Юность Богов. Книга первая: Огненная Чаша

Да, а кто же были сами доброславы? С каким характером и мыслями какими жили? Обличие какое у них было? Как мы уже писали, доброславами прозвали их за то, что славили Добро делами и мыслями своими. Внешность доброславов редко кто бы взялся описать: она тогда менялась от настроенья иль желанья своего – плоть людская к мыслям чуткою была: вот только что на мир зелёными смотрел глазами доброслав, а миг спустя, глаза сияли светом голубым. И волосы меняли цвет, и даже кожа. Но это был ещё пустяк, ведь доброслав и невидимкой запросто мог стать, иль камня облик принимать, иль дерева любого. А то на крыльях мысли в небо Доброславы поднимались, и там они летали. Лада тайну мысли им открыла в те дальние уже года, которых мох седой за древностью давно покрыл и память ту посеребрил.

И одевались доброславы кто во что горазд. Воображение одежды образ рисовало, затем его сгущало, и платье получалось любого цвета и фасона и крепости отменной. Любимыми у доброславов были белые и голубые, зелёные и жёлтые цвета, а платья украшали узорами, цветами и даже звёздной россыпью небес.

Чем же доброславы занимались в те достопамятные времена? Учились все: и стар, и млад (хотя тут старости как таковой не знали), Природу созерцали, сердцем ей внимали – так тайны открывали явлений и вещей, их сущностью овладевали и имена вещам давали. Всё это мыслетворчеством звалось, больших усилий требовало воли, сердечности большой. Ещё они учились сквозь пространства на сотни лет глядеть вперёд, что дальновиденьем звалось. Они в Миры иные проникали духовным зрением своим: и в Навь, и в Правь, иль в Дальние Миры – и с предками своими мыслями общались, а также по Звёздам узнавали, что день грядущий им готовит, чтобы события предвосхитить.

Главным образом учились доброславы у Природы. Внимали ей с любовью, а это был язык, которым Мать Природа говорила с ними лучами Звёзд и Солнца, и ветра шумом, и робким трепетом листа. Звучал тот голос в явленье каждом – существе или предмете; саму Красу являл тот голос, которая срединой бытия была, а всё вокруг лишь было отражением её. И жили сердцем все вокруг: энергия сердечного ума в суть проникала всех вещей; Любовь ключом-отмычкой была Природы Матушки всех сокровенных тайн. А тайной Имя было – мысль та, с которой существа, предметы и явленья в мир Яви приходили. И эта мысль свою вибрацию имела, и надо было сердцем сокровенное звучанье вещи иль явления распознать, на языке своём назвать, вибрацию в звучанье превращать. Так Огонь как Р-Р звучал, он Свет собою излучал. А кто на Яви Светом приходил? Конечно же Светило! А кто ещё им был? Ра – Бог Солнца был! А рядом с Ра понятье вырастало – К-РА-СА-ТА. И Ра в легендах с гору был и даже выше! Ра главой небес касался и, как кресалом, духом лишь одним своим изо всего, к чему он прикасался, Краса-ты явленье вызывал и там, внутри неё, огонь Любви он возжигал. Так в древних говорилося легендах. А слово «Краса-та» путь означало к РА – Огню Первоначала, и этот путь Любви кресалом высекался. И Краса-ты во всей Вселенной Силы не было сильней.

Однажды Деве Ладе Ра сказал:

– Всё во Вселенной держится светлейшей Краса-той, она главнейшая есть скрепа бытия. И тот Вселенную поймёт, кто с мерой Краса-ты к ней подойдёт. А коли Истину кому захочется найти, то её пусть ищет в Краса-те. Любовь, Добро и Краса-та – вот Истина вся Бытия.

К той поре, речь о которой здесь пойдёт, лишь доброславы с сурами владели языком, а остальные мыслили молчком, за редким исключеньем тех существ, которых Лада воспитала и к Краса-те любовью напитала.

Много доброславы знали и всё больше знать хотели. А знания у них с умением сливались, ведь знаний не было пустых, по делу были все. А главное – они Добро творили: Мир наполняли мыслями Добра, энергией своей крепили планетные устои, чтобы Вулканы не вскипали и лавой не плескали, чтобы Ураганы не летали в долинах и горах, чтобы Планета единым Домом ласковым была для всех, кто жил на ней. Ещё они сражались с мыслеобразами Зла: когтистыми, клыкастыми зловонно-тошнотворными, которые из Чёрной Маракары в количестве всё большем появлялись. Их там Хозяин Яви с какой-то тёмной целью создавал и ими он людей пугал и в снах, и наяву, их желая видеть жалкими червями. И потому все мыслеобразы Добра и Краса-ты, что люди излучали, он в мелкие кусочки разрывал и дым от них лишь оставлял.

Доброславы мысли светлые о Ра и Ладе в Щит Огненный сплетали и тем Огнём когтистых тварей всех сжигали, а души перешедших в Навь и Правь им крепко помогали. На Яви Ветер тучи чёрные обратно гнал до самых Чёрных гор Закатных и даже дальше, но что там увидал, о том он умолчал. В пещеру тёмную забившись, он много дней не то рыдал, не то стонал, пока его оттуда радостные эльфы на пир весёлый не позвали свой. Из берлоги его за длинный вытащили хвост, а Ветрогон в ответ им голосил:

– Я не согласен быть рабом! Я – Ветер вольный! Я Добру служу! Я Добро-славию люблю!

Но происшествий в общем не было больших: жизнь Доброславии как будто замерла: её река на перекатах не бурлила, а медленно текла – лениво и безпечно, искрясь в горячих солнечных лучах. Доброславы по-прежнему учились, жизнь радости Познанья посвящая и мечтая Ра увидеть с Ладой, чтоб больше счастья ощутить, ведь Ра Отцом своим они считали, а Ладу – Матерью своей. Суры, что в Загорье жили, самовеличались Внуками Богов и также строить жизнь стремились по тем Заветам, что Ра для них создал. Но главным для доброславов всё же было творенье мыслеобразов Добра и Краса-ты. Им в радость было наблюдать, как разноцветными шарами мыслеформы уплывают в небесные глубины или к кому-то рядом подплывают и ту же мысль в нём зарождают. Часто собирались доброславы и Небесам в торжественном молчанье вопрос свой посылали. Те им отвечали, что Боги как-нибудь придут, как только Срок настанет, но ответов не было прямых, и домыслы рождались: в одних твердилось, что Боги вот-вот придут; вторые утверждали, что Боги долго не придут, что надо к Ра творить молву ещё сильней и горячей. Но, впрочем, без Богов неплохо жили, учились сами, свои дела вершить стремилися соборно, мирно, тихо – и нить событий едва скользила по скрижалям временных пространств. Так что, уповая на Богов, доброславы с Сурами готовились к событиям грядущим, о чём им смутно намекали пророческие сны, но то была далёкая Гроза, пока лишь отсветы беззвучные её мелькали за тридевять земель…

Словом, доброславы в сказке доброй жили, наслаждаясь Краса-той, внимая Звёздам, Солнцу, Небесам. Любили слушать пение цветов и звон росы на лепестках, ловили даже камня мысль, и Звёзды, мерцая, им подсказки слали, что помогало тайны многие раскрыть, – словом, славили Добро, и счастьем полнились они. А суры вслед за ними глаз навостряли, ухо обостряли и даже нюх, не говоря уже о сердце, в котором дух свои сокровища копил.

У доброславов была своя судьба, отличная от всех и даже суров – им Лада уготовила свой путь: в час суровый для Света, Истины, Добра и Краса-ты им надо было в своих сердцах и душах Огнь понятий высших сохранить. Но Доброславы этого не знали, и потому они резвилися, как дети. Главным образом учились всем наукам и ремёслам, рисовали, пели, танцевали, на дудочках и гусельках играли. И Солнце радовалось им, а Звёзды вековечно по ночам в свои небесные глубины звали и тайны новые раскрыть им обещали. И доброславы откликались: в телах едва до Звёзд не долетали, а в духе вовсе в глубины проникали сияющих Небес – где в Горниле Огненном Первоначала сама пылала Краса-та. Но старцы, собою недовольные, ворчали, что, дескать, раньше куда свободнее летали и на Явь любимым Звёзды доставали, и до Вселенских до окраин острым глазом прозревали.

– Да, были времена! – вздыхали старики, которые обличьем совсем как молодые были, и только глаза их годы выдавали – они глубокой мудрости свет излучали; и старики, конечно, в назиданье молодым духа крылья расправляли и мгновенно в пространствах звёздных исчезали и возвращались лишь к утру. Но внуки их упорно поджидали и про гостинцы звёздные спрошали. Те им доставали камни чудные или цветы волшебной Краса-ты из тех Миров далёких, что Звёздами в ночи блистали и щедро мысли слали Любви, Добра и Краса-ты. Что, что, а уж летать любили доброславы и в воздухе буквально кувыркались и мчались с птицами вперегонки, и радость на крыльях быстрых едва за ними поспевала. Но это было, а ныне об иных событьях здесь речь пойдёт.

Однажды парочка влюблённых о скалу высокую разбилась, и на доброславов вдруг страх напал, какого, отродясь, никто не знал! И тогда вот многие летать вдруг перестали, решив, что лучше по Земле ходить, они же не какие-то там птицы! И ворчунов таких всё больше становилось. Откуда было доброславам знать, что это мысли Яви Властелина действуют на них. Он давно уже решил, что люди не летать, а только ползать по земле должны! И эти злые мысли сознанье стали отравлять людей и веры в собственные силы их лишать.

И, в самом деле, с течением веков из доброславов мало кто уже летал, и от легенд один лишь только пепел серый в воздухе порхал.

– Огрузли мы, однако, – вздыхали сытно доброславы.

И Добрей с Добриною, супругою своей, старейшины всего народа, с тревогой примечали, что доброславы ленивей как-то стали. Их мысли начали как будто притухать: некогда от них сиянье шло, а теперь они едва мерцали, зло лени безмятежной в сознанье проникало и незаметно отравляло. И доброславам многим уже питанья Светом не хватало и понемножку, полегоньку ягодкой или фруктом баловаться начали они. И в высоких сферах их мысли редко уж витали, а больше жалися к земле: у кого дом краше, выше; кто более детьми богат; а кто поёт звончее; а кто мастеровит. Гордились тем, что видел глаз и ухо слышало ещё. А мысль сколь высока? Это стало между прочим, и то, что радовало прежде: общенье с Дальними Мирами, виденья дивной Краса-ты пространств межзвёздных, вселенской жизни звучанье мощных ритмов, – всё уходило вдаль и заслонялось Краса-той просторов Яви, в которой доброславам было тихо, славно и уютно, где всё жило негромким пением ручьёв журчащих в сиреневых закатах, в туманной накипи кустов и над горами россыпью алмазных звёзд. И в этой тишине хотелось просто жить и просто Мир любить, конечно же который прекрасней всех Миров, а если всё же что случится, то Боги тут на помощь поспешат – пророчества так говорят. Такие мысли вдруг в Долине появились и негой сладкой, сонною по ней бродили, беззаботностью своей хмеля сердца и души. И горько лишь Добрей с Добриной и, может, кто ещё, смекали, что это всё проделки Яви Властелина, засевшего в горах Закатных за Чёрной их стеной.

За тридевять земель Добрей с Добриной свой острый взор бросали и с тревогой наблюдали, как Тьма растёт в Закатной стороне, как мощь Властителя крепчает, как небо затмевают полчища драконов, как чудовища-громады по земле ползут, и всюду Войны там ужасные идут, и все друг дружку пожирают. А если вдруг Армада эта двинется на них? Такая мысль всё чаще в сознание Добрины и Добрея пиявкою вонзалась, до сердца самого вгрызалась и оглушала предчувствием Беды.

Всё чаще, оставляя все свои дела, Добрей с Добриною на Красный Холм спешили, где под кедрами три деревянные скульптуры Божеств стояли: Бог Солнца Ра, его супруга Ур и Прекраснейшая Дева Лада. Уж многие эоны лет в руках у них пылала Серебряная Чаша, в высоком пламени которой сгорало Зло, что психосферу Яви отравлять пыталось многие века. Буквально в шаге от Богов Горюч-Бел Камень над землёю возвышался – его когда-то Ра самолично здесь поставил. Он свойства многие имел: одно из них – предвиденье событий было, и Камень то светлел, а то чернел, когда вдруг где-то чёрная опасность назревала. Порой пророчества он изрекал, но столь туманно, что редко кто их понимал. Добрей с Добриной частенько здесь бывали, тревоги Камню поверяли, и, как казалось им, их Камень понимал: внутри его тогда огонь сверкал, он на поверхность проникал и образы неясные им рисовал, и всё чернее становилися они…

Сам Камень, серебристо-белый, уже глубоко в землю врос. Вокруг него звенели синим звоном чаши колокольчиков лесных, и ромашек стайка головки белые на Камень пыталась положить и что-то Камню рассказать, а может, просто приласкать. И днём, и ночью тут тишина глубокая стояла, в которой токи иномировые безмолвно в Камень приходили и синим пламенем густели в нём. Доброславы это место особенно любили: здесь мысли светлые к ним прилетали, здесь совета вопрошали у Богов и Голос слушали Небес, который желаемый ответ им приносил. Достаточно здесь было посидеть на чурках деревянных, как Лад в сознание входил, и тревог неясных испивал туман, и даже дети-непоседы, что забредали вдруг сюда, здесь становились мудрецами на несколько минут: в том Камне энергия космических глубин жила, горела и сверкала радугой чудесной, и лики звёздные в том Пламени мелькали, и Знаки Звёздные звучали. Но только лишь Добрина и Добрей те Огненные Знаки понимали и от того печалились они.

Уже немало лет назад Добрей заметил, что в середине Камня вдруг стали загораться тёмные огни. Тревогой веяли они, и в пламени из Чаши, что в руках Богов была, те же искры чёрные мелькали и тревогу ту же излучали. Откуда та Беда грозила, они не понимали. Звёзды на их вопрос не отвечали, молчали сны, но пламя в Чаше лишь только выше поднималось, сжигая Зло, которое над Явью неуклонно собиралось.

Добрей с Добриной уже не столько в Небо, как это было раньше, а на Запад свой устремляли Третий глаз. Он упирался в Мрака чёрную стену. Что было там? Загадкой оставалося для всех, кроме старейшин доброславов. Добрей с Добриной в Чёрную страну в телах летали тонких, что душами звались, и наблюдали огнедышащих драконов, ящеров ужасных, орды гоблинов и орков, и прочих гадов страшных, в которых злоба чёрная кипела. Об этом пробовали доброславам рассказать, но сказками-страшилками для них всё это было: ведь небо оставалось зелёно-голубым, и Солнце так же в нём блистало, и те же Звёзды по ночам сверкали, так же ветер всех ласкал, и Краса-та на крыльях светлых парила над Долиной, проливая дождь любовной неги на неё. И сама собой тревога утихала, она в снах светлых безмятежно утопала.

Добрей с Добриной, у Камня сидя, за всполохами искр его следя, одно лишь всё яснее понимали, что вскоре грянет Нечто и жизнь всю круто повернёт. Чтоб ту Беду не накликать, они о ней мысль гнали прочь, но по ночам тяжёлой гирей в сознанье падала она. Тогда Добрей с Добриной к Богам бежали на Красный Холм, чтоб Весть от Них какую получить. Но молчали Боги, и только пламя красное всё чаще в глазах сверкало их, а звёзды чёрные по Камню пробегали и мраком чёрным Камень закрывали. Беда неясная пока ещё стучалась в Мир Светлого Добра.

Глава 3

Похищение Чаши

Урожайным был тот год во всём: деревья от плодов ломились, травы густо колосились, мёд из гнёзд пчелиных тёк рекой, и запах над Долиной плыл такой густой, что надышаться им было невозможно. По двое-трое дети вздумали рождаться, и даже звёзд как будто бы прибавилось на небе, и с новой силой радость в песнях вырывалась на простор. А по Долине пророчество гуляло, что Боги на конях каких-то собираются прийти – весть такую деревья, камни и цветы про меж собой шептали, а Ветер эту новость повсюду разносил. Старики, кто возрастом в годах дремучих были, вдруг пророчества седые вспоминали, в которых Боги обещались на Явь прийти, как только трудные настанут времена. Но времена то те как раз не приходили, и Краса-тою всё цвело и полнилось Добром. Наказы Лады исполнялись свято: вещам, явленьям имена пресветлые давать, чтобы они в себе Добро несли. И важно было вещь правильно назвать, чтоб форма отвечала сути, а если неправильно вещь называли, то безобразье выходило: на дереве вдруг хвойном яблоки росли, а рыбы по берегу ползли, пытаясь в воздух подниматься, чтоб славно полетать на плавниках своих, а птицы в воду вдруг ныряли и за русалками гонялись, их собираясь поклевать. Воображенье надо было в строгости держать и мыслью крепко управлять, чтобы вибрации предмета те нужные принять. Да, много безобразий выходило, пока не получалось диво, что Краса-той зовём. Для доброславов в делах и мыслях критерий был один, чтоб в мыслях и делах сияла Краса-та. В ней Истина сама жила, и Краса-та одеждой ей была.

В тот чудный год, которому и счёта нет в чреде бегущих лет, доброславам в головы пришла идея построить Лестницу в Миры иные, чтобы ходить туда, куда уходят души, здесь плотные тела оставив, и откуда возвращаются обратно в Доброславию свою. Подумали и стали делать, то есть думать: сплетали вместе нити мыслей светлых и Лестницу из них творили, что Радугой в небесные пространства уходила; уж облака прошли, что лёгкой дымкой вкруг Лестницы вились; уж первых Звёзд достали и начинали к ним Лестницу крепить. Азартно Ветер здесь крутился, не зная, как и чем помочь; он Лестницу уж пробовал на крепость: щёки надувал и Лестницу качал. Радугой над Доброславией она сверкала, в звёздные глубины уходя.

Ночами тёмными сиянье Звёзд вплеталось в Лестницы узоры, а старики шептали внукам, что это Звёзды спускаются по Лестнице с небес, чтобы детишек вверх забрать и в зыбках там качать. Но Звёзды вовсе не думали детишек красть, просто с Лестницей они играли, а детишкам навевали сладкий сон про Светлые Миры из чудной Краса-ты.

Днём по Лестнице той люди поднимались, а ночами души из Нави и из Прави вниз спускались, и где-то там они встречались – в облаках – и тихие промеж собой вели беседы; туда-сюда-обратно приветы слали, случалось сверху пророчества передавали, и в них какие-то неясные намёки на что-то были, которые тревогу некую вносили. Но понятия такого даже не было тогда, и потому на них внимания не обращали: ведь счастьем полнились сердца, и радость светлая плескалась за край округлых синих глаз, и Краса-тою Мира доброславы упивались: Солнца сладостным восходом, серебряных речушек тихим перезвоном, цветов горящими кострами, разливами вечерних красок в Небесах и запахами родины своей в цветенье мыслей радостных и звонких. Ах, в детстве очутиться б том, что сказкою играло и наиграться не могло!

Однажды в середине лета (а лето здесь было круглый год) случилось то, чего и быть бы не должно, ведь каждому рассказу предшествует начало, хотя б событие какое. И даже Мир сам начинался с события большого – Первоначала, которое в пустотах Бытия катилось Огненным Яйцом и восхотело себя вдруг проявить и Краса-той зажить. И полыхнула Бездна Огнём Светлейшей Красаты! Так из Единого Жизнь проявилась: лишь только мысль Творца вонзилась в материи слои Спиралями Огня, в них сразу Жизнь явилась и с Краса-той соединилась в Огнь двуединый. Вот так с События такого настали Времена, и Время потекло рекою полноводной, потом уж появились Мудрецы, что стали всё считать, и мерить, и писать. А Жизнь смеялася над ними и говорила им:

– Свои расчёты уберите, меня вы сердцем полюбите, тогда и мера вам от-кроется всего. Да, что-то не туда потёк рассказ – о чём, бишь, я?

А, вспомнил – о середине лета, в котором не было зимы.

Был тихий вечер. Светило за Холмы ушло, оставив Серпень молодой Луны стоять дозором до первых Звёздных Глаз, что за порядком безсонно будут наблюдать с крутого небосклона. На омутах и озерцах русалки разрезвились в воде парной и мягкой, а в небе сияла Лестница-дуга, крутой спиралью в небо уходя, и Солнце с ней играло остатними лучами – покой и тишина туманом лёгким и прозрачным над Долиной стлались, ночные сказки обещая про Дальние Миры.

Брат и сестра – Добрёнок и Добринка – с речки возвращались, где засиделись у воды. Их русалки завлекли рассказами своими. Брат старше был сестры на года два иль три. А так они похожи были. Средь россыпи веснушек на носах капельки сияли синих глаз. Добрёнку лет двенадцать было. Любили оба поболтать и рот не закрывать. Всё им по сердцу было, и радость к Миру в них бурлила. С ними Дружка верная была – собака, что неизвестно откуда прибрела. Уж года три как с неба будто бы свалилась: четыре лапы, пятый хвост и умные глаза – из леса вот так вот к ним пришла и лапу протянула просто:

– Дружка я, – сказала и больше уж не отставала, за малышами зорче зорко-го глядела и, если что, рычала грозно. Особенно русалок не любила, которые могли двух малышей схватить, их в омут чёрный утащить и рыбкам запросто скормить – такие ей грезились страшилки. Её завидев, русалки в панике кусты свои бросали и чешую в траве ей оставляли. С отвращением великим Дружка чешую кусала и на проказниц водяных она рычала, кося по сторонам сердитым глазом. Раза два иль даже три ей удавалось за хвост русалок ухватить и страх на них отменный наводить. При детях Дружка как бы нянькою была, им советы умные давала. Родители Добрёнка и Добринки при появлении её пытались Дружку расспросить: откуда всё ж она взялась, зачем, с какою целью?

– Я здесь по делу, – так пояснила им и села у крыльца.

– По какому? – родители её спросили.

– Я буду детишек ваших охранять, Веление мне было, – Дружка носом по траве сурово поводила и для острастки малость даже порычала: враги ей грезились повсюду.

Что за Веление и чьё оно – так и осталось неизвестным, а только Дружка про то ни слова не сказала.

От Добрёнка и Добринки Дружка ни на шаг не отставала и обычно впереди бежала, выискивая неизвестных никому врагов; таковых пока не находилось, но Дружку это не смущало. И днём, и ночью исправно дозор она несла, со всеми в строгости была и только Добрёнка и Добринку за хозяев признавала, без меры их ласкала. Словом, куда они, туда она бежала.

Прошли берёзовую рощу с хором птичьих голосов: «Откуда и куда? Откуда и куда?».

– Оттуда и туда, – им Дружка недовольно отвечала: уж очень она шума не любила.

– Куда отсюда? Куда туда? – трещали пустозвонки, мостясь на голову со-баки, на хвост и на хребтину, нисколько Дружки не боясь. Шумели и трещали так, что Дружка им сказала: «Р-р-р-р!». И наступила тишина, в которой с тихим звоном стыл закат, и серп Луны далёкой всё выше поднимался, чтоб насладиться Краса-той. И ближние холмы уже блестели в его неверном свете, а отражение серпа тихонько трепетало в омутке речном – там весёлые русалки отраженья серебристые ловили, их на волосы себе крепили, а после любовались все собой, и дружно, весело смеялись. Завидев Дружку, ей пропели звонко:

– Дружка! Дружка! Свирепая подружка!

Русалок всех кусает, а песенок не знает! Ха-ха! Ха-ха!

Дружка зубоскальства над собою не терпела, с места тут же сорвалась, стрелою понеслась, чтобы насмешниц примерно наказать, их славно покусать за длинные хвосты, а если повезёт – за волосы их оттаскать, но лупоглазые красотки были начеку и скрылись с плюхом в омутке, ещё и Дружку окатив потоками воды.

– Трусишки жалкие! – ругалась Дружка, гавкая на воду, по которой расходилися круги. – Вот только покажитесь, я жару вам задам!

Но русалки, на той явившись стороне, ещё сильней смеялись, ещё сильней водой плескались, и Дружка понапрасну вокруг гонялась омутка, пока премокрою не стала вся, и прочь уныло побрела. А русалки хихикали ей вслед:

– Глупая собака прибегала,

Утопить в воде нас обещала.

И так нас напугала, Что утонули все!

Ха-ха! Ха-ха! Ха-ха!

Раздол Весёлый показался – так место называлось, где дом Добрёнка и Добринки в ряду других стоял у Красного Холма, где Доброславы собирались, чтобы к Богам молву свою направить; где Камень Звёздный был; где Боги юные стояли и Чашу Светлого Огня в своих руках держали. Добринка и Добрёнок каждый день на Холм взбирались – как если б крылья их туда несли – и с радостным восторгом глядели на Богов скульптуры и всё мечтали по Лестнице подняться, чтобы с Богами пообщаться у дальней той Звезды, что ярче всех сверкала по утрам, и вот уже на Лестницу вступили, как дед Добрей за пятки их схватил:

– Куда, мои родные, собрались? Я вижу: далеко и высоко, а вот меня как раз-то и забыли.

– Да Ладу мы хотели увидать, – внучка деду отвечала.

– А я хотел бы Бога Солнца Ра там повстречать, – сказал Добрёнок.

– На этой Лестнице Богов вам не найти, – сказал им дед серьёзно, гася улыбку в русой бороде. – Ступеней здесь не хватит, чтоб до Богов дойти.

– Когда поднимете ступеньки вы ещё? – спросила внучка строго.

– Как только, так, стало быть, и сразу, – загадочно ответил дед, снимая вну-ков с Лестницы и ставя их на землю. – Вот срок настанет, и Боги сами к нам на Явь придут.

– А Боги обязательно придут? – внук не поверил деду. Насупившись, на деда он смотрел.

– Камень сам об этом мне сказал, и многие слыхали. Да хоть у бабушки спросите, она вам тоже подтвердит. Боги слов на ветер не бросают.

– А сам ты, дед, Богов-то видел? – Добрёнок деда вопросил, в него глазами впившись.

– Да, приходилось мне Богов встречать, – загадочно дед отвечал, и таинственной улыбкой лицо расцветилось его.

– Где? Когда?! – вскричали внуки.

– В одном из воплощений прошлых, а также в Небесах. И бабушка Добрина видит их во снах, душой встречаясь с ними на Небесах, и даже на Яви их также видела она.

– А какие они – Боги? – внуки деда за руки схватили и жадно теребили.

– Боги… – задумался Добрей. – Они, как Солнышко, Добром сияют. Они блистают Краса-той! Слов нет таких, чтоб мне их описать. Их надо просто увидать, – Добрей вздохнул, слезу невольную смахнул, что покатилась по щеке.

– Зачем же с Яви Они ушли? – едва не плача, Добринка вопросила. – Быть может, кто обидел их?

– Обидеть невозможно их, – дед отвечал, пресладостно вздыхая, и аура его вдруг источила дивный аромат.

– А если я не буду обижаться, то стану Богом я? – спросил Добрёнок вдруг.

– Тогда уж точно станешь, – серьёзно дед внуку отвечал.

А внук был полной копией его: с высоким лбом, белесыми слегка бровями, вразлёт глазами бездонной синевы, в которых свет мерцал далёких звёзд. Порою дед дивился внуку: серьёзен был не по годам и взгляд метал такой, что в трепет приводил, как если б собеседнику в сам дух входил. Вопросы непростые задавал, от которых у мудрецов трещали головы не раз: почему, зачем и отчего и даже для чего? И попробуй отсебятину ему сказать! Но более всего расспрашивал он о Вселенной, про Дальние Миры, и про Богов, и где Они теперь, и как Их отыскать? Уж не раз по Лестнице пытался он взбежать в Небесные Миры, чтоб Ра там разыскать и Истину понять, которая бы сразу превратила всех в Богов.

Не отставала от брата и сестра – такая же дотошная была. Хотелось всё ей знать и всё уметь, чтоб силой мысли создавать повсюду Краса-ту, и всё про Ладу узнавала, и в неё играла, и спрашивать любила: «А как бы Лада поступила?» – и, получив ответ, ему во всём внимала. И часто брат с сестрёнкой у скульптур Богов бывали, Огонь там возжигали и Богов о чём-то там вопрошали. Родители детей и старики себе вопросы задавали: «Что за духи к ним пришли?» – даже Звёзды вопрошали, но те загадочно молчали, а духи предков как если б в рот воды набрали – молчанием вопросы эти окружали – лишь звон таинственный в ушах звучал. Но раз уж Небеса молчали, то знать о Тайне их уже никто не мог. Внуки от рожденья много знали – они как будто вспоминали, и знания из них рекой лились: в ученье, в деле и потехе они энергией звенели, и всё горело в их руках; умения к ним сами шли, куда бы глаз ни бросили они. Души не чаяли во внуках дед Добрей и бабушка Добрина, учили их всему, что сами знали и могли: вот, например, как образ дерева принять, а то цветком предстать иль в неведимок превратиться и деда с бабкой щекотать, а потом куда-нибудь исчезнуть, с русалками беседу завести, то гномов повстречать и с ними злато в пещере поискать, а то и к эльфам забрести и с ними на ветвях день целый провести, их слушая рассказы, а то и песни вместе распевать и даже танцевать. Им всюду и везде со всеми было хорошо, и мир пред ними душу раскрывал, ответною любовью их ласкал.

Сегодня Добрёнок и Добринка домой спешили, от деда мысль чёткую приняв: бабуля заскучала, а чай медовый остывал. Ох и будет нагоняй гулёнам двум пропащим! Едва мосток горбатый перешли через Быстринку-речку, как небо вдруг разом потемнело, и страшно всё загрохотало: трах-бах-тр-р-р-бах! – и Лестницы как не бывало! Её ступени с печальным звоном вниз осыпались во мраке онемелом, лишь остов жалкий от неё остался – безсильно он болтался в Небесах. А там, как туча чёрная, дракон завис – три головы с огнём багровым впереди и длинный хвост с огромными шипами, что волочился по земле, деревья с корнем вырывал, и ветер хладный завывал под крыльями его, повсюду сея ужас. А на спине дракона страшилище сидело – не человек, не зверь, а что-то среднее меж ними: зелёно-чёрный с красными глазами и большущими рогами. Он в лапе чёрный меч держал, которым Лестницу и сокрушал. А за плечами чёрный вился плащ, а может быть, то крылья чёрные болтались – во мраке и со страху не очень разберёшь. Порождение то было Властителя планеты – Кощей Свирепый. Лестницу срубив, Кощей страшнее грома громкого захохотал, дракон пронзительно визжал, восторг свой выражая, сердца людей пронзая доселе страхом незнакомым им. Доброславам разум даже отказал, и немо, тупо они смотрели, как Враг вольготно бушевал и всё огнём своим сжигал.

Дракон же в небе сделал пируэт и на фигуры трёх Богов чёрный устремил огонь, скульптуры те стараясь сжечь. Кощей же Чашу Светлую схватил, и вопль злобной радости Долину всю пронзил: Кощея за Чашей посылал Властитель Яви – Чаша всем чёрным замыслам его стояла поперёк. Сатанэль давно к той Чаше подбирался, и только гнева Ра он опасался. Чаша, как понял Сатанэль, связь с планетой-Радж хранила, в ней Высшей Краса-ты энергия горела и тем Огнём своим сжигала мыслеформы Зла, что Сатанэль на Яви порождал и психосферу ими заражал, а заодно энергией светлейшей сознание людей Огонь тот заряжал и тем удерживал планету в Краса-те. Ревнивая обида сердце жгла Властителю планеты: каким-то доброславам Владыка Ра ключ вручил к заветной тайне бытия – владению Огнём. В Зеркало не раз он наблюдал, как с помощью Огня – созвездья Ориона дара – двуногие людишки волшебство своё творили и замыслы его губили, образы рождая Краса-ты, – так просто оказалось всё! А он же многие века вокруг да около искал, а камень преткновения Огнём пылал в руках фигур тех деревянных, которые для доброславов Богов изображали. Конечно, эту Чашу он мог бы запросто астральными руками взять, но решил двуногих этих изрядно попугать и им науку преподать, кто здесь на Яви истинный Хозяин.

Когда два лиходея Лестницу снесли и Чашу загребли, Властитель Яви в восторге сладострастном Зеркало Обзора едва не сокрушил, власть предвкушая полную над Явью. Многие лета в нём раздраженье ярое кипело: он – Яви Властелин – какой-то там боится Лады и в эту Доброславию не может шагу и ступить!? Да где такое было?! Наместник – на любой планете – полный Господин! Долго к этой Доброславии ключи-отмычки он искал: Заклятье Ра Щитом своим Долину охраняло и всех, кто шёл в неё со Злом, тех и близко к ней не подпускало, стеной непроходимою вставало и даже его мыслям прохода не давало. Долго он драконьи головы свои ломал, и так и сяк пытался к Чаше подобраться, да всё на Стену из заклятий натыкался.