Выход тигра. Проект «ГиперСибирея»

Гроза.

Звериная тропа, как и надеялся Павел, вывела их к реке. Шум от порожистых перекатов отчетливо слышался за крутым обрывом узкой прибрежной полосы. За ней, насколько хватало глаз, раскинулись холмистые долины. После таежных дебрей, раскрывшиеся перед ним просторы магнитом притягивали взор; а с многочисленных небольших озер слышались крики диких уток и гусей, обеспокоенных наступающей грозой.

Гроза неотвратимо приближалась. Черные налитые тучи медленно надвигались, под собственной тяжестью, низко опустившись над землей, пугая все живое отдаленными громовыми раскатами. Сильные порывы влажного ветра трепали одежду на Павле, и, сопровождаемые встревоженным шумом деревьев, уносились вглубь леса, а высокие раскачивающиеся верхушки вековых сосен мели низкое грязное небо. Какая-то небольшая птица, отчаянно махая крыльями, билась в воздухе, пытаясь спрятаться в лесу, но порывом ветра ее опрокинуло и отбросило в сторону.

Первые крупные капли дождя, будто пробуя силы, стали тяжело падать на траву, и все вокруг как-то разом погрузилось во тьму. Павел отпустил Лешего в лес добывать себе пропитание и огляделся в поисках укрытия. На свое счастье, недалеко он увидел заветную избушку. Это был приземистый, потемневший от времени сруб с единственным маленьким окошком; крыша его была покрыта берестой, а бревенчатые стены подоткнуты мхом. Не успел он дойти до избушки несколько шагов, как окружающие ландшафты осветились голубоватым свечением, вслед за ним, сильнейший удар грома потряс воздух. Мор погрузился в абсолютную тьму, из которой слышался нарастающий шум ливня.

Только Павел заскочил под навес, с разверзшихся небес обрушился поток дождя, подгоняемый ветром; он волнами перекатывался в воздухе, и земля заходила ходуном под его бешеным напором. Все куда-то понеслось с сумасшедшей скоростью, будто пытаясь смыть все живое с лица земли. Шум ливня, ветра, тайги слились в едином реве, заглушаемом лишь могучими громовыми раскатами, эхом перекатывающимися с одного конца неба на другой, грозной колесницей разгневанных богов. Зубчатый лес на мгновенье появлялся в свете молний и тут же исчезал во тьме до следующей вспышки. По траве, смешиваясь с дождевыми волнами, побежали мутные потоки воды, и все пространство, небо и земля, закружились в едином водовороте стихии. Падающий дождь создавал ощущение невесомости и полета. Павлу даже стало казаться, что под навесом избушки он, словно на капитанском мостике шхуны, мчится на полных парусах в неведомые дали, а хлесткие петли дождя били о стены, как упругие волны о борт корабля. Он стоял очарованный неуемным буйством водяной стихии, как – будто осенний дождь для него одного исполнял свой неистовый танец и небесными слезами кропил душу Павла как живой водой.

Встреча с духом атеков.

Гроза постепенно стихала. Ветер, небесный пастух, гнал свое стадо туч дальше на север, где они продолжали, будто разъяренные чудовища, в бессильной злобе изрыгать из своего темного чрева гром и молнии.

Откинув деревянный засов, Павел толкнул небольшую дверку с высоким порогом, она со скрипом подалась, и Павел шагнул в уютный полумрак избушки. Навстречу ему дохнуло спертым запахом соломы и сухих дров, которые аккуратной стопкой лежали у входа. Запалив лучину, он в ее мерцающем свете разглядел простое убранство коморки: двое дощатых полатей у стен, маленький столик у окна, железная печка пряталась в углу, напротив нее поленница дров. На стенах висели старые снасти и ржавые капканы. И над всем витал дух давно непосещаемого жилища. Это было самое подходящее место, чтобы предаться здесь своему одиночеству и грусти, выпивая этот магический коктейль маленькими глотками, словно целебное горькое зелье.

Разлука с Леной терзала его сердце, и лишь силой мысли он поддерживал себя в эти дни. Потеряв любовь, он нашел спасение в раздумьях. Душа его требовала необъятности просторов, и, оставив рюкзак с ружьем на полатях, он вышел из тесной избушки в насквозь промокшую ночь, немым изваянием застыв на крутом берегу, и лишь далекие отсветы молний на мгновенья освещали его одинокую фигуру. Это был его таинственный остров, священный храм, где душа должны была набраться сил и отдохнуть от невыносимости разлук.

Полная луна матовым светом осветила уснувшие долины и клокочущий под обрывом поток переполнившейся речки. Несмотря, что ливень перестал, вода все продолжала прибывать и с рокотом неслась вдоль скалистых берегов, диким зверем билась об утесы, разбрызгивая воду с пеной по камням. На перекатах пучились ревущие буруны, которые кипели и пенились, как в огромном котле. Казалось, все с диким гулом неслось в черную бездну. От бурного потока быстротекущей воды, начинало чудиться, что это уже не река, а сам Павел вместе с берегами стремительно несётся ей навстречу, и от бурлящего водоворота начинала кружиться голова.

Набежавшая рваная пелена облаков снова скрыла луну, и Павел, найдя возвышенную площадку у одинокой замшелой скалы, непонятно откуда взявшийся на ровном месте между кромкой берега и лесом, развел на ней костер из заготовленных в избушке дров. Огонь, поначалу несмело, все более разгорался, но тьма вокруг Павла от этого только сгущалась, обступая его со всех сторон непроницаемой стеной; и лишь изрезанный глубокими морщинами трещин каменный лик скалы, преображаясь от бегающих теней, казалось, изучающе смотрел на него. Павлу стало не по себе от такого соседства, и, подтащив из темноты упавшую сосну, он стал торопливо ломать и бросать в костер ее пожелтевшие ветки. Огонь чуть затух, но, постепенно разгораясь, принялся с жаром пожирать стонущие сырые ветки; а Павел все продолжал безостановочно подкидывать ветки в огонь, пока он с гулом не взвился почти до небес, ревя, как раненый зверь, в порывах ветра кидаясь по сторонам и рассыпая вокруг себя снопы искр.

Завороженный дикой пляской огня, Павел не знал, что находится на прежде священном родовом костровище давно вымершего племени атеков. Но, странным образом, он ощущал себя последним из могикан, и, казалось, со скалы на него смотрели мудрые лики старых вождей, а из темноты, в шуме ветра и тайги, уже слышался барабанный вой и шорох приближающихся шагов. Словно из тьмы веков, к нему летели их таинственные крики и за неясными тенями разворачивались картины далеких времен.

Охваченный неизведанным ранее состоянием магического транса, под барабанный бой, он стал кружить, все больше ускоряясь в самопроизвольно рождающемся в нем диком танце у костра. Постепенно все поплыло вокруг него в упоительном круговороте, как в непрерывном мелькании кадров: проносились давно забытые картины, дорогие образы и лица; словно в час душевных мук все утраченное вновь воскресло в нем.

Он потерялся во времени и с безумной тоской то ли звал кого-то, то ли изливал перед небом печаль, но из его груди, вместо крика, вырывался лишь слабый стон. Ветер безжалостно рвал рубаху на теле, диким зверем завывая над ним, унося сразу прочь все отдельные звуки. И вот он уже сам, как призрак прошлого, продолжал беззвучно кружить у огня. Постепенно бесплотной тенью растворяясь во все поглощающей тьме.

Разверзшаяся черная бездна над Павлом дышала холодом, и необратимо втягивая в себя. Внезапно подхваченный порывом ветра, словно невесомый высохший листок, он, закружившись вместе с искрами костра, вознесся ввысь к блистающему хороводу звезд. Обезумев от счастья, он увидел там образ любимой, который нежным голосом звал его с собой жить в иных мирах, между сказкой и былью, чтобы познать любви божественную суть.

Лена, его добрая фея, опять была рядом; и вся Вселенная распахнулась перед ними, когда на белых крыльях любви они улетали в неизведанные дали слушать космическую музыку звезд. Вместе с таинственной ночью они кружили над миром.

А далеко внизу засыпал их таежный поселок, лениво выдыхая струйки дыма из печных труб и подслеповато щурясь желтыми глазами сонных окон. Лунный свет серебрил верхушки мохнатых сосен и купался в темной глади реки, плавно несущей свои хладные воды среди дремучих северных лесов.

Но вот стих чуть слышный шум движка на дизельной, в поселке разом погасли последние огни и весь окружающий мир погрузился во мрак. Стало сумрачно и пустынно. Только где-то далеко, словно на краю Земли, слабым лучиком светился его одинокий костер.

Хрупкий силуэт любимой прозрачным облачком стал растворяться среди звезд, превращаясь в лишь отсвет далекой звезды. Словно наша, Земная жизнь, была ей так невыносима, что она теперь уже навсегда скрывалась среди звезд. Еще был слышен ее прощальный крик, но, как комета из таинственных миров, она улетела по своей неведомой орбите, словно добрый ангел, погрустив вместе с Павлом перед прощанием. В отчаянии он звал ее назад. Хотел лететь за нею вслед, но скованные холодом разлуки крылья, уже не слушались его. Потеряв свою любовь, он снова стал сухим листком, бессмысленно носимым в ночной тьме холодными втерами.

Притянутый к собственному телу, он увидел внизу свой догорающий костер, а рядом – бледную фигуру самого себя., безжизненно прислоненную к скале. И о Боже! – танцующих у костра людей, похожих на индейцев, в допотопных меховых одеждах. На уступе скалы в неподвижном раздумье сидел их старый вождь, он курил длинную трубку, но из нее не шел дым. В пляшущих отсветах пламени костра возникали из тьмы и вновь исчезали многочисленные фигуры людей, обступивших поляну. Это были те самые аборигены исчезнувшего племени атеков со стариками и детьми, собравшиеся к зажженному огню на их родовом костровище. Их лица были мертвенно бледны и печальны; они давно не встречались и потому стояли, тесно прижавшись друг к другу. Так, далекое прошлое в образе их теней по ошибке вышло в настоящее, притянутые светом своего прежнего духовного огня. Но то был уже не их огонь.

Вскоре костер стал окончательно гаснуть, и все потонуло в непроглядной мгле. Павла тотчас закружило в огромной воронке, и он с немым криком ужаса понесся вниз. После полета любви так больно было падать на землю, что вернувшись в тело, он потерял сознание. В себя его заставил прийти таинственный голос, исходивший из холодного камня голос, оледенивший кровь. Сама скала заговорила с ним:

«Странник, что привело тебя сюда? Что ищешь здесь, в краю далеком?»

«Кто ты, владыка?» – в тихом ужасе отпрянул Павел от скалы.

«Я – великий дух Ямбух, властелин и повелитель этих мест, а также жившего здесь могущественного племени атеков!» – величественно прозвучал ответ, от которого задрожала вся скала, и с нее посыпались на Павла мелкие камешки с кусочками мха.

– Но куда ушло твое племя сейчас, и кто смог заковать тебя в камень?

На этот вопрос из каменного монумента, как из глубины веков, вырвался только тягостный вздох, и затем все окутала звенящая тишина, казалось, кто-то невидимый за поверхностью скалы погрузился в гнетущие раздумья. Наконец, дрогнувший голос ответил Павлу: О, белый человек, на этих священных землях жило большое племя и разговаривало на своем языке со своими богами. Но последние поколения все предали забвенью и приняли чужую веру в обмен на бусы, перестали чтить заветы предков, и забытые боги уже ничем не могли им помочь. Так мое племя покинуло этот мир, бесследно растворившись в темном пространстве времен, а я остался один, навеки заточенный в камень.. боги не прощают забвенья!»

«Неужели совсем никого из твоего народа не осталось на свете?» – изумился Павел. «Бродят еще где-то по миру в забытьи их тела, не помнящие ни своих имен, ни родства, люди-тени без души. Да, у родового костровища собираются на свет случайного огня метущиеся тени умерших, но они уже ничего не могут изменить на своей земле» – на последних словах мелкая дрожь пробежала по камню, как от беззвучного рыданья, и холодная испарина покрыла камень. Голос продолжал звучать все глуше и глуше, словно удаляясь вглубь скалы, а набежавший белесый туман начал скрывать его очертания от Павла. Срывающимся от волнения голосом он поспешил задать свой последний вопрос: «Скажи, великий Ямбух, если любовь есть главное на свете, то почему мое сердце беспрестанно терзают разлуки?»

Внезапно Павел почувствовал вблизи себя холодное дыхание, словно сам Ямбух, выйдя из камня, приобнял его туманными руками и на ухо молвил: «Любовь – это живительный исток всему, но для развития душа должна пройти свой путь по Земным дорогам радостей, испытаний и страданий. Храни святой огонь любви в своей душе и вместе с верой она поможет исполнить свое предназначение на Земле».

Померк последний уголек в костре, выпустив напоследок тонкую струйку дыма, непроницаемая мгла окутала Землю; Павел окончательно погрузился в глубокий сон. Впрочем, для него так и осталось загадкой, что было сном, а что – реальность, но открытую ему истину запомнил навсегда, которая голосом великого духа Ямбуха вещала: «Нельзя предавать свои духовные истоки во имя сиюминутных благ, обездушенным телам они не принесут добра, и будут тогда другие вместо тебя греться у твоего костра». Так, посредством видений, природа открывает людям самые сокровенные тайны Бытия. Но понять их люди могут настолько, насколько позволяет им это сделать их сознание и душа.

Роковой выстрел.

Первые лучи восходящего солнца только озарили верхушки самых высоких сосен, и хмурый лес еще дремал перед рассветом в белесой дымке, наполненный ее мягким свечением. Отяжелевший от сырости воздух прижимался к земле, сгущаясь в низинах до студенистого тумана, и выпадал на траву обильной росой. Седые от измороси мхи и лишайники на камнях жадно пили его прохладную влагу. Во всей суровой дремучести природы уже чувствовалась хрупкая гармония предутреннего рассвета с растворенной в воздухе свежестью хвойного леса и первого звонкого пересвиста проснувшихся птиц.

Зябко поежившись от утренней прохлады, Павел очнулся и, медленно поднимаясь с травы, разминал затекшие ноги и спину. Скала безразлично смотрела на него холодным камнем, а давно потухший костер спрятался под толстым слоем пепла. С наслаждением потянувшись и вздохнув полной грудью, он направился в избушку, где, скинув с себя пропахшую таежными тропами и кострами одежду, затопил печку. Дрова в пропитанном сыростью воздухе разгорались плохо, и, вскоре густой едкий дым заполнил все небольшое пространство избушки. Захватив с собой походный алюминиевый чайник, Павел открыл настежь дверь и вышел на высокий обрывистый берег реки. Перед его взором предстали обширные долины, укутанные пуховыми туманами, которые плавно колыхались под ветрами и напоминали упавшие на землю облака. По крутому глинистому берегу он спустился вниз, к самой реке. Полная от дождя, она глухо шумела на перекрестках, и влажная пыль от нее оседала на прибрежных камнях.

Умывшись в ее студеной воде и окончательно озябнув, Павел наполнил чайник и поспешил назад в избушку. Тяга уже наладилась в протопленной печке, и весь дым с легким воем устремился в трубу. Поставив кипятить чайник на раскаленную плиту, он почувствовал зверский аппетит и принялся доставать из рюкзака свои немудреные запасы еды: чай, сахар, крупу, сушеное мясо и лепешки, но по вкусу в тайге даже чай с лепешками были не те, что дома.

Наскоро перекусив, Павел с кружкой горячего чая вышел на порог и, прислонившись плечом к дверному косяку, в приятной истоме наблюдал, как на востоке разгоралась заря. Все обозримые пространства и дали были залиты ее нежно-розовым светом. С восходом солнца тончайшие переливы света становились все более яркими, и неожиданно от земли к небу вспыхнула многоцветная радуга, словно лестница богов, своим сияющим мостом соединив земной и небесные миры. На мокрых лугах в солнечных лучах таял последний прозрачный туман, и по мере того, как оголялись земные ландшафты, лиловая пелена облаков на небе все более сгущалась, поглотив, в конце концов, восходящее солнце, и живописный радужный мостик тут же растаял, словно мираж.

Полностью поглощенный чудесными превращениями в природе, Павел продолжал неподвижно стоять в дверях, как истукан, с остывшей и напрочь забытой кружкой чая в руке, словно в ожидании продолжения этого сказочного действа неземной красоты. Но вместо этого он увидел, как вдалеке за речкой, из низины на склон холма выходит странный человек. Он с трудом взбирался на пологий холм, тяжело опираясь на сучковатую палку; было видно, что каждый шаг давался ему с усилием, потому время от времени, он останавливался передохнуть и при этом настороженно озирался по сторонам, словно опасаясь чего-то. Самое недоуменное впечатление оставлял его внешний вид: старая потрепанная одежда без пуговиц, подвязанная у пояса веревкой, тощий рюкзак за спиной и длинные нечесаные космы волос, спутанные воедино с седой бородой – делали его поразительно похожим на средневекового отшельника или скитальца. Достав из рюкзака бинокль, Павел направил его на пришельца и с изумлением узнал в нем Николая Ивановича, неожиданно пропавшего из поселка еще ранней весной, впрочем, как неожиданно он и появился в нем до исчезновения. Свой приезд в таежный поселок старик объяснил желанием побывать напоследок в местах, по которым он, еще, будучи пацаном, проходил в составе геологической экспедиции.

То были дела давно минувших лет, когда при загадочных обстоятельствах погибла вся их небольшая экспедиция, в живых остался только он один. Николай Иванович оказался на удивление компанейским дедом, знавших множество разных шуток-прибауток на все случаи жизни, и быстро стал желанным гостем любой компании. С Павлом они, к тому же, оказались земляками, жившими прежде в часе езды друг от друга, что еще больше сблизило их между собой. Уже тога Павла не покидало ощущение, что за внешней общительностью Николая Ивановича кроется какая-то тщательно скрываемая тайна, которая помимо воли иной раз явственно читалась в его небольших выцветших глазах, то в виде обреченной решимости на что-то, то запредельной тоски.

Его внезапный скрытный уход под покровом ночи их поселка только усилил эту догадку. Потому их новая неожиданная встреча в окрестностях гиперсибирии была явно неспроста. Но не это сейчас в первую очередь волновало Павла, нужно было спешить на помощь старику. Быстро накинув на себя ветровку, он выбежал из дома, еще не подозревая, что ждет его впереди, и какие тайны откроются ему. Смерть с этих пор будет рядом с ним стоять, неотступная, как тень.

Впрочем, к этому Павлу было не привыкать, такова, видно, выпала участь: постоянно играть с судьбой в русскую рулетку. Да и куда ему было деться?! Он ведь русский офицер, хот и бывший.

Неожиданный выстрел разорвал тишину, подняв в небо стаю испуганных птиц. Николай Иванович, неловко взмахнув руками, пал на склон холма и неподвижно затих. Будто еще пытаясь предотвратить неповторимое, Павел в отчаянии закричал в сторону, откуда только что раздался выстрел, но тут же вторая пуля разъяренной пчелой прожужжала у него над самой головой и со свистом впилась в бревенчатую стену избушки, выбив из нее облачко трухлявой пыли.

Осознав, наконец, что это не бред, а какой-то негодяй действительно стреляет из рощи по людям, Павел, пригнувшись, заскочил в избушку, быстро надел полный патронташ, сунул за пояс большой охотничий нож, и, схватив висевший на стене карабин, выбежал из избушки в лес, рассчитывая перехватить злодея. Он не жаждал крови, но ситуация не оставляла ему иного выбора, кроме войны.

Павлу была привычна обстановка боя, но если стрелявший – местный охотник, привыкший бить соболя в глаз (чтобы не попортить шкурку) и с детства знающий тайгу, то их шансы уравнивались. Многое будет решать кто из них первым успеет выстрелить. Павел надеялся подобраться к противнику ближе и сойтись с ним в рукопашной схватке, в чем ему не было равных и что не раз уже выручало его в самых жестоких боях. Жуткая картина, когда приходится глядя в глаза противнику, вспарывать чужое брюхо ножом.

В это время противник, не желая оставлять в живых опасного свидетеля, сам уже спешил ему навстречу. Павел это предвидел, и потому передвигался короткими перебежками от укрытия к укрытию, стараясь слиться с тайгой. Благополучно преодолев поросший деревьями холм, он угодил в размытый дождями, глубокий овраг. В нем сильно отдавало грибной сыростью, и противно чавкала под ногами размокшая почва, предательским эхом разносясь по тайге. Это не могло не привлечь внимания незримого противника, и, как только Павел выбрался наверх, ему навстречу сквозь густые заросли кустарников понесся непонятный шум. Отпрыгивая в сторону за первую попавшуюся корягу, он успел на ходу вскинуть ружье – и замер в напряженном ожидании.

В тот же миг, ломая ветви кустов и отчаянно хлопая по воздуху крыльями, на открытое место, от кого-то спасаясь, вылетел тетерев. Вдруг наперерез ему серой тенью метнулся сокол, и, налету схватив трепещущую жертву, тяжело скрылся с ней в лесу. И лишь небольшая кучка перьев, как покинувшая тело душа, осталась сиротливо кружить на ветру. Природа словно предвещала Павлу трагическую развязку; оставалось лишь неясно, кто из них вскоре станет охотником, а кто жертвой.

На возвышенности он увидел одиноко стоящую реликтовую сосну с упавшей на нее старой высохшей елью, бурая хвоя которой выделялась на темном фоне тайги. Забравшись под этот естественный шалаш, Павел обнаружил, что дальше лес уходит резко вниз, погружаясь в укутанную туманом падь. Обзор с косогора был хороший, потому, заняв удобную позицию для стрельбы, он весь превратился во внимание, намереваясь именно здесь встретить своего смертного врага. Потекли томительные минуты ожидания.

Чуть слышно внизу вспорхнула невидимая птичка – и все чувства разом обострились до предела, он пытался усилием воли, будто неким третьим глазом, проникнуть сквозь пелену тумана. Наконец, из туманной мглы бесшумно, словно призрак появился смутный силуэт, по мере приближения все более проявляясь. Незнакомец крался вдоль пади, озираясь по сторонам и держа наготове ружье. Павел выдержал паузу, подпуская его ближе, неспешно прицелился и…выстрелил у него над головой, окриком приказывая бросить оружие.

Вместо этого, человек-призрак неожиданно исчез на ровном месте, бесследно растворившись в тумане как фантом. «Что за чертовщина?» – думал Павел, изумленно вглядываясь в пустое место, где только что стоял неприятель, его исчезновение было так непостижимо, что в пору было протирать глаза или креститься. Не веря в чудеса, Павел подивился удивительной способности противника к выживанию в тайге и стал, скрываясь за гребнем косогора, обходить заколдованное место с другой стороны. Когда он, наконец, осторожно выглянул из под мохнатой ветки ели, поразительная тайна открылась ему. Темный силуэт незнакомца неподвижно лежал внизу перед ним, затаившись под покрытой мхом и вросшей в землю старой валежиной, которая совершенно терялась из виду в густых мхах лощины.

Поймав противника на мушку, а себя на мысли, что все-таки не хочет расстреливать его как в тире, Павел, после некоторых раздумий, в последний раз предложил ему сдаться. Но тот в ответ открыл в его сторону такую отчаянную стрельбу, что Павлу пришлось спешно менять укрытие, когда неприятельские пули подняли прямо перед ним фонтанчики земляных «брызг» и сбили ветку над самой головой. Стрелять противник явно умел.

Краем глаза он успел лишь заметить, как серая тень из леса молнией метнулась к валежине и оттуда тотчас раздался короткий душераздирающий вопль, после чего в звенящей тишине прозвучал жуткий волчий вой, от которого стыла в жилах кровь, и казалось, зашевелились даже волосики окружающих мхов. Вой гулким эхом носился по лесу, многократно отражаясь от деревьев и холмов, будто повсюду были волчьи стаи, и в голову закрадывалась одна спасительная мысль – забраться повыше на дерево.

Не понимая еще что произошло, Павел с опаской выглянул из-за бугра и то, что он увидел, потрясло его до глубины души – над поверженным врагом стоял серой глыбой Леший с окровавленной пастью. Услышав выстрелы, он пришел на помощь хозяину в самый трудный момент и без раздумий бросился на вооруженного бандита. Это был первый задавленный им человек, и глаза Лешего горели нехорошим диким блеском.

Перед спустившимся вниз Павлом предстала жуткая картина… За валежиной, во мху, лицом вниз лежал парень с перекушенной шеей. Нагнувшись над беднягой, Павел повернул его голову к себе и тут же отпрянул… Застывшие в ужасе глаза, смотрели прямо на него.

Погибшим оказался Гришка – Горелый, получивший свое прозвище за то, что однажды обгорел, заснув пьяным у костра. Он был пришлым в их поселке, и по слухам являлся осведомителем банды Гарри – Бешенного из соседнего городка, которая занималась грабежом возвращавшихся домой через их городок сезонников с лесоповала и загулявших промысловиков. Но почему он оказался здесь, и что заставило стрелять его в безобидного старика – осталось для Павла загадкой.

Зато вспомнилось предупреждение старейшин, что эта таинственная территория имеет свое особое предназначение – земного чистилища человеческих душ. Поэтому, кто приходит сюда со злыми намерениями – неизменно находят здесь свою погибель; и лишь только тот, кто обретает с ней духовное единство, получает в награду новую жизнь и судьбу. Как птица Феникс, каждый раз возрождаясь из пепла, обретает в муках перерождений свою истинную веру и предназначенье.

До сих пор мало находилось смельчаков сыграть с судьбой в русскую рулетку и потому исполинские просторы Гиперсибиреи до сих пор оставались девственно безлюдными, словно высшие силы хранили от посторонних свои священные долины. И ясно слышалось в шуме ее могучих вековых лесов: «Не следует лезть сюда чужаку со своим уставом. Найдет он здесь свою погибель».

Трагическая участь погибшей здесь в поисках золота экспедиции, лишь подтверждала могущество этого предупреждения. Боги не любят шутить.

Павел уже чувствовал, как неведомая бездна, помимо воли, начинала втягивать его в себя цепью роковых событий, то ли изучая, то ли безвозвратно поглощая.

В тревожной задумчивости оглядел он пустынную падь вокруг себя и обнаружил, что находится на так называемом, «лесном кладбище», где все деревья давно уже лежат в земле, укутанные толстыми покровами мхов; и казалось, что их заросшие останки, словно забытые надгробья, выступают из под земли. Чем-то гнетущим и безысходным веяло над этим гиблым местом, будто это не туманы, а воплощенная печаль сизым облаком витала над ним.

Взвалив на себя остывающий труп бандита, Павел потащил его на косогор, попутно выбирая подходящее место для могилы. Он сбросил Горелого в ложбинку у сосны и закидал сверху хвойными ветками. Почему-то он не испытывал особой радости от победы, разве только от того, что это не он лежит сейчас там под кучей веток.

Тайга на этот раз оставила ему жизнь; но бандиты скоро обнаружат пропажу своего засланного агента и выйдут на Павла, так как в небольшом поселке знали, что только он пошел сюда. Поэтому впереди предстояли крутые разборки, ведь Гарри – Бешенный – опасный тип, не чета горелому, да и всем остальным. Говорят даже, что свой длинный шрам на щеке он получил, когда в жестокой схватке один положил пятерых. «Что ж, – подумал Павел, – тем интересней будет наша битва». А пока ему нужно было спешить к Николаю Ивановичу, который, может быть, остался жив. Лешего Павел оставил у трупа бандита, охранять его от зверей и тот с косогора с тоской смотрел ему во след.

Обратный путь занял совсем немного времени, ноги будто сами несли его прочь от зловещего места. Когда Павел вышел из леса, одинокая высокая сосна, росшая на холме, где подстрелили Николая Ивановича, служила ему хорошим ориентиром среди множества других холмов, волнами разбросанных по всей долине. К своему удивлению, он не обнаружил на нем старика. Павел пытался звать, но вокруг стояла лишь безмолвная тишина. Ветер, жалобно подвывая в вышине сосны, уносил все звуки прочь.

Не зная, что еще предпринять, Павел в раздумье опустился на траву; и только тут до него из под земли, словно из преисподней, чуть слышно донесся слабый стон. Не веря своим ушам, Павел пошел на звук слышимого им голоса к самому краю холма. Дальше был крутой обрыв: но, кроме свисающих с его отвесного склона длинных корневищ, там больше ничего не было видно. И только спустившись вниз, Павел обнаружил в нем обширное волчье логово, в котором в беспамятстве бредил Николай Иванович.

Павел осторожно вытащил его на мягкую траву, перевязал сквозную рану на груди; с горечью понимая, что с такой раной старик долго не протянет, он хотел смягчить его предсмертные страдания. Он вспомнил оставленного далеко отсюда своего отца, и сердце его обливалось кровью от вины и тревоги. Постепенно старику стало лучше, и он приоткрыл глаза, но взгляд его являл сплошную муку. Было ясно, что недалек уже конец. Тем более было странно видеть, что как только он узнал Павла, в его глазах проснулась непонятная надежда и даже слабая улыбка, больше похожая на гримасу боли, тронула его изможденное лицо.

Разжав сухие губы, он с хриплым присвистом, чуть слышно произнес: «Паша, хорошо, что ты пришел, я тебя ждал…» Николай Иванович почти на полуслове прервал свою речь, то ли собираясь с силами или мыслями, но когда Павел хотел вступить в разговор, он его мягко остановил, положив свою дрожащую немощную руку на его: «Паша, выслушай меня сперва внимательно, сынок; у меня осталось уже мало времени, боюсь, не успею».

Собравшись с духом, Николай Иванович стал медленно говорить тихим, но достаточно ясным голосом, оставляя длинные паузы между фразами для дыхания. Захваченный его невероятным рассказом, Павел больше его не перебивал, представляя, как все это было на самом деле.

«После войны, я, еще будучи молодым геологом, в составе экспедиции был направлен в эти края для поиска полезных ископаемых. Среди нас были опытные геологи, и все было хорошо, пока мы не приступили к обследованию предгорного участка тайги. Все наши неприятности начались с того, как с нами туда наотрез отказались идти местные проводники, после этого с нами стали происходить и вовсе необъяснимые вещи, поэтому измотанные бесконечным кружением по буреломам и топям, зачастую на одном и том же месте, мы приняли решение возвращаться назад. Но прежде хотели разделаться с неведомым зверем, который преследовал нас все это время, не давал спать и нагоняя ужас по ночам, что выматывало еще больше, чем дневное бесполезное блуждание по тайге.

Ночами вокруг нашего лагеря стали происходить жуткие вещи, будто в зарослях кто-то тяжело ходил, то удаляясь, то подходя вплотную к палаткам, наблюдал за нами из темноты, выдавая себя потрескиванием сучьев и хриплым дыханием. От напряженного вслушивания и вглядывания во тьму в ушах рождался непонятный шум, а воспаленным глазам всюду мерещились пугающие тени. К полуночи, словно по чьей-то команде, к нашему лагерю слеталось множество филинов и сов. Среди деревьев слышалось их мягкое порхание, сопровождаемое устрашающим уханьем, как – будто они пытались запугать нас или от чего-то предостеречь.