Воспоминания бывшего солдата

Но вернусь к солдатским будням. Конечно, первое что мы сделали, обшарили все этажи, все комнаты в поисках наживы. Поскольку воровство было почти что узаконенным, а тут ещё и военные заварушка, значит, не украл, а взял трофей, а взять трофей сам бог велел, то вся мелочёвка в виде авторучек, зажигалки, кроны с полным правом расходились по солдатским карманам. Главное же что дали – это выпивку. В чью-то воистину светлую голову, пришла идея заглянуть в сливной бачок, который висел высоко под самым потолком. Казалось бы, что можно было найти в сливном бачке, но тем отличается простая голова от талантливой. И вот неожиданно в бочке был закреплен флакончик с денатуратом. Он наклонялся, когда спускалась вода, и вместе с ней дезинфицировал унитаз. Задача для первого класса. На каждом этаже два туалета, всего три этажа. Два умножим на 3 в сумме 6 флакончиков.

Результат невелик. Однако, дальше включались коллективная мозговая деятельность, кто заправляет флакончики, правильно уборщица Мы скопом ринулись в подсобку, где нашли огромную бутыль, полную денатуратом Сокровища найдено, открыто. Резвились несколько дней. Я вышел в сад. Под грушей лежал мой земляк Миша и манил меня пальцем. Я подошёл, он закрыл глаза и стал равномерно поднимать и опускать грудную клетку и говорит мне: « Послушай я дизель». Я понял, что Миша достиг предельного кайфа. Нирвана была рядом.

Через несколько дней, нас человек пять, в этом числе меня отправили на двух машинах грузить найденный схрон оружия. Очевидно, что таких схронов по городу было немало. Их наличием и объяснялись ночные ружейные канонады. Мы выгружали из подвала жилого дома охотничьи ружья, винтовки, автоматы, пулеметы. Много всякого «добра» времен Отечественной войны. Офицер крутил на пальце никелированный кольт. Было, очевидно, чехи готовились к сопротивлению, и что далеко не все схроны были найдены. Об убитых во время ночных перестрелок нам никто не сообщал.

Мы валялись днем в тени груши после обеда. Смотрим, напротив ворот остановилась молодая парочка на велосипеде. Девочке было лет шестнадцать. Мы все уставились на красивое личико, стройные ножки, короткую юбочку. На руке у них болталось ведерко с краской. Они подошли к склону и стали писать на камнях лозунг. Мы облепили изгородь и стали разглядывать девочку во все глаза. Надо сказать, никто не отпускал пошлых казарменных шуток. Наше внимание было настолько поглощено этой картинкой, что мы не заметили, подошедшего начальника штаба. А он как чайник закипал от гнева, только что не булькал. На воротах часовым стоял, как всегда заспанный, наш Чигинев. Начальник покружился между нами и подлетел к Чигиневу, громко рявкнув: «Часовой, ты что смотришь, у тебя под носом контра лозунги пишет, а ты хавальник открыл, стреляй!» И Чигинев тихо сказал: «Я не могу» закрываются. Что-то ему помогло найти самую точную форму ответа не ни хочу или не буду, а вот именно то, что он сказал. При этом он какой-то по-детски двумя руками снял автомат и протянул начштабу. До ребят было метров семь, их пришлось бы убивать в упор. Между тем, солдаты стали близко подходить к капитану. Я услышал клацанье затворов. Лица были хмурыми. Он оглянулся на нас, понял что ситуация накалилась и не в его пользу, развернулся и ушёл. Велосипедисты написали свое незамысловатое, но огромными буквами «Иван иди домой». Парень посадил девушку на раму, и они уехали.

Среди наших газет, нам давали и «Рудэ право». Две трети из прочитанного мы понимали. В одном из номеров говорила, что депутация пражам обратилась к нашему командованию с просьбой убрать из города этих бандитов полосатых рубашках (считай тельняшках). Ради правды надо сказать, что именно наши десантники, пользуясь комендантским часом, потрошили легковые машины, вытаскивали приемники и вообще тащили все, что плохо лежало. Нас вывезли на аэродром Рузини и поселили в огромном, ещё недостроенном ангаре, где поместился весь полк. Кто-то из солдатиков наткнулся на ящики, показавшийся подозрительными. Вызвали нашу, саперную роту и оказалось, что в ящиках взрывчатка. Нас выселили из ангара и разместили неподалеку в палатках. Рядом с палатками протекал ручей с дном, выложенным бетонными плитками. Все бросились стираться. Венгер попробовал попользовать меня, но я отшвырнул его гимнастику в сторону покорного и безмолвного слуги Кулагина. Он и в этот раз безропотно выстирал все шмотки Венгера. У безупречного слуги Кулагина был единственный недостаток – неумеренный аппетит. Мы с приятелем взяли себе по котелку еды, а Кулагин себе и Венгеру. С бортика котелка Венгера свисала свиная шкура с торчащей щетиной. «Это что за пиз…на», рявкнул Венгер и опрокинул свой котелок. Кулагин свой держал в руках и ел. Венгер изо всех сил долбанул ногой по котелку Кулагина. Содержимое вместе с котелком из рук того вылетело на землю. И вот тут Кулагин схватил автомат. И хоть Венгер был мне ненавистен, но Кулагина надо было спасать. И я успел выбить его автомат. Во время оказавшийся рядом офицер оттащил Венгера.

В какой-то из дней появился инструктор по парашютно-десантной подготовке. Выяснилось, что один из чешских танковых полков не подчинился приказу Дубчика и ушел в горы. Инструктор явился, чтобы в теории научить нас прыгать в гористой местности. Все скисли. Не так страшны были танки, как то, что мы никогда не прыгали в горах. А это значило, что как минимум половина из нас переломается. Подвезли мягкие контейнеры для пушек, а через день дали отбой, с танками разобрались наши ПТУРСы (противотанковые управляемые реактивные снаряды), говорили что ПТУРСы сожгли три танка и полк, оказавшийся в узком ущелье сдался. Наши экстремальные прыжки, миновали. Было чему порадоваться.

Вот пример, доказывающий, что если оружие есть, оно хоть и случайно, но выстрелит. Иду я между палаток, навстречу молоденький врач. Не успел я поднять руку к пилотке, из палатки раздался выстрел. Лейтенант схватился за голову и сел на траву. Из палатки выскочил старшина. Он чистил пистолет и в стволе оказался патрон. Конец истории счастливый. Лейтенант во время выстрела зевнул, и пуля пробила обе щеки, не задев ни одного зуба. Итог был нешуточный. Полк выстроили, и командир вперемежку с матом приказал нас разоружить, чтобы мы без войны не перестреляли друг друга. Случай с лейтенантом был не единственным. Другие были не столь безобидными. Теперь патроны выдавались только боевому охранению и часовым.

Нас отправили в лесополосу километров в десяти от аэродрома. На наше солдатское счастье, на поле лежали брикеты соломы и мы подстелили их в палатках вместо матрацев. Тогда я в первый раз за два месяца, хоть и было нельзя, снял на ночь сапоги. Благости продолжали на нас сыпаться. Приехала полевая баня, и только представьте, с тёплой водой. Пол огромной палатки устали ароматной хвоей. За два месяца мы впервые помылись. Надо отдать должное каптерщику, который каждые два дня менял портянки. Иначе ноги пропали бы.

У нас теперь была масса свободного времени. И мы из газеты «Правда» запускали воздушных змеев. Офицеры к нашей забаве относились снисходительно. Нам выдавали в огромных количествах краковскую полукопченую колбасу, ею отьелся, даже Кулагин. Испорченной колбасой топили полевые кухни. Мы получили за три месяца зарплату и не в рублях, а в сертификатах. Деньги пролежали в наших карманах одни сутки, потому что на следующий день из Германии приехал автолавка со всякой хренотенью: перочинными ножиками, китайскими фонариками, зажигалками, бритвами и съестным. Я купил себе печенье, конфеты, сгущёнку и всякие продукты. Сертификаты как-то даже слишком быстро улетучились.

В нашем почти, что детско-сладостном безделье всё-таки ложка дегтя была. Каждую неделю батарею зачем-то выстраивали в шеренгу, заставляли раздеваться до трусов и устраивали шмон. Комбат Стрюков в этом не принимал участие, но ротные с непонятным азартом шерстили наши карманы, не брезговали залезать в сапоги и трясти портянки. Бывало, что и находили то зажигалку, то авторучку, то несколько крон. Попавшихся, почему-то не наказывали, а вещи исчезали в неизвестном направлении.

Наши рации были допотопными и неэффективными. Куда эффективнее оставалось сарафанное радио. Вот оно и принесло нам в лесополосу печальную новость. В пункте полковой медицинской помощи (ПМП) служил парень, которого угораздило влюбиться в чешку. Более того, угораздило их обоих, любовь делает людей не в меру доверчивыми. Они обратились к командиру полка за разрешением жениться. С порцией солдатского мата он ответил: « Связался сукин сын с контрой», его отправили на губу. Но он не угомонился и написал письмо родителям в Москву, а те наивные и скорее всего интеллигентные люди (ну как же не понять чувства детей) отправили просьбу всё тому же комполка, разрешить их сыну жениться на чешке. Парня отправляли ближайшим рейсом в Каунас. Отсидев десять суток на полковой губе, он вышел и застрелился. Историю рассказали и забыли. Не было ни комментариев, ни сочувствия, ничего, что хотя бы отдаленно напоминало несогласие с начальством и тем более протест.

Последним, но несостоявшимся самострельщиком мог стать Венгер. Мог, но не стал. Вот как было дело. Время шло к осени, и, стало быть, где дембелю. Подходит ко мне после отбоя Венгер. Просит узнать у знакомца писаря из штаба, попадет ли он в первую очередь дембелей. А демобилизовали в два этапа, или как говорили в два эшелона с разницей в месяц. Я узнал, Венгра в списках первоочередников не было. Пришлось его огорчить. И чтобы не наблюдать страданий моего врага, я вышел с сигаретой на улицу. Следом за мной вышел Венгер, постоял подле, а затем мрачно бросив: «Если кто спросит меня, ты меня не видел», и пошёл в поле. Очереди из желавших узнать, где же Венгер, не наблюдалось. А между тем уже смеркалось. У меня закрутилось в голове «Не иначе стреляться, Стрельнет и не найти». Я побежал к Стрюкову. Дальше все произошло быстро. Венгер далеко не ушёл. Наверное, тоже думал, что в темноте могут не найти. Стрюков отнял у него пистолет. Тем дело и закончилась. Ночи становились холодными. Нам привезли тёплые десантные куртки.

Вскоре нас посадили в грузовики и повезли в сторону вокзала. Выгрузили вблизи города на холме, дали огромный брезент и мы под ним заночевали. Проснулись от выстрелов, схватились за автоматы, но патронов уже не было. Откинули брезент, увидели седую от инея траву, а далеко внизу поле, по которому шла охота. Я увидел впервые, как гнали зайцев. Впереди бежали зайцы, за ними неслись собаки, а за собаками шли охотники.

Нас построили и пешим ходом отправили на вокзал. Чехи выделили нам очень комфортные вагоны с мягкими диванами с туалетами в каждом вагоне и широкими сеточными полками для поклажи, на которых можно было выспаться как в гамаке. Я проснулся уже в Польше. По сравнению с Чехословакией, Польша поразила своей бедностью. Бедные, тёмные домишки, покосившийся сараюшки и бедно одетые люди. Они улыбались нам в полуоткрытые окна, махали руками. Мы выбрасывали мужчинам пачки сигарет. На одной станции подошел поляк с полным портфелем водки. Он менял одну бутылку на наши часы. Начавшуюся было оживленную торговлю прекратил наш Стрюков. Он вырвал у поляка портфель и присев на корточки, на наших глазах под охи и ахи, методично расколотил об рельсину одну бутылку за другой.