в его замок, он ответил с неудовольствием: «Дом мой к услугам вашего величества, но я выеду из него или прикажу срыть, как только обратят его в государственную тюрьму». Таким образом, императору стоило большого труда уговорить герцога оставаться в замке и поместить у себя пленного короля.

Герцог незадолго перед тем должен был сделать еще одну уступку императору – вызвать из Франции нелюбимую дочь, на которую он смотрел, как на кару, посланную ему с неба, и был убежден, что благодаря ей рано или поздно его постигнет какая-нибудь страшная катастрофа. Он следил за нею с недоброжелательством Аргуса, особенно с тех пор как она наотрез отказалась поступить в монастырь и с твердостью, несвойственной ее летам, объявила, что будет жить в комнате своей покойной матери.

Герцог ничего не знал о предполагаемом бегстве французского короля, которое могли приписать его податливости, но он, во всяком случае, употребил бы все усилия, чтобы помешать ему. Должность тюремщика была ненавистна ему, но, взяв ее на себя, он выполнил бы свою обязанность с неумолимой строгостью.

Обе дамы и король прошли беспрепятственно в комнаты герцогини Маргариты, которая была в сильном беспокойстве, узнав, что. короля нет в Альказаре, и тем более обрадовалась его появлению. Король, благодаря своему возбужденному состоянию, поздоровался с любимой сестрой нежнее обыкновенного и с большим участием расспрашивал ее о герцогине Ангулемской, так что сама Маргарита свела разговор на главную цель своего приезда в Испанию и спросила его, согласен ли он бежать из своей тюрьмы. Затем, не дожидаясь его ответа, она воскликнула с живостью:

– Пожалуйста, не возлагай никаких надежд на бледнолицего императора; он бессердечен и расчетлив как купец. Я виделась с ним; его люди встретили меня у городских ворот и отвели во дворец. Он ни на волос не отступит от своих требований! Я никогда не забуду, каким ледяным тоном он объявил мне, что я только тогда достигну цели своего приезда, если уговорю тебя согласиться на предлагаемые им условия, и что, в противном случае, ты навечно останешься у него в плену.

– Какие же это условия? – спросил король равнодушным тоном.

– Ты должен уступить Бургундию, Фландрию, Артуа, выдать в качестве заложников своих друзей: короля Наваррского, герцога Гельдерна и ла Марка, возвратить все прежние владения коннетаблю и его сообщникам и заплатить 500000 экю…

– Еще что?

– Кроме того, ты должен жениться на сестре императора, хотя рука ее обещана Бурбону.

– Я должен жениться на Элеоноре? Foi de gentilhomme! Это уже слишком! – воскликнул со смехом король. – Я слышал, что у нее совсем белые волосы и такая же толстая нижняя губа, как у ее брата.

– Не смейся! – сказала Маргарита. – Это горькая действительность. Рука ее была обещана Бурбону, который из-за этого получил Миланское герцогство. Коннетабль провожал меня до ворот этого замка и объяснил мне весь ужас нашего положения. Несмотря на его гнусное поведение, он все-таки остался французом и сердце его дрогнуло при встрече с нами. Он чувствует себя несчастным и глубоко раскаивается, что император бессовестно обманул его. Этот бессердечный Карл не имеет никаких понятий о чести и не сумел оценить единственного человека, которому он обязан своим успехом при Павии. Бурбон советовал мне во что бы то ни стало уговорить тебя к бегству, так как это твое единственное спасение, а для него удобный случай для мести.

– Месть изменника! – пробормотал король. – Я очень рад, что он наказан за свою измену. Что скажет Европа о моем бегстве, после того как я сам добровольно отдал себя в руки императора!

– Но не в качестве узника! Разве он не обманул вашего доверия? – заметил Маро, который совершенно преобразился благодаря своему богатому наряду и приобрел некоторую самоуверенность осанки.

– Маро, разумеется, прав! – сказал Брион. – Но интересно было бы знать твое мнение, Бюде? Чувство справедливости развито в тебе более, нежели во всех нас.

– По моему мнению, чем скорее король вступит на правый берег Бидасса, тем лучше для Франции.

– И тем менее потеряет она провинций, – добавил король. – Но ты не дал прямого ответа, Бюде! Теперь твоя очередь, Монморанси. Ты должен решить этот вопрос. Дамы уже освободили меня от данного слова…

– Ваше величество, я не могу иметь никаких обязательств относительно человека, который не доверяет мне, – возразил Монморанси.

– Вопрос решен! – воскликнул король. – Приступим к делу.

Общее молчание было ответом на эти слова. Несколько минут спустя король добавил:

– В случае нужды можно пожертвовать и жизнью ради свободы! Приготовьте ваши шпаги, господа! Если нам загородят дорогу, то это не должно остановить нас…

– Значит, мы отправимся вместе с вами? – спросил Брион.

– Само собой разумеется. Кто останется здесь, тому придется плохо. Много ли у тебя приготовлено лошадей, Клеманс?

– Десять лошадей, ваше величество.

– Отлично! Наша союзница, герцогиня Инфантадо, может отправиться вместе с нами; я надеюсь, что она не захочет покинуть нас. По моему мнению, дамы должны прямо отправиться на первую станцию по дороге в Каталонию; им спешить нечего, потому что погоня будет главным образом отправлена за нами.

Химена не возражала, хотя она вовсе не намерена была провожать беглецов до Франции. Она хотела только освободить короля и соединить его с графиней Шатобриан, к которой по-прежнему чувствовала самую нежную привязанность, хотя та не раз была несправедлива и холодна к ней. Ей и в голову не приходило задать себе вопрос, считает ли она короля достойным любви и желает ли его привязанности к себе? Сделаться соперницей Франциски было преступлением в ее глазах, и чем яснее король выказывал ей свое расположение, тем более утверждалась она в своем намерении вернуться во дворец отца после освобождения пленника и принять на себя вину его бегства. Подобный подвиг не мог испугать молодую девушку, ожесточенную с детства суровым обращением отца и полным душевным одиночеством; она считала жертвы всякого рода своим прямым назначением. Что могло ожидать ее во Франции? Легкомыслие короля приводило ее в ужас; она вряд ли могла увлечься им даже при других условиях, а теперь его ухаживанье могло лишить ее дружбы Франциски, которая была для нее самым дорогим существом в целом мире.

Из боязни, что ее отказ может поколебать решимость короля, Химена старательно следила за собой, чтобы не подать ему никакого повода к сомнению, и приняла деятельное участие в приготовлениях к бегству. Королю принесли его широкий бархатный плащ, который он носил в лагере при Павии и ни разу не надевал в Альказаре, где он провел только жаркое время года. Монморанси дал ему свою шляпу с широкими полями, которая закрывала ему лицо.

Было около девяти часов вечера. Это был момент, наиболее удобный для осуществления смелого предприятия.

Все молча подошли к окну, из которого видны были внутренние дворы замка. Каждый мысленно взвешивал шансы успеха и неудачи предполагавшегося бегства, хотя никто не возражал против него. Для короля Франциска это был вопрос жизни, так как он ставил на карту свою честь. До сих пор сознание своей правоты поддерживало его; он мог гордиться нравственным превосходством над императором, который так невеликодушно пользовался правами победителя. В случае успеха он приобретал свободу и мог доказать целому свету, что вынужден был решиться на такой шаг, чтобы противодействовать низким поступкам императора. А если бегство кончится неудачей? Эта мысль одинаково пугала всех; она казалась такой же грозной, как черная масса туч, нависших на горах Гвадаррама, которые виднелись из окна по ту сторону Мадрида. При лунном свете тучи настолько сливались с горами, что трудно было различить, где кончались горы и где начинались тучи. Ни король, ни его товарищи по заключению не могли дать себе ясного отчета, что было причиной давящей тоски, которую они ощущали в эту минуту: долгое ли заключение, или боязнь быть пойманными.

– Однако нам пора двинуться в путь, – воскликнул с нетерпением король. – Если у нас хватило мужества решиться на подобное предприятие, то мы должны выполнить его. Видит Бог, что я охотнее прошел бы под градом пуль, нежели через эти ворота, охраняемые испанской стражей. Я иду вперед с прелестной хозяйкой этого замка; в ее лице небо послало нам ангела-хранителя; Маро пойдет за нами, Монморанси подаст руку Маргарите, Брион – графине Шатобриан, а рассудительный Бюде должен замыкать собой шествие.

Распоряжение короля было в точности выполнено. Таким образом, король вел под руку предмет своей новой привязанности, а Брион – своей старой любви, что не совсем согласовалось с благоразумием, которое было так необходимо для предстоящего опасного путешествия. Химена, которая до этого момента казалась спокойнее всех, теперь дрожала от страха и неведомого ей волнения, слушая любезности короля и чувствуя, как он все более и более прижимал ее руку к своему сердцу. Король обладал в высшей степени тем мужеством или, вернее сказать, легкомыслием, которое в решительные минуты заставляет людей забывать о грозящей им беде. Он весь предался любви и нежным излияниям чувств, хотя все опасности были еще впереди, и теперь ему предстояло пройти через первые ворота, где он всего более подвергался риску быть узнанным. Старый привратник Перез должен был знать короля в лицо, так как, прохаживаясь по двору, он не раз доходил до решетки сада и, несмотря на равнодушие, свойственное людям его профессии, мог поддаться естественному любопытству и взглянуть на «чужого» короля. Так и было на деле. Он внимательно разглядел наружность пленника и не раз говорил своим знакомым, что французский король не в его вкусе, потому что он такой же рослый, как галицийский крестьянин. «Знатный господин, – добавлял он, – не должен быть очень высок, потому что иначе может прийти в голову, что его тело вытянулось так от физического труда. Посмотрите на наших грандов, все они не выше среднего роста.»

Таким образом, беглецы более всего должны были остерегаться старого привратника, который жил в подвальном этаже направо от сеней. Химена надеялась, что ей удастся пройти со своим спутником через полуоткрытые створчатые двери, не вызвав появления привратника, который, против обыкновения, не стоял у входа. Проходя мимо дверей Переза, Химена торопливо попросила короля замолчать и отвернуться от нее. Но Франциск под влиянием страсти, возбужденной близким присутствием Химены, думал только о своем любовном объяснении и в этом смысле понял приказание дамы своего сердца. Поэтому он еще ближе наклонился к ней и еще больше возвысил голос, умоляя ее не быть такой жестокосердой.

– Ради Бога, молчите! Перез сидит на лестнице, он знает ваше и лицо и голос.

– Кто такой Перез?

Привратник, услыхав свое имя, поднял голову, между тем как до этого момента он спокойно дремал сидя на лестнице. Участь беглецов висела на волоске; теперь все зависело от того, чтобы снова усыпить бдительность привратника и помешать ему встать с места. Химена ускорила шаг и, подойдя к противоположной двери, хотела открыть ее. Но дверь была слишком тяжела для ее слабой руки; король бросился помогать ей и по своей обычной живости не мог сделать это без разговоров, которые были крайне опасны в эту минуту. Привратник, услыхав имя Химены, решил, что он должен встать и помочь господам, но король предупредил его и, быстро отворив дверь, прошел через нее с Хименой и Маро. Вслед за ними вышли Монморанси и Маргарита, прежде чем привратник поднялся со своего места. Но Брион, взволнованный присутствием любимой женщины, шел медленнее, нежели следовало, и, стараясь успокоить Франциску, подошел в тот момент, когда Перез, страдая ревматизмом, почувствовал холод и направился к двери, чтобы затворить ее. Брион, который жил в замке и был хорошо знаком всей прислуге, остановился в нерешимости, так как свет фонаря, висевшего у входа, осветил бы его лицо и привратник, узнав его, вероятно, поднял бы такой шум, что ближайший караул мог не пропустить остальных беглецов. Но, к счастью, Бюде, который шел в нескольких шагах от Бриона, поспешил вывести его из затруднительного положения и, подозвав к себе привратника, сообщил ему, что он принадлежит к свите герцогини Маргариты и просит пропустить его. Этим он отвлек внимание Переза и дал возможность Бриону незаметно проскользнуть в дверь с Франциской.

Согласно принятому плану бегства, никто из участвующих в нем не был обязан поджидать своих спутников и мог действовать самостоятельно. Те, которые прибыли бы раньше других на место, где были приготовлены лошади, должны были продолжать путь, не теряя ни минуты. Вследствие этого распоряжения, когда Брион и Франциска замешкались в сенях у первых ворот, король, Химена и Маро были уже на дальнем конце внутреннего двора, устроенного наподобие цирка и окруженного с обеих сторон полукруглыми флигелями, примыкавшими к замку. Этот двор назывался бычачьим, так как он служил для боя быков, который герцог устраивал по временам для своих друзей и знакомых. В нижних этажах обоих флигелей жила прислуга; верхние были заняты галереями до того места, где было оставлено небольшое, шагов в тридцать, пространство для ворот; направо и налево от них тянулись узкие одноэтажные домики, которые были теперь переполнены караульными, и здесь день и ночь сидели на пороге два сторожа. Эти Домики плохо гармонировали с остальным строением и очевидно были построены в позднейшее время. Помимо сторожей караульные были расставлены у каждого окна; укрыться от стольких глаз не было никакой возможности, и вся задача беглецов состояла в том, чтобы не возбудить против себя подозрения.

Выходом из бычачьего двора служили высокие решетчатые ворота художественной работы, над которыми возвышалась красивая арка в мавританском вкусе; концы ее упирались на столбы из темного мрамора, украшенные гербами дома Инфантадо. Ворота эти, в двадцать шагов шириной, служили для въезда и выезда экипажей и верховых. По обеим сторонам были такие же решетчатые железные калитки, как и ворота, но без арок, предназначенные для пешеходов. Всякий, кто входил в замок, должен был звонить у правой калитки; все выходившие из замка звонили со двора у левой калитки.

Химена, хорошо знавшая этот обычай, направилась со своими спутниками к левой калитке и пригласила короля остаться с ней в тени арки, пока Маро предъявит сторожам пропускной лист, полученный им в качестве французского посланника. Когда они подошли к решетчатой калитке, через которую виден был последний, так называемый главный двор, Химена с беспокойством заметила какой-то необыкновенный свет, мерцавший вдали. Тем же светом освещена была неуклюжая башня с двойными воротами, служившая выходом с этого последнего двора.

– Вы видите это освещение? – сказала с испугом Химена, прерывая короля, который неутомимо преследовал ее своим ухаживаньем. – Я никогда не видала здесь ничего подобного и считаю это дурным знаком. Вряд ли нам удастся убежать отсюда!

Но король не привык бросать начатого дела, не окончив его, и ответил с живостью, что теперь уже поздно отступать и он надеется, что прекрасная испанка принесет ему счастье.

Маро взялся за звонок, но Химена торопливо остановила его и, указав на сторожевой дом, сказала ему вполголоса, что лучше позвать сторожа и попросить его отворить калитку, так как звон колокольчика может обратить на них общее внимание. Но эта предосторожность оказалась напрасной. У открытых окон стояли вооруженные люди и внимательно разглядывали их. Между тем Маро не возвращался, что еще больше увеличило беспокойство Химены. Наконец он вышел в сопровождении сторожа.

– Отворите же калитку! – сказал с нетерпением Маро, обращаясь к сторожу.

– Четверть часа тому назад, – ответил сторож, – отдан строжайший приказ, что всякий, кто пожелает выйти из замка, должен прежде явится к кастеляну. Он живет на главном дворе, подождите немного, сеньор, я прикажу проводить вас.

– Пустите, – шепнула Химена королю.

– Ни за что!

– Ради Бога, не задерживайте меня, если сторож не пропустит нас, то я пойду к кастеляну, а вы оставайтесь здесь; он знает вас…

С этими словами Химена, вырвав свою руку от короля, подошла к сторожу и спросила его:

– Разве ты не узнаешь меня? Я дочь герцога! Эти господа – мои гости. Надеюсь, я не имею никакой надобности являться к кастеляну!

Сторож поклонился и ответил, что тотчас откроет калитку.

Король воспользовался этим моментом, чтобы подать руку Химене.

– Идите с правой стороны! – сказала она шепотом. – Надвиньте шляпу на лицо, вас могут узнать…

– Значит, эти господа были у вас в гостях? – спросил сторож, отступая в сторону, чтобы пропустить Химену и ее спутников через отворенную калитку.

Химена была настолько озабочена мыслью поскорее увести короля, что не сразу ответила на этот вопрос. Произошла многозначительная пауза. Маро счел нужным вмешаться и заметил сторожу:

– Почему это вас так интересует, mon garèon?

– Что значит garèon? – спросил угрюмо сторож, услыхав незнакомое слово. Он был не в духе, так как, уступив желанию Химены, не был уверен, хорошо ли он делает, что берет на себя такую ответственность.

Вопрос сторожа насмешил короля, и он ответил со смехом:

– Вы хотите знать, что такое garèon? Это монах в светской одежде!

Химена пришла в ужас от неуместной шутки короля и, молча пройдя с ним несколько шагов по ярко освещенному двору, вернулась назад к калитке, чтобы сказать сторожу, что он должен пропустить еще пятерых господ, так как они ее хорошие знакомые.

Но сторож не довольствовался этим объяснением и сказал, что только в том случае исполнит ее желание, если она возьмет на себя ответственность за неисполнение данного приказа.

– Я все беру на себя.

– Его светлость герцог только что был здесь и отправился в башню, где, вероятно, сделает такое же распоряжение, как и на нашем дворе. Может быть, герцог будет недоволен, что мы ослушались его…

– Не беспокойся, это мое дело! – ответила Химена, отходя от калитки, чтобы присоединиться к своим спутникам. Известие, что ее отец отправился в башню и она может встретиться с ним, было самое ужасное из всего, что могло предстоять ей. Она сознавала, что сделала преступление относительно отца, с которым и помимо этого она находилась в таких дурных отношениях. Ноги отказывались служить ей, и она сама взяла под руку короля. Между тем собрались и другие беглецы, и они дошли до середины обширного двора, где свет мерцавших кругом факелов светил всего слабее.

Химена остановилась и, обращаясь к своим спутникам, предложила им вернуться назад, так как в противном случае их заставят вернуться силой.

Это была совершенная неожиданность, потому что, достигнув последнего двора, все считали себя вне опасности.

Двор этот, окруженный хозяйственными строениями и конюшнями, был всего менее охраняем, потому что здесь жили почти исключительно конюхи и прислуга. Бревенчатые ворота башни запирались простым деревянным засовом, который подымался на цепях, приделанных к колесу. Должность привратника исполнял здесь подслеповатый слуга кастеляна, который почти не выходил из своей конуры, устроенной на середине лестницы у свода ворот, и, заслышав удар бича или громкий зов, не двигаясь с места, поднимал засов с помощью особенного механизма.

Все это было известно беглецам из рассказов Химены, и потому никто из них не хотел верить, что здесь им грозит наибольшая опасность. Они оказались наотрез от ее предложения вернуться назад. Неужели они не воспользуются таким удобным случаем к освобождению и отступят перед последним препятствием в виде деревянного засова! Это казалось немыслимым королю Франциску; так далеко не простиралось его увлечение красивой девушкой. Он с нетерпением выслушал ее замечание, что двор и башня освещены факелами и что это дурной знак, так как прежде никогда не бывало ничего подобного.

– Не бывало прежде и такого дня, как сегодня! – возразил Брион. – Император посетил Альказар. Может быть предполагая, что он останется здесь до вечера, приготовили факелы и теперь решили зажечь их в честь гостей герцога, прибывших из Франции.

– Почему же отдан приказ всякого выходящего из замка представлять кастеляну и зачем сам герцог осматривал караул?

– В этом нет ничего особенного!

– Герцог никогда не выходит из дому в это время. Я убеждена, что он теперь у кастеляна и видит нас. Мы, наверно, встретим его у ворот!

– Мы выйдем прежде, нежели он спустится с лестницы!

– Может быть, привратнику отдан приказ не выпускать нас! Боже мой, кто-то стоит за зубцами башни. У него шляпа с перьями… Это мой отец! Вернемся назад!

– Ни в каком случае! – воскликнул король. – Вам померещилось! Я ничего не вижу кроме бойниц, освещенных лунным светом. С нашей стороны было бы ребячеством отступить ввиду воображаемой опасности. Если герцог действительно здесь и видит нас, то тем более нет смысла возвратиться назад, не сделав последней попытки. Если привратник не согласится добровольно открыть нам ворота, то мы обойдемся без его помощи. Сюда, Брион и Монморанси! Мы теряем время в пустых разговорах!

Все в беспорядке двинулись к башне. Но и тут в круглом окне горел факел, освещая своим красноватым светом толстые дубовые ворота.

– Открой ворота, привратник! – крикнул король по-испански.

Некоторое время никто не показывался; наконец в боковом окне у ворот появилась голова с всклокоченными волосами и худощавым угрюмым лицом, внимательно рассматривавшая стоявшее внизу общество.

– Отворяй, Педро! – крикнула Химена.

– Объявите сперва пароль! – ответил привратник хриплым голосом.

– Какой пароль!

– Вы должны были узнать от кастеляна!..

Король вопросительно взглянул на Химену и, видя ее смущение, ответил наугад: Франциск!

Наступила минута молчания. Неужели из тысячи возможных лозунгов этот оказался верным!..

Наконец привратник ответил: «Нет, не так!», и скрылся из окна.

– Пойдемте назад! – шепнула Химена. – Я слышу шаги на лестнице! Это, вероятно, кастелян. Он знает вас, король Франциск!

– Где ход к привратнику? Сведите нас к нему.

– Это невозможно. Нужно пройти через комнату кастеляна.

– Его можно убить, как и всякого другого!

– Позвольте мне встать на ваши плечи, Монморанси, – сказал Брион, – если мне удастся захватить это кольцо в стене, я влезу в комнату к привратнику и отворю вам ворота.

Но, прежде чем Брион успел выполнить свое намерение, в окне показалась голова герцога Инфантадо!

– Мои дорогие гости, – сказал он, – мы не получали никакого уведомления о том, что испанский король ожидает вас сегодня вечером, но если вы непременно желаете видеть его величество, то я пошлю спросить канцлера Гаттинара, прикажет ли он отворить вам ворота. Здесь, кстати, оставлен отряд королевских телохранителей; он проводит вас в Мадрид. Но если вам угодно будет послушать моего совета, то отложите свой визит до более удобного времени. Испанский король пробудет здесь довольно долго, а сегодня он, вероятно, пожелает отдохнуть с дороги…

Маро спросил шепотом короля Франциска: «Не вернуться ли нам в Альказар, ваше величество?»

– Ничего другого не остается делать! – возразил с досадой Франциск.

Маро подошел к окну и, обращаясь к герцогу, сказал с вежливым поклоном:

– Позвольте поблагодарить вас за добрый совет. Мы решили отложить наш визит до следующего дня.

– Как вам будет угодно! – возразил герцог, удаляясь от окна.

Беглецы молча двинулись в обратный путь, подавленные и униженные постыдным исходом бегства. На этот раз они не встретили никаких препятствий и благополучно вернулись в замок.

Бюде первый прервал молчание.

– Во всяком случае, мы должны благодарить судьбу, – сказал он. – Наша попытка к бегству останется втайне. Герцог не мог заметить или сделал вид, что не заметил короля.

– Он не видел короля!.. Герцог – кровный дворянин и никогда не выдаст нашей тайны! – сказали Брион и Монморанси.

Король Франциск в это время молча сидел в углу, скрестив руки на груди, и едва заметно пожал плечами, слушая рассуждения молодых сеньоров. В его обращении не видно было и следа прежнего увлечения Хименой. Он казался задумчивым и почти не обращал внимания на молодую девушку.

– Вы напрасно утешаете себя благородством герцога! – сказал король. – Я не считаю нужным, чтобы мои поступки оставались в тайне, и не желаю зависеть от великодушия человека, который даже не принадлежит к числу моих вассалов. Мы не должны были решаться на подобный шаг, если у нас недостает мужества помириться с неудачей. Прежде всего, мы обязаны принять меры, чтобы молодая девушка, которая сопровождала нас, не поплатилась за наше бегство! Сделайте одолжение, герцогиня: если отец ваш будет допрашивать вас относительно сегодняшней истории, пошлите его ко мне, я сумею ответить ему. Мне кажется, что нам нечего обманывать себя относительно последствий нашего бегства. Это легкомысленное, незрелое предприятие разрушило нашу последнюю надежду; наше положение, несомненно, ухудшится. Император узнает о нашем подвиге, хотя не сделает на это ни малейшего намека, только теперь более, чем когда-либо, нам уже нечего ожидать от него уступок. Мы должны будем согласиться на самые постыдные условия мира или…

– Или?.. – спросила с беспокойством Маргарита.

– Или отказаться от французского престола, – продолжал король, – и навсегда остаться узником в Альказаре.

Это заявление встретило горячий протест со стороны присутствующих, но король, равнодушно выслушав все возражения, поднялся со своего места и вышел из комнаты.

Он не затворил за собой дверей, так что слышно было, как он медленно спускался по лестнице. Маргарита и графиня Шатобриан подошли к окну и горько заплакали, когда увидели высокую фигуру короля, который шел один по саду в мрачный Альказар, где, быть может, ему суждено было остаться на всю жизнь.

Король Франциск верно предугадал свою дальнейшую судьбу.

На следующий же день начались деятельные переговоры о мире, благодаря посредничеству Маргариты. Хотя французский король был податливее, чем когда-либо, и соглашался возвратить герцогу Бурбону его прежние владения в случае женитьбы последнего на Маргарите, но все это не имело никакого значения в глазах императора. Ни его собственное настроение духа, ни посторонние влияния не могли заставить его сделать малейшую уступку против тех условий, которые он предначертал себе относительно Франции.

Прошло два месяца в бесплодных переговорах; между тем погода становилась все суровее и мрачнее, что должно было неизбежно отразиться и на нравственном состоянии обитателей замка Инфантадо, который Франциск посещал теперь каждый вечер. Здесь опять около Маргариты группировался целый кружок, но взаимные отношения его членов становились все более и более натянутыми. Предполагавшийся брак между Маргаритой и Бурбоном не встречал больше одобрения со стороны короля и вряд ли мог состояться, потому что Маргарита не чувствовала к герцогу такой любви, которая устояла бы против всех препятствий. Тем не менее, она относилась к нему дружелюбно; его ухаживанье льстило ее самолюбию, и она надеялась с его помощью возвратить прежнее величие французскому престолу. Ввиду этого она старалась, чтобы Бурбон, приходивший почти ежедневно в замок, не встретился бы с королем. Хотя бывший вассал ревностно хлопотал о заключении мира и во время переговоров постоянно отстаивал интересы Франции, но король был непреклонен и не мог простить Бурбону его измены.