Хамелеоны. Детективы в стиле ретро

Часть 5

Кабинет заместителя начальника УМГБ.

Полковник Азаров, курирующий службу ОБХСС, нервно вышагивал по кабинету, когда стали собираться вызванные им руководители отделов и некоторые оперативники. Он всегда нервничал, когда видел, что интересы службы и интересы парторганов коренным образом расходятся. Видеть-то он видел, но говорить об этом вслух не смел: партийная дисциплинированность не позволяла. Плюс некоторые обязательства. Он до этого работал инструктором отдела административных органов Свердловского обкома КПСС. А в сорок девятом его пригласил к себе первый секретарь Андрианов и сказал, что партия его направляет на укрепление кадров в УМГБ (его предшественник был арестован как враг народа и пособник империализма, осужден по 58-й на пятнадцать лет лагерей), что партия рассчитывает на его стойкость в отстаивании интересов партии. Что было делать? Как говорится, взять «под козырек». Ему сразу на плечи – три больших звездочки и должность заместителя Чернышева. Повезло мужику. Другие, чтобы достичь подобного, служат десятки лет. А тут… Раз, два – и в дамках! А это значит, что оказанное высокое доверие ему надлежит оправдывать каждодневной службой. И он старался. Но иногда оказывался в тупике.

Вызванные сотрудники управления входили по одному и рассаживались за столами, образовавшими букву «Т». Мрачно оглядев всех присутствующих, он прошел на свое место. Подчиненные, заметив его дурное расположение духа, притихли.

– Я собрал вас, товарищи, чтобы заслушать информацию, обсудить ее и сообща, коллегиально принять решение. Но прежде должен высказать одно замечание: все мы работаем в УМГБ области, а не в каком-нибудь отделении милиции, а посему не пристало подменять собой низовые звенья. Оперативник отделения милиции, если мы так будем действовать дальше, может остаться без работы. Вы понимаете, о чем я?

Все поняли цель и смысл замечания, поэтому промолчали.

– Ваше молчание, товарищи, воспринимаю как согласие. Тогда – перейдем к существу вопроса. Подполковник, что у тебя за дело, связанное с магазином «Светлана»? Прошу – коротко и ясно!

Малышев встал и начал докладывать:

– Наш отдел располагает информацией, что в названном вами, товарищ полковник, магазине имел место факт хищения социалистической собственности, причем в особо крупном размере. По оперативным данным, сумма хищения может превысить (в нынешнем исчислении цен) сто тысяч рублей. Вчера была задержана гражданка Симонова, торговавшая краденым на барахолке…

– Допросили?.. Кто?

– Следователь Александрович…

– Лейтенант, что скажешь?

Александрович также встал.

– Подозреваемая Симонова дала признательные показания…

– Что собираешься делать?

– Думаю возбудить в отношении Симоновой уголовное дело по факту торговли краденым.

– А ты уверен, лейтенант, что докажешь вину? Она знала, что продает краденое?

– Определенно, товарищ полковник, не знала, но могла догадываться.

– Это – не аргумент. Суд не примет ваши или ее догадки. Предположения не могут быть положены в основу обвинительного заключения, – Азаров встал и вновь зашагал по кабинету. – Видите, какими мы с вами пустяками занимаемся? Какая-то базарная торговка… Почему не передали в третье отделение? Вам нечем заняться? По работе соскучились?

Малышев знал, что на эти вопросы отвечать ему.

– Понимаете, товарищ полковник, информация получена нами…

– И что? Получили – передайте. Пусть занимаются там.

– Товарищ полковник, они, там не справятся и дело завалят. Директор…

– Вот именно – директор… Почему твоя голова должна болеть, справятся или не справятся?

Малышева решил поддержать Кадочников.

– Разрешите?

– Тебе-то что не сидится, майор?

– Вы сами сказали, товарищ полковник, что собрали нас, чтобы выслушать, обсудить и принять правильное решение.

– Да, я так сказал… Что из того?

– Значит, я также вправе высказать свое мнение…

– Высказывай. Кто-то тебе мешает?

– Товарищ полковник, вы прекрасно понимаете, что речь идет о престижном, далеко не рядовом магазине. Директор – уважаемый человек. В прошлом году мы подступались уже, но…

– Короче! – прервал его Азаров.

– Мое мнение: а) необходимо произвести обыск на квартире Соловейчика; б) производство по делу ни при каких условиях не передавать в третье отделение, если мы не хотим сами, своими руками погубить и дать возможность виновным вновь уйти от ответственности.

– Майор, на что намекаешь?

– Ни на что.

– Заруби себе на носу, майор: здесь – не фронт, нет ни немцев, ни брустверов, ни амбразур. Брось свои армейские замашки, ясно?

– Я сказал, что думаю…

– Садись, майор. С тобой все ясно. Есть еще те, кто также думают?

Ответил Малышев:

– Здесь все так думают.

– Но замечу: кроме меня, – уточнил полковник Азаров.

– Очень жаль.

– Не надо меня жалеть, подполковник, понял?

– Так точно, понял.

– Ты… что себе позволяешь?! – вскипел Азаров. – Да я… – он вовремя остановил себя, подавил раздражение, попытался успокоиться. Он вернулся на свое место и сел. – Извини… Погорячился… Если так… если все так считают, то я не против. Но имейте в виду: санкцию у прокурора на обыск вам трудно будет добыть.

Малышев заметил:

– Трудно, понимаем. Но мы рассчитываем на вас, товарищ полковник.

– Ну, вы даете!

– Знаем, что у вас, товарищ полковник, очень хорошие отношения с прокурором…

– Вы?.. Хотите, чтобы я?..

– Так точно, товарищ полковник.

– А, ладно, – Азаров хлопнул ладонью по столешнице, – двум смертям не бывать, а одной – не миновать. Добуду я вам санкцию. Только прошу: поделикатнее, поосторожнее. Не забывайте, что дело имеете с зубастой акулой. Не мне вам говорить, что директор «Светланы», узнав, что вы копаете под его людей, такое устроит, что небо с овчинку покажется.

– Рискнем, товарищ полковник.

– Смотрите… смотрите… Рискуете вы… Не забывайте, что о возможных проблемах я вас всех предупредил.

Часть 6

Из воспоминаний полковника милиции Плотника:

«Санкцию на обыск (по слухам) выбил сам Азаров. В оперативную группу по производству обыска на квартире заместителя директора магазина „Светлана“ Соловейчика (кроме меня) вошли: следователь Александрович, оперуполномоченный уголовного розыска Еременко, майор Кадочников (по его желанию), а возглавил группу сам Малышев. Я испытывал удовольствие, что и мне (наконец-то!) предстоит участвовать в чем-то очень ответственном и, судя по всему, очень важном. С гордостью ждал своего часа. Старшие мои товарищи, конечно, ничего такого уж важного в предстоящем обыске не усматривали. Обычное дело. Но это для них! А для меня… Забегая вперед, скажу, что впоследствии и эти зубры станут растерянно качать головами, вспоминая этот обыск».

Магазин «Светлана». Крохотный кабинетик-закуток.

– Доброе утро, Яков Яковлевич!

Соловейчик оторвал взгляд от документов, лежавших грудой перед ним, увидев вошедшую Прошкину, в ответ на приветствие кивнул и вновь уткнулся в бумаги.

Прошкина, таинственно оглядевшись вокруг, полушепотом сказала:

– Мне что-то тревожно, Яков Яковлевич.

– Что случилось, милейшая Алла Демидовна? – не отрываясь от документов, спросил Соловейчик женщину.

Прошкина убрала со стула лежавшие какие-то книжки и присела. Она смотрела на Соловейчика и не могла надивиться его самообладанию. Ей казалось, что ничто его не сможет вывести из равновесия. Они знакомы (и довольно-таки близко) с сорок второго. И с того времени она не помнит, чтобы он когда-то повысил голос – на нее или на кого-то еще.

– Ты, как гляжу, спишь спокойно?

– Почему бы и нет? Не вижу причин… И тебе рекомендую.

– Вечером должна была зайти Симонова. За очередной партией. Не объявилась. Пошла к ней. Ее и дома не оказалось. Домашние сказали, что она странным образом задерживается: обычно, мол, с барахолки она возвращается в пятом часу. Посидела немного – не дождалась. Сегодняшним утром поехала на барахолку… Тебе не интересно, что там узнала?

– Нет. Что может быть интересного на барахолке? – Соловейчик отодвинул от себя в сторону бумаги и откинулся на спинку стула. – Милейшая Алла Демидовна, вот что я тебе скажу: волноваться надо было раньше. Теперь же – все во власти Всевышнего, а он, ты хорошо знаешь, где находится…

Прошкина нагнулась к нему и прошептала:

– Но… вот-вот нагрянут.

– С чего ты взяла? Спокойствие, милейшая, спокойствие. Что ты вздрагиваешь от каждого шороха? Не кисейная, кажется, барышня.

– На барахолке мне сказали, что вчера торговку, которая рядом с ними торговала, то есть Симонову, замели.

Произнеся столь важное, как ей казалось, сообщение, она стала ждать его реакции. Реакции – никакой! Лишь после минутной паузы Соловейчик заметил:

– Фи! Какие словечки! – презрительно произнес он по-прежнему ровным голосом. – И откуда ты набралась жаргона?

– Сам знаешь…

– Да… Ее не отпустили? – равнодушно поинтересовался Соловейчик.

– Не знаю.

– Надо будет узнать… Не хотелось бы, чтоб из-за нас пострадала.

– Пожалел…

– Вот еще что: когда придут, ты должна лишь каяться, понятно, милейшая? Каяться, бить себя в грудь и больше ничего. Что же касается торговки, то станешь говорить, что она не знала и не могла знать, что поставляемый ей товар на реализацию краденый. Ее надо вывести из-под удара.

– Какой жалостливый…

– Оставь этот тон, милейшая. Мы так должны действовать не только ради нее, но и ради нас. Она нам еще пригодится: русский человек на добро всегда платит добром, ясно?

– Трудно тебя понять… Чего ты хочешь?

– Не задавай лишних вопросов. Я тебе еще раз говорю: на следствии веди себя так, как условились. Все, что касается кражи соцсобственности, – рассказывай все, до запятой. На все другие вопросы следователя – старайся молчать или говорить что-либо несущественное. Впрочем, я не думаю, что при таком нашем примерном поведении у следователя появятся лишние вопросы. У него задача одна: поскорее закончить следствие и дело спихнуть в суд. Чем скорее он это сделает (с нашей помощью), тем для него лучше. Так что он нам будет еще благодарен. Да и в суде пригодится. Раскаяние в содеянном и содействие следствию – существенно смягчающие вину обстоятельства.

– Боязно все равно.

– Для тебя – вообще ничего страшного не предвидится. Я буду брать всю вину на себя. Самое большее – за соучастие получишь пару лет. Пока суд да дело – срок-то и пройдет.

– А с тобой… что?

– Ну, мне светит побольше. Но и я рассчитываю на снисхождение. Как-никак, а участник войны… Еще раз прошу: возьми себя в руки. Ты знала, на что идешь. Сейчас поздно думать о последствиях. Смягчить их – это единственное, что мы можем… Не замыкайся на настоящем… Смело гляди в будущее. А там…

Прошкина скептически посмотрела на него и заметила:

– Там – тоже может повернуться по-всякому.

– Милейшая, Алла Демидовна, избавляйся от пессимизма. С ним трудно жить.

Дом на Набережной.

В половине восьмого вечера в дверь квартиры №17 постучали. Соловейчик, занимавший дальнюю, угловую комнату, слышал, но не пошел открывать. Вышла соседка. Он слышал, как она прошлепала к двери и спросила: «Кто там?» В ответ мужской голос сказал: «Откройте, милиция!»

Он слышал, как звякнула защелка, заскрипела отворяющаяся дверь и голоса.

Соседка:

– Что случилось?

Тот же мужской голос:

– Здесь проживает гражданин Соловейчик?

Соседка:

– Да, вон в той комнате.

Мужской голос:

– Он дома?

Соседка:

– Да… А что случилось?

Мужской голос:

– Разрешите пройти к нему?

Соловейчик, заслышав тяжелые шаги, пошел навстречу. Они встретились в коридоре. Соседка по-прежнему стояла у дверей, испуганно глядя на пришедших.

– В чем дело, товарищи?

– Вы Соловейчик? – спросил подполковник Малышев.

– Да, я Соловейчик – к вашим услугам. В чем дело? Кто вы? Я вас не знаю, не имел чести быть знакомым.

– Вы ошибаетесь… Год назад мы уже встречались.

Соловейчик, присмотревшись к подполковнику, сказал:

– А ведь верно: вы – начальник ОБХСС… мы встречались на работе… однажды… Извините, что сразу не признал. Что же вас в столь поздний час привело ко мне?.. Впрочем… Что мы здесь стоим? Проходите, пожалуйста, ко мне.

Соловейчик пошел вперед, за ним – все остальные. Войдя в комнату – опрятную и уютную – Соловейчик, показав на стулья, пригласил:

– Присаживайтесь, товарищи.

Трое присели, а двое – сержант и высоченный старшина – остались стоять в дверях.

– Гражданин Соловейчик…

– Ну, зачем же столь официально? – упрекнул Соловейчик. – Я вам товарищ…

Малышев оставил упрек без внимания.

– Гражданин Соловейчик, мы намерены произвести обыск у вас…

– Простите, что вы сказали? Обыск?! С какой стати? Это какое-то недоразумение!.. А… санкция прокурора у вас имеется?

– Разумеется, – Малышев протянул ему листок с машинописным текстом и печатью. – Ознакомьтесь.

Соловейчик, прочитав, удивленно сказал:

– Не понимаю, но не смею препятствовать… Что же вы намерены искать?

Малышев не ответил на вопрос. Он обернулся к стоящим в дверях милиционерам.

– Старшина, позаботьтесь насчет понятых.

Старшина вышел, но через минуту появился вновь, а следом за ним вошли в комнату соседи Соловейчика – Нина Васильевна и Игорь Юрьевич Курдюковы.

– Вы, товарищи, привлекаетесь в качестве понятых, – обратился к ним Малышев. – У вас нет возражений?

Соседи отрицательно покачали головами. А Соловейчик сказал:

– Может, представите всех пришедших с вами, товарищ подполковник?

– С удовольствием. Майор Кадочников, заместитель начальника УгРо, старшина Плотник и сержант Еременко, оперуполномоченные УгРо, лейтенант Александрович, следователь ОБХСС, я же – подполковник Малышев, начальник ОБХСС. С понятыми, как понимаю, вы знакомы.

– Спасибо.

– Что ж, тогда – приступайте.

К обыску приступили Плотник и Еременко. Следователь разложил на столе бумаги, приготовившись писать. Кадочников и Малышев продолжали сидеть, внимательно следя с двух сторон за поведением Соловейчика, пытаясь увидеть на его лице беспокойство. Но тот сидел на стуле возле единственного окна и совершенно спокойно листал красочный журнал «Советская женщина», не обращая никакого внимания на все происходящее в комнате. Минут через десять после начала обыска он отложил в сторону журнал и спросил:

– Скажите, что вы намерены найти? Скажите. Может, я сумею вам помочь?

Ответил Малышев:

– Ищем то, что надо. Спасибо за желание помочь, но… Думаю, ребята со своей задачей справятся.

– Ну… ладно. Хозяин – барин, – Соловейчик вновь взял в руки журнал.

Тем временем Плотник и Еременко, тщательно осмотрев содержимое старенького и простенького платяного шкафа, деревянного сундука, окованного цветными жестяными полосками, отодвинули и заглянули за громоздкий и продавленный диван. Пока – ничего.

– Вы могли бы сберечь время, – опять заметил Соловейчик.

– Ничего, мы не спешим. Вы сами знаете: солдат спит – служба идет, – усмехнувшись, заметил Малышев.

Соловейчик также усмехнулся.

– Да, но вам, судя по всему не до сна.

– Согласен с вами. Но мы свое возьмем, – на лице Малышев опять появилась улыбка. – Какие наши годы?

Он улыбался, но внутри-то кошки скреблись. Его беспокоило абсолютное спокойствие хозяина комнаты. «Неужели, – думал он, – уже ничего? Успел избавиться от краденого? Позорище, если опоздали».

Старшина Плотник, тем временем, начал простукивать пол, пытаясь обнаружить под половицами пустоту – тайник. Ничего! Он с минуту постоял, озираясь по сторонам. Потом подошел к Еременко, что-то тому шепнул. Они вновь подошли к платяному шкафу. Встали по обе его стороны и стали отодвигать от стены, пытаясь заглянуть туда. Отодвинув, за шкафом что-то тяжело зашуршало и упало вниз, на пол. Старшина отодвинул со своей стороны побольше, залез туда обеими руками и вытащил большой бумажный сверток, перевязанный бельевой веревкой. Повертев его в руках, подошел к столу и положил перед следователем.

Следователь Александрович, показав рукой на сверток, спросил:

– Что здесь, гражданин Соловейчик?

– Здесь? Ну… ткань… на костюм…

– Понятые, прошу подойти поближе, – следователь на глазах всех присутствующих стал разворачивать сверток.

Там действительно была ткань.

– А я что вам сказал? – заметил со своего места Соловейчик, по-прежнему оставаясь спокойным.

– Да, но… не многовато ли для одного костюма?

– Сколько есть.

Следователь вновь спросил:

– Откуда у вас эта ткань?

– Купил, естественно.

– Где?

– В своем магазине. Из нового поступления.

– Господи, – Нина Васильевна, соседка, всплеснула руками, – Яков Яковлевич, откуда у вас такая уйма денег!

Он не ответил. Однако следователь не оставил без внимания слова одной из понятых.

– В самом деле, откуда?

– Разрешите не отвечать на этот вопрос.

– Почему? Ведь отвечать все равно придется – не сейчас, так потом.

– Потом видно будет, – равнодушно заметил Соловейчик.

Ни Малышев, ни Кадочников ничего не могли понять. У того и у другого в голове застрял один и тот же вопрос: почему он так спокойно реагирует на все происходящее? Невольно начала сквозить мысль, что у него не все в порядке с головой. Следователь черканул на клочке бумаги несколько слов и передал Малышеву. Тот прочитал: «У него – помешательство. Надо будет направить на обследование к психиатру». Малышев согласно кивнул. Но процедуру обыска надо было заканчивать.

Следователь спросил:

– По имеющимся у нас сведениям, эта ткань была похищена в магазине «Светлана». Что вы на это скажете, гражданин Соловейчик?

Соловейчик, недовольно сдвинув к переносице брови, угрюмо сказал:

– Ну, что я на это могу сказать, гражданин следователь, что?!

– Вам виднее, что сказать.

Все присутствующие с удовлетворением отметили, что и он, подозреваемый, обладает эмоциями.

Соловейчик встал. Но Малышев его остановил.

– Нет уж, вы сидите.

Он сел назад.

– Ответьте на вопрос: вы похитили ткань – да или нет?

Соловейчик развел руками.

– Кто-то предал меня… увы… Никому доверять нельзя. Никому! Ну, что за народ, а? Не народ, а кобылка.

– Как понимать ваши слова? Как признание в содеянном?

Следователь ждал, а Соловейчик не спешил с ответом. Он, понурившись, сидел и теребил пальцами бахрому скатерти. После непродолжительной паузы он поднял глаза на сидевших перед ним милиционеров, обреченно вздохнул и махнул рукой.

– А… выхода нет! Только… прошу учесть, что даю показания добровольно, без принуждения с вашей стороны.

Подполковник Малышев возразил:

– Напоминаю: не вы к нам, а мы к вам пришли.

– Это верно.

Следователь спросил:

– Вы похитили из магазина два тюка костюмной ткани типа «Бостон». Мы нашли в результате обыска только один. Где другой тюк?

– О, да вы прекрасно информированы.

Майор Кадочников, ни на минуту не спускавший глаз с лица Соловейчика, ухмыльнулся.

– Служба, гражданин, служба.

– Это верно: служба – дни и ночи.

– Комплимент? Или…

– Без всяких «или», товарищ майор.

К сидевшим за столом подошел старшина Плотник и, обращаясь к старшему по званию, то есть к подполковнику Малышеву, тихонько сказал:

– Осмотр комнаты закончен.

– Хорошо, – Малышев повернулся к Соловейчику. – Итак, гражданин, вы не ответили на вопрос следователя.

Соловейчик, судя по всему, решился.

– Я отвечу не только на означенный вопрос, но и расскажу все остальное. Я, надеюсь, могу рассчитывать, что чистосердечное признание наш суд учтет? – он с надеждой посмотрел на следователя.

Следователь ответил:

– Скорее, да, чем нет.

И Соловейчик во всех подробностях рассказал о краже. Он рассказывал так быстро, что следователь едва успевал записывать. Кадочников и Малышев, слушая, отмечали про себя, что показания точь-в-точь совпадают с информацией осведомителя уголовки. Даже в деталях. О таком обычно приходится лишь мечтать.

– Гражданин Соловейчик, – обратился вновь к нему следователь, – судя по характеру признательных показаний, вы искренне раскаиваетесь в содеянном.

– Я действительно раскаиваюсь и… стыжусь… Войну прошел, трудился, а тут… Нечистая сила под локоть толкнула… Не знаю, как это мог сделать… Вы можете не верить, но я ждал вас. Я чувствовал, что вы за мной придете. Ночами не спал: от каждого стука вздрагивал… Думал, чтобы пойти к вам, но… боязно… Так и не решился.

– И зря, – сочувственно заметил следователь. – Ситуация могла быть иной.

– Увы, – Соловейчик развел руки, – что теперь говорить… Опоздал я.

В отличие от Александровича, сочувствующего Соловейчику, Малышев и Кадочников продолжали относиться с недоверием к показаниям: слишком уж все просто и ясно. Кто перед ними: заблудшая овца или матерый волк? И то, и другое – не исключается. Но, объективности ради, следует признать, что все говорит в пользу первого, а вот в пользу второго ничто не указывает.

– Скажите, гражданин, – обратился Малышев, – зачем вам такие деньги понадобились? Вы – один. Зарабатываете немного, но достаточно. Что-то случилось? Кто-то вымогает?

– Это дело сугубо личное, не хотелось бы впутывать в это других, не имеющих отношения…

Александрович возразил:

– Вы говорите, а мы сами решим, кто имеет отношение к вашему делу, а кто нет.

– Неудобно, знаете ли…

– Не ломайтесь, – раздраженно бросил Малышев. – Неудобно одно: штаны через голову надевать, но клоуну и это удается.

– У меня есть подруга… фронтовая. Десять дней назад сделал предложение… решили соединиться узами брака…

– Кто она? – спросил следователь. Он спросил, хотя ответ уже знал или, точнее сказать, догадывался.

– Аллочка… Простите, Прошкина Алла Демидовна. На фронте сблизились. Она – военврач третьего ранга, я – командир отделения связи. В сорок втором из окружения под Вязьмой вместе выходили… А через год (так судьба распорядилась) оба в плену оказались. В разных концлагерях были. Меня держали в лагере для военнопленных, под Гомелем. Она, как потом, после войны узнал, была в лагере «Терезин» (это в Чехии). Вновь встретились после победы в Свердловске. Вот… Спустя несколько лет решились…

– Причем тут все это? – спросил Александрович.

– Как же! Я подумал, что нам лучше будет, если купим домик на окраине… Чтобы с приусадебным участком.

– Итак, вам понадобились деньги…

– Да… Но, товарищи милиционеры, она ни при чем. Это я все.

Подполковник Малышев саркастически сказал:

– Какое благородство.

Соловейчик развел руками.

– Так воспитан, – и решительно повторил. – Аллочка тут ни при чем.

Кадочников вновь ухмыльнулся.

– Как «ни при чем»? Она же вам помогала в хищении, а потом и в сбыте.

– Вы и это знаете?

– Знаем, потому что задержана торговка на рынке, через которую Прошкина пыталась сплавить украденное.

– Да… но она не хотела… я уговорил. Она категорически возражала. Моя лишь вина.

Следователь Александрович закончил оформление протоколов обыска и изъятия найденного, дал подписать понятым, все время молча стоявшим в сторонке, дал ознакомиться Соловейчику и попросил также подписать.

Соловейчик внимательно прочитал протоколы и поставил подписи. И спросил:

– Что со мной будет?

– Пока мы задержим вас по подозрению в совершении кражи социалистической собственности, а потом будет предъявлено и обвинение в совершении данного преступления, – ответил следователь и стал собирать исписанные листки бумаги в стопку. – Прошу вас, гражданин Соловейчик, собираться.