Юность Богов. Книга первая: Огненная Чаша

Огненная Чаша

Книга I

Глава 1

Доброславия

Где-то в самом центре Яви в отрогах Холмогорья, в Долине Голубой, раскинулась привольно Волшебная страна. В ней жили доброславы, что славили Добро.

Они свою страну любили: холмы, деревья и ручьи – и так срослись со всем, что населяло их страну, росло, цвело и крепло тут, что даже не хотели знать, что делается рядом и вокруг – за Синими Горами, ушедшим в небеса. Им было хорошо! Здесь Небо вечно Солнышком сияло, здесь радость по миру летала, тут счастьем полнилась страна и расцветала Краса-та. Вольготно, весело, в согласии великом доброславы жили под крылом Богини Лады, тревог не зная и забот. Они Мир принимали таким, каким он был: красивым, молодым, энергией кипящим жизни, и все желания он доброславов исполнял. Здесь чистой мыслью всё творили: себе дома, что как деревья были иль похожи были на грибы, а то и на шары – сами по себе они росли и даже по холмам туда-сюда бродили, пока хозяева их спали, а то по воле их шагали. Деревья, травы и кусты и даже сами высокие холмы едва ль не ежечасно меняли свой окрас, и только чёрного не знали цвета: он цветом был болезни и печали. В отличие от нас доброславы цвет видели не так, как мы: цвет мысль им выражал, и он звучал симфонией единой, сливаясь в белый цвет, вобравшим все цвета и звуки, огнём горящим, чему у нас названья нет.

Основой волшебства здесь Камень был – чудесный Дар созвездья Орион, болидом ярким на исходе ночи на Явь он прилетел. Владыка Ра как раз на Яви был, чтоб встретить этот Дар высокий. Камень тот Он в руки взял – жар светлый Камень излучал и звёздною мелодией звучал. От Камня Владыка три осколка отколол, из которых сделал три Кольца, которые в истории всей нашей сыграют свою роль, но это будет впереди, пока же этот сказ лишь только начинается у нас.

Сам Камень же на холм высокий Ра установил, что посреди Долины рос, и надпись высек мыслью острой он.

Добру свои сердца отдайте,

Добро вы славьте в мыслях и делах:

Добро есть Мир,

Добро есть Краса-та –

И будьте верными ему всегда.

Вокруг Камня доброславы водили хороводы и пели песни, в которых славили Владыку Ра, и Ур, и Ладу. Камень тот Горюч-Бел Камнем кто называл, а кто и Адамантом величал – имён ему премного было. Камень по ночам светился нежным светом и часто песни пел, и видеть все могли, как Луч Звезды Далёкой в Камень тот входил и после благоуханием чудесным Камень исходил, и вся Долина надышаться не могла тем дивным ароматом. Иногда вдруг в Камне Голос прорезался – могучий, сильный, звонкий; он изрекал Пророчество, что поначалу непонятным было, и лишь спустя лета ему разгадка находилась, а то и вовсе разгадать пророчества те не могли. Вот, например: «Кто был Второй, восстание поднимет под Горой». Кто был Второй? Восстание какое и под какой Горой? А то он изрекал, что Дева юная весь Мир спасёт. И снова Старцы (собственно там старости не знали и сами уходили в мир Нави или Прави, когда на Яви жить дальше уставали) по звёздам и воде гадали, а то и Камень вопрошали: какая Дева? От чего спасёт, когда и почему? Старцы в Свиток заносили Пророчества такие, надеясь, что со временем и эти тайны раскроются для них. Однажды среди ночи Камень вдруг вскричал: «Измена! Дозор держите крепче!». Внимания на это никто не обратил. Пророчества такие от Камня приходили и во времена иные, что позже наступили, а в начальные года светлые от Камня Изреченья исходили.

Но пока оставим Камень мы в покое, достаточно знать то, что в благословенные те времена от Камня истекала Благодать, что день каждый счастьем наполняла.

Всё в Доброславии волшебным было, с неба начиная, которое обычно светом зелёно-голубым светило и по воле доброславов разноцветные в нём плыли облака, на которые весёлый ветер ставил паруса, в лодьи их превращая; а то, опять же по воле доброславов, семицветьем Радуга вставала, и духи-невидимки на струнах тех цветов играли музыку далёких звёзд, которая струилась цветными лентами из Света, повсюду радости искринки рассыпая.

Ручьи, ключи и речки в тени лесной звенели, скрываясь в ивняке густом, а то ныряли в ельники и кедрачи; сегодня тут журчали, а завтра петли вили там, и доброславы бегали за ними, прося вернуться, не шалить – и, в самом деле, каково? – в вечерней тихой зорьке ключ звенел у самого крыльца, а за ночь срывался вдруг в бега и куролесил по лугам. То просто в речку превращался, а то наверх на холм взбирался, чтобы оттуда водопадом заструиться, а то с каменьями он брался вдруг играть и хохотать, бросая их и так, и сяк, а наигравшись, снова у крыльца журчал. Озёра-озерушки степенством отличались и бегать никуда не собирались, а меж кустов лежали и ветру позволяли себя ласкать, и пенную волну взбивать, а также под одеялом из туманов порой любили тихонько славно подремать. А речкам же проказничать была охота, когда, бывало, задержаться приходилось у кого-нибудь в гостях и возвращаться ночью – и раз – буль-буль-бултых! – вместо тропки по горло в речке ты стоишь. Но даже если ненароком ты воды хлебнул, то из воды сухим ты выходил – вот откуда поговорка родилась: выйти из воды сухим – то водяные баловали и речками играли.

И холмы шутить любили, туда-сюда бродили, меняли цвет и высоту свою, а то и место, на котором пребывали. На холмах дома стояли! Случалось доброславам где-то припоздниться: в тех же хороводах песни распевать, иль звёзды в небе посчитать, вернуться к домику на холм, а там нет ни холма, ни дома: дом с холмом ушёл гулять, и по окрестностям потом хоть днём ищи его с огнём. Нагулявшись, холмы на место возвращались, а то на новом месте оставались, и тогда их приходилось силой мысли обратно возвращать иль к месту новому опять же привыкать.

Да, в те времена материя сознанию охотно подчинялась: какая мысль в неё вонзалась, такою становилась и она. Сознание движеньем жило: дух проявить себя желал в любой частичке бытия, будь камень то простой, или цветок, иль даже человек. Сознанье духа перемен просило, как маленький ребёнок Мир жадно изучало: куда попал, какие Мир ему одежды дал? И боль, и сладость от Материи вериг² легко переносил – ведь в Краса-те она являлась и нежно облекала его одеждами и воли слушалась его. Материя тогда ласкалась к духу и такой была, какою дух видеть пожелал её: покорной, нежной, нестроптивой.

И надо бы ещё тут про дома сказать, в которых жили доброславы, да места нет и время поджимает – терпение читателя сгорает: что будет дальше, какие действия пойдут? А мне тут вздумалось расписывать красоты Яви и доброславов вместе с ними, когда сюжет стоит и даже стынет. Но история сия начало в эпохе той имеет, где на будущие времена узлы кармические завязались, и мелочь каждая значение имеет, да и потом дух мой, в эпохе изначальной оказавшись, когда Любовью всё дышало и сверкало Краса-той, не хочет с той эпохой расставаться и Краса-ту её желает донести и вместе с вами восхититься Миром тем, в котором Боги запросто бродили и Краса-ту творили, и каждый мог общаться с Ними, как если б с Матерью-Отцом. Да и к тому же доброславы детьми их были, а Суры, о которых также речь пойдёт, внуками им приходились и тоже бы хотели свой след оставить в летописи этой о временах Первоначальных тех: ведь они тогда же жили и Богов одних любили, хотя порой другими их называли именами, но суть же оставалась всё одна. Суры власти над собой ничьей не признавали, кроме только них самих: с жаждою свободы Ра и Ур их сотворили, как будто бы предвидя участь тяжкую для них. Им предстояло Воинами Правды быть – дух в них ярый полыхал и над челом Мечом вставал.

Да, про дома ещё, что мыслью создавались, добавить надо: дома живые были, а не торчали пнями. Сперва они не понимали, что и почему, зачем они рождение второе получили, а когда разобрались, то очень возгордились – ведь считай, что Боги внутри них жили!

Тогда они любовью страстной к ним воспылали, за хозяевами по пятам шатались, их вопросами старались донимать: куда пошла, хозяйка? зачем и почему? Меня с собой возьмёшь? А то и в хоровод влезали и песни петь пытались – вот такие те были времена! Жизнь тогда во всём бурлила и от людей сознания просила, чтобы разумной стать.

Однажды дедушка Добрея сильно рассерчал: на лавку он прилёг, чтоб малость подремать, а Дому захотелось погулять. Дед свалился на пол и сильно бок ушиб. Тогда клюкой корявою он Дому пригрозил, что в землю колышек воткнёт и тройным узлом к нему привяжет Дом. После такой угрозы страшной Дом малость присмирел, и только с разрешения хозяев гулять отваживался он. Когда Домам-гулёнам дали имена, то они охотно на имена те откликались: им очень любо было, что имя есть у них – совсем как у людей. Ещё чуть-чуть добавлю, что вспомнить удалось. Дома у многих были ещё и из цветов, которые на стены и на крыши листьев не жалели и круглый год цвели снаружи и внутри.

Некоторые доброславы в дуплах деревьев жили. Для этого деревья не ленились раздаться вширь и в глубину, чтоб только бы людей в себя пустить.Им нравилось за ними наблюдать и что-то нужное перенимать, а то и сами любили детям сказки нашептать, а то и песни распевать, и даже танцевать, или тудасюда шататься по стране. Со временем, конечно, Дома немножко огрузнели, достатком обросли, хозяев мудрость обрели и всё реже отваживались без воли их гулять, а то ведь и на узел на тройной те к колышку могли их привязать.

И про деревья ещё тут следовало бы сказать. В эпоху ту гигантским было всё на Яви: сами люди и деревья, и кусты, и прочая вся живность. Многие деревья едва ль не выше гор вздымали мощные стволы, красуяся собой. И облака на сучьях их гнездились – пытались малость подремать, но ветер – ревнивец жаркий и слепой – любил тут сам располагаться и с кронами ласкаться, и те же облачка он прогонял. В самой Долине гигантские деревья лишь изредка встречались: запрещено им было тут расти. И потому они лишь в гости приходили, чтоб посмотреть, как доброславы тут живут, а сами же близ гор росли и закрывали их вершинами своими. Иногда гигантские деревья уставали жить, их души покидали мощные стволы, и доброславы деревья те в жилище превращали: ствол мысленно пилили, к себе в Долину те обрезки той же силой мысли приносили и опять же мыслью дома себе творили и мебель всякую для них: мыслеобраз нужный создавали, потом его на месте уплотняли, и получался чудный дом иль вещь иная. А если что не нравилось вдруг в нём, то мысль опять на помощь приходила и изменения вносила.

Боги доброславам силу мысли дали, и потому страна их постоянно вдруг менялась – о чём мечталось, то и получалось – об этом всё не рассказать. Хорошо лишь было то, что сознание людей купалось в Краса-те и Краса-ту творило. Лада же сознанье доброславов направляла и образами Краса-ты обогащала, им оставалось в явь их только превращать. Главным же для Лады было из Мира Прави образы светлейшей Краса-ты свести и ими психосферу Яви напитать, чтобы доброславы те образы могли оттуда взять и на Яви в бытие их претворять. Понятия Добра, Любви, Труда и всего того, чем строится и держится вся жизнь, Богиня молодая в психосфере Яви утверждала, и Истиной и Краса-той они сияли над страной. Доброславы энергией их жили и силой этою творили. Так доброславы ум и сердце развивали, небу душу раскрывали, звёзды миловали и Солнце обожали – словом, жили не тужили.

Весь Мир любовной негою дышал и Краса-тою расцветал – будь это солнечный восход с разливом нежным красок иль скромненький цветок, что прятался за камнем. Доброславы Явь свою любили и неустанно жили, и в Навь для отдыха не торопились.

А вот деревья (за исключением садовых, которых доброславы к колышку привязывали) жили сами по себе, вольготненько бродили по всей Долине и, говорят, куда-то уходили за окоёмы голубые на многие года и вести дивные оттуда приносили, от которых веяло безкрайними просторами, ветрами просолёнными и тайнами сплошными, которые получше хотелось бы узнать. Деревья детей особенно любили, случалось, ветвями их ловили, листочками ласкали и хвоёй щёчки щекотали, а то в дупло их помещали, где чем-то вкусным угощали, обычно соком сладким, ароматным. Потому-то некоторые доброславы в дуплах больших селились – просторных, светлых, в которых запах дивный столь витал, что пищу он любую замещал. Да, во времена той юности далёкой, как таковой еды не знали: лучами Солнышка питались, пили воду из серебряных ключей, иль сок деревья им давали, и потому тогда ещё летали на крыльях мыслей светлых над облаками и на Миры иные в летающих Лодьях. Или в телах астральных посещали Тонкие Миры волшебной Краса-ты и с предками встречались, вопросы разные решали вплоть до того, когда те предки обратно будут возвращаться и кем же будут воплощаться и даже у кого.

Ещё добавить не мешало, что те же травы и кусты, деревья и плоды какие складывали мощные хоры! Звенело всё в мелодиях тончайших – от зова первого луча до серебра росы, от первого запева птицы и до заката Солнца, – жило всё мелодией своей и в ритм сливалось воединый. А по ночам, когда стихало всё, симфония звучала Звёзд из сфер далёких, и умолкала Явь, внимая звукам высшим хрустальным лившимся дождём из глубины Небес, куда стремились духи из уснувших тел – в Мир Огненной Красы, на родину свою.

Да, волшебства в те времена хватало. Отчасти тому причинами Камень был и Серебряная Чаша Светлого Огня, что в своих руках держали крепко деревянные фигуры трёх Богов – Ра, Ур и Лады. Из Созвездья Орион в ту Чашу Луч входил и чудеса творил по всей Долине Голубой и даже дальше, как говорили старики (хотя, быть может, снова повторюсь, во времена те старости не знали – больных, горбатых, немощных, хромых, каких-нибудь косых. Доброславы вечно были молодыми, и только лишь с годами в глазах у них светилась мудрость лет глубоких. И не было у них толстенных животов, морщин, обвисших щёк и губ дрожащих. Доброславы той поры обличье юных дев и юношей носили). Они любили и славили Любовь, и Огнь светлейший тот с годами в них только возгорался, и сам их дух сиял, сквозь поры пробиваясь кожи.

Попав в материю, что Краса-тою соблазнила форм и цвета, дух – Странник Звёздных Троп, напрасно бился в прельстительных сетях, чтоб прежнюю свободу получить. Уж говорилось выше, что двигались тогда холмы, и речки петли вили и даже вверх текли, если им вдруг этого хотелось: и почему бы им на те холмы не течь? Желания тогда обычно исполнялись, и если Дух воды желал летать, то в воздух тучей поднимался, звёзды щедро он поил серебряной водой и на Явь дождями проливался. Уж коли в тихих речках водяной дух бушевал, то что тут говорить про остальных! Здесь даже камни-валуны катались по Долине: одни искали тень, другие – Солнце, чтобы погреть свои бока, а третьи просто познавали Мир, а некоторые даже по воздуху летали – хотелось вот, как птицам вольным, им порхать – так и летали от той горы до этой да ещё в полёте пели. «Мы валуны – не горюны, мы рождены, чтобы летать и нам до неба как камешком подать!» – вот такие стихотворцы были! Да если б только бы они, а то, тут птицам подражая, все летать пытались, и Ветер над неумёхами азартно хохотал. Деревья даже ветви распускали парусами, взлететь пытались, а Ветер в том им помогал – дул, щёки напрягая, но ветви только обломал. Да что деревья – достаточно с них было, что шастали они по всей Долине вдоль и поперек её. Грибы, что дружными семейками на всех лужайках жили, бывало, расшалясь, от белочки спасаясь юркой, ломились кто куда, вопя и вереща и попадая на иголки прехитрого ежа.

Сказки часть лишь правды донесли о том, что всё живое было, мыслило, любило, тогда всепониманье было и мыслью промышляло всё – от человека до былинки, и даже камень мысли излучал, и все могли друг друга понимать, а значит, и общаться. Да, были времена – куда уж веселей! Тогда всё радостью дышало и песни ею звонкие слагало.

Глава 2

Продолжение рассказа о Доброславии

Те времена, которые застали мы и о которых речь пойдёт, мало отличались от незапамятных времён. В Доброславии всё как будто бы застыло, всё было так, как миллионы лет назад. Конечно, жизнь на месте не стояла, она текла и развивалась, и вместе с ней росли, умнели и взрослели доброславы, Суры и племена иные, чьи души восходили в Краса-те и радостно к Добру стремились. Богов они не помнили уже, одни легенды о временах остались тех, когда те Боги запросто среди людей ходили и их всему учили: письму, ремёслам, семейной жизни и многому чему ещё, что жизнью мы зовём. Но память о Богах конечно же жила: легенды, песни, мифы и скульптуры даже в их воздвигались честь. В Доброславии всё так же деревянная скульптура трёх Богов стояла, всё так же в Чаше Огнь серебряный горел. Над Богами кедры возвышались, их ветвями защищали от врагов, которых пока что не видали, но, говорят, они летали о трёх и даже больше головах – Драконами их звали, за тридевять земель Драконы проживали. Суры не раз встречали их, когда летали в своих лодьях над Дальними Горами, но доброславы там не бывали. Им Горы некий страх внушали, а в Долине Голубой всё было мирно, тихо и покойно. Долина им была мила. Здесь вечно Солнышко сияло, и пели Небеса, и Радость на крыльях Счастья тут летала и не давала сумраку на души пасть и омрачить чело – было всем здесь хорошо!

И потому по-прежнему здесь жили столько, сколько кто хотел, о пресловутой смерти ровным счётом не знали ничего, и образ старушки страшной с какой-то там косой лишь смех бы вызвал даже у детей. Когда дух уставал от здешних многосуетных забот, то просто в Навь он уходил, а то и в Правь – в Мир Огненной Красы, а отдохнув и сил набравшись, на Явь дух снова приходил, чтоб в новых испытаниях себя развить и силы добрые трудами укрепить. Так называемая смерть, которую эоны лет спустя невежды в культ страшный возвели, всего лишь означала меру делам и мыслям всем на Яви, да и понятия такого не было тогда. Из Мира в Мир все запросто ходили, как если бы к себе домой. И когда на Яви жили, то также по Мирам иным бродили – обычно было это всё во сне. А иногда по собственной нужде, когда о чём-то предков хотелось расспросить; да и души те, что жили в тонком теле, на Явь нередко приходили, чтобы дать совет иль просто пообщаться, а то рожденье будущее себе определить, так что заранее все знали, кто и когда у них появится на Яви, и потому-то вместо слёз по уходящим радостно грустили, мечтая о скорой встрече новой. И если б кто-то вздумал им сказать, что здесь живут один лишь только раз, то дружно на смех подняли бы его: они ведь знали только Жизнь.

По характеру все доброславы спокойны были, как сами Небеса, что Мудрость Вечности хранили и проливали её щедро светом ярких звёзд и жаркими лучами полдневного Светила, но только в меру, чтоб не опалить тот юный дух, что здесь резвился беззаботно. Доброславы беззлобны были и страхов никаких не знали. Да и чего бояться было и кого? Они не знали понятия такого и многого чего ещё, что боль, печаль, тоску и горе бы несло. Доброславы лишь радость знали и любовь – Лада чувство светлое такое в них вложила, что доброславы всё в своей Стране любили: и шелест лепестков цветов, и сонный плеск волны; и свет Луны вальяжной, с которой некогда пришли на Явь, чтоб здесь развитие своё продолжить; и тихий звон ручьёв, что из лесов дремучих струились меж холмов; и сами эти лесами поросшие холмы; пространства светлые, которые доселе туч не знали; лишь лёгкие, как перья птицы, облачка по ним скользили.

Дружно доброславы жили семьёй одной, не ведали обид – какие тут обиды, когда друг друга все любили и зависти не знали – чему, кому завидовать, да и зачем? Даже в воздухе понятие такое не витало, здесь более всего любили помогать и вместе мыслями своими строили дома, мосты, дороги. И пакости такой не знали – лени. Природа Мать, не говоря про Ладу, Учителем была, а Природа всегда движением живёт, потому тут радостно трудились и отдыхали сообща под радости щитом. Богиню Ладу Властитель Яви Сатанэль недаром некогда «Садовницей» прозвал. Вслед за нею доброславы тоже растения любили и их учили, как им расти, какие им иметь цветы или плоды, определяли вкус, и цвет, и форму, хотя в те времена для нас седые и юные для доброславов они питались ароматом, праной солнечных лучей, любили воду ключевую пить, чтоб прояснился разум и новых сил приток бы получить. Но более всего любили учиться у Богов и у самой Природы: сперва внимали голосу и Краса-те явлениям её, затем названья им давали, и коль вибрации звучанья совпадали, то новое рождалось творение у них – вещь появлялась.

Доброславы язык творили для людей, вибрации улавливая всех вещей и их преображая в звуки. Явленьям и вещам давали имена. Само понятье «имя» означало, что вещь известна для другого в сущности своей, открыто говорила: «Вот я, и можешь мной владеть, моё лишь имя назови». Любовью называли то, что всё тогда любило, любовь гнездилась в середине, что сердцем стали звать. Любовь сама же загоралась от того, что как кресалом высекало Свет Огня – явленье это к Владыке Солнца Ра вело и стали так и звать – К-Ра Свет ведущий – или К-Раса-та. Здесь‚ на Яви, К-Ра-са была, а там, на Небесах, в глубинах Звёздного Огня, была иная КРаса-та, что Истиной была полна Светлейшего Огня.

Собственно понятия явлений и вещей уже в готовом виде в психопространстве Нави обитали, и их оттуда надо было мыслью или звуком извлекать, то бишь вибрацию явлений напрягать в сознании своём – и вещь нужная являлася тебе. Так в воображении сперва всё мыслью создавалось и в материю на Яви облекалось – всё мыслью строилось тогда, в первоначальные те времена, когда материя была пластична и легка и мысли сразу слушалась она. Достаточно озвучить было слово, воображение напрячь, как сущность слова (его имя) себя в материю здесь облекало, форму принимало. Тогда не надо было пил, лопат и топоров, чтоб тот же дом себе построить – в воображении своём ты дом себе построил, и мыслеобраз тот в материю себя сам облекал. И надо было только мысль Краса-тою прокалить, чтоб вещь красивую в мир Яви получить. Так мыслью точной, сильной, из Мира Мысли, что Правью называли, всё нужное для жизни добывали и горя и нужды не знали – все радости великой предавались творенья Краса-ты. А Чаша Светлого Огня, что Боги оставили для доброславов‚ в том мыслетворчестве им помощью великою была. И если раздражение случайно какое возникало в сознанье чьём-то, то Свет из Чаши его тотчас Огнём своим сжигал.

Главное для доброславов было силой мысли овладеть и новые понятья в слове укрепить. А так же и с Миром Нави связь держали – там чувства полыхали, что мысли зажигали и воображению простор давали. «Какую мысль родите, таков и Мир получите себе», – Лада Доброславам некогда сказала, тем самым значенье мысли подчеркнув. Так Мир Яви для Доброславов воплощением их чувств и мыслей был.

Ещё любили Доброславы вместе петь, в гармонию слова сплетая и ритм небесный создавая. Долина вся тогда восторгом трепетала от звуков тех, тончайших и высоких, что Мир вверх уносили с горами и долами. О Ладе пели ненаглядной и прекрасной, что много лет назад им наказала в согласье с Миром и друг другом жить, не бедовать и Радость призывать. Ещё им сообщила, что, если вдруг наступит трудный час, Её призвать, и явится тогда Она тотчас. «О, Лада, Лада, наша Краса-та, зачем от нас ушла?» – так пели доброславы, с надеждой глядя в Небеса, и в том же духе далее, пока рыдать не начинали сами Небеса, и травы поникали, и звёзды часто-часто вдруг моргали. Тогда Мать доброславов (Мудрейшая обычно ей была) вдруг вспоминала, что Лада Радость завещала, и там, где слёзы и тоска, ноги Её не будет, – так сурово она напоминала – и о Ладе песню иную зачинала, где Радость лишь одна высокой музыкой звучала и над Долиной торжественно витала.

Доброславы голос слышали Природы, что Матерью была всему живому, во всём биенье её сердца ощущалось, и потому в другом все видели себя: в камне виделся им Брат, а в Небе жил Творец; живым всё было – от камня до звезды далёкой; как можно было ту же ягоду сорвать, когда она, смеясь, на веточке висела и что-то радостное пела, Солнца радуясь лучу. И почему же надо было обязательно кого-то есть? Энергии тогда на всех хватало, Явь ею исходила и отчаянно бурлила, не зная, какую форму ей придать, чтоб ярче и полнее Краса-ту собою выражать.

…Запахи цветов и трав пищей были доброславам, ну а кто-то ещё питался Солнца утренним лучом, кто-то пил росу густую, а кто-то воздухом одним лишь наслаждался: прана в нём одна была – два-три глотка её испив, вновь силы обретали и в небо снова воспаряли на крыльях духа своего. И всё мечтали к Звёздам снова улететь, особенно порой ночною, когда высоко в Небесах серебряный из Звёзд кружился Хоровод. И Явь стремилась вся туда, всем телом молодым дрожа, когда она слыхала космического вальса ритм, в котором в хор один сливались голоса и Звёзд, и маленьких Комет, смычком водившим по Небесной Арфе, – для духа Яви восторга не было сильней. И дух её парил, расправив крылья, саму Вселенную собою охватив. И был безмерно счастлив тот, кто Лугом Звёздным тем бродил, душой сливаясь с Краса-той, и вместе с ней дышал и пел, Творца хваля Вселенной.

В Доброславии, со всех сторон горами окружённой, дождей и гроз тогда не знали: Лада стихиям запретила свой буйный норов здесь проявлять, и только ветер лишь слегка играл на гуслях нежной тишины. Энергия чистейшей Красаты дождём тончайших образов из Огненного Мира Прави спускалась на Долину и проливалась каплями цветов нежнейшей Краса-ты; росы ярчайшим разноцветьем сверкала по утрам; пожарами восходов и закатов пылала в небесах, повсюду краски зажигала и Бога Солнце прославляла, который торжественно и чинно утром каждым во всей Красе вставал и плыл по небесам, любовь всему и всем даря, а малым ребятишкам на любопытные носы веснушки рисовал, им щёчки красил весёлой кисточкой своей, и глазки промывал он краской голубой, макая кисть в серебряные блёстки на траве.

Доброславы и со Звёздами дружили – по ним сверяли жизнь свою, а Солнышко любили так, что не сказать. Они считали, что Ра с Супругою своей блистательной Богиней, что называлась Ур, там жили и мысли светлые Богам всем сердцем слали, а те в ответ – тепло и свет Любви им посылали на кончиках лучей, и радость проливали, и негой нежной наполняли – так Счастьем полнилась Страна, и Счастью не было конца…

Да, в те времена единой жизнью ощущало всё себя. Каждая частичка имела голос свой – былинка и травинка, лесной цветок, деревья, горы и холмы – все гимны Солнцу пели единым звонким хором, и доброславы вплетали голос свой в тот мощный хор созвучий, что к Светилу уносил энергию Любви. А по вечерней зорьке с невидимых Небес ответный Хор звучал – то души предков пели, усевшись на ступени Лестницы Миров, что сверху вниз вела, не достигая малости до Яви. И песня эта дух поднимала к высотам звёздного Огня и оставляла там парить на крыльях светлых в пространствах вечной Краса-ты.

А то под утро Лес подхватывал напев, должно быть, Ветер его туда с Небес принёс и там оставил, умчавшись дальше себе забавы поискать: волну поднять на омуте речном, русалок покачать на ветке ивы и шлёпнуть их по мокрому хвосту, а то в дупло забраться к белке и там её пощекотать, а то доверчивым деревьям насочинять про то, как между звёзд летал и с ними даже танцевал. Деревья о ту пору ещё на месте не стояли, а знай себе туда-сюда гуляли, и кое-что видали, и кое-что слыхали. И о том иголками шуршали иль листвою лопотали о новостях лесных и даже звёздных, что Звёзды нашептали иль Ветер им наплёл. А то просили Ветер шутки ради листву или иголки сосчитать: вдруг что пропало? Но у Ветра терпения хватало на краткую минуту:

– Сосчитал! – деревьям он кричал.

– А сколько? – спрашивали те его.

– Много! – он им отвечал и предлагал деревьям лучше музыкой заняться: он сам великим музыкантом был, а деревья инструментами себе он представлял. Но озорник мелодии начало только знал и чтобы скрыть конфуз, деревьям ветви гнул, да так, что те скрипели и трещали… и вместо музыки тревожный поднимался шум. Тогда деревья понимали, что над ними Ветер подшутил и, сучьями треща, проказника из Леса гнали! И Ветрогон бежал на вольные луга, потирая иголками нажжённые бока, но всё равно весёлый, озорной, хвост распустив, скользил меж солнечных лучей и их пытался гнуть, а те его прочь гнали копьями своими, пока наш озорник не прятался в пещере, чтоб через пять опять минут куда-нибудь лететь и снова весело шутить.

А деревья после какофонии такой шумели ещё долго, Ветрогону вслед грозя вершинами своими, что, дескать, теперь обманщик Ветер в Лес не залетит, а ежели появится, то будут гнать его взашей. Деревья – строгий был народ, со словом не шутили, но, пошумевши, всё забыли, а к вечеру по весельчаку уже грустили: некому им было кудри причесать и заоблачные вести рассказать. Но, к слову бы заметить, деревья сами пошутить любили: стоило в Лесу ребёнку появиться, как за шиворот ему хвоинок насыпали иль веткой щекотали. А то вдруг треск скрипучий издавали и с любопытством наблюдали, что будет делать человек. Детей же маленьких любили, их в лапы пихтовые брали и долго так качали. Ну а если с мыслями недобрыми в Лecy кто вздумал появиться, то его кружили долго по чащобам, а потом из Леса с треском гнали, стегая веткой иль пинка давая корнем крепким, и больше не пускали под кров зелёный свой. Но случаев таких два-три всего лишь было: доброславы Лес любили, и Лес ответною любовью им платил. И зла там не водилось, и дружно меж собою жили. Доброславы гладили стволы, листву лаская с хвоей, и надышаться не могли ядрёным запахом лесным с зелёною травою – и это нравилось деревьям, а ещё все эти малыши им песни пели, и древы млели, иголками шурша или листвою лопоча в восторге полном. А то ветвями, как руками, подхватывали доброславов и так, передавая их друг дружке, поднимали к Небесам, где рядом – руку протянуть! – смеялось Солнце и свет дарило им любви в палитре разноцветных красок. И в этом многоцветье с ароматом трав медовых и цветов горячих, листвы, хвои, коры и Ветра страстного напевов сердца сливались с Небесами, и таинство свершалось приобщенья к Краса-те.

Доброславы от рождения стремились телом и душой к Мирам иным, что Звёздами сияли в небесах ночных: ведь Боги, которые их сотворили, оттуда иногда к ним приходили. Часами доброславы, закончив гимны петь Светилу, на россыпи смотрели Звёзд алмазных, и грезилась им Дева Мира в пространствах звёздных, и страстно вернуться Её звали к ним на Явь. Где Мать Родная, Лада? Зачем оставила одних? Когда вернется к ним? Звёзды ответно привет им посылали и обещали Ладе их просьбу передать. И жарко как горели Звёзды в те времена, которые началом Мира были и юностью бурлили, когда открыты были уши и глаза и самые сердца вселенскому простору. А в том просторе ритм вселенской жизни волной могучею ходил, Огня Первоначала жар в себя вобрав, и радость яркая звенела, и счастье пенилось пресветлою рекой.