Czytaj książkę: «За Японию против России. Признания английского советника», strona 2

Наше посещение Этаджимы закончилось прекрасным легким завтраком, перед которым все мы снялись в общей группе около 9-дюймового орудия.

В 4 часа пополудни пароход вышел в Мияджиму. Снова перед нашими восхищенными глазами красовался отражавшийся в голубом море, дивно прекрасный «Тори», весь горевший золотом в лучах заходящего солнца.

На следующий день 17 июня все пассажиры «Маншу-Мару» находились в сильнейшем возбуждении. Нам только что сообщили о нападении, произведенном владивостокскими крейсерами на транспорты близ острова Окисима. Если бы мы случайно не отступили от первоначально выработанного маршрута, нам пришлось бы посетить Владивосток в качестве русских военнопленных.

В 4 часа дня пароход стал на якорь на рейде Матсуями. Мы высадились под проливным дождем, чтобы навестить русских пленных, размещенных в разных частях города. Матсуями красиво раскинут у подножия высокого, лесистого холма, на вершине которого стоит замок древних Даймё. Во время нашего посещения в замке были расквартированы солдаты и осмотр его нам не был разрешен. Таким образом мы потеряли редкий случай осмотреть один из лучших памятников древней японской архитектуры. На следующий день мы вошли в пролив Симоносеки. По прибытии в Моджи нас встретили радостным известием, что один из транспортов, атакованных неприятелем, «Садо-Мару», спасся от гибели и был прибуксирован джонками в порт. Таким образом была спасена тысяча человеческих жизней! Проходя мимо приткнувшегося к берегу «Садо-Мару», мы видели неотлучно находившиеся около него два парохода для отливания из него воды.

Около полудня 19 июня, в воскресенье, мы вступили в опасную область, где рисковали встретиться с неприятелем. За два или за три дня до нашего прихода именно в этой самой местности владивостокские крейсеры потопили японские транспорты. Два дыма на горизонте, принадлежавшие вероятно пароходам, корпусов которых не было видно за дальностью расстояния, очень живо и очень неприятно напомнили нам о недавней драме. Впечатление было настолько сильно, что один из пассажиров даже не поленился достать свой паспорт для доказательства своего американского подданства. Точное место, где произошло несчастие, находится между Окисима, Орошуна и еще одним островом, составляющими неправильный косой треугольник. В некотором отдалении виден отныне исторический остров Цусима, на котором, в виду его центрального положения между Японией и Кореей, устроена укрепленная морская база.

Мы продолжали идти по направлению к Сасебо. Недалеко от этого порта, в три часа пополудни, нас встретил сторожевой миноносец, который провел нас через минные заграждения. Главный командир адмирал Самиджима пригласил нас к ужину. Приглашение, конечно, было принято с благодарностью и мы провели замечательно приятный вечер. Присутствовал весь его штаб. Была чудная лунная ночь; немного резкий ночной воздух согревался огромными кострами, пылавшими в железных жаровнях. Кругом все было залито электрическим светом. За ужином, сервированным à la fourchette, подавали европейские и японские кушанья; вино разливали матросы. Вечер закончился крайне оригинально даже и для этой страны постоянных неожиданностей. Оркестр, находившийся на эстраде, вдруг спустился с нее и, не прерывая музыки, начал ходить вокруг стоявших гостей. Постепенно к нему начали присоединяться отдельные группы – пока из всех приглашенных не образовался огромный, бесконечно двигавшийся круг, разошедшийся только при последнем, оглушительно громком: «Банзай!»

На следующий день в 10 ч. 30 мин. утра начиналась погрузка угля. Капитан Ямагуши предупредил нас, что завтрак будет сервирован на берегу. Ровно в 11 часов к борту подошли присланные за нами паровые катера. Вся гавань была полна транспортами, между которыми нам пришлось пробираться с большой осторожностью. Стоявший здесь же пароход – база для миноносцев, выкрашенный в боевой темно-серый цвет, казался особенно внушительным рядом с коммерческими судами. Наоборот, плавучий госпиталь, белый с зеленой полосой по борту произвел на нас такое приятное впечатление, что один офицер даже сравнил его с «невинной голубкой».

По мере того, как мы приближались к входу в гавань, джонки и сампаны быстро скрывались из виду. Длинный пролив ведет в другую бухту, где стояло не меньше шести захваченных пароходов в ожидании решения призового суда. На выдающемся в море мысе, густо поросшем хвойным лесом, были разбиты палатки, украшенные флагами всех национальностей. Под отдельным зеленым навесом был приготовлен очень хороший завтрак, за которым прислуживали пароходные лакеи, успевшие хорошо изучить личные вкусы своих пассажиров. Остаток дня мы провели, осматривая верфи и арсеналы, где царила обычная лихорадочная деятельность. Общее воодушевление, охватившее всю Японию, было так глубоко, что, например, рабочие, получавшие в день всего 60 центов, т. е. около 1 шиллинга на английские деньги, жаловались не на низкую заработную плату, а на малое, по их мнению, количество работы. Все готовы были жертвовать последним для своего дорогого отечества.

Мы осмотрели решительно все адмиралтейство вплоть до прекрасных вновь строящихся обширных доков. Под открытым небом, защищенный навесом от непогоды, был сложен хлеб, предназначавшийся для отправки на эскадру; это было сделано для сохранения его как можно дольше в свежем виде. Каждый день пеклось 5000 фунтов хлеба; каждая порция, весом в один фунт, тщательно завертывалась в бумагу и укладывалась в полукруглые корзины. Разорванное платье матросов, находившихся на театре войны, присылалось для починки в Японию, – эту работу с удовольствием брали на себя женщины. Одно отделение рядом было занято портными, кроившими новое платье для матросов. Соседний цейхгауз был до самой крыши наполнен запасами чая и мясных консервов, – военной добычей, взятой у русских. Следующий визит наш был в морской госпиталь, который, впрочем, во время войны охотно принимал не только матросов, но и солдат. Во время нашего посещения там находилось около 300 больных и раненых, прибывших с театра войны. Большинство из них принимало участие в осаде Порт-Артура; раны их были почти однородны: ожоги и поранения ядрами. Арсенал в Сасебо работал так же напряженно, как и арсенал в Куре. Плавка, отливка, необходимые исправления, все входило в сферу его лихорадочно энергической деятельности! Но интереснее всего виденного нами в арсенале несомненно были отбитые у русских военные запасы и пушки, в числе которых находились орудия, снятые с «Варяга». Пушки, ружья, патроны, ядра, гранаты, принадлежавшие к этой интересной коллекции военной добычи, были тщательно занумерованы и снабжены особыми билетиками.

Впечатление, вынесенное нами из очень продолжительного, и правду сказать, утомительного осмотра, можно кратко резюмировать таким образом: адмиралтейству в Сасебо несомненно предстоит блестящая будущность: в очень скором времени оно смело может стать наравне с лучшими адмиралтействами мира. Хотя главный центр постройки новых судов – это Куре, но Сасебо, благодаря сравнительно небольшой глубине залива и большим незастроенным пространствам, останется главной станцией для ремонта, и наиболее удобным пунктом для перевооружения кораблей.

На следующий день я съехал на берег вместе с капитаном Такараби, чтобы набросать несколько эскизов и интервьюировать главного командира – адмирала Самиджима. Это большего роста старик, с прекрасной головой и очень резкими чертами лица; рот и подбородок свидетельствуют о силе характера и решительности, но веселые искорки в блестящих глазах выдают прирожденный юмор. Все соглашались с моим мнением, что адмирал – лучшее из виденного нами в Сасебо. Это был один из доморощенных адмиралов, так как все морское образование он получил в Японии, но одиннадцать лет тому назад он посетил Англию, о которой вспоминает с удовольствием, и Францию, куда был послан на короткое время своим правительством посмотреть, как идет постройка заказанного крейсера.

«А как же вам нравится наша японская пища?» – задал он мне неожиданный вопрос.

«Очень нравится, – ответил я, – она излечила меня от несварения желудка. Дайте мне пару палочек, и я вам покажу, как ловко я умею с ними управляться!» Так как палочек в настоящий момент под руками не оказалось, пришлось прибегнуть к помощи двух ручек для пера, которыми я маневрировал так успешно, что заслужил полное одобрение адмирала. Были поданы папиросы и обычный очень жидкий, но очень освежающий японский чай. Наше правительство сделало бы очень полезное нововведение, введя этот чай в паек армии и флота: он гораздо лучше восстанавливает и поддерживает силы, чем спиртные напитки. Самиджима согласился позировать мне для эскиза, сидя с папироской у своей жаровни, составляющей необходимую принадлежность каждого присутственного места в Японии. После сеанса он любезно доставил меня на «Маншу-Мару» на своей собственной шлюпке. При расставании адмирала с нами с обеих сторон было высказано много искренних пожеланий всего хорошего. Наш путь лежал в Чемульпо. Буксирный пароход с адмиральским оркестром военной музыки сопровождал нас до выхода из гавани, а два миноносца конвоировали на двадцать миль.

Хотя разрисовка вееров считается неоспоримой специальностью японцев, но во время нашего перехода я тоже попробовал свое искусство на веере, предназначенном для маркиза Курода, бывшего представителем императора на «Маншу-Мару». Работа моя встретила полное одобрение и мне пришлось разрисовать еще несколько вееров для моих друзей. Переход из Сасебо в Чемульпо ознаменовался только еще одним интересным происшествием: я получил от Нэбешима подарок – бутылку виски «Банзай».

24-го мы увидели берег Кореи. Никогда не забуду я нежно-лиловых тонов прибрежных скал и островов, вырисовывавшихся на ярко-желтом небе. Пейзаж оживлялся живописными рыбачьими лодками, напоминавшими и джонку, и сампан. Рыбаки носят длинные волосы и причесывают их на манер японских борцов. В отдалении, на горизонте виднелись дымы многочисленных транспортов, направлявшихся в Дальний. Наш пароход шел хорошим ходом, делая шестнадцать узлов. Остерегаясь подходить близко к бесчисленным скалам и отмелям этого второго внутреннего моря, мы прошли внешним фарватером. В темноте здесь очень опасно: вдобавок на весь берег всего два маяка и оба из них в Чемульпо.

На следующее утро, после завтрака, только что я принялся за набрасывание портретов членов верхней палаты, оказалось, что в салоне доктор начал прививать всем желающим оспу. Это была интересная сцена: почти все японцы и английский агент, капитан Джэксон, решили подвергнуться этой операции, но большинство европейцев уклонилось. Тем не менее, предохранительная прививка была далеко не лишней: оспа свирепствовала не только в Корее, но фактически на всей территории, занятой нашими войсками.

В тот же день пароход прошел мимо целого архипелага маленьких островков, исключительно населенных рыбаками. Самый большой из них всего в шесть акров: на нем три или четыре хижины с небольшим клочком земли, засеянным ячменем. На вершине островка маленький лесок, откуда обитатели пользуются топливом.

Одно из развлечений пассажиров «Маншу-Мару» заключалось в собирании мнений насчет вероятного момента падения Порт-Артура. Большинство голосовавших сходилось на том, что это событие нужно ожидать около 30 августа. Вообще за весь переход мы совершенно не имели времени скучать: капитан Такараби делал все от него зависевшее для развлечения своих гостей. Например, у нас была устроена контора потерянных вещей, состоявшая из простого крюка, вбитого в переборку, и рядом с ним – доска для объявлений. Сюда приносились все найденные предметы: трубки, веера, перья, и здесь они висели, пока не находился их законный собственник. Веер составляет непременную принадлежность японского туалета; жара и множество мух делают его решительно необходимым, и в этом большинство из нас убедилось на собственном опыте. Принимая во внимание, что 55 пассажиров «Маншу-Мару» принадлежали не менее, как к десяти национальностям, можно себе представить, до чего было трудно согласовать меню обеда с такими разнообразными вкусами! Большею частью стол был на европейский манер; запас вина и сигар казался неистощимым… Изгнав раз навсегда из нашего обихода все разговоры на политические темы, в общем мы уживались все прекрасно.

Наш путь пролегал мимо очень оригинальной группы островков, представлявшей разрушенные края старинного кратера, которые выходили из-под воды. Здесь приливная волна напоминает Портленд, достигая быстроты семи миль в час. Море было нежного, голубовато-зеленого цвета; отмели обозначались более темным оттенком. Впереди главной группы одиноко возвышается отдельная скала, имея вид часового. После завтрака мы проходили то место, где произошел первый морской бой⁵; здесь на память с нас сняли общую группу.

Корейские рыбаки при встрече с нами усиленно жестикулировали и что-то кричали, указывая на пространство за нашей кормой. Оказалось, что огромная акула, – мне еще не приходилось видеть такую большую, – усердно работала над выброшенным нами дохлым теленком, а над ней с криком кружилась стая чаек. Всего за несколько минут перед этим наш морской агент, капитан Джэксон, мечтал о том, как бы хорошо было выкупаться! Перед нами открылось Чемульпо. Домики его частью тянулись по длинной прибрежной полосе, частью были построены на склонах холма. Гавань была почти вся заполнена коммерческими судами; здесь же стояли английское, американское и итальянское военные суда. «Варяг» уже был поднят. Со всех сторон его облепляли рабочие, напоминавшие муравьев своим числом и трудолюбием. При нашем приближении они нас встретили громким «Банзай». Два других корабля мирно покоились на илистом дне; так как они сильно затрудняли навигацию, в скором времени их нужно было или поднять, или взорвать. Едва мы успели стать на якорь, как уже были присланы паровые катера за английским и итальянским военными агентами с военных судов, стоявших на рейде.

В 7 часов вечера мы съехали на берег на заранее нанятом буксирном пароходе и провели в городе несколько часов. Темнота и разные азиатские запахи были очень неприятны, кроме того, не знаю, почему, но большинство жителей относилось к нам с нескрываемой враждебностью. Некоторые из нас отправились в Китайскую гостиницу, где встретили Колькхауна, бывшего на Хаймуне. Он состоял корреспондентом Times и хорошо выглядел после своих тяжелых трудов. Безуспешно попробовав собрать хоть несколько свежих новостей, в десять с половиною часов вечера мы решили возвратиться на пароход, предварительно закупив разных запасов, которые могли пригодиться впоследствии. Шкипер нашего буксирного парохода медлил с отправлением, так как вероятно не понял отданных ему приказаний, а потому перед нами возник вопрос: ждать, пока он решится идти, или нанимать лодку?

Единогласно было решено нанять сампан. Гребцы быстро двигали нашу хрупкую лодку, весело подбадривая себя криками: «Сара-ха! Сара-хей! Сара-ха!» Главной опасностью гавани в Чемульпо являются сильные приливы. Проходя по месту, где несколько лет тому назад пошла ко дну шлюпка с английского военного корабля, мы невольно вспомнили об их печальной участи, но луна ярко светила, прилив был умеренный и мы благополучно добрались до парохода. Ночь была так тиха, что мы ясно слышали звон судового колокола на судах, стоявших далеко на рейде, и гармоничное пение ночной смены рабочих на русском крейсере. Наш сампан так хорошо шел против прилива, что мы приехали на пароход ровно в 11 часов.

Утром нам сообщили предполагавшийся маршрут; центральным пунктом программы бесспорно являлось посещение Сеула, столицы Кореи. Кроме того нас порадовали приятным известием о новом поражении русских, опять потерявших в последнем сражении два миноносца от взрыва мин.

Японское правительство сделало распоряжение, чтобы впредь все транспорты конвоировались военными судами во избежание повторения несчастия, постигшего транспорты в Корейском проливе. На следующий день мы должны были присутствовать на приеме у мэра Чемульпо. Фраки и цилиндры были обязательны. В тот же вечер предполагалось выехать со специальным поездом в Сеул. В 11 часов мы сошли на берег, захватив с собой нужные вещи… Презабавно было наблюдать неистовые усилия европейцев, боявшихся хотя на минуту расстаться со своим багажом. Волнения их окончились только тогда, когда мы решили всецело передать все материальные заботы в руки наших хозяев. Высадка в Чемульпо является довольно затруднительной: гавань так мелководна, что наша лодка была принуждена стать на якорь, хотя сидела в воде всего 2 фута. Нас пересадили на сампаны и мы употребили почти полчаса на то, чтобы пробиться сквозь толчею лодок, несмотря на то, что мы находились всего в нескольких ярдах от разрушившегося мола.

Г. Томаисо приветствовал нас во главе небольшой депутации и прекрасно исполнил принятые на себя обязанности. Все предварительные распоряжения относительно наших удобств и комфорта были превосходны; багаж был перевезен в японское консульство, что избавляло нас от неприятной возни с таможней. Вежливые хозяева пригласили нас в обеденную залу в чайном доме, или гостинице, стоявшей на высоком утесе, с которого открывался великолепный вид на всю гавань. На наше счастье был прилив, избавивший нас от необходимости наслаждаться ароматами береговой полосы. Вдоль переднего фасада отеля шла широкая крытая веранда; здесь для иностранцев поставили несколько столов и стульев. Пол огромной главной залы был устлан циновками; на нем с величайшей аккуратностью было разложено около 200 маленьких подушек. Рядом с каждой из них лежала карточка с именем гостя.

Местный колорит празднеству придавали гирлянды разноцветных фонарей и флагов, качавшихся от ветра, приятно освежавшего воздух. Когда мы все заняли свои места, мэр снова приветствовал нас торжественной речью. Затем хорошенькие прислужницы с помощью гейш внесли и поставили перед каждым гостем маленькие низкие столики с изящно расставленными на них кушаньями. Никто не начинал обедать, пока всем не было подано. Девушки опустились против гостей на колени, ежеминутно готовые оказать всякую услугу, начиная от наливания сакэ до зажигания папирос. Во время обеда говорилось много речей. Очень интересным пунктом праздничной программы явился взрыв множества петард. Этим японцы намеревались оказать особую любезность присутствовавшим военным корреспондентам. Виконт Инуйе заметил: «они постоянно просят, чтобы им показали сражение и дали понюхать пороху… Вот мы и подумали, отчего в самом деле не сделать им этого маленького удовольствия?» Эта невинная шутка всех очень развеселила и праздник кончился тостом за здоровье японского императора, который был принят с величайшим энтузиазмом.

Звуки «самисана» возвестили о начале пения и танцев гейш. Нельзя было не любоваться грациозными позами и пируэтами группы молодых девушек, одетых в прозрачные платья. Яркое солнце освещало их изящные фигурки в облаках тончайшего шелка, выделявшиеся на фоне голубого неба. Пришлось совершенно неожиданно прервать такое редкое наслаждение, услышав, что поезд в Сеул отходит в 3 ч. 45 мин.

Зайдя в клуб, я встретил там своего знакомого, очевидца сражения «Варяга» с японскими крейсерами. Он говорил, что в 40 минут все было кончено. Сотрясение воздуха от орудий было настолько сильно, что в городе было выбито много стекол. Корейцы были так возбуждены и взволнованы происшедшим, что начали мечтать о грядущем величии своего государства и, между прочим, о возможности сделаться великой морской державой.

Быстрота движения по корейским железным дорогам почти одинакова с нашими валлийскими: хотя Чемульпо всего в 30 милях от Сеула, переезд занял почти три часа. Прямо с вокзала я поехал в Palace Hotel. Наш приезд дал хороший заработок носильщикам и рикшам, большинство которых были наняты на целый день. Что касается до меня, то я отправился осматривать Сеул на следующий день с самого раннего утра, так как прием во дворце был назначен в полдень. Сеул – это не более как груда лачужек. Жители большего роста; походка их очень надменная. Корейцы носят шляпы совершенно особого фасона, – загнутые под разными углами. Шляпа надевается не прямо на голову, а на «форму», которая, как и сама шляпа, прекрасно сделана из тончайшего конского волоса и тесно охватывает череп. Длинное белое шелковое платье похоже на костюм времен Жозефины; низ его широко развевается, когда кореец, полный достоинства, медленно идет со своим веером и трубкой. Женщины, подобно своим китайским сестрам, носят широкие юбки и шаровары; маленькие ножки спрятаны в туфли с загнутым вверх носком. На улице они надевают широкий плащ, закрывающий лицо и голову, достигая таким образом двойной цели: скрыть свою красоту и предохранить себя от мух и пыли.

Дети постоянно одеты в самые яркие цвета. Если на Сеул смотреть издали, с холмов, то кажется, что целые стаи разноцветных попугаев наполняют его предместья… По улицам тянутся бесконечными вереницами малорослые лошади, нагруженные разными сельскими продуктами, и многострадальные корейские волы, навьюченные такими тяжестями, сдвинуть которые, кажется, не под силу даже и слону! Лучше всех живется в Сеуле собакам: украшенные широкими разноцветными ошейниками, они бегают везде, где хотят, пользуясь полнейшей свободой. Корейцы верят в существование души у собак, чем и можно объяснить удивительную свободу, даваемую этим животным. Дома в Сеуле низкие, без малейших попыток к каким-либо архитектурным украшениям, если не считать тех случаев, когда на стене кричащими красками грубо намалеван какой-нибудь тигр необыкновенно яростного вида. Один кореец, высокий, благообразный старик, с апостольским выражением лица, с гордостью показывал нам свой дом. Он был оклеен обоями. Хозяин употребил на это все старые газеты, попадавшиеся ему под руку, не разбирая годов и форматов! Запахи Сеула ужасны – помойные ямы, колодцы, склады сухой рыбы соперничают друг с другом, заражая воздух отвратительным зловонием. А молодое поколение весело резвится посреди всех этих отбросов и гниющей падали!

Перед городскими воротами высится 3-ярусная пагода, служившая в старину караульней и сторожевой вышкой. Прекрасные старинные железные ворота мирно ржавеют на своих петлях. Камни ограды уничтожены. Круглая стена, защищавшая главный вход от внезапных нападений, вся искрошилась от времени и небрежного отношения. Мчащийся мимо электрический трамвай представляет разительный контраст с этой картиной печального запустения. Вскочив на него, я быстро доехал до гостиницы. По дороге пришлось проезжать мимо рынка, расположенного в Сеуле под открытым небом. Особенность рынка та, что не хозяйки, а мужчины закупают провизию. Надо видеть, с каким достойным видом они торгуются, покупая лук и салат, – главные составные части корейской кухни.

Всюду проникающая грязь все облепляет и в мясных лавках: мясо рубится без всякого разбора большими кусками. Голова и ноги продаются отдельно для супа, или выварки клея; в Корее не существует большой разницы между тем и другим. Толпа, одетая в белые платья, спокойно отходит, давая дорогу пробегающему трамваю; другие же экипажи пробираются, как умеют, между горами рыбы, овощей, дров и иных подобных продуктов, наполняющих рынки восточных городов. В 12 часов была назначена аудиенция во дворце, но в этот раз император нас лично не принял; все обязанности по встрече и приему иностранных гостей были возложены на гофмейстера и других высших придворных сановников. У императора два дворца: находящийся в городе носит название дворца Неба; другой – дворец Благоденствия и Добродетели находится в очаровательной загородной местности и обнесен широкой стеной.

Мы были приглашены во дворец Благоденствия и Добродетели. При входе нас встретила стража, осмотревшая наши паспорта раньше, чем разрешить нам идти дальше. Пейзаж внутри стен походил на прелестный английский ландшафт: мелкий зеленый кустарник в тени красивых больших деревьев живо напоминал родные деревья английских парков. Широкая, хорошо содержимая дорога, обсаженная по обеим сторонам красивыми старыми деревьями, вела к внутренним воротам дворца, где нас ожидали чиновники, тотчас взявшие нас на свое попечение.

Мы подошли к главному входу, прекрасному образчику древней китайской архитектуры, блиставшему ярко зеленой, алой и пурпуровой краской, сливавшимися в одну удивительную общую гармонию. Второй придворный взял наши визитные карточки для передачи их первому министру. Пожав каждому из нас руку, он обратился к стоявшим рядом придворным с просьбой показать нам дворцовые сады. Здесь на некоторое время нас оставили одних, и мы могли спокойно насладиться восхитительным ландшафтом. Всюду раскиданные пруды, поросшие лотосом, мостики, причудливые беседки разных форм и величин, невольно переносили мысль в седую древность. Казалось, что весь сад был точной копией знакомого с детства рисунка старинных английских столовых сервизов.

Завтрак подали в главном, двухэтажном павильоне, великолепно раскрашенном и славящемся красотой лакированных красных колонн, поддерживающих потолок средней залы. Несколько ступенек вели в верхнее помещение, где нас ожидал приготовленный холодный завтрак, сделавший бы честь лучшему европейскому ресторану. Подавалось шампанское и другие вина. Кореец-дворецкий рассказал с большой гордостью, что сервировать и приготовлять кушанья на европейский манер выучили их японцы. Гостей было много, места же – мало и не всякому удалось пробраться к самому столу. Познакомившись с несколькими придворными, пришедшими, как и я, слишком поздно, мы отправились собирать лакомые кусочки, взяв в одну руку палочки, а в другую большую тарелку. Набрав достаточное количество кушанья, мы удобно уселись на широкую низкую балюстраду балкона, находившуюся по счастью в тени, и основательно насладились импровизированным пикником. В моих похвалах удавшемуся завтраку, я между прочим заметил:

– Вы много чем обязаны японцам.

– «Мы им обязаны буквально всем, – отвечали мои собеседники. – Под их благодетельным руководством и управлением Корея будет великой и богатой провинцией славной японской империи».

После завтрака мы снова долго гуляли по прекрасному саду, где точно по мановению волшебного жезла мгновенно являлись сигары, кофе и прохладительные напитки во всяком павильоне, куда бы мы только ни заходили. Закончилась наша длинная прогулка у подножия скалы, из-под которой бил хрустально чистый источник, снабжавший водой все дворцовые владения. На этой скале крупными буквами высечена странная китайская надпись:

«Дворец Благоденствия и Добродетели.

С трехсот футов вышины, высоко с неба спадают воды!

Посмотри, – вон там появилась белая радуга и поток будит громовый ветер в десяти тысячах холмов!»

Наши фотографические аппараты усиленно работали. Вероятно, они были первыми под сенью этих древних аллей! Возвратившись к ожидавшим нас паланкинам и рикшам, мы скрылись в облаках пыли от любопытных взоров целой толпы собравшихся корейцев. Они были так поражены невиданным зрелищем, что на этот раз даже выпустили изо рта свои неизменные трубки. День закончился блестящим приемом в японском клубе.

На следующее утро мы получили приглашение присутствовать на императорской аудиенции, назначенной во дворце Неба в 3 ч. 30 м. пополудни того же дня. Гостеприимные хозяева предложили руководить нами с условием, что мы заранее все соберемся в Hotel de Palais. Большинство поехало на джинрикшах, хотя, по-видимому, избранное сеульское общество отдает предпочтение паланкинам старинного фасона, выкрашенным мрачной черной краской. Ехать пришлось по узким, пыльным улицам; носильщики и рикши немилосердно толкали друг друга, всячески стараясь перегнать, чтобы первому приехать во дворец. Мы сошли у первых ворот: остальное пространство нужно было, согласно этикету, пройти пешком. За несколько времени до нашего приезда дворец сгорел; было выстроено временное здание для приемов знатных иностранных посетителей.

Нас пригласили прежде всего в большую залу, откуда несколько дверей вело в другие приемные комнаты. Встретивший нас придворный здоровался с каждым по мере того, как мы мимо него проходили. В комнате, куда нас провели, были поданы сигары, сладости и чай. Судя по температуре воздуха, было бы приятнее обойтись без последнего! Мебель и вся обстановка производила впечатление будничной, мелкобуржуазной среды, но две великолепные эмалевые вазы клуазонне странно дисгармонировали с окружавшими их мещанскими вещами. Церемониймейстер установил порядок, в котором должно было состояться представление императору… Его помощники провели нас к двери, задрапированной тяжелой портьерой, откинув которую мы очутились в присутствии Сына Неба.

На дальнем конце комнаты, на возвышенной эстраде между двумя окнами, стояли император и наследный принц перед великолепно вышитой шелковой ширмой. Из придворных при аудиенции присутствовал только главный евнух, высокого роста, но дурно сложенный, небрежно прислонившийся к одной из колонн, и два иностранных военных агента, благоразумно державшихся на заднем плане.

Император – полный, добродушного вида человек, держится с достоинством, хотя веселый блеск маленьких глаз выдает человека, любящего весело пожить и насладиться жизнью. Лицо наследного принца было совершенно бесстрастно; по-видимому, он совершенно не интересовался происходившим вокруг него. Он очень любит чеснок, а чтобы скрыть эту слабость и уничтожить его едкий запах, он постоянно сосет кусок имбиря, перебрасывая его со щеки на щеку, подобно матросу, жующему табак. Отец и сын были одинаково одеты в белых национальных костюмах; на голове – волосяные «формы». Поочередно проходя мимо императора, мы кланялись ему два раза, а наследному принцу – один. Некоторые из нас с подобающим уважением раскланивались даже и с евнухом! По окончании церемониального приема, мы поехали в японское посольство, где нас ждал ужин, поданный al fresco. Ели мы его палочками под звуки отрывков из опер, исполненных дворцовым оркестром. День блестяще закончился прочтением только что полученной телеграммы от адмирала Того, возвещавшей о вторичном поражении русского флота. На следующий день мы возвратились в Чемульпо и на свой пароход. Снявшись рано утром с якоря, мы пошли умеренным ходом, – но куда – нам не сказали.

Оказалось, что целью этого перехода был дикий и уединенный залив Хайджу, служивший адмиралу Того секретной базой в первый период войны. (Не лишнее вспомнить, что русские донесения обвиняли англичан в данном адмиралу Того разрешении пользоваться, как базой, Вейхавеем).