МОНОЛОГ СПЯЩЕГО
Было ли это связано с манипуляциями Практиканта или самостоятельно вскрылись внутренние резервы организма, но из сновидений Спящего исчезли без остатка все его средневековые приключения. ОН уже не видел себя в подвале, но в его подкорке по-прежнему сидела мысль о том, что ОН находится в предсмертном состоянии, и вот-вот должны предстать перед ним картины всей его жизни, начиная с детства.
Но вместо этого подсознание вернуло его к давним размышлениям о жизни и смерти, которые он однажды решил записать. Это случилось после его возвращения из очередной больницы, где ОН попал в палату с любителями пофилософствовать как раз на эти темы. Высказался тогда и ОН.
Продолжая дома раздумывать над этими вопросами, ОН ловил себя на том, что его опять подводит память. Проблема слабой от рождения памяти усугублялась сильным атеросклерозом в связи с ишемическим заболеванием. Ему трудно было удержать нить своих мыслительных конструкций, и ОН начал их записать. Из опыта своей предшествующей жизни ОН знал, что иногда самый верный способ запомнить или изложить мысль предельно ясно и лаконично – это попытаться подчинить ее рифме. Поиск рифмы, как ничто другое, помогал ему конкретизировать, дисциплинировать мысль, позволял избавиться от многословия.
Это было увлекательное занятие – рифмоплетство (ОН стеснялся называть это стихосложением). Десятки, раз повторяемые им в поисках рифмы строки, крепко впечатались в память и теперь стали всплывать в его голове. Работая в поисках рифмы и ритма, ОН много раз проговаривал отдельные строки и целые строфы вслух, и этот процесс воспроизведения текста зафиксировался в его мозгу. Микстура Алёши, вероятно, вскрыла именно этот закоулок памяти и некогда созданные им «перлы» сейчас вновь озвучились:
…порой несносен этот мир:
условностей дурацких казематы
и выживанья ради труд-вампир
пьют время жизни без остатка…
Жить без оглядки человеку не дано.
Свобода воли – утешенья жалкий фетиш,
иллюзий флёр развеялся давно…
Смысл жизни? В никуда ты метишь…
Для большинства прожитые года,
как холм осыпавшихся листьев дуба.
Сметёт их дворник в три ведра,
не потянуть им даже пуда…
Жизнь! – лишь эпизод
в существованьи Вечной Смерти…
Свет! – Тьмы лишь отблеск
в непроглядном мраке.
И в бесконечном Времени
всего лишь парадокс
так чтимый нами Человечий Разум…
Покинуть праздник жизни
мы все обречены.
Кто с радостью уходит,
а кто с тоской в груди.
Бессмертие кому-то
могло бы стать наградой,
иной же в смерти видит
желанную отраду…
Десятки миллиардов,
пожалуй, больше сотни,
разумных особей
Земля произвела
за время своего существованья.
Коль поглощаешь всех,
зачем их родила?…
Ты тыщи лет и век за веком
и в возрастающих количествах
плодишь миллионы полчищ,
во Тьму безропотно бредущих
тропою,
кем-то названную – Жизнь….
Как ты прожорлива Земля,
как ненасытна.
За поколеньем поколенье поглощаешь целиком.
Подсела всласть на плоть людскую,
под корень косишь день за днём…
В Большой Природе сообразно все,
подчинено неведомой нам цели некой.
Сомнений нет – есть смысл и в том,
что с Разумом она прощается легко.
Напрасно воображаем мы, наверно,
себя Венцом и квинтэссенцией Творенья,
коль быстро превращаемся в утиль…
Миллионы их из года в год,
походкой согбенной бредущих,
за Света Край, в неосязаемую Тьму,
существованья цикл земной
почти что исчерпавших,
и в жизнь закончивших азартную игру….
На небо звёздное мы взгляд бросаем часто.
И равнодушно, в общем – то,
чего греха таить.
Но вряд ли есть средь нас
один хотя бы,
кто мыслью не пытался бы
нащупать Тайны нить:
В чём заключался Промысел
Божественный Создателя?
Непостижима пропасть ведь
меж сроком жизни мизерным
и Вечностью космической –
Вневременной субстанции –
от века что присутствует
в материи-пространстве…
Творения подобного,
не то что совершеннее,
чем Разум человеческий,
в Природе не найти.
Не может быть сравнения
с иным Творца изделием
по мощи созидательной,
чтоб Разум превзойти.
Скажи ж, Создатель, отчего
творенью эксклюзивному
назначил плоть ты хилую,
столь быстрому которая
подвержена старению…
Как скуден временной паек –
ничтожный жизни человечьей срок!
В пределах сотни лет всего,
За редким исключением!…
В непогрешимости Творца
сомнений быть не может,
ОН никогда не совершит
бессмысленных поступков.
Но почему же странно так,
Преблагой – Многосложный,
тобой устроен мир Земной
и человека Бытие?…
Непостижима Воля Божья?
Согласны долго были мы
на слово только Тебе верить
устами божьих слуг земных.
Что, дескать, есть и всегда был
во всех деяниях Твоих
Тебе известный только Смысл…
Но Разум дан Тобой нам не для веры!
Для постижения явлений точной сути.
И кое в чём мы даже преуспели,
но Тайна все лежит под толщей мути…
Своей недолговечности мы ищем объяснение
и мысль крамольная нет – нет, да и явится порой.
Земляне! А не наивно ль наше заблуждение:
Венец развития Природы, дескать, мы…!
А если у неё Венец другой?…
Не потому ли к Разума носителям земным
так откровенно равнодушен
Созидатель Всемогущий,
что совершенней Разума
ОН что-нибудь слепил
и новой забавляется теперь игрушкой?…
Не может быть у Абсолюта Бесконечного
в его Твореньи Вечном
ни вершины, ни венца!
Спешить не будем мы, однако,
расставаться с заблуждением,
коль согревает эта мысль людей сердца…
Живой природы свойством быть
Бессмертие не может.
Творец Бессмертье придержал
для личных своих нужд.
И жизнь с тех пор усеяли
смертельные колдобины…
Несправедливость эту чтобы врачевать,
прописан человеку бессмертья суррогат –
Жизнь вечная души, хотя бы и загробная,
как утешение-снадобье, для тех, кто небогат....
Мы редко проживаем жизнь до тла.
Судьба сквозь время тащит нашу особь.
Не знает Хронос ни добра, ни зла,
существованья безразличен ему способ…
Десятки лет всего! Два-три десятка тысяч дней!
А большего Вселенная нам отпустить не может.
Целесообразно сочленение всех её частей.
Но нас амбиция прожить подольше гложет…
Над Монолитом Вечности не властен человек.
Но тешит себя мыслью о своей над ней победе…
Когда спешили мы взрослеть,
года текли рекой равнинной,
а нам хотелось утереть
нос жизни старших – скучной, длинной.
Казалось, можем не успеть
на поезд, мчащийся сквозь время,
но оставалось лишь терпеть
занудный ритуал взросления…
Потом лет сорок вскачь, галопом
(Семья, карьера, денег зов…),
мелькнули годы, будто залпом
гранёный дёрнул за углом.
Летят года в Небытие стрелою,
и ведь мишень не так уж далека.
Просить судьбу промазать бесполезно,
Бессмертья дерево засохло на корню,
когда садовника Творец изгнал из Рая,
(Адама, то бишь, что у Евы
в тот злополучный день пошёл на поводу) …
Что в самом деле есть ты, человек?
Кто Демиург твой, кто Создатель?
Мистического Бога ль ты продукт творенья?
Пришельцев генетический экспромт?
Одно – отбыть в миры иные
Венцом Божественного акта,
с надеждой, что и в Ада тьме,
пребудем под его приглядом….
Другое – быть звеном развитья
непознаваемых природных сил,
одною из бесчисленных конструкций,
Хаос на Вечности шкале что разместил…
Физ.-хим. реакций результат?
Случайных компонентов смесь?
Тогда наш ждёт простой распад
и превращенье в мути взвесь.
И, наконец, покинуть мир
с сознаньем, что ты просто клон,
экспериментов плод иль игр
пришельцев, вторгшихся в наш дом?..
Не верю я в Божественную лепку,
науке доверять привык я больше,
но отходя, хотел бы быть уверен:
пусть сгинет тело, но душе
Приют найдётся и за Гранью Света…
Не надо Рай, пусть будет Ад,
стерплю любые истязанья,
не признаю Души распад,
не выносим такой расклад
для человечьего сознанья…
Средь миллиардов, живших и живущих,
наверное, найдётся крайне мало тех,
кто хоть бы раз представить не пытался,
как будет там, куда Судьба уносит всех…
Себе картин я мрачных не рисую.
И был бы счастлив не найти там ничего,
что отражало б то, что было жизнью,
а там хоть Ад, мне будет все равно…
Энергетическим я вижу себя сгустком,
физических полей неосязаемым клубком,
свободным от телесной человека сути,
что держит его душу под замком…
Неведома нам Логика Природы,
Вершителя судеб нам не понять.
Заложена в инстинкты лишь готовность
Приоритет Небес во всем признать….
Прибрать тебя к рукам
однажды Смерть захочет.
Нет ничего здесь личного,
Творца обычный бизнес.
Согласие твоё?
С какой, скажите, стати,
коль не давал его ты на зачатье?…
НОЧНЫЕ ТРЕВОГИ В БОЛЬНИЦЕ
Скорая подрулила к приёмному покою чуть позже 10 часов вечера. Уже было совсем темно. Но подъездная площадка была ярко освещена. Фельдшер и водитель ловко выкатили носилки с больным и передали их вышедшим навстречу санитарам. Фельдшер отправилась оформлять документы, а водитель, отогнав машину от крыльца, развернулся и припарковал её на противоположной стороне подъездной площадки под двумя старыми липами. Потом вышел и распахнул двери салона и кабины, чтобы выветрить медицинское амбре из машины.
Он огляделся, никого рядом в этот час не было видно. Погода была пасмурная, накрапывал мелкий дождь. Водитель помнил, что туалет в этом приёмном отделении находится буквально у входа и решил воспользоваться удобством. Кто его знает, как сложится сегодня смена, а с фельдшером, женщиной, не всегда удобно решать свои проблемы, связанные с хроническим простатитом. Он захлопнул дверь кабины, а вторую дверь лишь сдвинул, оставив небольшой промежуток для тока воздуха, и направился к зданию. На крыльце у входной двери ещё раз оглянулся. Все было в порядке. Так всё это он и описал через полчаса сотрудникам полиции.
Едва водитель скрылся в помещении, как из-за лип и кущи кустов за ними появился человек в синей паре с погончиками малинового цвета. Он проверил открыта ли дверь кабины, затем плотно задвинул дверь салона и вскочил в кресло водителя. На малых оборотах двигателя осторожно отвёл машину от крыльца и направил ее на выезд с территории больницы. Вахтер на воротах поленился выходить под дождь и поднял шлагбаум.
Ни одного свидетеля этого угона обнаружить впоследствии не удалось. Брошенная машина скорой помощи была найдена в целости и сохранности через полчаса недалеко от Курского вокзала. Правоохранители предположили, что это был элемент очередного квеста какой-нибудь тусовки отвязанной молодёжи или хулиганская выходка пацанвы.
Вторая тревога в больнице началась в семь утра, когда вышедшая на смену санитарка-кастелянша собралась переодеться в рабочий костюм и не обнаружила его в своём загашнике в санитарной комнате. Начались суматоха и разбирательства.
***
Практикант прибыл в больницу к началу пересмены медицинского персонала и, как всегда, сразу направился в палату №7. Обнаружив пустую постель, голый матрас без простыней, он расстроился. Его первой и естественной мыслью было, что больной скончался, и его уже увезли в мертвецкую. Алёша почувствовал укоры совести. Не его ли микстуры сгубили пациента, стали причиной его смерти? Он повинен в преждевременной смерти человека. Виной всему его подпольные капельницы. Дурак, мальчишка, самонадеянный экспериментатор – вот он кто! Довёл человека до смерти!
Повесив голову, он направился на второй этаж, в ординаторскую, чтобы узнать, когда и как наступила смерть его подопечного.
– Когда это произошло? – спросил Алёша, войдя в комнату, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Да только что. Тётя Даша пришла не работу, а переодеться не во что. Кому-то другому её фасончик приглянулся, – со смешком откликнулся один из молодых врачей.
– Вы о чём? – не понял практикант, – я не в курсе, только пришёл.
– Мы все только пришли. Форменную одежду у тёти Даши спёрли.
– Я про пациента из седьмой, – сказал Практикант озадаченно.
– А что с ним? – сразу несколько человек из новой смены спросили почти хором.
– Когда он умер? Куда его увезли?
В комнате на какое-то время наступила полная тишина.
Потом сразу несколько человек сорвались со своих мест и бросились из ординаторской. Один из них на ходу многозначительно предупредил:
– Ну, если ты так шутишь, практикант ….
– А вы, что – не знали? – удивился юноша и вместе с остальными врачами поспешил в палату №7.
Там и было констатировано исчезновение пациента. На вопрос завотделением, куда подевался больной и почему о происшествии стало известно только сейчас, сменившийся дежурный врач ответил:
– Кошмарная ночь с этим угоном машины скорой помощи. Полиция, суета. Утром с техничкой разбирательство. Сестры ничего такого не заметили, не предупреждали. Экстренных больных под утро стали пачками подвозить. Признаю, палаты утром обошёл бегло, не во все заглянул.
– Так он, что, не умер? – неожиданно громко задал вопрос Практикант. Он был просто поражён происходящим.
– Представь себе, взял и сбежал, – с иронией сказал Завотделением. – Тебе, кстати, Алёша, спасибо, что поднял тему. А то, я смотрю, в нашем крайне дисциплинированном коллективе мы бы так никогда и не узнали, что у нас испаряются куда-то коматозные пациенты, – с сарказмом закончил он. Потом повернулся к остальным:
– Прежде, чем вызвать полицию, нам нужно самим разобраться. Прошу высказывать догадки, что здесь могло произойти и куда мог подеваться почти мёртвый человек?
По единодушному мнению врачебного персонала, больной был не в состоянии покинуть койку самостоятельно. Остаётся похищение? Но кому может понадобиться этот полутруп, а может, к утру он уже и был самым настоящим трупом?
Алёша вполуха слушал дедуктивные упражнения врачей. Им стало постепенно овладевать чувство радости. Пришло осознание того, что он поставил на ноги безнадёжного больного. Он ни минуты не сомневался, что тот ушёл самостоятельно. Гордость его просто распирала, но он не мог поделиться своим открытием, во всяком случае, пока не уляжется вся эта шумиха. Он был прирождённым учёным и поэтому, не позволяя себе ни минуты эйфории, потихоньку покинул собрание и приступил к скрупулёзному описанию всех своих действий. Он был «ботаником», не лишённым тщеславия и воображения. Он уже представлял себе, как, читая в будущем лекции студентам, будет оживлять их юморным рассказом об этой истории.
ИГОЛКА В СТОГЕ СЕНА
Информируя прибывшую полицию о том, что собой представлял исчезнувший больной, кто-то из врачей припомнил сказанные им слова на итальянском языке: «Берегись нападения сзади». Оперативники заинтересовались, рассчитывая передать ведение дела об исчезновении иностранца соответствующему силовому ведомству. Но завотделением добавил, что итальянское посольство отрицает пропажу в России гражданина Италии, и полиции самой пришлось заняться расследованием.
Следователем был назначен Роман Ильич Славин. Ему шёл пятый десяток. Это было его первое дело после возвращения в систему МВД.
Он вышел в отставку в девяностые вместе с некоторыми другими коллегами. Они уволились в знак протеста против гонений, которым подвергся начальник их отдела со стороны вышестоящих инстанций за беспристрастное расследование криминального бизнеса крупного политического деятеля. Этот их демонстративный шаг оказал влияние на разбирательство, начальник был реабилитирован. Протестантов пригласили вернуться. Некоторые так и сделали. Но не Роман Славин. Общая атмосфера в его ведомстве, на его взгляд, оставалась нездоровой. Он занялся преподаванием в частном юридическом вузе. Но когда в двухтысячные подули свежие ветры в системе, началось ее очищение, он откликнулся на приглашение генерала, которому доверял, и снова вернулся на следственную работу.
– Разомнитесь для начала после такого перерыва, – сказал ему начальник отдела, передавая Роману Ильичу тоненькую папку. – У нашей медицины случилась странная история: из больницы исчез коматозный больной, личность которого не установлена. Разберитесь. Судя по вашим прежним подвигам, – добавил молодой подполковник, – «свежая кровь» в системе, – вам должно хватить недели. А дальше перейдём к кое-каким «висякам», которые оказались не по зубам вашим предшественникам.
Роман Ильич был из тех работников, кто ведёт следствие «на ногах», а не на стуле в кабинете, полагаясь лишь на сведения, доставляемые оперативниками. Прибыв в больницу и ознакомившись во всех подробностях с ночными происшествиями, Роман Ильич заметил логическую связь всех трёх событий: исчезновение больного из палаты №7, пропажа простыней и хищение рабочего костюма технички, а также угон машины скорой помощи. Все это было похоже на самостоятельное бегство пациента. Смущали лишь уверенные заявления медицинского персонала о его полной физической недееспособности для совершения подобного акта.
И тем не менее, версия о возможном похищении решительно отошла на второй план после посещения следователем каптёрки тёти Даши. Сесть в каптёрке было негде, и они вели разговор стоя. Женщина оказалась очень словоохотливой, и он уже собирался прервать её рассказ о том, как у неё организован сбор грязного белья для отправки в прачечную. В этот момент она шагнула в угол, где лежали серые мешки, и с удивлением воскликнула:
– Ой, а он почему-то развязан. Здесь у меня простыни. Я точно помню, что завязывала. Вот бирка, а я всегда прикрепляю её на уже завязанный мешок.
Она вытащила из общей кучи один из серых мешков. Горловина мешка действительно была открыта.
– В прачечной иногда ошибаются и возвращают не все стиранное белье, – «тарахтела» кастелянша, – Поэтому я записываю количество себе в тетрадку, а на тюк вешаю вот такую бирку с теми же цифрами.
Следователь выжидательно молчал.
– Мне надо пересчитать, – сказала женщина, – вот-вот придёт машина из прачечной. Можно уже? – обратилась она к следователю.
Тот кивнул заинтересованно.
Тётя Даша вытряхнула простыни из мешка и с невероятной скоростью вернула их назад, вслух считая. Потом недоверчиво сверилась с биркой.
– Неужели я сбилась со счета, – сказала она, – никогда такого со мной не было. Ещё раз посчитать что ли…
– Не надо, Дарья Николаевна, – сказал следователь. – Получилось на две больше?
– Да, на две штуки.
– Так и должно быть.
– Все логично, – думал он про себя. – Беглец обмотал себя простынями в палате, добрался сюда, засунул белье в мешок и надел ее рабочую одежду.
– Скажите, было что-нибудь ценное в карманах вашей куртки?
– Да, нет. Может, рублей сто мелочью. Не знаю, найдёте ли? Да бог с ними, с деньгами. Костюм был почти новый. Но мне уже выдали другой, как видите, – она поправила малиновый узкий стоячий воротничок униформы, – точно такой же.
Роман Ильич решил, что фотография костюма, являющегося копией украденной, не помешает в его деле, и попросил женщину стать у стены для съёмки. Но тётя Даша была женщиной плоть от плоти и попросила разрешения сначала привести себя в порядок у зеркала. Следователь сделал смартфоном несколько снимков с разных сторон. Женщина потребовала показать их ей. Морщась и недовольно качая головой, выбрала один и попросила "сбросить» его на её телефон.
– Ну, что ж, за неимением других "вещдоков" сойдут и эти снимки, – подумал Роман Ильич, выходя в коридор. Правда, есть многочисленные отпечатки пальцев в палате, но уйдёт уйма времени, чтобы их рассортировать и отделить те, которые принадлежат больному, от следов, оставленных медицинским персоналом.
Рядом с "загашником" тёти Даши находились туалеты. Он открыл дверь мужского. Слева тянулись кабинки, напротив двери было окно с закрашенными до середины рамы стёклами. Одна створка была приоткрыта явно для проветривания. Но табачный дым здесь был неистребим. Роман Ильич подошёл и распахнул окно настежь. Он увидел лужайку, за ней полосу кустарника. Слева – угол выступающей из фасада части здания, а за ним виднелась асфальтированная площадка перед входом в приёмное отделение. Следователь глянул вниз. Расстояние до земли было невелико.
Картина действий Беглеца была очевидна. Выбравшись через окно, он перебежал через лужайку и притаился за кустами в ожидании оказии или счастливого случая. И последний ему представился в виде мучающегося простатитом водителя машины скорой помощи, отбежавшим по надобности в туалет, не заперев двери кабины. Беглец добрался на этой машине до вокзала, сел в электричку и был таков. Найти человека без каких-либо документов в гигантском мегаполисе равносильно поиску иголки в стоге сена, думал следователь, покидая больницу.
Романа Ильича порой причисляли к «либералам» за некоторые его взгляды. Так, например, он допускал, что человек, за которым нет преступного прошлого, имеет право добровольно оставаться неизвестным для кого бы то ни было столько, сколько сочтёт нужным. Иногда даже в том случае, когда розыска требуют родные. Родные родным – рознь. И от некоторых иногда бывает желательно держаться подальше. Поиск вдруг исчезнувшего человека – не всегда необходимое и правое дело для следователя. Одно дело похищение человека. Поиск похищенного – прямая обязанность следователя. Но добровольное, не связанное с криминалом, желание человека изолироваться от той части общества, к которой он ранее принадлежал, – его естественное право. Однако здесь есть одна проблема, которая рушит всю эту мыслительную конструкцию. Чтобы убедиться в том, что человек просто добровольно скрыл себя от общества, а не был похищен, его нужно сначала найти.
Роман Ильич допускал, что Беглец может оказаться таким добровольным «затворником», и не захочет «материализоваться», выйти на связь с больницей, органами власти и прочее. В случае с его исчезновением из больницы картина складывалась следующая. Полностью отсутствовали какие-либо данные о нем в правоохранительных органах. Обращений родственников или кого бы то ни было с заявлением о пропаже человека не зарегистрировано. Будь у него желание вернуться к обычной жизни, он, пробудившись от летаргического сна, позвал бы кого-то или дождался появления в палате медицинского персонала. Но он этого не сделал, наоборот, встал с постели и сбежал. О возможном психическом отклонении, толкнувшем его на путь бегства, говорить не приходилось. Он действовал, как ясно мыслящий субъект: прикрыл простынями свою наготу, потом нашёл, где одеться, незаметно выскользнул из здания. Дождавшись за кустами, пока водитель покинет машину, угнал её и чётко проехал до вокзала, во всяком случае, камеры не зафиксировали нарушений им ПДД.
Конечно, можно подождать ещё какое-то время в надежде, что он где-нибудь проявиться или сам даст о себе знать. Но у следователя почему-то было ощущение, что вряд ли это произойдёт, во всяком случае, скоро. С какой стати, например, ему возвращаться в больницу? Выяснить, что с ним случилось? Возможно, но маловероятно для человека, хорошо знающего о своих хронических заболеваниях. Вернуться за документами? Он же не знает, что его вынесли из электрички без документов. Если захочет вернуть их, то обязательно первым делом отправится за ними в больницу. Но знает ли он в какой больнице находился? Он же был доставлен в неё в бессознательном состоянии. На табличке на входе в приёмное отделение, которую он мог наблюдать из-за кустов, не было названия больницы. Так что вероятность его появления здесь была невелика или оно не скоро состоится. Кроме того, ему проще обратиться в полицию с заявлением об утере документов. Следовательно, это направление нужно будет поставить на контроль, предупредить соответствующее ведомство, занимающееся восстановление документов. Но эти мероприятия будут полезны, если у беглеца будет желание вернуться к нормальной жизни. А если у него такого желания не будет, не захочет он являть себя миру?
Размышляя таким образом, Роман Ильич на автомате занимался конкретной розыскной работой. Его профессиональное кредо следователя заключалось в понимании неразрывной связи следствия и оперативной работы. Договорившись со службой безопасности больницы о "просеивании" посетителей и их фейс контроле, снабдив их фотографиями, которые сделал практикант Алёша в палате №7, следователь отправился на вокзал.
В отделе полиции при вокзале не оказалось наряда, дежурившего в ту ночь. И ни одна из кассирш пригородных касс не смогла припомнить покупателя билета в синей одежде с малиновым воротничком. В какое время и в каком направлении ушла электричка, увозившая беглеца, можно было только догадываться. Рассылать по стране ориентировки на беглеца не было оснований, так как в преступлениях он не был замечен, и никто его не разыскивал.
Изучив материалы, поступившие в Москву из города Петушки, на станции которого был обнаружен пассажир, спавший непробудным сном в вагоне электрички, Роман Ильич установил имя машиниста того поезда. Через диспетчерскую он узнал время его очередной «ездки» в Москву и встретился с ним.
Это был человек предпенсионного возраста, житель Петушков, ветеран железнодорожного дела. Оказалось, что за исключением экстренных случаев он постоянно водит электричку по графику раз в два дня в одно и то же время и по одному и тому же маршруту. Но в ту ночь, когда в ней мог оказаться Беглец, и о которой спрашивал его следователь, была не его смена.
Роман Ильич поинтересовался насколько часто одни и те же люди пользуются предпоследней электричкой, доезжая до конечной остановки в Петушках, и не припомнит ли он кого-нибудь из них? Да, такие люди есть, ответил машинист. Это те, кто работает по суточному графику в Москве раз в два-три дня. Он знает некоторых и попробует уточнить, кто из них был в поезде в тот вечер, когда беглец мог там тоже находиться. Но их опрос может ничего не дать. Здесь ведь важен вагон, в котором находился беглец. Прошлый раз его нашли в третьем. А в каком он был три дня назад?
– Не исключено, что тоже в третьем, – рассуждал машинист. – Дело в том, что постоянно ездящие пассажиры, как правило, занимают один и тот же вагон. Это связано с расположением выходных турникетов в город или эстакады через железнодорожные пути. Люди занимают вагон, который остановится как можно ближе к этим выходам. Если «ваш герой» постоянно пользуется электричкой, то он был или во втором, или в третьем, или в четвёртом вагоне. Вот с пассажирами этих вагонов и нужно говорить, – закончил машинист, пообещав позвонить, если сможет узнать что-то о человеке в синей робе.
Роман Ильич решил не откладывать общение с пассажирами, пока их воспоминания о предыдущих поездках не потускнели. В тот же вечер он вошёл в пятый вагон от головы поезда, чтобы последовательно пройти остальные до кабины машиниста. Это была предпоследняя суточная электричка в Петушки. По расписанию её отправление совпадало со временем, когда Беглец мог уже быть на вокзале. Следователь собирался демонстрировать пассажирам фото синего костюма тёти Даши. Голову женщины он заклеил темным скотчем, чтобы люди не отвлекались на естественные вопросы типа: «А это что за женщина, если вы ищите мужчину?». У него также были с собой фото Спящего на больничной койке. Общение с людьми он собирался сопровождать придуманной им легендой.
Роман Ильич медленно прошёл все пять вагонов, рассказывая людям об исчезновении из больницы пациента, которого разыскивают родственники. По просьбе детей фамилию он пока назвать не может. Есть его фотография на больничной койке. Бежал он или был похищен – точно неизвестно. Есть данные, что он мог быть в этой электричке в это же примерно время три дня назад. Главный ориентир поиска – брючный комплект синей форменной одежды, который исчез из больницы в ту же ночь.
Рассказ следователя слушали с интересом, некоторые задавали вопросы. Были и те, кто откровенно демонстрировал нежелание иметь с полицейским дело. Роман Ильич не рассчитывал на удачу сходу, но все-таки был разочарован. Электричка за время его общения с пассажирами отошла уже на значительное расстояние от Москвы. Озабоченный необходимостью успеть вернуться домой до полуночи, он быстро пошёл назад, к середине состава, чтобы выйти на следующей станции на платформу и перехватить одну из последних обратных электричек.
Он уже взялся за ручку двери в тамбуре третьего вагона, чтобы перейти в четвёртый, когда одна из двух куривших там женщин спросила его:
– А что на самом деле он натворил, зачем вы его ищете, если честно?
Роман Ильич остановился, оглядел женщин. Взгляд недоверчивый, такие с трудом идут на контакт с полицией, а за себя постоять могут ещё как. Было в них что-то от казачек, которых он немало повидал во время давней длительной командировки в сельскую местность Ростовской области. Полная достоинства стать, открытый, с вызовом, взгляд, черные волосы, черные брови, круглые лица. Обе полные, не первой молодости, хорошо одетые, вид усталый, под глазами тёмные круги, за помадой на губах к концу дня уже не следят.
– Отпахали часов двенадцать, если не все сутки, – неожиданно с сочувствием подумал он. – Ради куска хлеба мотаются за сотню километров каждые два-три дня.
Он уже пытался общаться с этими женщинами, когда проводил опрос пассажиров. Более молодая тогда взяла из его рук фотографию с синим костюмом. Она повернулась с ней к соседке, но та, что-то быстро прошептала ей на ухо. Роман Ильич разобрал только первые слова фразы: «с дона …» или что-то вроде того. Сейчас он сообразил, какими могли быть остальные слова: «С Дона выдачи нет» – старинная казацкая отповедь властям на их требование выдать преступника. Ему не раз приходилась слышать эту фразу во время той ростовской командировки.
Роман Ильич прикрыл уже открытую им дверь в переход между вагонами и тоже закурил.
– Этих женщин «на фуфло не купишь», а поговорить они почему-то не прочь, что-то знают, но «ментов» не любят и, может быть, не без оснований, – подумал он, решив поддержать разговор.
– Да, девушки, – сказал он, – натворил. Его нашли в бессознательном состоянии месяц назад в третьем вагоне этой электрички. А что, у нас в Петушках все ещё живут по казацким законам? – с ехидцей обратился он к женщине, задавшей ему вопрос?
Женщины переглянулись, младшая заметно смутилась, опустила глаза. Старшая с вызовом подняла подбородок и, как бы отвлекаясь на затяжку сигаретой, тоже отвела глаза от лица Романа Ильича.
Следователь понял, что брезжит луч надежды. По крайне мере, одна из женщин что-то знает и, возможно, более не безразлична к понятиям добра и зла, чем ее соседка. В таких случаях требуется больше откровенности с его стороны. Интуитивно чувствуя удачу, он рассказал женщинам все, что ему самому было известно о Беглеце. Одна слушала с большим интересом, время от времени всплёскивая руками и качая головой, другая, – хмурясь, недоверчиво.
– Ну вы, менты, сказочники! – сказала последняя, старшая, дослушав следователя до конца. – Чего ж ты врал-то про родственников, детей? Я что подумала: сбежал человек из дурдома, куда его запихали детки, и они хотят его туда вернуть. А фамилию его они скрывают, потому что деньги, видимо, стоят за ним большие, чтобы кто-то не перехватил.